Doctor O

Детское отделение выглядело таким же, каким Тино его помнил. Те же рыжие и мятно-зелёные кресла. Знакомые плакаты на стенах, изображающие мать, кормящую грудью ребёнка, и её любопытных старших детей, которые поглядывали за ними. Та же длинная стойка администратора, на графитной поверхности которой в ряд стояли нежные растения. Незнакомый новый секретарь смотрел на Тино и Бервальда просто убийственным взглядом. Он серьёзно хмурил свои тёмные брови, которые удивительным образом сочетались с его невероятно светлыми волосами цвета платины. Он смотрел на них своими фиолетовыми глазами, обрамлёнными длинными ресницами, — впрочем, едва ли Тино поверил, что это настоящий цвет глаз. У администратора была настолько бледная кожа, что он слегка походил на привидение. К его пыльной коричневой рубашке на груди был приколот бейджик, на котором печатными буквами было гордо выведено: «Эмиль». Рядом виднелся крупный круглый значок с тупиком. — Мы здесь, чтобы увидеть доктора Бондевика, — сказал Бервальд, подойдя ближе. Тино встал рядом с ним, барабаня пальцами по стойке. — Вы немного староваты для встречи с ним. — Да, мы не пациенты, — Бервальд переступил с ноги на ногу. Тино разглядел шок в его глазах: казалось, он не знал, как ответить секретарю, и был сильно удивлён его отпором. Не так уж часто Бервальд шёл куда-то и получал ответ «нет» — и всё из-за его пугающей внешности. И это если не говорить о приставке «доктор» перед его именем. Но сегодня, перед тем, как отправиться в больницу, он переоделся в обычную одежду: темную рубашку с длинными рукавами и джинсы. Логично, что у него не было бейджика с именем, который доказал бы, что он здесь работает. — Ни хрена себе, — невозмутимо ответил Эмиль. Тино перегнулся через стойку и улыбнулся ему своей самой доброжелательной улыбкой. — Он очень занят. Пожалуйста, перезвоните и запишитесь на приём. Тино не сказал бы, что ему совсем не нравится этот Эмиль, но он определённо не был в восторге от его грубого поведения. Когда он ещё работал здесь, он всегда встречал каждого человека с добротой и уважением, даже если они были неуместны — и двое взрослых мужчин, забредших в педиатрию с просьбой о встрече с начальником отделения без предупреждения, действительно казались немного неуместными, но Тино не сказал бы этого вслух. Абсолютная, просто каменная невозмутимость Бервальда совершенно не произвела на секретаря никакого впечатления. Мужчина хотел уже было уступить, но Тино вдруг прорвало. — Слушай сюда, — сказал он Эмилю. — Это доктор Оксеншерна, и у него дело к доктору Бондевику. И никто не отказывает моему доктору Оксеншерне, когда у него дела. Решимость отразилась на его лице, хотя Тино не был уверен, что выглядел устрашающе. Эмиль только спокойно моргнул, и их разговор прервал шелковистый спокойный голос. — Тино. Рад снова тебя видеть. Доктор Бондевик подошёл к ним сзади, буквально материализовавшись из воздуха. Он держал руки в карманах халата и легко дружелюбно улыбался. — Доктор О, — он кивнул в знак приветствия и повернулся к сердитому администратору. — Это доктор Оксеншерна и его замечательный ассистент, Тино Вяйнямёйнен. Скажи привет. — Привет. — Они здесь желанные гости. Хотя и доктор О предал свое начальство, сбежал от своих обязанностей и забрал с собой моего секретаря, — доктор Бондевик бросил на Бервальда взгляд. Тино съежился, но Лукас явно говорил с юмором: — Но, как говорится: кто старое помянет, тому глаз вон, — он с улыбкой пожал плечами. Тино работал много лет рядом с доктором Бондевиком, задолго до Бервальда. Эмиль смотрел всё ещё раздражённо, но больше ничего не сказал. Доктор Бондевик подал знак Тино и Бервальду, чтобы те шли за ним, и повёл их из приёмной в один из коридоров. — Хорошо, что ты