Горы высокие, горы, А Ловчен-гора всех выше; На ней дремучие чащи, Снега на ней и морозы Во всякое время года; Живут там горные вилы, Водят свои хороводы. Поехал юнак на Ловчен Искать дорогое счастье…
Лука подхватил:Его увидели вилы И кличут, манят юнака: «Сюда иди поскорее! Здесь счастье твое родилось, Солнечным светом повито, Вскормлено лунным сияньем, Звёздной пролилось росою!»
— Послушай… а с кем ты впервые пробовал? — вдруг спросил Лука. В конце концов, почему бы и тоже не обсудить с Иваном баб? Иван лениво грёб ему навстречу от противоположной стены: — Со служанкой дома… её звали Искра, старше меня года на три, а мне тогда было четырнадцать. — Красивая? — Да… с густыми чёрными косами, талию можно было ладонями обхватить, а грудь вот такая… Отец сам мне предложил, когда заметил, что я рукоблудствую, подглядывая, как она носит воду. Мол, пора становиться мужчиной, дворовые девки на то и нужны. Что же, я к ней пошел… никогда в жизни я так не робел. Говорю: ты не смотри, что я хозяйский сын, если я тебе не нравлюсь и ты со мной не хочешь — то никто тебя не накажет, я не позволю. — А она сказала: «Да как мне может не понравиться такой смазливый мальчик?» и повисла на тебе? — не удержался от иронии Лука, почему-то уже жалея, что затеял этот разговор. Он ни за что не признался бы Ивану, что произошло вечером на берегу. От вида мраморно-светлого в лунных лучах, безупречного обнажённого тела друга, Луку словно второй раз шарахнуло по голове. Тогда он, прерывисто дыша, одёргивал рубаху, пусть Иван и не увидел бы в темноте выпуклость. — Ну… в общем, да. Мы любились с ней несколько раз… а осенью я подарил ей корову и расшитую шаль, когда она собралась замуж за сына старосты, — Иван смущённо потёр щеки, которые — Лука был уверен — краснели как маки, хотя здесь не разглядишь. — Если бы отец и мачеха не выпроводили меня из дома, через несколько лет я бы тоже был бы просватан за кого-нибудь, и сейчас мне бы по ночам не давал спать ор младенцев, а не медвежий храп наших мужиков. — Жалеешь, что не живешь сытой-тихой жизнью, а? — Лука изучающе посмотрел на него. — Да иди ты, я бы со скуки помер, — с вызовом и, кажется, вполне искренне ответил Иван. — Хорошенькие девицы везде найдутся, а вот друзья, на которых можно полагаться… их почти так же трудно найти, как вил. Тех, кто не ударит тебя в спину, — он сжал губы, отвел взгляд и озадаченно прислушался к чему-то на несколько секунд, потом встряхнул подсохшей копной волос и негромко полюбопытствовал: — Я давно хотел спросить… ты ни с кем не братался кровью, насколько я знаю? Даже с Ведраном? — Нет… у меня когда-то был родной брат, и других мне не надо, — отрезал Лука. — Знаешь… я так и не понял, что имел в виду этот паренек, как его… Тин… когда предупредил, чтобы мы не спали в пещере, — вспомнил Лука в повисшей неловкой тишине. — Мы здесь надолго, поспать придется хоть так, хоть эдак, и что нам сделается? Иван с тем же недоумением пожал плечами. Нежный голубой свет становился всё ярче по мере приближения полудня. Влажные стены пещеры блестели мириадами искорок, тянущиеся вниз острия сталактитов отсвечивали, как причудливые сосульки редкой снежной зимою. Проникающие через отверстие внизу солнечные лучи отражались от светлого дна, и Лука с Иваном словно бы висели в безграничном сиянии. — Нет, ну ты только посмотри! Голубая пещера! — не выдержал Иван, по-детски восторженно поводя руками вокруг. — Я ни разу на море такой красоты не видел. Всего-то из воды и света… сотворил же Бог такое место, и никто не может на него полюбоваться, кроме нас с тобой! — Если бы здесь был кусочек суши, то можно было бы сделать хороший схрон, — деловито откликнулся Лука. — Ты вообще на