Некоторым мечтам лучше бы не сбываться. Терри Пратчетт «Пастушья корона»
На солнце Стена сияла так, что было больно смотреть, но Джон всё же поднял голову, вглядываясь в белоснежную высь. От одного взгляда у него закружилась голова, а уж от воспоминания о том, что он смог взобраться по отвесной ледяной громадине на самую её вершину и спуститься с неё, на мгновение к горлу подкатила дурнота, которой он не ощущал даже стоя на вершине Стены среди покинутых Ночным Дозором бочек с замерзшим навеки щебнем и оборонительных орудий. Или всё дело было в том, что теперь он стоял на земле Семи Королевств, на землях своего отца и своих братьев в обществе одичалых, явившихся для того, чтобы разорить, разграбить их вотчину, открыть ворота врагу, с которым Старки боролись испокон веков? Теперь его клятва – все клятвы – должны были подвергнуться самому суровому испытанию. Ох, сколько же обетов, обещаний, клятв он дал! Боги проклинают тех, кто нарушит своё слово, так сколько же проклятий рухнет на его голову?! Джон не мог допустить, чтобы отряд Стира достиг Чёрного Замка, но если он в одиночку попытается воспрепятствовать этому, ему не жить. Кроме того… К собственному стыду, ему нравились слишком многие в отряде; кого-то он мог бы даже назвать своим другом. И Игритт. Стоило ему подумать о том, что нужно будет покинуть её, как сердце отзывалось на это ноющей болью. Но сделать это необходимо. Не сегодня, но через день-другой, через неделю… Он не сможет взять её с собой в Чёрный Замок, да и если бы попробовал, она скорее всадила бы в него пару стрел. Не потому ли он с таким отчаянием целовал её там, на Стене, когда весь мир был у их ног? Её смех раздался совсем рядом, и Джон невольно улыбнулся. За Стеной он был её гостем, а теперь сам снисходительно смотрел на то, в какой поистине детский восторг пришла девушка при виде ещё зеленеющей кое-где травы, нескольких цветков, храбро сопротивляющихся морозу. Всё казалось ей удивительным, почти сказочным. Для Игритт это была первая вылазка за Стену, и другие одичалые, уже не раз преодолевавшие древнюю преграду, посмеивались, глядя на неё. Тенны держались особняком рядом со своим магнаром, но остальные живо разложили костёр и достали припасы. Вскоре в воздухе поплыл аппетитно пахнущий дымок, из рук в руки стали передавать мех с крепкой медовухой, и Игритт уселась на свои шкуры прямо рядом с Джоном, так, чтобы её бедро касалось его. Он хотел было призвать их к осмотрительности, но затем с отчаянием и облегчением одновременно вспомнил о том, как мало поезжан можно было встретить на Королевском Тракте близ Стены, когда дули холодные ветры. Они ели, пили, смеялись и мечтали: глухие, дикие земли Брандонова Дара после снегов Застенья казались одичалым прекрасными и плодородными; никто не вспоминал о Ярле и ещё одном пареньке, которые сорвались со Стены. Никому не хотелось думать о смерти или неудачах, а лишь о грядущих победах и завоёванных богатствах. Джону же кусок в горло не лез, и он был молчалив настолько, что даже не слишком чуткий Камнепалый замолк на полуслове и пихнул Джона локтем. - Что загрустил, ворона? – со смешком спросил он. – Должно быть, ты приберёг для себя лучшую крепость, чтобы забрать её себе, когда мы победим. Сноу усмехнулся в ответ и, приняв из рук Кригга мех, прижался к горлышку губами, надеясь, что это избавит его от необходимости отвечать. Это сработало: одичалые вновь заговорили о своём, лишь только Игритт не сводила с него неожиданно хмурого взгляда. Он отвернулся, чтобы не видеть в её серых глазах этого вопроса и – подозрений. Джон вполуха слушал, как они мечтают о замках и землях, и дивился наивности этих охотников; многие из них были едва ли не младше его самого, а уже участвовали в сражениях