здесь, Бервальд. Значит, мы на один шаг ближе к завершению… — Доктор О! — разнёсся пронзительный крик, и белобрысый бело-голубой вихрь помчался к Бервальду, который едва успел успокоиться и поправить руками свою сумку. — Поймай меня! Ууу! Маленький, ярко улыбающийся мальчик угодил прямо ему в руки и крепко обнял Бервальда. У него были самые большие и яркие голубые глаза, которые Тино когда-либо видел. — Питер, почему ты не в своей комнате? — Бондевик с угрозой выгнул бровь, глядя на ребёнка, который цеплялся одной рукой за шею Бервальда, а второй… второй руки у него не хватало чуть выше локтя. Она была обвязана плотной повязкой. Мальчик был одет в матросскую форму и синюю беретку с лентами всё тех же белых и синих цветов. Обуви у него, похоже, не было, зато он надел тёмно-синие шорты и белые гольфы: один он натянул до колена, а второй мотался у лодыжки. — Я сбежал, пока мисс Лаура не смотрела! — сказал Питер с энтузиазмом, улыбнувшись шире. — Питер Кёркленд! Вернись сюда, сопляк! Ты навредишь себе и этому милому человеку… о! Доктор О! — Лаура выскочила из-за угла и помчалась к ним. Она вся раскраснелась, а её волосы развевались за спиной, как и обычно. Она остановилась перед ними и закричала: — Тино! Девушка крепко обняла Тино, едва не раздавив его. — Дорогой, милый, прелестный, замечательный Тино! Я скучаю по твоему милому, невинному лицу и понятному почерку! В отличие от тебя, Эмиль не утруждает себя переводом записок доктора Бондевика, чтобы помочь нам, бедным, грустным медсёстрам! — Привет, Лаура, — слегка придушенно просипел Тино, прижавшись к груди Лауры. — Доктор О, не хотите обменять Тино на Эмиля? Ну, пожалуйста! — наконец, она отпустила секретаря, который в ответ на её слова покраснел до ушей. — Нет, — решительно заявил Бервальд, приподняв уголки губ в подобии улыбки, и в его в глазах за стеклами очков заплясали озорные искорки. — Будь любезней, Лаура, — вздохнул доктор Бондевик, — он мой младший брат. Он отлично справляется. — Он ваш брат, а не мой! — Лаура рассмеялась. — Это подарок для меня? — спросил Питер, возвращая себе всё внимание взрослых. Мальчик ёрзал, не спуская сияющих восторгом глаз с сумки Бервальда. — О, кое-что для тебя, да, — Бервальд наклонился и осторожно поставил Питера на пол, и тот едва не запрыгал на месте от интереса. — Что это?! — Сейчас покажу, — Бервальд взял Питера за руку, и они вдвоем повели остальных по коридору в комнату, которая, скорее всего, и была комнатой мальчика. Послеполуденное солнце заливало маленькую больничную палату светом из окна.Осыпавшийся старый засохший букет коричневых ромашек украшал его подоконник. Под потолком висел маленький телевизор с мультиками с приглушённым звуком. Голые стены, не считая медицинского оборудования, не добавляли месту живописности. В углу комнаты находилась дверь в ванную, как понял Тино. Напротив больничной койки стоял маленький шкафчик с широко распахнутыми дверцами. Он был пуст: там висели только вешалки, за исключением одного помятого костюма, похожего на тот, что надел сейчас Питер. Где красочные детские рисунки на стенах? Где домашний плед, обычно аккуратно сложенный в ногах кровати? Где простыни и пижама с супергероями? Где фотографии семьи, родителей, братьев, сестер или друзей, которые Питер видел бы перед собой, засыпая вечером и просыпаясь утром? Не было даже никаких открыток ручной работы от одноклассников, желавших выздоравливать скорее! Не было у него ни книг, ни воздушных шариков, ни игр. Если не считать маленького потрепанного тюленя на подушке, комната пахла так же стерильно, как и выглядела, словно в ней не жил маленький мальчик. Сердце Тино странно заныло от боли. Бервальд присел на край маленькой больничной койки, он же остался стоять в дверях. Протезист