что-то в этой жизни смотришь не как рачительный хозяин? — рассмеялся Иван, зачерпывая и подбрасывая вверх пригоршни мерцающей воды. — Смотрю, — фыркнул Лука, не подавая виду, что внутри он сейчас — такой же восхищённый чудом природы ребенок… а ещё — что он безотрывно любуется почти девически красивым, несмотря на щетину, лицом своего товарища по злоключениям, которое освещено этим сиянием, не похожим ни на солнечное, ни на лунное, ни на звёздное… — Смотрю… В его собственное лицо тут же прилетела туча брызг, висок под повязкой защипало с новой силой. Лука зарычал, больше от азарта, чем от боли, и тоже взялся плескать в хохочущего и уворачивающегося Ивана водой. Тот обратился в бегство, плавая от него туда-сюда по пещере, но явно медлил, поддавался, чтобы Луке не пришлось чрезмерно напрягаться. Уже через минуту удалось загнать его к стене. — Утоплю, гад! — весело заорал Лука, плеская на Ивана водой, потом сгрёб его, притворно ругающегося, в охапку и окунул с головой в воду, но Иван потянул его за собой. Вода в эти минуты была прозрачна как стекло. Лука несколько секунд полюбовался открывающейся внизу картиной… и вдруг рука Ивана дернула его за рукав, указывая куда-то влево. На дне у стены лежали два скелета. Друзья отдышались наверху, молча обменявшись любопытными взглядами, и, набрав побольше воздуха, нырнули обратно. Глубина неровного дна здесь составляла около двадцати футов. Один из скелетов был небольшого роста, другой повыше, но, судя по заржавленным мечам и обрывкам одежды, останки обоих принадлежали мужчинам. Из-под частично погружённых в плотный песок черепов колыхались русые пряди. Лука и Иван вынырнули, растерянно глядя друг на друга. Лука глубоко вдохнул раз, другой, удивляясь духоте. — Не повезло же кому в этом укромном месте… может быть, наши неретвинские ребята когда-то использовали эту пещеру? — Иван снова странно повёл головой, будто прислушиваясь к чему-то неслышимому. — Раз они при оружии — вполне возможно, — протянул Лука. — Прятались от тех, кто их в конце концов убил, или не поделили что-то между собой… истина — вода глубокая, — вспомнил он слова Олича. — Ну… нам с тобой делить нечего, только припасы по-братски, а андалусийцы нас не найдут, — ободряюще ухмыльнулся Иван, но Лука заметил плохо скрываемую тревогу в его светлых глазах, которые отражали блики воды. — Давай-ка поедим, раз уж зашла речь… От пропитанных морской водой горьких сухарей зверски хотелось пить, но они позволили себе только по глотку. Фляжка Ивана, единственная на двоих, на четверть опустела. — Сейчас ты бы и наше походное хрючево съел как зажаристого рождественского гуся с яблоками, а? — подмигнул Лука. — Даже при всех червяках! — рассмеялся Иван, облизываясь с причмокиванием. — Больше я не буду воротить нос от стряпни Князя Домо. Солнце сместилось и в пещере немного стемнело. Начался отлив, уровень воды снизился, но рассекавшая пещеру каменная перемычка на дне всё равно оставалась слишком глубоко для них. Беглецам нечего было и надеяться постоять на камне, пусть даже по колено в воде, чтобы согреться. Лука с трудом заставлял себя плавать, чтобы не застывала кровь. Иван, с болезненным кряхтением закончив разминать ногу от очередной судороги, вдруг сказал: — Была не была — я выплыву, гляну осторожненько, может они отчалили? — А вдруг тебя увидят? — скептически спросил Лука. — Спорим, что нет? — Давай… На что спорим? — На бутылку трофейного бардолино из закромов усадьбы Качичей. — Но… но как ты будешь отдавать, если проиграешь? — Вот именно, для меня это пари беспроигрышное! — расплылся в улыбке Иван. — Хитрый лис! — хлопнул Лука его по плечу. Иван перекрестился, набрал полную грудь воздуха и нырнул к