Печаль разъедала меня изнутри. Словно противный паразит пробиралась сквозь терен моей души, сжирая любую радость на своём пути. И она отлично обжилась в моём сердце, оборачиваясь ледяным узлом вокруг него и запечатав все чувства где-то в далёком уголке. Я был холоден сердцем, холоден мыслями, не желая открываться хоть кому-то. А раскрыть и показать всё, что хранилось во мне, хотелось многим.
Нет, это не были мои «многочисленные» любовницы, которые считали, что они единственные для меня, и я останусь с ними до конца своих годов, родив им сына и по воскресеньям без пропусков гуляя по саду на заднем дворе королевского дворца. Как раз наоборот — они были единственные, кто не пытался выковырять из меня что-то, кто терпеливо ждал, когда я сам к ним потянусь или откроюсь. Большинство не выдерживало, уходили без прощаний, не отвечали на письма и продолжали жить своей жизнью, словно той двухмесячной интрижки между нами и не было.
Главными раздражителями «паразита» были как раз старшее поколение. Родитель, мачеха, старшая сестра и «любимые» тётушки с дядюшками. Буквально все пытались любыми способами достать меня из «кокона» меланхолии и холодности, подсовывая под нос свои умные высказывания из книг по психологии. Выглядело дурно и глупо, а мне приходилось скашивать взгляд на что-то отвлекающее, когда отец вновь начинал хвалиться мной на ужинах и шутить, что даже проклятая ведьма не растопит моё сердце, а кто-то за столом вновь вставлял свой бред про психологическую травму и нехватку материнской любви.
Да и после всего, что я пережил в стенах этого особняка, я понимаю, почему мама сбежала от отца сразу после моего рождения. Ведь я стал для неё финишной точкой в её заточении. Мы с ней обменялись: я вручил ей мнимую свободу, а она отдала мне всю печаль и боль, которую она заработала за несколько лет совместного проживания с самым богатым человеком страны. Я должен был её за это ненавидеть, пытаться вернуть в семью, ради глупой справедливости, но отец сделал это раньше меня. Ещё когда я на ногах не мог себя держать, Сильвер явился на порог дома родителей моей матери, заявляя, что она обворовала его сокровищницу и убила слугу, красиво скрыв это.
Никто не разбирался. Никто и не хотел ворошить это, идти против самого влиятельного дворянина страны, начиная защищать невинных шляхтичей. На площе, прямо перед большой частью жителей столицы, Мике обрубали кисти рук, оставляя её истекать кровью перед толпой; бабушку с дедушкой клеймили «потомственными убийцами» и они, не выдержав напора, погибли в сильном шторме по пути на соседний материк, где хотели спрятаться от социального давления.
Хотя, даже это могло бы оказаться ложью, завёрнутой в красивую обложку, ведь мне за все годы жизни так и не получилось вытянуть ни слова из отца насчёт этого. Почти через месяц со смерти моей матери Сильвер неожиданно приводит на порог женщину с маленькой хмурой девочкой за ручку. Объявляет, что это его настоящая жена и любовь всей жизни, а мачеху Ур я так и не смог полюбить, сколько бы она не пыталась мне угодить. Через отца пыталась сблизиться, через дочь Уртир, которую она вечно пихала в мою компанию, пытаясь убить двух зайцев одним выстрелом.
Единственным спасением из всего этого безумия лицемерия стали «пылесборники», как их зовут в народе. Всего за пару лет я сумел прочитать от корки до корки все книги нашей домашней библиотеке, организовал ещё одну мини-библиотеку у себя в покоях и запросил документы на пропуск в королевскую библиотеку во дворце. Да, я просто тащусь по тишине библиотек, книжных лавок и тихого шелеста бумажных листов очередного сборника сказок разных народов. Я действительно прикипел душой к этому делу, начиная выкупать самые редкие и лимитированные издания книги Марка Леви, Ли Бардуго, Дот Хатчисон или тех же братьев Гримм и Андерсена в оригинальном сюжете.
