***
Южная полночь осыпала чёрное небо звёздной пылью, протягивала по волнам дорожку из расплавленного серебра. В маленькой бухточке недалеко от монастыря замерли сагитты. На каменистой отмели светились костры, мерцающее красноватое пламя которых смешивалось с лунным светом. Море тихо, опасливо дышало, будто удивляясь тому, что происходило на берегу. Стойкое ощущение нереальности происходящего не покидало и Луку, сидевшего сейчас на огромном валуне вдали от суеты. Тени метались в неясном свете костров и факелов. До него доносился разноязычный гомон, там было шумно, и, издали казалось, что весело. На берегу толпилось множество людей, тех, кого трудно было представить рядом: монахи, рыбаки, омишские пираты и… андалусийцы. Но не они сейчас занимали полусонные мысли Луки. В голове тяжело крутилось иное. Он никак не мог отчётливо вспомнить, что же случилось с ними в пещере. Воображение рисовало что-то тёмное, мрачное: странные звуки, обрывки сновидений, нестерпимую жажду и холод, пронизывающий до костей. Он изо всех сил напрягал свой разум, но как только ему начинало казаться, что он что-то припоминает, всё снова исчезало, словно за пеленой тумана. Хорошо помнилось лишь одно — тёплое тело, вжимающееся в него, и согревающее шею дыхание. И вот эта последняя мысль вызывала горечь. Приближающиеся шаги заставили Луку обернуться. К нему быстрым шагом направлялся юный Тин. Это благодаря ему Лука с Иваном остались живы: он рассказал капитану «Огненной» где прячутся пропавшие товарищи, и в благодарность Дарио пообещал парню золотишко. Тин на правах героя тут же напросился на борт сагитты. Дарио, которому он честно признался, что хочет больше сокровищ, немного подумал и согласился. Так что, было совсем неудивительно, что новоиспечённый пират сейчас сиял, ровно новенький золотой. — Мне велено тебя привести… — важничая, начал он, но, видимо, услышав насмешку в невольном восклицании Луки, стушевался и торопливо пробормотал, — тебя там Дарио кличет… Справа из-за кустов раздалась певучая испанская речь, сопровождаемая взрывами хохота. Удивлённый превратностями судьбы, Лука бросил в ту сторону беглый взгляд, нехотя поднялся с камня и отправился вслед за Тином. По рассказам Ведрана и Матео, пока они кормили Луку и Ивана с ложки супом, выходило, что в разгар боя товарищи заметили, как те оказались в воде. До Бишево было недалеко, значит, Лука и Иван имели шанс спастись. «Огненная» сумела оторваться от погони, привела к острову подмогу — «Герту» и «Шахерезаду»… повстречав здесь все тех же врагов. И тут-то капитан «Фурии» в желании избежать бессмысленной резни предложил… шахматный поединок. Златко Далич же ответил на это встречным предложением — сыграть по примеру хорватского короля Светослава Суроньи, выигравшего когда-то таким образом право на управление далматинскими городами. Но теперь ставкой стало условие, что «Фурия» и подчиняющиеся ей корабли больше не вернутся в эти края за рабами. Испанец, обдумав условие, принял его. Капитаны, как водится, ударили по рукам и на том и порешили. Ивана эта история развеселила, да и сам Лука, представив предельно серьёзное лицо Далича — лучшего шахматиста Омиша, тоже рассмеялся. Переговоры шли на ужасающе ломаной латыни, которую единственно и знали обе стороны. К счастью, монахи, снедаемые любопытством, вышли из запертого монастыря, и среди них нашелся какой-то знаток испанского… Тин, идущий впереди, обо что-то споткнулся и чуть не упал. И мысли Луки приняли другое направление. В памяти всплыло, что спрятаться в пещере им посоветовал именно он. И, кажется, он тогда остерегал их от