тоннелю. Лука со сжимающимся сердцем наблюдал, как стройная фигура исчезает в тёмном отверстии среди слабо светящейся воды. Было страшновато, что Ивана заметят, но и плыть с ним Лука не рисковал, чтобы не сделаться снова обузой. И оставаться здесь одному было как-то не по себе… Слуха коснулось тихое скрежетание, словно металлом медленно вели о металл. На поднимаемый снаружи якорь это не походило. Лука тревожно огляделся, потирая ноющую голову, не понимая, где источник звука, казалось, он прямо здесь, со всех сторон. Лука подплыл как можно ближе ко входу в тоннель. «Скорей бы Иван вернулся, плевать, если галея все еще пришвартована там, скорей бы…» Лука знал, что от ранений в голову может мутиться сознание, люди могут увидать хоть мавку верхом на единороге, и наверняка он сейчас не в здравом уме, но от этого стало не легче, когда к скрежету добавился прерывистый тихий свист. От недавнего прилива сил не осталось и следа, Лука уткнулся лбом в стену, подавляя тошноту и тяжело дыша, только сейчас понимая, как ему мучительно хочется спать и как душно в этой чёртовой пещере. Перед глазами очутились полустёртые на известняке буквы… — Эй! — Лука подскочил как ужаленный, приложившись лбом о камень. — Галея всё ещё стоит прямо напротив пещеры, мммать её… — Иван удивлённо глядел на него, переводя дух: — Как ты? — Ничего… носом клюю, — попытался улыбнуться Лука и потянул Ивана за плечо ближе к себе, безумно радуясь осязанию чужого сильного тела. Кровь продолжала гулко стучать в висках. — Смотри! Ты можешь различить, что тут написано? Уже мало света… — А снаружи его так много, даже если смотреть из-под воды… живого света, — тоскливо вздохнул Иван, утыкаясь носом в камни и водя по ним пальцем. — Похоже на четыре буквы, по парам… может быть, инициалы, но они слишком стёрлись, я не разберу. — Думаешь, это они нацарапали? — Лука махнул рукой в направлении дна, где лежали скелеты. — Наверное… — Иван пожал плечами и завёл незнакомую Луке ритмичную песню на итальянском:Корона на челе моем, коса в моей деснице, Для всех живущих на земле я грозная царица. И нищие, и короли равны передо мною, Не скрыться от моей руки за каменной стеною. Чело моё увенчано короною железной. Молить меня — напрасный труд, сражаться — бесполезно, Вот я взмахну косой своей — и ты пойдешь покорно В холодное небытие, в объятья смерти чёрной… Несл…
— Довольно, — простонал Лука, картинно хватаясь за голову. — Дальше там человек достойно ответит госпоже смерти, — улыбнулся Иван. — Эта песня пришла к нашим венецианским соседям из Фриульи, я подцепил ее незадолго до того, как отправился в Омиш. — Давай о чём-то повеселее поговорим, что ли? Нам ещё долго здесь торчать… — Хорошо… Ну, кто у тебя была первая девчонка? — оживился Иван. — Я не помню, — смутился Лука, копаясь в отроческих воспоминаниях, — я отмечал первый бой, в котором мне позволили участвовать, и выпил не меньше трех чарок сливовицы… Наутро, пока я блевал во дворе трактира, Ведран рассказал, что меня увела из-за стола на сеновал какая-то высокая красотка, тоже постарше меня, но чтоб мне провалиться, если я хоть проблесками помню, как лишался девственности. — Ясно… — хохотнул Иван, — а влюблялся ли ты в кого? Честно говоря… за три года нашего знакомства я реже видел тебя с женщинами, чем видел весь наш экипаж трезвым одновременно. — Мимолётное удовольствие не стоит того, чтобы привязываться к кому-то, — гордо сказал Лука с умным видом, пытаясь уйти от неудобной темы. — Я человек не половинчатый, а цельный, мне не нужна «Богом предназначенная» пара, как Ведрану. И монеты целее, я не трачу их на шлюх так часто, как ты. — А расскажи, как ты осваивался в Омише? Я знаю в общих чертах, что ты с какого-то сожжённого хутора, и Дарио тебя почти усыновил, — полюбопытствовал Иван. — Да что там рассказывать, — дёрнул плечом Лука. — Если ты не будешь говорить со мной, то я буду петь, — грозно пообещал Иван, но Лука видел, что друг с беспокойством всматривается в его лицо, и задумался, настолько ли паршиво выглядит, как чувствует себя.***
