Iron Head

Тяжелее всего не иметь возможности сказать тому, кого любишь, о том, что что-то идет не так даже глазами. Невыносимо было когда-то наблюдать за тем, как величественная валиэ все больше растрачивала себя на мелочи, окуналась в деспотизм и, как плохо склеенная бумажная фигурка в полете, пыталась удержать рядом с собой свои же собственные части, которые были ее слугами. Мелькора опутала себя страшными цепями, рассеяв свою душу по всей Арде. У Мэрион никогда не была ей равной, оттого преграждать путь валиэ она была не в состоянии. Все мысли Мелькоры, когда она не была занята бесконечным планированием дальнейших действий и попытками их воплотить, где-то в немыслимых далях. Мерзкие, плодящиеся как кролики, нолдор. Невозможно к ней подступиться и поделиться своим мнением о текущих событиях, была вероятность быть разодранной на кусочки, чего на самом деле не хотелось вовсе. Упрямая, жадная, теперь часто вспыльчивая, на самом деле страшно трусливая… Лучше беречься любой попытки заговорить откровенно. Саура отличается хладнокровием, расчетливостью и исполнительностью, но у любого правила есть исключения. Все свои неуставные чувства нужно было заталкивать куда подальше и надеяться на то, что они не будут обнаружены. Мелькора никогда не реагировала на взгляды своей прислужницы. Поначалу восторженные, теплые, выражающие искренне почтение. Сдержанность та ценила больше, чем что-либо другое, а проявление эмоций всегда было для нее ничуть незначимым явлением, на которое не стоило обращать внимания, хотя, противореча себе, свою радость она всегда могла донести самым понятным образом. Она относилась к тому, чего не могла понять, терпимо, если это можно так назвать. Скорее всего просто ожидала того момента, когда пока еще Мэрион поймет, кому она отдала в услужение свою вечную жизнь. В любом случае, задумчивой, ухмыляющейся своим замыслам, величественной — такой она осталась в памяти. Но этому впечатлению было не суждено задержаться надолго. В свое время Саура с ужасом поняла, что ей в принципе не важно то, что она обманулась в своих ожиданиях. Что все равно на то, что она боготворит чудовище. Злое, завистливое и опасное чудовище, которое ничто не остановит. Так или иначе на мечте воплотить собственные идеи, Мэрион однажды поставила крест. В особенности сейчас. Оставаясь маленькой, будто бы сдавленной вдвое, слабой, с трудом удерживающей себя рядом с той, кого признала Богом. Мелькора что-то произносит вслух, делится соображениями ежедневно. Ее уверенное бурчание напоминает бред сумасшедшего, но Саура слушает. С трудом воспринимает по-прежнему обожаемый голос. Мелькора сейчас беспомощна так же, как и она сама, но жажда победить Эру и Валар бьется в ней бурным потоком. Этого никак не унять. Одним словом — изменения, постигшие обеих во Внешней Пустоте, поистине чудовищны. С часами (годами? веками?) Саура не может удержать обеспокоенного взгляда. Она всегда верила в победу Той, кто восстает в Могуществе, но сильная обида на ее одержимость и страх потерять навсегда из-за слабости отражаются на ней куда страшнее, чем она могла почувствовать в начале. Ей хочется во многом возразить, но она твердо понимает, что ее не станут слушать. Разум валиэ давно покинул, но наблюдательность никогда не испарилась. По-прежнему как большая хищная птица цепляется за то, что ей не нравится, замечает отстраненность слуги. Да и ее постоянное молчание стало навевать подозрения. Мелькоре долгое время было не с кем вести беседы, ей многое удалось обдумать, тогда отчего же названная ее правой рукой не разделяет порывов как раньше? Она ей рассказала целую программу дальнейших действий. Раздражает. Мелькора сощуривается и, стараясь выбрать нейтральный тон, интересуется: — Чего ты молчишь? — получилось злее, чем она ожидала, но, не акцентируя на этом внимания, решает, что так даже лучше. Так дойдет быстрее. Увиденное ее поражает. Саура смотрит на нее не таясь, не отворачиваясь, у них нет физических тел сейчас, но Мелькоре в какой-то миг кажется, что в ином случае она бы увидела в глубине янтарных глаз страдание. Или еще чего похуже. Перехватывает дыхание, сбивает с толку, злит. Саура по-прежнему не отвечает на вопрос, неслыханная наглость. Умение говорить на любых языках, умение подменять любую мысль на свою собственную Мелькора использует с самыми благими целями — наконец-то узнать, из-за чего ее прислужница не в настроении общаться с ней. Ведь прямо та точно не скажет, опасается показаться глупой или еще хуже — возвышенной. Всегда что-то скрывала, всегда прятала самое ценное где-то в глубине себя. Так быть не должно! Ей нужно знать любой порыв, что происходит в ней ежеминутно. Мелькора искренне не понимает сейчас, что просто боится остаться в одиночестве снова, ей нужно знать, что Саура по-прежнему с ней. Она мысленно тянется к ней в ту же секунду так, словно протягивает руку тонущему, правда, чтобы вновь окунуть голову в воду и потопить, не щадя, лезет в ее разум, рискуя разорвать более слабую душу на клочки. Слышится тихий болезненный стон. Отбрасывая в сторону вплоне разумные страхи и предостережения слуги, Мелькора пробирается все дальше, глубже, пока не натыкается на то, что светится ярче всего. Она замирает пораженная — перед ней она сама, в первые дни до сотворения мира. Величественная, спокойная, задумчивая. Где-то на задворках разума Сауры бродит слабая мысль о том, что ничто не сотрет у нее этого момента. Мелькора в растерянности замирает, чтобы рассмотреть это внимательнее, а потом с тихим разочарованием, на миг вспомнив былое, возвращается к реальности. Перед ней по-прежнему слабое бесформенное существо, которое очень давно было ей же названо слугой. Мелькора искренне мучается от того, что не может ее заключить в объятия, потому просто подлетает к ней, такая же бесформенная и беспомощная, ближе. Несмотря ни на что, Мелькора останется для Сауры той, на кого она однажды взглянула как на смысл жизни, ведь даже для темных существуют те, кто им нужен без всяких подвигов.