чего-то. — От чего, Тин? — Что? — парень недоумённо оглянулся. — Когда ты советовал укрыться в пещере… Какой совет ты нам тогда дал? — Лука всмотрелся в него и увидел, что тот заметно напрягся. Лицо Тина в свете луны казалось совсем бледным. — Я предупреждал вас не спать там… — тихо ответил Тин. — Почему? — сердце Луки стремительно застучало. Сейчас, вот сейчас, он вспомнит… Тин невинно хлопнул ресницами и сказал: — Воздух там дурной, да и тело коченеет, если долго быть в воде. Можно заснуть, впасть в беспамятство и утонуть… — И только? — Лука скрипнул зубами: это был совсем не тот ответ, которого он ждал. Тин покосился на него, пожал плечами, будто бы говоря: «А что же ещё?» и побрёл к толпе, стоявшей на берегу. На грубых стульях, установленных напротив друг друга возле небольшого круглого стола, сидели двое. Толстые свечи в бронзовом подсвечнике освещали их лица и шахматную доску с расставленными фигурами. Одним из сидевших за столом был Златко Далич, а вторым — тот самый капитан «Фурии», знаменитый на всё Средиземноморье пират дон Касильяс. Возле стола возвышался человек в монашеском одеянии, с выбритым налысо, до синевы, красивой формы черепом, и неодобрительно качал головой. — Возрадуются беси, когда дети Божии бесчинствуют да тешатся всякими бесовскими играми… — донеслось до Луки его бурчание. — Что он здесь делает? — негромко полюбопытствовал Лука у толпившихся рядом соратников, узнав в говорившем старого знакомца — монастырского привратника и невольно потёр лоб. — Вот и ты, утопленник наш! Томислав-то? Толмачить позвали… — откликнулся вездесущий Домагой, радостно обняв Луку. — Говорят, книжник превеликий. — Книжник? — громко восхитился Цыган, соперничая сразу с четырьмя товарищами за право хлопнуть Луку по плечу или взъерошить ему волосы. — Да на нём пахать можно. Здоровый как бык. Монах хмуро вскинулся, неожиданно раздвинул губы в отнюдь не дружелюбной улыбке. — Чудны дела твои, Господи! — протянул удивлённо Даниэль. Хотя у него был перевязан всего лишь палец, он всё равно опирался на Домагоя, с готовностью подставившего ему своё плечо. — Да уж, не хотел бы я попасть под горячую руку этого книгочея… Лука задержал взгляд на мускулистых волосатых руках толмача и мысленно согласился с Даниэлем. Поискал взглядом Ивана. Тот замер сбоку от Далича, вдумчиво изучая расположение фигур. В трепещущем свете свеч и факелов Иван выглядел прекрасным, как сошедший со старинной гравюры ангел: бритый начисто — щёголь хоть куда, и когда только успел! — подбородок, упавшая на лоб русая прядь волос… «Господи, что это со мной?» — Лука с трудом отвёл от него глаза, борясь с почти непреодолимым желанием снова взглянуть на Ивана, заставил себя обратить внимание на сидевших за столом капитанов. Лука был не силён в шахматах: играл он редко, так как, сумев запомнить, как ходят шахматные фигуры, не всегда представлял, куда им надо идти, поэтому легко терял терпение, да ко всему прочему, страшно не любил проигрывать. Шашки ему давались куда лучше. Иван сначала посмеивался над ним, а потом махнул рукой, благо, даже в Омише было с кем играть в шахматы. Один из постоянных компаньонов Ивана как раз и сидел сейчас за столом, сосредоточенно постукивая указательным пальцем себе по носу, и от его мастерства зависело, будут ли спать спокойно в прибрежных деревнях Далмации. Его визави, тот, что играл чёрными — мужчина средних лет с умным волевым лицом и неожиданно мягким выражением карих глаз — скрестив руки на груди, терпеливо ожидал следующего хода противника. — El piensa por mucho tiempo… — конопатый испанец, с которым менее трех дней (а кажется — полжизни) назад дрался Иван, жеманно поднёс к носу небольшой, округлой формы сосуд. Лука видел такой у племянницы князя Качича. Кажется, он назывался амбровое яблоко, и стоил, судя по количеству драгоценных камней, украшавших его, целое состояние. — Cállate, El Niño! — дон Касильяс устало потёр переносицу и неодобрительно взглянул на говорившего. Лука заметил, как тут же удивлённо взлетели кустистые брови толмача. — Малыш?! — хрипло хохотнул Томислав и смерил испанца оценивающим взглядом. Тот ничем не уступал монаху — ни ростом, ни весом, ни мощными кулаками. Конопатый хотел было возмутиться, но был остановлен резким звучным голосом капитана второй испанской галеи — «Ванессы» — длинноволосым кудрявым мужчиной с вытянутым лицом. — Gracias, Carles… — бросил дон Касильяс. Шиме и Деян, наблюдая за этой короткой перебранкой, переглянулись и заржали. И даже Лука, пробуя сохранять серьёзность на лице, не удержался и весело оскалился. Иван кинул на них быстрый взгляд: — Во время партии в шахматы нужно бы молчать… Златко, не отрываясь от шахматной доски, подтвердил эти слова кивком, сделал очередной ход и выиграл пешку. Иван вдруг втянул воздух сквозь зубы. Улыбка тут же сошла с губ Луки, но зато, словно по волшебству, появилась на узких губах испанца. Потеря пешки явно огорчила его совсем чуть-чуть. Лука покосился по сторонам и изменился в лице: Ивица и Дарио с одинаковым ужасом смотрели на невозмутимого капитана «Шахерезады». Лука пробрался сквозь толпу к Ивану и прошептал ему на ухо: — Что не так? — Ладья Златко теперь находится под ударом, — тоже шёпотом ответил Иван. Его тёплые губы коснулись виска Луки, заставив волосы вздыбиться. Лука нервно облизнулся, усилием воли заставляя свой голос не дрожать, и вполголоса поинтересовался, а есть ли у них ещё шанс на победу. Лёгкий взмах золотистых ресниц заверил его, что не всё еще потеряно. Касильяс вальяжным движением убрал с поля белую фигурку, и насмешливо посмотрел на Далича: — Ходи… Следующий свой ход Златко сделал быстро и как-то небрежно. Обеспокоенный такой прытью, Лука скользнул взглядом по Ивану, однако бледное лицо было абсолютно бесстрастно. Лука уже был готов открыть рот, но чужие пальцы поспешно сжали его локоть, призывая к молчанию. Лука не решился освободить свою руку, и… она осталась в плену: Иван, словно забывшись, провёл по ней кончиками пальцев, погладил пульсирующие венки на запястье. Неожиданное прикосновение заставило Луку залиться румянцем и порадоваться наступившей ночи. А потом его вдруг точно обухом шарахнуло напоминанием об омерзительном прикосновении лап Рато, которое он не вспоминал уже многие годы. От этого тут же застучало в висках. Его передёрнуло, он глубоко вдохнул, борясь с приступом тошноты, мельком увидел тень, скользнувшую по лицу Ивана. Тот сразу же отстранился, и на душе у Луки противно заскребли кошки. Следом холодной волной навалилось отчаяние. Руки Ивана были такими тёплыми… Лука приказал себе не думать об этом и с напряжённым вниманием вновь впился глазами в шахматную доску. Даже его неопытного взгляда было достаточно, чтобы увидеть все бреши в защите Далича: белых фигур на поле было меньше, две пешки находились в непосредственной опасности от шахмат дона Касильяса. После небольшого раздумья испанец, явно перехватывая инициативу, пошёл ферзём, заблокировав ещё и белого слона. Если Златко сейчас проиграет… Помрачнев, Лука незаметно проверил, легко ли выходит кинжал из ножен. Оружие скользило как по маслу, он немного успокоился и оглядел окружающих. Все стояли молча, не сводя глаз с играющих — кто-то