с другими кланами или с братьями Ночного Дозора, имели жён и детей, но сейчас больше всего они напоминали Джону Арью и Брана, когда те были детьми и не могли прожить и дня без того, чтобы не поссориться из-за того, чьи рыцарские подвиги будут больше воспеты менестрелями. И, как детским мечтам его брата и сестры не было суждено сбыться, не сбудутся мечты этих молодых мужчин, смеющихся у костра. Чёрный Замок и другие некогда грозные твердыни Ночного Дозора теперь были в плачевном положении, и чёрное воинство не могло сравниться по численности с войском Манса-Налётчика, поджидавшим по ту сторону Стены, но Ночной Дозор был куда лучше вооружен, и каждый воин в чёрном плаще стоил десятка одичалых. Сколько из тех, с кем Джон проделал этот длинный путь от устья Молочной, погибнет от мечей его братьев? Сколько – от его собственного? Длинный Коготь приятно оттягивал плечи, и это единственное помогало ему сохранять самообладание. Без Призрака Джон чувствовал себя неуютно, словно потерял большую, важную часть себя. Где-то сейчас лютоволк, увидит ли он его ещё хоть когда-нибудь? А вскоре ему предстоит потерять ещё кое-что важное… Рука Джона сама собой нашла ладонь Игритт, затянутую в меховую рукавицу, и сжала её. Девушка улыбнулась ему, показав кривоватые зубы, вся хмарь исчезла из её взгляда. - В путь! – пророкотал Стир, поднявшись и вытерев блестевшие от жира губы. – Чего расселись? Хотите, чтобы вороны нашли вас тут, пирующих и упившихся? – он недовольно взглянул на Джона, и тот сразу же вспомнил, как рассказывал магнару теннов об отрядах Дозора, время от времени патрулирующих леса у Стены. Конечно, это было полнейшей ложью, но тогда ему казалось, что это должно заставить одичалых призадуматься и, может быть, отступить. Теперь же, помня о его словах, магнар будет только больше торопиться. Они были опьянены своей первой удачей и казались себе победителями, поэтому заворчали, когда голос Стира выдернул их из сладостных грёз. Но перечить теннам было бы глупо и недальновидно, поэтому маленький лагерь быстро свернули, и отряд двинулся вдоль Королевского Тракта на север, большей частью скрытно держась редкого леска у обочины. Магнар и его сын хорошо знали этот путь, поэтому у Джона не было хотя бы гнусной роли проводника. Он пропустил вперёд Кригга Козла, Дана, Кворта и Боджера и поравнялся с Игритт. Она то и дело приостанавливалась, озираясь, глаза её были широко распахнуты. - Нравится? – поинтересовался Джон. - Очень! Я слышала о землях по эту сторону Стены, но никогда не думала о том, что они так… прекрасны. Джон против воли рассмеялся. Что бы сказала Игритт про Винтерфелл, про тёплый цветущий Хайгарден, про изобильные Речные Земли? Поколениями одичалые мечтали об этих землях, но никто из них понятия не имел о том, что лежит на юг по Королевскому Тракту – и самые удачливые, о которых потом слагали легенды и песни, не забирались дальше Винтерфелла. - Это просто несправедливо, что вы, поклонщики, и ваши короли заграбастали себе всё это, выстроили Стену, оставив вольный народ погибать от холода, голода и… - она смолчала о главном враге всех людей, но Джон хорошо понял её, и по спине пробежал холодок. – Они думают, что железные мечи и высокие стены спасут их от справедливости, но они ошибаются! И мы покажем им, правда? – она погрозила кулаком лесу и одинокой сторожевой башне, заброшенной, как всё в Даре. – Джон, в этом замке жил какой-то лорд? Мы можем пойти… посмотреть? – почти робко спросила она. Он потянул её вперёд, отмечая, как сильно они отстали от остальных. - Нет, не можем. Это всего лишь башня, Игритт, не замок, и она давно заброшена, и наверняка рухнет нам на головы, если мы войдём. Что до поклонщиков и королей… Они лишь защищали своё. - Кто