извлёк на свет простую деревянную коробку из сумки. Питер сидел перед ним, широко раскрыв глаза и сияя от возбуждения. Доктор Бондевик стоял в ногах кровати, листая медкарту мальчика, а Лаура присоединилась к Тино у двери. — Питер — хороший мальчик, — сказала она мягко. — Он с нами уже почти три недели. Доктор О достал из деревянного ящика маленький протез руки. Глаза Питера загорелись. Бервальд выкрасил руку в светло-голубой и белый цвета, в тон одежде мальчика. Он объяснял Питеру, что ему ещё нужно доработать протез, чтобы тот идеально подошёл Питеру и работал правильно. Выражение лица Лауры смягчилось, когда она посмотрела на мальчика и доктора. — Что с ним случилось? — У него была инфекция, — просто сказала она, замолчав и глубоко задумавшись. Она оглянулась на Тино, который наблюдал за ней, ожидая продолжения. — Конфиденциальность пациента, Тино, ты же знаешь правила. Тино вздохнул. Вот тебе и удовлетворение жгучего любопытства. — Говоришь, он здесь три недели? Его палата слишком пустая. Лаура кивнула: — Да, есть такое. Доктор О единственный, кто навещает его, — она указала пальцем на увядшие цветы на подоконнике, — они тут с тех пор, как Питер оказался в больнице. Он не позволит нам их выбросить. — А где его семья? Лаура бросила на него взгляд, ясно говоривший: «прекрати задавать вопросы, на которые я не могу ответить». Он фыркнул и снова перевел взгляд на Бервальда и Питера. Лицо протезиста было необычно расслабленным, на нём играла лёгкая улыбка. Он взъерошил волосы мальчику, пока тот осматривал его новую руку. — Я теперь как супергерой! — воскликнул он, — я снова могу спасти мир двумя руками! Тино стало больно. Он заметил, что и Бервальд на миг потерял самообладание: улыбка на его лице дрогнула, но потом он снова собрался с мыслями. Тино знал, что Бервальд, должно быть, чувствует не только боль, но и радость, потому что он смог изменить мальчика к лучшему. Сам он не мог не интересоваться родителями мальчика. Где они были в такой ответственный момент? Потеря конечности — это ужасное эмоциональное потрясение, справиться с которым способен далеко не каждый, а выздоровление всегда долгое и тяжёлое. Дети жизнерадостны, но Тино был уверен, что Питер просто прячет эмоции под своей яркой и улыбающейся маской. — Доктор О до сих пор платит за все его консультации, — Лаура сказала это так тихо, что Тино сначала подумал, что ему послышалось. Медсестра пристально посмотрела на него. — Почему ты ушёл с ним? — вопрос прозвучал совершенно неожиданно. Тино взволнованно задумался на мгновение. — Я… даже не знаю, — он с улыбкой почесал затылок, — наверное, это всё моя тяга к приключениям. Сначала я думал, что совершил ужасную ошибку, но… думаю, сейчас всё наладилось. Лаура медленно кивнула, глядя на Бервальда. — Я не очень хорошо знаю доктора О, но доверяю тебе. Он кажется добрым человеком. — Так и есть. Самый добрый на свете, — Тино даже не пытался скрыть глубокую привязанность в голосе. Уходя, они шли по больнице в молчании. Тино взглянул на Бервальда как раз в тот момент, когда тот бросил на него взгляд сверху вниз. Щёки протезиста вспыхнули. — Спасибо, что сходил со мной, — сказал он, в конце концов. — Кажется, у тебя и так всё хорошо. От меня было мало толку. Бервальд остановился, положив ладони на плечи ассистента и осторожно сжав их. — Нет, — сказал он, — я смог сделать это только потому, что знал, что ты рядом. Если бы я обернулся, ты бы поддержал меня своей улыбкой. Сердце Тино пропустило удар, и он опустил взгляд. Бервальд убрал от него руки и пошёл дальше. Когда они вернулись в офис, Тино вспомнил об обещании выпить с Эдуардом. Бервальд предложил своему секретарю отвезти его домой, и он очень хотел поехать с боссом до дома. Однако пришлось