Из распахнутых настежь окон придорожного трактира — грязной неопрятной постройки — доносились нестройные голоса подвыпивших мужчин, распевавших какую-то похабную песню. Полуодетые девицы, разносившие еду, весело виляли толстыми задами и огрызались в ответ на сальные шуточки. На закопчённых сковородах аппетитно шипела яичница с салом. Ломти ржаного хлеба были густо посыпаны солью и мелко нарезанным зелёным луком. Перед обедавшими стояли кувшины с пивом. Живот Луки скрутило от голода, и ему хотелось взвыть подобно волку. Небольшой запас денег и еды, прихваченный им с родного пепелища, закончился быстро. В кармане давно не было ни гроша, а во рту с позапрошлого дня даже и хлебной крошки. Однако, восьмая заповедь с раннего детства так крепко была дедом вбита в голову, и, для надёжности, впорота в задницу, что он до сих пор не решался ничего украсть. Он честно пытался найти хоть какую-то подработку. Впрочем, растрёпанного, тощего, чумазого, со стёртыми в кровь ногами, мальчишку почти всегда гнали прочь, грозя собаками. Вот и сейчас он беспомощно топтался на улице, не отваживаясь заглянуть внутрь. Но голод всё усиливался, и Лука, тяжело вздохнув, потянул тяжелую дверь на себя. Пьяная братия не обратила на него никакого внимания. Он робко подошёл к хозяину, низко поклонился и охрипшим от волнения голосом поинтересовался, нет ли для него какой работы. Тот ответить не успел. Краснощёкая дородная бабища, мельком выглянувшая из кухни, визгливо прокричала, чтобы маленький негодник убирался вон, иначе… — …спущу на тебя собак… — угрюмо пробормотал Лука, и повернулся, чтобы уйти. И наткнулся взглядом на кожаный кошель, соблазнительно толстый, который лежал на лавке рядом с беззаботно дрыхнувшим мужчиной. Он воровато оглянулся по сторонам, протянул было руку… — Ах ты, крысёныш… — крепкая затрещина обрушилась на его голову, — воровать удумал?! Вместо того, чтобы бежать прочь, Лука присел от неожиданности, и это-то в итоге его и спасло. — Заткнись, Рато, — раздался спокойный голос над его головой. Лука увидел коренастого парня, заросшего чёрной щетиной, который внимательно смотрел на него. — Разве ты не знаешь… — лениво протянул он, — что бывает за воровство? Лука вызывающе вскинул голову, но вдруг, совершенно неожиданно для себя, всхлипнул. — Ну-ну, малыш, — парень растерянно потрепал его по плечу, неловко притянул к себе. — Есть хочешь? Лука размазал по щекам слёзы и неуверенно кивнул. Так он познакомился с Дарио Срной — помощником известного на всю Адриатику пирата Давора Шукера. Несмотря на кроткую фамилию, прозывали Дарио Волком, за почётный список ограбленных кораблей и устранённых на пути к власти соперников, которые поначалу не распознавали волка в оленьей шкуре. Новый мир, в который внезапно попал вчерашний пастушок, понравился ему далеко не сразу. Каждый тут боролся за своё место под солнцем всеми доступными средствами. Пришлые редко вспоминали, кем они были в прошлой жизни, и не строили планы на отдалённое будущее. Здесь свято верили в то, что Господь всех спасёт, не очень-то задумываясь над тем, что спасать их должен тот же Господь, который их завёл сюда. Чаще вообще плевать хотели на заповеди божии, толковали их так, как им, вчерашним язычникам, было удобно. Раскаяние считали бестолковым занятием, до полудня могли собрать полный набор из семи грехов, и, как подозревал