И вот, всего месяц назад я, наконец, получил настоящий позолоченный пропуск в королевскую библиотеку с подписью Её Величества и печатками нескольких придворных. Не стоит внимания, что в конверте числилось ещё и письмо с наилучшими пожеланиями от королевы и предложения личных совместных вечеров в библиотеке с Хисуи. Ведь я его без раздумий отклонил, совсем не желая оставаться с «почти взрослой» зеленоволосой капризной девушкой, которая вдруг слишком сильно начала уделять мне и моей семье внимания.
— Грей…? — Помянешь черта; я выглядываю из-за страниц очередной части какой-то фэнтези-книги, недовольно осматриваю нарушившего мой покой посетителя. Ко всем сожалениям, это оказывается сама королева, и я мигом падаю на одно колено, пробормотав: «Ваше Величество…» и коротко прикоснувшись губами к её ладони, срывая с её губ тихий смешок: — Брось, мы же договорились, что наедине ты можешь не официально обращаться. Я не обижусь, мне только приятнее будет, если ты будешь считать себя равным мне.
Коротко киваю, присаживаясь и подтягивая книгу ближе к себе; мы никогда с ней не обсуждали эту тему, ибо я её вечно избегал в тихих коморках библиотеки или вовсе в родительском особняке. Мне действительно неприятна её компания, особенно, когда она раскрепощается во время «одиночных» встреч, позволяя себе непозволительное. Складка между моих бровей показывает абсолютное недовольство, поскольку тонкие пальчики Хисуи выхватывают у меня книгу, откидывая её куда-то назад, а сама девчонка довольно улыбается и всё изучает. Бегает сверкающим взглядом по моему лицу, опускаясь к сильной шее и дёрнувшемуся кадыку, незамедлительно возвращаясь к моим тёмным глазам.
Нет, это абсолютная наглость. Королева тычет пальчиком мне между бровей, разглаживая их, и что-то лепечет себе под нос. Это ещё один момент, который я не понимаю в зеленоволосой: её любовь к холодным личностям. К тем, которые её явно не принимают, отталкивают, но ничего не могут существенного сделать, чтобы оттолкнуть саму правительницу королевства. Ибо она находит в это что-то забавное, продолжая бесить своим поведением даже самых стойких и терпеливых личностей.
— Снова ты носом уткнулся в эти свои книжки, — надув губки, девушка приближается ближе, вжимая мою фигуру в несчастное кресло, — некрасиво игнорировать свою королеву, мистер Фуллбастер. Так что ты должен отбыть своё наказание. — Наказание. Ещё один явный фетиш этой девки. Ведь без этого мы
точно не поймём, что она дикая смесь садиста и
активного пассива в одном дьявольском флаконе.
А система наказаний у неё действительно самая ужасная, особенно, для таких ненавистников лишних прикосновений, как я. Облизав свои губы, Хисуи резко впивается кровожадным поцелуем мне в губы, надеясь облизать мне глотку своим чёртовым языком. Она явно не умела целоваться, а использование меня в качестве манекена-тренажёра уже явно переросло за черту «развлечение». Ведь я был самым упрямым среди всех. И самым сладким плодом для неё.
Нередко простые «облизывания» пытались перейти дальше, вызывая у моего холостяцкого организма ответную реакцию, и это немало радовало молодую правительницу. Но я вовремя останавливал её, используя разные способы: начиная с простых попыток побега в виде «срочных дел» и заканчивая случайным шумом, что мигом созывало прислугу и охрану к нам. И сейчас я мысленно взываю ко всем богам, что охраняют наши бренные души, дабы хоть кто-то заглянул сюда и спугнул Хисуи, освободив меня из этого плена её статуса и холодных рук, что беспардонно пробрались мне под рубашку.
