Прыгну со скалы

      Златан всегда раздевается сам — ему нравятся жадные взгляды Анте на его теле, нравится, как слегка шевелятся его губы, когда он повторяет все заученные татуировки на его плечах и рёбрах, будто проверяя, все ли на месте. Это даже забавно, признаться честно, но никто из них не смеётся.       Анте в постели всегда удивительно чувственный и неторопливый, даже если вместо банальной кровати только неширокая скамья раздевалки, а сам он, не жалея стёртой о траву кожи, стоит на коленях между разведённых бёдер Ибры. Он склоняется над его животом, дует аккуратно, уголки рта дрожат в ухмылке, когда мышцы пресса Златана сокращаются, перекатываясь под бледной кожей, ведёт вдоль чётко очертившейся линии косых мышц кончиком носа и только потом, вдоволь насладившись, неспешно целует. Анте вообще любит целоваться — не всегда в губы: он любит скользить губами по его телу, повторяя геометрию мускулов, мягко прихватывать кожу на груди и долго ласкать языком везде, куда только может дотянуться, оставляя влажные следы на мощных плечах, спускаясь к протянутым предплечьям, но никогда не целуя ладоней, которыми Златан касается его лица, кажется, почти ласково, насколько на это способен. Никаких засосов — не с вечным эксгибиционизмом Златана, не с вездесущими папарацци, но Анте не хочет оставлять их сам. К чему им это?       Неторопливый ритм удивительно подходит им обоим — Златану нравится эта странная форма поклонения, благоговение и внимание, с которым Ребич относится к нему, Анте нравится видеть, как расслабляется и отдаёт ему контроль Ибрагимович, поддаваясь его губам и рукам. Златан стягивает с бёдер влажные форменные шорты, разводя ноги чуть шире, но Анте не торопится, с особым тщанием обцеловывая мышцы груди, облизывая и втягивая во влажный горячий рот твёрдые от возбуждения соски.       Анте не любит подчинять, Златан не любит подчиняться, эти долгие прелюдии, изнурительные излишние ласки не для власти, для расслабления — их обоих. Потому что Златан в благодарность за эти касания уверенно прихватывает его бритый затылок, оглаживает мощную шею, разминает обнажённые плечи, ладонями скользит ниже, по изогнутой спине, так низко, как только может, касаясь чувствительных точек, безошибочно находя узлы болезненного напряжения в мышцах, осторожно избавляя от неприятных ощущений.       Их поцелуи и касания воспринимаются по-другому, совершенно не так, как это чувствуется с женщинами, перепутать невозможно — в поцелуях Анте больше твёрдости и властности, в прикосновениях Златана больше силы и настойчивости, но это заводит даже больше, в голове какие-то странные мысли и сплошной туман. Это похоже на игру, на матч, но адреналин не копится внутри — растворяется, смешиваясь с томной тягучей страстью в крови, подогреваемой горячей балканской страстью в них обоих. Анте мягко урчит что-то по-хорватски, на что Златан только фыркает — владение хорватским в список его достоинств не входит, но знания боснийского и общего осознания схожести языков помогает понимать какие-то отдельные слова, хотя он и не прикладывает к этому никаких усилий, даже не пытаясь заставить себя напрячься и перевести услышанное или запомнить и перевести позже. Это не имеет значения, всё, что за пределами губ и языка Анте, спустившегося поцелуями к его бёдрам и твёрдом члену, не имеет значения.