Лука, глубоко в душе даже кичились этим. Впрочем, после гибели родителей, деда и братишки, который уж точно нагрешить не успел, он сам был разочарован в Боге, и этот практичный подход вполне его устроил. Со временем Лука привык, мир вокруг стал живым, простым и понятным, и он сам не заметил, как стал его частью. Сегодня твои знакомцы живы, а завтра кормят рыб, ты свыкаешься с присутствием смерти в жизни, как с солью в воде, и сердце почти не болит, если не делать этих знакомых друзьями. Над Лукой вначале посмеивались, не воспринимая его всерьёз, считали задохликом, да он и был таким: тощим, слабым, низкорослым. Поэтому, кем он только не был на корабле: и барабанщиком, и стрелком, и сидел на веслах. Но в настоящий бой его не брали. Дарио был первым, кто поверил в него. Дарио нравился Луке больше всех прочих. Он оказался неожиданно располагающим к себе человеком, взял под своё крыло, как мог, облегчил тяжелую утрату, направил живой ум мальчишки в нужное русло, и опекал его со всей строгостью отца, но и потворством старшего брата. Он вдолбил в голову цифры и буквы, и серьёзно глядя в удивлённые круглые глаза, рассказал, что Адриатическое море слыло морем, в котором плавают змеи, а потом с усмешкой наблюдал за тем, как Лука, фыркая и отплёвываясь, искал этих гадов на дне морском. Волк (в ту пору еще не прозванный Старым) научил его пить молодое вино и уметь ценить терпкий привкус. Он, будто бы не замечая краснеющих щёк, растолковал, что у девчонок под юбками. Он показал, как обращаться с разным оружием, драться на кулаках и уметь прятать ножи в разных местах. Это знание вскоре сослужило Луке хорошую службу. Рато, тот самый парень, кошёлек которого познакомил Луку с Дарио, каждый раз при встрече с затаённой злобой и нехорошим блеском в глазах поглядывал на него исподтишка, словно выжидал чего-то. А однажды в осенних сумерках затащил его, выходившего из трактира, в боковую улочку, зажав ему рот, грубо прижал к каменной стене и стал стаскивать с него штаны. Луку тогда едва не стошнило от зловонного дыхания и мерзкого запаха пота, но он сдержался, притворяясь покорным, сумел изловчиться, выхватить нож и всадить несостоявшемуся насильнику в шею. И лишь потом, когда кровь пульсирующими толчками вырвалась из раны на его лицо, он упал таки на колени и выблевал свой ужин. Когда он ввалился к Дарио после убийства, тот помог смыть кровь с лица, успокаивающе похлопал по плечу, а потом, усмехнувшись, добавил, что отныне свой барабан Лука может передать другому.***
— Значит, Бог тебя привел в нужную дверь… — одобрительно протянул Иван. — Так, и когда же тебя наконец стали ценить и выпускать на абордаж? Как ты убедил Дарио, что ты не такой уж хлюпик? — Я убил одного наглого пса в честной драке, он… он хотел… ограбить меня, — нашёлся Лука, стесняясь откровенничать до такой степени. Он отвернулся и мощными гребками поплыл к дальней стене, согреваясь. Бессонная ночь давала о себе знать, и вскоре от усталости мышц веки его начали слипаться. Иван сочувственно окликнул: — Я слышу твои зевки через всю пещеру. Может мы как-нибудь извернёмся, чтобы спать по очереди на воде, поддерживая друг друга, а? Лука поплыл вдоль стены, присматриваясь к камням. — Гляди… Одному можно держаться за этот выступ в углу, а другому спать, положив голову к нему на плечо. — Хорошо. Ты первый отправишься в царство Морфея, — заботливым тоном, не предполагающим возражений, сказал Иван. — Может бросим монетку? — предложил Лука. Но и тут вышло по иванову желанию, Луке редко везло, если он выбирал решку. Иван пристроился у пологого выступа, опёрся об него правой рукой, чтобы было легче держаться на воде. Холод, сводящий мышцы, отступал перед желанным