— Господин Фуллбастер, вы здесь? Ведьма проснулась… Ох, прошу простить, Ваше Величество, — парень в смешном наряде, также известный как Леон, ворвался в библиотеку неожиданно, широко распахнув двери. И если за такое я раньше мог бы его придушить, то сейчас чуть ли не благодарственно взвыл; Хисуи мигом отпрыгивает от меня, даже не поправляя размазанную помаду, и как-то зло фыркает на беловолосого слугу, указывая взглядом на дверь. — Премного извинений, Королева, но Вы сами приказали при любой возможности пытаться сломать предательницу. Совсем недавно она упала в обморок…
— Мне это не интересно! — Неожиданно громко рявкает девушка, притопнув ногой, и я едва ли не ощущаю исходящую из неё ненависть и отвращение в сторону Леона, что очень прискорбно для него. Возможно, это последний раз, когда я его вижу здоровым… и живым. Судя по агрессивным вздохам Хисуи, сказать что-то против этого она не сможет, и я могу вольно подниматься со своего места, направляясь в подвал к ведьме. — Хорошо, мистер Фуллбастер, вы можете быть свободны и приступить к выполнению своего долга. Ожидаю дальнейший подробный отчёт об ваших действиях и словах ведьмы.
Всего доброго, господа.
***
Её худая фигура висела под потолком и на вытянутых руках, запястья которых закрепили на стене, я мог свободно пересчитать все её рёбра или ткнуть пальцем в тазовую кость. Я не знаю, как её морили, исполняли ли приказ королевы о лишении пищи и воды. Ведь это действительно чудо, что спустя пяти суток бессознательности синеволосая всё же очнулась и вновь способна говорить. Но она героически держалась. Стойко упиралась своей судьбе, хватаясь за последние соломинки возможностей, продолжая гордо держать голову и глядя своими проницательными синими глазами прямо мне в душу.
— Одна неделя и один день, господин, — грубый голос стражи, что стояла по обе стороны от её камеры, оповестил меня, и я киваю им, освобождая на время от охраны. Обезвоженная подруга ведьмы даже в первый день ничего мне не смогла сделать, так что сегодня, на восьмой день без воды и пищи, она едва ли сможет сдвинуть пальцами.
Я брезгливо морщусь, закрывая рукавом нос и рот: никто не решался почистить её камеру, видимо, действительно побоявшись к ней приблизиться, так что резкий неприятный запах впился в мои лёгкие и после допроса мне точно придётся сжечь эту одежду, что насквозь пропиталась этой вонью. Но я должен довести дело до конца и должен стоять здесь, наблюдая за её медленными действиями. По моей просьбе девушку сняли со стены, и она тяжёлым мешком упала на пол, испуганно поджимая к себе ноги и быстро пытаясь растереть затёкшие кисти.
— Здравствуй, — мягко шепчу я, присаживаясь на корточки около неё и протягивая флягу с холодной свежей водой, нервно дёргая бровью, когда синеволосая отползает в дальний угол, не сводя взгляд. Она с последних сил взывает к своей магии, я чувствую, как вода внутри ёмкости начинает двигаться и тонкой струйкой выползать из горлышка. Но водная лента обрывается на полпути к ней, расплескавшись по полу и вызывая у неё разочарованный выдох. — Давай я оставлю это здесь. Отхожу на несколько шагов, и мы пытаемся поговорить. Без лишних действий, без упрямства и рукоприкладства. Пожалуйста, вед…
— Джувия. Так зовут её сёстры, — её тусклые волосы спутанным клубком свисают с плеч и мне не терпится уже закончить всё это, дабы приказать слугам, в конце концов, довести всё до пути. Мои руки вздрагивают, её тонкие пальцы тянутся ко мне, но взыгравший внутри страх отталкивает их одним хлопком, который раз срывая с её губ болезненный стон. Она уже не кажется такой смелой и сильной, которой была там, перед королевой и своей блондинистой подругой, только опустевшим взглядом всматривается мне в лицо: — Убейте Джувию. Джувия не скажет вам ничего о своих сёстрах. Джувия лучше умрёт, нежели окажется предателем.