им сказал, что это их?! – снова ощетинилась она, семеня за Джоном и поминутно оглядываясь на башню. - Это… так повелось испокон веков. Быть может, если бы ваши вожди не были столь воинственны и жестоки, никто не стал бы строить Стену, - теперь Джон был уверен, что одичалые не пожирают младенцев, как рассказывала им Старая Нэн, когда они не желали вовремя укладываться спать… большинство, во всяком случае. Но также он знал, что Ночной Дозор, Стена и отряды, выставляемые северными лордами, появились не просто так. – Но люди вроде Гремучей Рубашки или Хармы, или Плакальщика опасны для всех, во все времена, и везде их встречают мечом и копьём. Ты бы поступила по-другому, если бы кто-то пришёл в твой дом, попробовал убить тебя, твоих детей, отобрать твои запасы и скот? Вдруг Игритт сделалась задумчива, и он довольно долго ждал её ответа. Когда же она заговорила, Джону всё равно казалось, что она мыслями находится где-то далеко. - Я бы не стала убивать никого, кто попросил бы у меня яблоко или зайца, - наконец ответила она. Он фыркнул. - Я говорю не о яблоке, зайце или курице… Я говорю о доме, твоей земле, твоей семье. Если бы кто-то посягнул на это, что бы ты сделала? Её рука легла на рукоять ножа таким быстрым и уверенным жестом, словно ей и в самом деле что-то угрожало. - Он бы отведал вот это, - вдруг Игритт вывернулась из его хвата, остановилась и оглянулась на башню, уже почти растаявшую вдали. – Ты говорил о доме. Когда победим, мы сможем поселиться в этом замке? Я хочу, чтобы наш ребёнок родился в замке. Широким шагом она зашагала прочь, не говоря больше ни слова. Джон тряхнул головой, дивясь странным переменам в Игритт. Она была не из тех девушек, кто мечтает о детях, и в этом больше походила на Арью, чем на Сансу, мечтавшую о златокудрых детях от своего принца. Раздумывая над этим, он глядел вслед Игритт, и вдруг вспомнил её тело, такое знакомое теперь, родное, сейчас скрытое под многослойными мехами… это было непозволительным для брата Ночного Дозора, но всё же Джон знал его до последней впадинки и родинки, знал, как оно реагирует на его ласки, знал нежность и упругость усыпанной веснушками кожи. Он попробовал отмахнуться от неподобающих мыслей, попытался выбросить из головы последние слова девушки, вновь задуматься о том, как ему улизнуть от одичалых, но что-то мешало, и мысли его всё время возвращались к Игритт. В последние ночи, которые они делили на двоих… что-то неуловимо изменилось в ней, но тогда Джон не придал этому значения, взволнованный предстоящим восхождением на Стену. Теперь у него было время задуматься, и внезапная догадка, как раскат грома средь ясного неба, обрушилась на него. Он нагнал Игритт и, не заботясь о том, что кто-то может увидеть его или услышать, почти грубо развернул её к себе. - Что ты сказала? Повтори! Она улыбнулась. - Ну, разве рыцари из ваших сказок не должны завоевать замок, чтобы прекрасная дама полюбила его? – Игритт наклонилась и поцеловала его в губы, тоже не заботясь о том, что несколько человек обернулись на возглас Джона и теперь ободряюще улюлюкали. Где-то на краю сознания угнездилась мысль о том, откуда Игритт знала сказки Семи Королевств о рыцарях и прекрасных дамах – он-то точно ей таких не рассказывал, только о Ночном Дозоре, чтобы она поняла, хоть немного, почему он так ценит своих братьев и свою клятву, почему ему так тяжело было нарушить свой обет… Когда Игритт оторвалась от его губ, Джон положил руки ей на плечи и легонько встряхнул. Глаза девушки возмущённо сверкнули, и, кажется, она хотела что-то сказать, но он не позволил ей, зажав рот рукой в перчатке. - К Иным замок, - раздельно проговорил он. – О ребёнке. Что ты сказала о ребёнке? – и тотчас отнял руку, опасаясь, что причинил