внимательно, кто-то с деланным равнодушием. До Луки донёсся шепот. Он обернулся. Нико Ковач о чём-то негромко разговаривал с наклонившимися к нему Ивицей и Дарио. Далич опёрся локтем на край стола. В уголках его рта залегла упрямая складка. Немного подумав, он стиснул фигурку коня, но тотчас отдёрнул руку. Капитан «Ванессы» похлопал по руке Томислава и что-то спокойно сказал. Толмач с ненавистью воззрился на него и громко перевёл: — Если игрок дотронулся до своей фигуры, он обязан пойти этой фигурой. Далич безучастно пожал плечами и быстро шагнул, жертвуя конём, на чёрный квадрат. К великому изумлению Луки, Касильяс почему-то нахмурился и надолго задумался. Потом, приняв решение, тряхнул головой. — Прыжок короля… — задумчиво перевел за ним монах. — Что за чёртово дерьмо! — не сдержавшись, воскликнул Ивица, стоящий рядом с Лукой. Но Далич, не оборачиваясь, спокойно сказал: — Ну, почему же? Использование такого хода правилами не запрещено. Каждый играющий может сделать рокировку один раз за игру… Златко был привычно невозмутим, но Луке показалось, что он заметно побледнел. Чёрный король тем временем перепрыгнул на две клетки вправо, открывая дорогу своему слону. Глухой стук белой фигурки о дно коробки прозвучал как приговор. Сил смотреть на это совершенно не было. Чтобы не видеть расстроенных лиц Ивана и остальных, Лука задрал голову вверх. Ночное небо было таким красивым, а до августовских падающих звёзд, казалось, можно было дотянуться, стоило лишь поднять руку. Он вздохнул от восхищения, удивляясь, как раньше не ценил простой красоты божьего мира… и проморгал следующие ходы. Внезапно почти одновременно до него донеслось: — Шах и мат! — El burro sabe más que tú, capitán! Затем раздалось сразу несколько негодующих восклицаний: — Dios mío, no aprendes a callarte, ¿cierto? — Eres muy feo! — Icierra el pico! — No me jodas! — Hacete coger! Двое испанцев пытались сдержать побагровевшего от ярости широкоплечего мужчину с грубыми чертами лица, который умудрился плюнуть в кого-то из своих товарищей, а сейчас выкрикивал явные ругательства. Шахматная доска и рассыпавшиеся фигурки валялись, втоптанные в песок. — Томислав, переводи! — громкий насмешливый голос Дарио перекрыл все крики. — Pedicabo ego vos et irrumabo! — рявкнул толмач, заставив Ивана громко фыркнуть. — Златко выиграл? — Лука неверяще уставился на Ивана. — Как?! Иван весело сверкнул глазами и торопливо перекрестился: — Исключительно милостью Божьей! — Да иди ты! — буркнул в ответ Лука. — Вечно шутишь! — Умом, Лука, умом! — Дарио, вылезший из-за спины Ивана, рассмеялся и притянул его к себе. — И чуточку везением! Затем Дарио повернулся к Касильясу и торжественно объявил под радостные крики хорватов, которые уже сгребли Златко в охапку и начали подбрасывать в воздух: — Итак, победа за нашим человеком, при свидетелях с обеих сторон! Властью, данной мне князем Омиша Здравко Качичем, я объявляю: вы и ваши люди должны покинуть остров Бишево и воды Далмации, чтобы никогда не возвращаться сюда с намерением захвата рабов. Томислав быстро перевел, Касильяс сдержанно кивнул, принимая поражение. — А как же захваченные на прошлой неделе селяне из Трсата и Риеки, которые на «Фурии» и второй галее? — спохватился Ивица. — Их-то отпустят? Андалусийцы, услышав перевод его слов, зашумели. Недавний крикун подскочил к своему капитану, сжав в кулаках кружева его белоснежной рубашки. — Мы не договаривались об этих людях, — перевел встревоженный Томислав новые слова Касильяса. — Уговор звучал так: мы уплываем и не возвращаемся. Об отпускании тех, кто уже захвачен, речи не было. Трое