— Не всё так просто, Джувия, — жалкая усмешка, растёкшаяся вместо тихого смешка, заставила ведьму неприятно свести брови вместе, скручиваясь в маленький комочек; моя чёлка падает мне на глаза, когда я опускаю голову и тихо шатаю головой, словно она маленький непонимающий ребёнок, и продолжаю говорить спокойным голосом. Я должен получить её доверие и тогда она мне раскроется. — Давай начнём сначала, хорошо? Я попрошу кого-то убраться и помочь тебе получить нужный вид. Я, правда, не хочу причинить тебе боль, всего лишь желаю услышать несколько слов. Они спасут тебя, королеву и всё королевство.
— Джувия ничего не будет говорить, — её глаза кажутся такими бездонными, что даже тёмный зрачок, зло сузившийся, едва ли различим в этой синеве радужки. Но девушка упрямится, уклоняясь от моих рук, когда я пытаюсь её обнять и успокоить, и она мне действительно начинает напоминать маленького зверька. Запуганную, уставшую донельзя зверюшку, мороки с которой будет выше крыши. — Отпустите Джувию или убейте сразу.
Забавно. Девушка, что всего неделю назад грозилась меня самого убить, сама сейчас тихо скулит и просит сразу покончить с этим, не начиная распутывать её, словно запутанный клубок. Я понимаю её, никто не хочет оказаться предателем, отказаться от самого же себя и предать дорогих для тебя людей. Но и я не должен давать спуску и в ближайшее время вытянуть из неё всё, что возможно. Я
стану тем, кто поможет ей вновь раскрыться, и
разрушу её душу, как можно быстрее.
***
Неделя. Целую неделю я навещал её, молодую, если примерно сто десять лет можно считать за молодой возраст, как оказалось, океаниду, принося с собой различные гостинцы. Начиная с мягких булочек или баранок и заканчивая действительно редким для наших земель блюдом — восточным супом мисо. Но мои подношения, мягко говоря, не принимали, переворачивая миски на пол и сразу с вызовом глядя на меня. Вся одежда и украшения прямо при мне рвались на тряпки или выбрасывались в «туалет». Единственный подарок, который она приняла от меня — позолоченный гребень из кораллов, но и его я видел в её руках пару-тройку раз. Испытывает на терпение.
Но я тоже не железный. Единожды, прямо вчера вечером, я сорвался на неё и весь подвал с заключёнными выслушивал мои нелестные отзывы и комментарии на её отличный бросок щупальцем осьминога мне между глаз. На мои попытки оскорбить или обвинить её во всех злодеяниях в ответ прилетала водная струя из стакана, которую направила своей магией голубоглазая. Из-за этого меня поставили на счётчик — у меня есть ровно месяц, дабы расколоть океаниду или её, который раз, сожгут на огне вместе со мной.
— Джу, я вернулся, — я с грохотом открываю двери в её камеру (пусть я ещё с её пробуждения попросил выделить гостевую комнату) и, поставив небольшой мешочек со сладостями на стол перед ней, двигаюсь к маленькому окошку под потолком и ловко открываю его, пропуская свежий воздух в комнату. Да, за это время её тюрьма слегка преобразилась и с натяжкой это можно назвать «комнатой». На железной полке лежит мягкий матрас и тёплый плед, а к левой стене поставили книжный шкаф с различными безделушками, которые могли бы хоть как-то помочь синеволосой в чём-то. Например, в побеге, который она, видимо, принципиально не совершает. Серьёзно, около неё даже стражу не ставят, ограничиваясь антимагическими наручниками, которые больше похожи на серебряные браслеты. — Опять читаешь?
И всё же общего с ней у нас было достаточно. Начиная пристрастием к чтению и заканчивая ненавистью к запаху мяты. Девушка даже не поднимает своих голубых глаз, приветственно махнув рукой и наощупь рыская в мешочке. Всё ещё сердится на меня. Тяжёлый вздох срывается с моих губ, и я продолжаю делать свою «работу»: скидываю в большой контейнер недоеденный ужин, протираю влажной тряпкой полки с всякими фигурками и который раз пытаюсь выложить книги в шкафу по алфавитному порядку.
Но океанида ненавидит порядок. Вечно пытается всё испортить, выкидывает фантики на пол, позже уверенно ходя по ним, пока я лично не подниму, строит свои правила на полках и просто обожает затыкать по ночам решётку окон.