ощущением надвигающегося сна. Лука неловко обнял Ивана, опуская голову ему на левое плечо. Почему-то это простое осторожное объятие смущало намного сильнее, чем грубые мужицкие тисканья друг друга всей толпой на победных пирушках. Свободная рука Ивана легла Луке на спину, заставив вздрогнуть. — Ты чего? — Холодно… спрашиваешь тоже. — Это верно… В пещере, казалось, похолодало, но от прижавшегося к нему тела исходил жар. Лука так закоченел, что, когда Иван несмело провел носом по его щеке, а затем, прикусив мочку уха, чуть отодвинулся, Лука сначала не понял, что тот делает. Но оробел лишь на мгновение и тотчас же подался к нему. Их губы встретились в мимолётном касании, словно проверяя, как далеко они могут зайти. Неожиданное желание стиснуло его грудь, он шумно выдохнул, слизнул горьковатый привкус соли, и замер с колотящимся сердцем. Глаза Ивана странно блеснули из-под слипшихся ресниц. Он взял Луку за подбородок, повернул голову к себе, смял рот жадным поцелуем. Тело быстро согревалось от объятий, прикосновение горячих губ прогнало холод, заставило Луку всего обмякнуть, запустить руки в жёсткие от соленой воды, пахнувшие водорослями волосы и на время забыть, где они находятся. Лука знал, что не должен был отвечать на любовные ласки, но не мог заставить себя остановиться. Их качало волнами. Поцелуй становился всё настойчивей, глубже, требовательнее. Почувствовав на своем бедре властное поглаживание, Лука однако напрягся, попытался оттолкнуть его, но Иван рыкнул, резким рывком притянул вновь к себе, раздвинул ему колени. Сердце беспокойно застучало, когда широкая ладонь с силой надавила на затылок, приказывая подчиниться. Внезапно в голове всплыло воспоминание: неулыбчивое хмурое лицо Рато, липкие губы, руки, которые шарили по его телу, лапали мошонку… точно как сейчас. Лука, загнанно дыша, сжался, пытаясь отстраниться. Страх перед тем, чего он хотел и пуще смерти не хотел одновременно, спутал его мысли. — Ты что творишь? Я не хо… — Лука подавился словами, когда Иван толкнул его к стене пещеры, больно схватил за волосы и протянул насмешливо: — Не шути со мной! Ты ведь давно за мной наблюдаешь… Так почему бы не попробовать? Рука сама потянулась к кинжалу. Внутри всё заклокотало от яростного желания убить, раскромсать на мелкие кусочки. Иван издевательски усмехнулся, внезапно сильно сдавил его пальцы. Кинжал выпал в воду. Лука, чуть не плача от злости, упёрся спиной в камни, коротко двинул кулаком в живот Ивана, тот охнул от боли и ослабил хватку. Лука вывернулся змеёй из его рук и повис на Иване со спины, теперь уже сам прижимая его к стене. Намертво вцепился обеими руками в его шею, мстительно наблюдая за бесполезными ивановыми потугами вдохнуть воздуха и освободиться. Пальцы Луки сжимались всё крепче, голову стянуло тугим обручем боли, он почти ничего не видел, кроме затылка бьющегося и хрипящего Ивана перед собой. И лишь одна навязчивая мысль сверлила мозг: «Что я делаю?» И снова — звенящая пустота, а потом снова та же мысль: «Что я делаю?» Усилием воли он заставил свои судорожно сжатые пальцы разжаться. Оттолкнулся от слабо трепыхающегося Ивана и спешно отплыл подальше. Неожиданно уши заложило так, что исчез даже звук своего заполошного дыхания, перед глазами потемнело. Лука продолжал осязать своё тело, но оказался в ловушке абсолютной тишины и темноты… Он проснулся как-то разом, заморгал в попытке прийти в себя, глубоко задышал, восстанавливая дыхание. Тело с трудом слушалось. Сквозь шум в ушах он услышал испуганное: — Вот же чертовщина! Чья-то рука цепко держала его за локоть: — Лука! Какого чёрта ты во сне схватил меня за горло? Он вскинул глаза и встретился с обеспокоенным взглядом Ивана.