ей боль. Игритт молчала, и Джон взглянул на остальных: подгоняемые магнаром и утратившие интерес к парочке, они снова петляли меж деревьев, изредка переговариваясь. Но он сам твёрдо знал, что не сдвинется с места и Игритт не позволит, пока не получит ответ, пусть даже Стир угрожает ему смертью. Он понял всё прежде, чем она заговорила, просто по чуть застенчивой улыбке, едва уловимому румянцу на щеках… Никогда-то он не подумал бы, что Игритт может быть свойственна стыдливость, но в таких вещах, видимо, все девушки были одинаковы вне зависимости от того, по эту сторону от Стены или ту они родились. Он так хорошо знал её, так сильно любил, что ему и слов бы не понадобилось, и однако Игритт сказала: - Ничего ты не знаешь, Джон Сноу, - и снова поцеловала его, а после добавила едва слышным шёпотом: - в это полнолуние не было крови… Сердце подпрыгнуло в груди Джона, и весь мир на миг перестал существовать. Только он, Игритт и… дитя. Закусив губу, он окинул девушку взглядом, но, конечно, ничего ещё нельзя было разглядеть. Так ли был ошарашен и счастлив его отец, когда ему сообщили, что леди Кейтилин беременна Роббом? Ему бы хотелось, чтобы лорд Эддард был так же рад известию о скором рождении его самого, однако знал, что отец узнал о нём, когда ему было несколько месяцев от роду. - Эй, ворона, вы примёрзли, что ли, там? – раздался окрик Дела, а следом хохот остальных. Эти беззлобные подначки вырвали Джона из мира его грёз, швырнули прямиком в реальность, в которой он был клятвопреступником, дважды предателем и, вероятно, шёл на верную смерть вне зависимости от того, от чьего меча примет её. Словно впервые Джон увидел Игритт, осознал её слова, и вместо радости вдруг ощутил стыд и отчаяние. Не было большего позора для чёрного брата, чем забыть о клятве и лечь с женщиной, хоть слишком многие делали это, но ещё хуже было привести на свет дитя! Быть может, именно это чувствовал его отец, узнав о Джоне? В любом случае, Джон не мог дать своему ребёнку того же, что дал ему лорд Эддард. Но и бросить своё дитя на произвол судьбы… ещё мальчишкой Джон остро ощущал отсутствие материнской ласки и отчаянно завидовал своим братьям и сёстрам, которые могли нежиться в любви матери и отца, и поклялся тогда, что не даст жизнь бастарду. Но что для него теперь ещё одна нарушенная клятва? Перед ними лежал Королевский Тракт, а дальше – Чёрный Замок, полный мужчин, которые не убоятся сражения с одичалыми. И Игритт окажется в самой гуще, ведь за этим она сюда и пришла. Джон и прежде боялся за неё, но теперь её жизнь стала для него во сто крат ценнее, чем ещё несколько мгновений назад. И её жизнь больше не принадлежала ей – ни ей, ни ему, ни, тем более, Мансу или Стиру. Ей следовало бы теперь беречься, но разве она его послушает? Джон хорошо знал, как она упряма. А если бы и послушала, ей никак не вернуться назад, в лагерь одичалых. Единственным путём обратно за Стену теперь были ворота Чёрного Замка. Была, впрочем, ещё одна дорога, но она была столь нереальна, что, казалось, проще снова перебраться через Стену. Эта дорога была не для чёрного брата и не для одичалой, и, если он ступит на неё, все его предки перевернутся в своих могилах, однако эта мысль не оставляла Джона. Он мог повернуть назад вместо того, чтобы идти вперёд. Позади был Винтерфелл, его безопасные стены, тёплые комнаты, в которых никто не замыслит убийства его ребёнка. Его настоящий дом. До Винтерфелла несколько дней пути, полного опасностей для двух пешеходов, в особенности если эти путники – дезертир из Ночного Дозора и девушка-одичалая. Тенны откроют на них охоту, даже если Кригг, Дан и остальные будут снисходительны к побегу, а любой северянин сочтёт своим долгом прикончить их и принести их головы в