Словно не выдерживает гомону пьяных радостных голосов. И в этом я её не понимаю, ведь она же девушка, довольно опрятна на вид и аккуратна, словно специально взращивали в аристократском дворе, но вокруг неё вечно бушующий хаос и беспорядок.
— «Одиночество — западня, в которую каждый из нас рано или поздно попадается, даже я.» Господин Грей, как думаете, Джувия одинока? — Наконец, она оторвалась от книги, заворачивая уголок страницы и закрывая сборник сказок западных народов. Джувия любила задавать совершенно разные и часто неуместные вопросы, молча словно рыба до тех пор, пока не получит нужного ответа. На который она задаст ещё пару сотен вопросов. Я непонимающе выгибаю бровь и присаживаюсь за стол напротив неё, высыпав перед нами пару десятков сладких леденцов, обескуражено пожимая плечами.
— Вопрос интересный, но ответ на него я не могу дать тебе, Джувия. — С жалостью наблюдаю за её попытками распутать свои густые волосы пальцами, которые она уж точно долгое время не решалась расчесать, любуясь моим «подарком» или, возможно, боялась какого-то подвоха в острых гребешках. Что-то булькает себе под нос, явно матерившись на своём родном языке, и я делаю первый шаг. Самый сложный шажок, самый важный для нашего общества в будущем. Этот шаг, возможно, перевернёт всю мою последующую жизнь, разворачивая совершенно в другую сторону.
Гребень для волос, словно влитой лежит в моей руке, что слегка трясётся. То ли это предвкушение взыграло мне, то ли я действительно боюсь подойти к
ней. Небольшой, худенькой подруге настоящих чудовищ, которая так же испуганно смотрит на мою возвышающуюся над ней фигуру. Я впервые к ней прикоснусь. Впервые смогу ощутить её кожу под своими пальцами, смогу ощупать её дивные волосы. Она молчит, ожидает меня. Я нерешительно мнусь, заходя ей за спину, и лёгким прикосновением безмолвно прошу наклониться чуть-чуть вперёд.
А волосы действительно приятные. Даже с маленькими колтунами и узелками, синева прядей мягко переливается в тусклом свете жёлтой лампы, мягко пропуская мои пальцы между собой. Вновь и вновь провожу гребнем сверху вниз, словно заворожённый идиот следя за распадающимся волнами кудрей девушки. Джувия молчит, опустив взгляд на свои сцепленные пальцы; я воспринимаю это как одобрительный знак, она ведь ни разу не вскрикнула и не оттолкнула мою руку, замолчав.
— I've been watching you for some time, — тихий перелив песни лилась из меня, раскрывая мою душу прямо перед своим же врагом. Я никогда никому не пел лично, а сейчас словно мы знакомы не одно столетие или нас связывает что-то. А она всё молчит, лишь едва-едва слышу её тихое мурлыканье под мою мелодию. — Can't stop staring at those ocean eyes…
— Господин Грей, вы чудесно поёте! — Неожиданно громко щебечет девушка, когда я заканчиваю что-то мастерить с её волосами, напоследок впустив несколько прядей её чёлки; её дурная привычка прижимать кулачок к груди уже не выглядит такой дикой, даже слегка милой.
Я считаю чёртовую ведьму милой. Я обхожу её и становлюсь спереди, окидывая свою работу взглядом и шумно сглатываю…. Не может быть. — Что-то случилось? Джувия сказала что-то лишнее? Простите…
— Не за что извиняться, — тяну руку во внутренний карман своей рубашки, выуживая оттуда небольшую бумажку: фотокарточку с изображением самой красивой женщины в мире; я придвигаю стул ближе к Джувии, садясь прямо напротив неё, и вручаю фотографию, растянув губы в тяжёлой улыбке: — Это фотография моей биологической матери. Мика. Отец убил её, когда мне был годик и это всё, что осталось у меня после неё. Ты, правда, на неё похожа, особенно с…этим чёртовым пучком. А ещё слуги рассказывали, что она мне часто пела эту песню….