настоять, что ему очень нравится ходить пешком и ездить на автобусе. — У меня есть несколько дел, которые я должен закончить в любом случае, — сказал он. — Увидимся в понедельник утром, доктор О. Бервальд уехал, а Тино вернулся в приёмную, звякнув колокольчиками на двери. Эдуард возник перед ним прежде, чем тот успел добраться до своего рабочего места. — Тино! Самое время! Погнали, — примерно так его вытащили из офиса, запихнули в машину и повезли в местный паб. Ему было довольно неуютно сидеть за маленьким столом в углу бара, где они с Эдуардом часто зависали вместе. Музыка кричала слишком громко, стол был липким, а освещение — слишком тусклым. Впереди их ждал серьёзный разговор, и Тино вцепился в кружку с пивом так, словно это был его единственный шанс избежать его. Эдуард с ухмылкой плюхнулся в кресло напротив Тино. Ему явно было очень весело. — Тино, — он оперся локтем о стол и наклонился вперед с лукавой улыбкой, — что случилось? Тот посмотрел на него и фыркнул: — Ты сказал, что сегодня мы должны выпить. — Да, — врач откинулся на спинку стула и сделал глоток, не спуская взгляда с друга. Затем он поставил свою кружку на стол. Эдуард действовал слишком неторопливо. — Итак, Бервальд. Очевидно, он собирался перейти сразу к сути дела. — Доктор О — мой начальник, — Тино сделал большой глоток, но подавился пивом и пролил его на рубашку. Эдуард с ухмылкой приподнял бровь. — Мне просто любопытно, Тино, — секретарь взглянул на своего друга. — Он немного пугает, да? — Доктор О? — тот отмахнулся от него, — Ты плохо его знаешь. Он добрый, сострадающий, мягкий, умный, удивительно забавный и, — он усмехнулся, — забывчивый! Он часто думает, что потерял что-то, хотя эта вещь находится прямо перед его носом. Особенно очки! Пару недель назад он так заработался, что забыл, как сам сдвинул их на лоб. Он так волновался! Я сказал ему, что они у него на голове — видел бы ты его лицо! Тино смолк и вспыхнул, уткнувшись лицом в бокал. Слишком много наговорил. Он забыл, что Эдуард работал с протезистом всего несколько дней в неделю и не был близок с ним. Тино же проводил с ним каждый день последние несколько лет. Доктор фон Бок работал на него, потому что Бервальд был хорошим и справедливым начальником. Если подумать, они не общались больше положенного. — Он хороший человек, — произнёс Тино, не поднимая глаз. — Я беспокоюсь за тебя, — вздохнул Эдуард, поднимая глаза к потолку и обдумывая, что сказать дальше. — Ты сам сказал, что вы очень близки с доктором О. Ты уверен, что это нормально? — Что ты имеешь в виду? — Хмм, ну типа… — Эдуард искоса взглянул на друга, прикусив внутреннюю сторону щеки, — ты, кажется, очень им увлечён. Знаю, мы все шутим, что ты его «жена», но, возможно… ты воспринимаешь это слишком серьезно? Тино потребовалась минута, чтобы переварить то, что пытался донести до него его собеседник. Его всегда жутко раздражало, когда кто-то называл его «женой» — в конце концов, он был мужчиной. Но почему тогда Эдуард решил, что он принял шутку близко к сердцу? Конечно, если не брать в расчёт, что Тино был бесповоротно влюблен в этого человека. Администратор покраснел сильнее. Как, чёрт возьми, Эдуард додумался до этого раньше него самого — навсегда загадка для Тино. — Не понимаю. Я его ассистент. Он решил играть аккуратно. — О, Тино, — Эдуард тяжело, громко, протяжно вздохнул. — Ты ловишь каждое его слово — просто в рот ему заглядываешь. Если он позовёт тебя, ты всегда прибежишь по первому зову. У тебя есть ключи от его квартиры и машины — ты, блин, вообще умеешь водить? Ты приносишь ему кофе каждое утро, хотя он потом сразу идёт готовить себе сам. — Он не пьет кофе, который я ему приношу?! — вдруг разозлился Тино. Он думал, что это было что-то особенное для них