Винтерфелл. Но разве не в этом замке должен вырасти внук Эддарда Старка? Разве Робб или отец, если Боги приведут его снова домой, допустят, чтобы кто-то обидел дитя, в котором течёт кровь Старков? Чем дальше они шли, тем больше Джон укреплялся в своём во всех отношениях преступном замысле. Но что ему теперь до нарушенных обетов, до того, что скажут люди, одичалые или чёрные братья? Разве был кто-то теперь для него важнее Игритт и их ребёнка? Даже если с него снимут голову за дезертирство – всё это будет неважным, если перед смертью он убедится, что Игритт в безопасности. С Игритт Джон не говорил. Он знал, что она поднимет шум, стоит ему только заикнуться о том, чтобы свернуть с пути. Быть может, она даже попытается убить его за это. Он не мог позволить себе привлечь к ним внимание остальных, ведь магнар и остальные тенны и без того ему не доверяли, а теперь, когда он был на своей земле, особенно. Джон ждал наступления ночи, чтобы увести Игритт прочь без лишних разговоров; если понадобится, он свяжет или даже оглушит её на время. Но солнце, как назло, всё не желало садиться, и, когда, наконец, на Дар пала тьма, Джон возблагодарил Старых Богов коротенькой молитвой. Он намеренно устроил им спальное место из шкур на самом краю маленького лагеря, чтобы они смогли исчезнуть незаметно. Джон решил, что сделает это, когда настанет очередь Игритт нести стражу – ему магнар теннов не доверял. Его не слишком-то волновало сейчас, что одичалые останутся беззащитны, когда они уйдут – чем дольше одичалые будут спать, тем лучше для них самих, тем дальше они смогут уйти. Но никто не торопился укладываться, так все были взбудоражены удачным переходом, и Джон первым увлёк Игритт под шкуры. На смешки и остроты парней он не обращал внимания – им следовало поспать, ведь путь предстоял долгий и полный опасностей, Игритт же отвечала шутникам не менее обидными словами. Её ничто, казалось, не встревожило в поведении Джона: её стража была в середине ночи, когда холоднее всего, и больше всего хочется спать. Укутавшись в меховое одеяло, она устроила голову на груди Джона, и он понял, что за одно это не зазорно отдать и жизнь, не то что поступиться остатками чести. Сердце колотилось в его груди, и Игритт не могла не слышать этого. - Что тебя тревожит? – спустя некоторое время спросила она, приподнявшись на локте. Некоторое время он просто смотрел на неё. Костёр, горящий в центре лагеря, отбрасывал блики на них, и в его свете волосы Игритт были такими же огненными. Казалось, протяни руку – и обожжёшься. И он обжёгся. Бездумно он шёл на свет этого огня, рискуя сгореть дотла, но жар этот был Джону милее всего на свете. - Мансу не победить, - сказал он то, о чём думал уже давно. – Ночной Дозор силён, хоть и не так, как сотни лет назад, но всё ещё силён. И Манс хорошо знает это, но он бросил вас на мечи дозорных, на верную погибель. - Нас, - жёстко ответила она. – Ты больше не ворона, Джон Сноу, ты теперь один из нас. Ты украл меня и лёг со мной, ты пил из одного рога с Тормундом Великаньей Смертью и слушал песни Манса. Ты убил своего брата-ворону. Ты зачал со мной дитя. И после всего этого ты всё ещё говоришь «вас»?! – несмотря на металлическую твёрдость её слов, нижняя губа Игритт дрогнула. На миг Джону показалось, что она сейчас расплачется, но в следующую секунду он ощутил холод её кинжала у своей шеи. Со стороны казалось, что они просто говорят, потому никто не обратил на них внимания. – Ты один из нас, Джон Сноу, - повторила она. – Ты – мой, а я – твоя. И если ты надумаешь предать меня, то… - нажим клинка усилился, едва не вспарывая кожу, - ты меня знаешь. - Знаю, - коротко ответил он и, притянув Игритт к себе, поцеловал. Позже она заснула, а Джон не мог сомкнуть