капитанов — Срна, Ковач и Далич — схватились за головы, ругаясь: — Да он хитрее последнего торгаша, шлюхин сын! — А строил из себя святого, шахматист чёртов… — Господи, почему мы не продумали всё вовремя, когда ударили по рукам? Толпа напряглась, руки десятков бойцов с обеих сторон уже тянулись к оружию. Одни из монахов и рыбаков оглядывались, куда бежать, другие подхватывали с земли камни. — Не отходи от меня, — шепнул Луке Иван. — Мы оба еще слишком слабы. — Стойте! — прокричал Златко, подняв руки в центре круга. — Мы не можем нарушить договор, по которому они вправе уйти. Это наша со Старым Волком ошибка… Никакого кровопролития! Толмач, не спи, переводи ему! У нас у всех есть монеты, побрякушки и доброе оружие на себе, уж соберем выкупить полсотни человек, из которых часть помрёт ещё по пути до рынка, — пальцы Златко покрутили массивное обручальное кольцо. — Я прошу тебя, дон Касильяс, как брата во Христе и как воин воина — прояви милосердие и отдай нам за выкуп наших соотечественников, пусть про них и не было уговора. Касильяс, казалось, заколебался, но тут крикун сообщил ему нечто такое, от чего строгое лицо вражеского командира потемнело. Он стукнул кулаком по столу. — Этот говорит, что Андрес только что умер от тяжёлых ран, и дескать, ты, Икер, будешь последней бабой и трусом, если пойдешь у них на поводу, — сказал Томислав, подвязывая рукава рясы. Касильяс глухо и печально заговорил, обращаясь к хорватам, и монах продолжил уже громче: — Мне и моим людям дорого обошлась схватка с вами. Вам тоже есть кого терять. Честь не позволяет мне идти на уступки, но мы можем назначить ещё один поединок… — Juicio por combate! — выкрикнул всё тот же воинственный парень, тыча пальцем в хорватов. — Суд поединком! — воскликнул толмач, впечатав ладонь в лицо. — Я-то надеялся, что они предложат еще одну партию в шахматы, — проворчал Златко, с хрустом разминая пальцы. Касильяс задумчиво окинул взглядом соратника, который, яростно жестикулируя, доказывал ему что-то. Наконец, Касильяс кивнул и продолжил (на последней фразе кто-то из его людей хохотнул): — Мой товарищ по оружию желает поединка насмерть, который решит судьбу пленных. Если Диего Коста победит — что ж, горе побеждённым. Если ваш человек его убьёт, то мы потеряем последнюю свою добычу, но, по меньшей мере, избавимся от скандалиста Диего. — Не плюнуть ли нам на эту горстку крестьян… — проворчал кто-то слева от Луки. — Я слыхал, что ваши соотечественники устраивают гонения на новоявленную боснийскую церковь, продают её еретиков в рабство в долине реки Неретва, — передал Касильяс через Томислава. — Чем же вы лучше нас, прозванные балканскими волколаками? — ироничная горькая улыбка играла на его губах. Дарио, который сейчас как никогда напоминал ощетинившегося чёрного волка, собрался вновь разразиться руганью, но выдохнул и коротко отчеканил: — В этой земле — наши дела. Наши овцы. Мы их пасём, стрижём и иногда режем. Не вы! Кто пойдёт? — обратился он к товарищам. Иван Перишич решительно двинулся вперед, но лапища Ивицы преградила ему путь. — У тебя там сколько детей жена растит на твоем родном хуторе-курятнике? — Двоих… — Маловато. Но достаточно много, чтобы не делать их сиротами, — щёлкнул языком Ивица. — А по мне, в случае чего, никто плакать не станет, вы же не бабы, чтобы рыдать. — Будто я в боях не рискую? — рявкнул Перишич. Но Ивица уже оттолкнул его, чуть не сбив с ног, и быстро вышел в центр круга под смех Косты. — Я принимаю вызов! Через несколько минут поединщики стояли на широкой утоптанной площадке с топорами в руках. Ивице отдал своё любимое