Я не поднимал на неё взгляд, слушая свой хриплый голос и её нервное дыхание, когда она увидела фотографию матери. Кажется, она кого-то узнала в ней, но не хочет признаваться мне. Но её следующая просьба поразила меня, заставляя дёрнуться и действительно уставиться в её голубые
океанические глаза. Быстро убить в себе трепет от увиденной искры в этих самых глазах, попросив ещё раз повторить. «
Джувия хочет научиться петь эту песню…» — терпеливо пробубнила океанида, отвернувшись зарумянившимся лицом от меня и вызывая у меня довольную ухмылку.
— Хорошо, тогда давай я научу тебя базе. Урок №1: правильно сидим и дышим. Спусти ногу на пол, — я выравниваюсь и показываю нужное положение, а после, словно не при себе, свободно прикасаюсь к оголённой коленке, отводя её в сторону. Глупо. Джувия коротко вздрагивает под моими пальцами, я игнорирую пробежавшийся импульс, словно электрический ток, на кончиках своих пальцев и неловко поднимаю взгляд выше, продолжая
пытаться говорить ровным и спокойным голосом:
— Дальше дыхание. При вдохе наша диафрагма — мышца между лёгкими и желудком — сокращается, — пальцами провожу у неё под грудью, нервно вбирая воздух ноздрями, и примерно указываю, где у неё диафрагма, слегка надавливая: — а при выдохе, соответственно, расслабляется. Дышать мы должны животом, а не лёгкими. Словно шарик, попробуй.
Минута за минутой бежали друг за другом словно сумасшедшие. Джувия была способной ученицей. Схватывала всё на лету, уже с первых попыток пробуя высекать какие-то ноты, пусть и иногда срывалась, вдыхая грудью. За что получала точечным ударом кончиком пальца между глаз. Пусть и синеволосая сильно не жаловалась, но и премию «Лучший учитель года» выдать мне не желает, злобно сверкая на меня своими глазками и покорно повторяя за мной.
— Святой Дарклинг*! — Взвыл я к потолку, зарывшись рукой в волосы и бодряще оттягивая их, дабы хоть немного раздвигать мозгами. Я уже готов забрать свои слова назад, видя, как недовольно раздуваются губы девушки, когда я очередной раз напоминаю очередной
закон. — Между зубами должен проходить палец. Или ты хочешь, чтобы я их тебе лично между дёсен запихнул? Только я запихну что-то побольше, поверь!
Я подпрыгиваю от злости, подрываясь к ней. В одно движение уже в нескольких сантиметрах от неё.
Хватаю за лицо.
Я чувствую, как бешено, играют мои желваки. Со всей злости смотрю в её омуты глаз.
Сжимаю челюсть. Скалюсь, словно очумелый…
Но добиваюсь своего. Девушка покорно раскрывает пухлые губы, ожидающе прикрывая глаза.
Молния осознания пробивает меня насквозь. Всего несколько миллиметров и я прикоснусь к ним, напускным надутым губам. Хочу ближе.
—
Урок окончен. — Не узнаю собственного голоса, слишком
не такой, каким был всего несколько мгновений назад. Джувия смотрит, пристально всматривается в моё лицо, закрывая рот ладошками и заливаясь румянцем. До неё тоже дошло. «Она — враг. Она — цель». Всё, буквально каждая частичка души тела, воет и шумит в ушах, напоминанием вися прямо у меня перед глазами.
Я не должен забываться.
Почти выползаю из её камеры, прислоняясь лбом к холодной стене напротив и плавно выдыхаю. Выровнять сбившееся дыхание не получается ещё несколько секунд, но окликнувший в конце коридора Леон «будит» меня. А потом я целую неделю не заходил к Джувии. Раздумывал, заработал глупую привычку. И вечно возвращался мыслями к тёмным ступеням в подземелье, вечно приказывал своим слугам спускаться и отчитываться про её здоровье. Ибо сам, как трусливый пёс, не могу прийти к ней.
Она заполонила твои мысли, Грей?