обоих! — Тино, ты звонишь ему в выходные, чтобы убедиться, что он отдыхает. — Неправда. — Ты звонил ему на прошлой неделе. Я сам слышал. После звонка ты хихикал как школьница. В смысле? О, боже. Тино даже не замечал всех этих вещей. Он был уверен, что только вчера утром решил, что влюблён. Тино закрыл лицо ладонями, избегая смотреть на Эдуарда. Ему нужна была хотя бы минутка, чтобы всё обдумать. У Бервальда были самые выразительные, потрясающие глаза невероятно голубого цвета, похожие на океан. Он мог любоваться ими днями напролёт — с того самого момента, как увидел в них слёзы. Тино всегда думал, что Бервальд — прекрасный человек. Несмотря на всю внешнюю строгость, он был очень эмоционален — даже больше, чем кто-либо ещё. Его не понимали, и Тино знал, почему. Бервальд был добрым, он любил своих пациентов, даже самых невыносимых. Он всегда сохранял хладнокровие, собранность, говорил с ними умиротворяющим тоном, которым мог успокоить любого. Иногда его протезы не подходили больным, и Бервальд переделывал их до тех пор, пока они не начинали работать идеально. Даже спустя несколько месяцев он помнил своих пациентов и звонил им или писал на почту (на самом деле, это делал его ассистент), чтобы узнать об их здоровье — и эта его черта нравилась Тино. Он беспокоился даже о тех больных, которые в итоге уходили от него к другим специалистам. Тино нравилось, как его босс косился в свою записную книжку с заметками, пытаясь расшифровать то, что, чёрт возьми, он только что написал (у него ужасный почерк, и это так мило). Тино нравилось, как Бервальд сдвигал очки на макушку, прижимая ладони к глазам, когда он уставал, и как он поднимал их к переносице костяшками пальцев, когда думал. Бервальд был силён физически и эмоционально, несмотря на его срывы. У него были широкие плечи и большие руки. Тино не мог не заметить его загорелую грудь, виднеющуюся сквозь несколько расстёгнутых пуговиц рубашки. Иногда секретарь замечал накаченный пресс протезиста, когда тот, зевая, устало потягивался. А ещё у Бервальда были бесподобные предплечья. Он вообще выглядел так, будто мог поднять Тино на руки и унести его… Цвет волос Бервальда напоминал ему солнечное зимнее утро, когда до весны оставалось всего несколько недель. Он был бледно-золотистый, красивый. Наверное, они очень мягкие. Тино так хотелось запустить в них пальцы и… — О Боже, как долго я влюблен в него?! — запаниковал он. — Как минимум с момента, как я пришёл сюда работать. — Чёрт. Боже, Эдуард! Что мне делать? –это было гораздо серьезнее, чем он думал. Он реально только что подумал «бесподобные предплечья»?! — Ты всегда можешь позвать его на страстное свидание, — сказал тот невозмутимо. — Пригласи его в кафе вечером, он очень любит кофе. Едва Тино собрался придумать остроумный ответ на эту откровенную насмешку, в паб вошёл сам доктор О. Он не заметил их, сидевших в дальнем углу, за толпой людей и дымом. Бервальд уселся возле бара и что-то заказал, выпил рюмку и махнул рукой, чтобы ему налили ещё. Тино выпил свою кружку до дна, стиснув её до побелевших костяшек и не сводя глаз со спины протезиста. От горечи ему едва не свело челюсть. Затем секретарь взял пиво Эдуарда, озадаченно наблюдавшего за ним, и выпил его до дна тоже. Он вытер рот тыльной стороной ладони и поднялся на ноги. — Тино..? — тот проигнорировал своего друга и направился к бару. Он сел прямо напротив Бервальда, который всё ещё не заметил его, и облокотился на стойку. Бармен подошел к Тино, вопросительно глядя на него. Он указал на стопку в руках Бервальда и сказал: — То же самое. Бервальд вздрогнул, услышав его голос, и обернулся к нему. Он молчал, но в его глазах явно читался немой вопрос: что ты здесь делаешь?! — Эдуард позвал меня выпить, — он пожал