оружие капитан «Герты» Ковач, сталь у него была поострее. Люди плотной стеной толпились вокруг. Ивица разорвал и так уже драную рубаху, обнажив мускулистый торс, весело подмигнул товарищам на их ободряющие крики, и, перекрестившись, бросился вперед по сигналу Касильяса. Коста ударил первым, небольшой топор просвистел у плеча уклонившегося Ивицы. Тот по дуге нанёс удар снизу вверх, заставив испанца отпрыгнуть. — Топор без щита трудно отбить, нужно уворачиваться, — объяснял Иван Тину, юный рыбак с горящими глазами смотрел на мир, в который напросился, — тут почти любая рана — верная смерть. Надолго это не затянется… Противники теснили друг друга под двуязычные вопли толпы, уворачиваясь с равной ловкостью. Инерция от очередного мощного удара сильно повела руку Косты в сторону и он молниеносно перебросил топор в другую. Ивица не успел среагировать на атаку справа, лезвие чиркнуло по загорелой груди, оставив глубокую кровавую борозду. Он с хрипом повалился на колени. Андалусийцы разразились радостными криками, которые не нуждались в переводе — «Добивай!» Коста шагнул к Ивице — но тот резко вскинул голову и из последних сил метнул свой топор, упав ничком от этого рывка. Попади он точно в цель — врагу снесло бы полголовы, но даже направленное неверной рукой, остриё рассекло шею. Коста рухнул рядом, заливая Ивицу своей кровью, но всё ещё шевелясь. Ивица пытался дотянуться до его горла, дёргаясь, как выброшенная на берег рыба, но не было сил. — Стоять! — гаркнул Дарио, удерживая Ведрана и Перишича на месте. — До первой смерти! Мы должны ждать! Лука отметил, что андалусийцы, хоть и мрачно ругались, не очень-то рвались на помощь своему умирающему бойцу, и невольно задумался, что они и впрямь не сильно огорчатся, потеряв Косту. А что двигало этим злобным чужеземцем? Жажда мести за умершего друга или просто нежелание уступать? Раньше Лука бы не почувствовал ни капли жалости к врагу, который брошен товарищами, но последние бредовые дни содрали с сердца какую-то чешую. Ивицу, надёжного, как горы Велебит, любили все… Секунды текли в тишине ожидания мучительно медленно, и вот хриплое дыхание Косты оборвалось. — Мы победили! — надорванно заорал Лука в общем многоголосье. Ивица с усилием приподнялся, оскалившись в улыбке, перевернулся на спину… и тоже застыл бездыханным. Товарищи стояли над ним, горестно уронив руки. Повинуясь усталому жесту Касильяса, с обеих галей уже выгоняли десятки оборванных мужчин и женщин. Кто-то упирался, не понимая, куда его ведут, кто-то радостно кричал и падал на колени в молитве. Внезапно над ночным берегом разнёсся высокий сильный голос:Знать Судинушка по бережку ходила, Страшно-ужасно голосом водила…
Впереди всех шла, не шла — невесомо летела девчонка, завёрнутая в рыболовную сеть за неимением иной одежды. Распущенные каштановые волосы, развеваясь на тёплом ветру, обвивали её тело, и это зрелище почему-то заставило Луку задрожать мелкой дрожью. Она пела, и старинный скорбный напев отражался эхом от скал, пронизывая ночь, заставляя всех стихнуть.В длани Судинушка плескала, До суженых голов да добиралась. Их Судинушка голов да вовзыскала…
Девушка, растерянно озираясь, шла сквозь расступившуюся толпу, люди шептали: — Спас он тебя, красавица, иначе ты бы была продана на утехи… — Да всех спас, отсудил вашу свободу у них своей жизнью… Босые ноги девушки ступали по песку, впитавшему в себя общую лужу крови Ивицы и Косты. Она, не удостоив испанца взглядом, опустилась на колени возле Ивицы, робко коснулась его натруженной веслом и оружием руки. В его остекленевших голубых глазах отражалась луна.