плечами, кивнув куда-то назад, откуда его друг наблюдал за ними. Протезист даже не потрудился посмотреть туда. Бармен вернулся, поставил рюмку перед Тино и отошёл, вытирая руки тряпкой. Он взял стопку, приветственно поднял её перед своим боссом и выпил залпом. Но тут же пожалел. В этом пойле не было ничего приятного — ни вкуса, ни мягкости — у Тино просто горело всё внутри. Он закашлялся, захлебываясь, и выдавил: — Что это за херня? Щеки Бервальда порозовели, и он пробормотал что-то себе под нос, но Тино не расслышал. — Это называется сперма, парень, — рассмеялся бармен, все еще стоя рядом с ними. Он усмехнулся про себя и побрел к бару, где ещё одна парочка ожидала его. Бервальд поперхнулся и жутко покраснел. — Водка, текила и сливки. — Он назвал это с-с… что? Почему ты это пьёшь?! — А, — снова закашлялся протезист, отворачиваясь от Тино и вертя в руках свою пустую рюмку. — Я без понятия. Тино вдруг почувствовал, как на самом деле жарко в этом пабе, и закусил губу. — Я буду ещё, э… то же самое, — сказал он бармену, проходившему мимо. Как только стопка оказалась перед ним, Тино бросил на неё быстрый взгляд и опрокинул в себя, мысленно порадовавшись, что не задохнулся. Краем глаза он заметил, что всё ещё красный Бервальд наблюдал за ним. Бервальд. Он всё так же был одет в свою рубашку, которая подчёркивала его фигуру: бицепсы на руках и грудь. Господи, как же Тино хотелось задрать рубашку и полюбоваться ей, может, даже лизнуть кожу. А его задница в этих тёмных джинсах выглядела такой аппетитной… Бедный врач покраснел настолько сильно, что казалось, будто сильнее краснеть уже невозможно, когда понял, что Тино беззастенчиво рассматривает его. — Что? — спросил он, поправив очки на носу пальцем. — Ты просто такой сексуальный, — Тино вспыхнул, когда до него дошло, что он сказал это вслух. У Бервальда отвисла челюсть — это было что-то новенькое. Быстро! Какое еще слово звучит сексуально, но определенно не сексуально? — Ой! Я имел в виду, э, с-с… эээ… красивый? — С-сколько ты выпил, Тино? — А, — он хихикнул. — Вот это и ещё две пинты пива, — он снова захихикал, зачем? Почему он не мог перестать хихикать? — Я выпил два шота спермы. Через рот.- Почему он не мог заткнуться? Тино был подавлен. Надо было заказать еду, прежде чем пить. Хотя бы кусок хлеба. Пока что он мыслил ясно, но неизвестно, за сколько времени алкоголь полностью овладеет его мозгом. Если он собирался вести себя как идиот, то лучше не помнить об этом. Тино сжимал рюмку дрожащей рукой — он смутно подумал, не лопнет ли она сейчас. Бервальд наблюдал за ним поверх своих очков, пока Тино продолжал раздевать его глазами. Протезист сидел на краешке табурета, поставив одну ногу на перекладину, а вторую — на пол. Одна его рука лежала на колене, и он сжимал её в кулак. — Ты нервничаешь, — объявил Тино. Бервальд снова раскрыл рот. Секретарь протянул руку к лицу своего врача, скользнул пальцами ниже, к подбородку, и закрыл ему рот. — Ну, вот. Тино улыбнулся — он не спешил отдергивать ладонь, хотя всё его существо говорило ему это сделать. Его взгляд пал ниже, на губы Бервальда. У него были красивые, хмурые и мягкие на вид губы. И прежде чем Тино понял, что делает, он прижался к ним своими. Бервальд напрягся, но не оттолкнул его. Они у него и вправду были очень мягкие и тёплые, и… — Окаааай, Тино! Нам пора домой! — Эдуард оттащил Тино от Бервальда. Тот выглядел так, словно был на грани паники. Врач смотрел прямо перед собой, не зная, куда деться. Его лицо было краснее спелого помидора. — Прошу прощения, доктор О. Я отвезу его домой… Тино не стал слушать остальную часть разговора. Он не отрывал взгляда от полуоткрытых губ Бервальда, жалея, что не может поцеловать их снова. Он почти не заметил, как оказался дома.