глаз. Было ли предательством по отношению к ней то, что он замышлял? Вероятнее всего Игритт расценит это именно так. Но после она поймёт; даже если возненавидит его, поймёт всё равно, что он не мог позволить пойти на верную смерть, не мог поступить иначе. Когда пришла очередь Игритт нести стражу, и Камнепалый явился, чтобы разбудить её, Джон затаил дыхание и притворился спящим. Ему казалось, что секунды тянутся очень долго, и всё это время Камнепалый смотрит на него и видит насквозь; он был неплохим малым, и Джону не хотелось его убивать, но пришлось бы, если бы тот что-то заподозрил и попытался поднять шум. По счастью, дождавшись, пока Игритт поднимется на ноги и возьмёт свой лук, одичалый отправился к своим шкурам, и вскоре его храп присоединился к храпу остальных. Выждав несколько минут, Джон тоже поднялся. Огонь почти догорел, и Игритт пошевелила его палочкой, но света всё ещё не хватало, чтобы она могла разглядеть, что он делает. Меж тем Джон проворно скатал их шкуры, проверил оружие и остатки провизии, а затем, держа руку на рукояти кинжала, подошёл к ней. Он шёл так тихо, что Игритт вздрогнула, когда он подобрался вплотную, но тут же расслабилась. - Почему ты не спишь? - Мы уходим. Она моргнула, словно не веря его словам. Тогда он взял её за руку и потянул на себя, заставляя встать. Всё ещё ошеломлённая, она не сопротивлялась, но это мгновение прошло, и девушка схватилась за кинжал. - Ты с ума сошёл?! Что ты делаешь, Джон?! – зашипела она, и так громко, что кто-то из одичалых заворочался в своих мехах. Джон едва слышно чертыхнулся, но руки Игритт не выпустил. - Если ты хочешь, чтобы меня прикончили тут же – валяй. Ты можешь изрезать меня сама, но потом. После, когда будешь в безопасности. - Я никуда не пойду! - Пойдёшь! – он рывком притянул её к себе, и кончики их носов почти соприкасались. – Если ты думаешь, что я позволю тебе отправиться в Чёрный Замок и погибнуть там, да ещё и рискнуть жизнью нашего ребёнка, ты ошибаешься! Я не слишком ценю свою жизнь, но твою и его, - он кивнул на живот девушки, - очень. Ты – моя, а я – твой. Ты сама говорила, что я украл тебя и сделал своей женщиной, ну так повинуйся мне! Позволь мне спасти твою жизнь! – с каждым словом он уводил её всё дальше и дальше от центра лагеря, от костра, от спящих людей, и она, как заворожённая, шла за ним, позабыв про свой кинжал. Он подхватил свои одеяла и сунул Игритт в руки её меха, всё так же не сбавляя шага. Джон больше не держал её, но твёрдо знал, что она следует за ним. Несколько раз она пробовала спорить с ним, но он пресекал эти попытки с твёрдостью, которой раньше в себе не подозревал. Наконец, она сдалась и спросила лишь: - Так куда же мы идём, Джон? Где, по-твоему, безопасно? Джон помедлил мгновение. Не озвученная, эта идея казалась ещё нереальной, но теперь отказываться от неё было глупо, попросту невозможно. - В Винтерфелл. Мы идём в Винтерфелл.***
Стук мечей приманил её к окну. Мечи были затупленными, тренировочными, она это знала, а картина эта открывалась ей каждое утро и была знакома до боли, но всё же было так легко закрыть глаза и представить, что это верные рыцари или любящий принц пришли, чтобы вызволить её из плена, навсегда увезти в далёкий край, где царят любовь и галантность. Так заманчиво… Мечты эти были глупыми, а, может быть, и опасными. Она уже знала, что бывает, когда сбываются мечты – приходят разочарование и тоска. Ведь у неё уже был принц. Прекрасный, золотоволосый и галантный… при её и своём отце, а оставшись с женой наедине Джоффри превращался в грубого тирана, любимой забавой которого было причинять ей боль. Но Санса до конца играла свою роль влюблённой и преданной супруги. Она не проронила ни слова жалоб, не желая расстраивать отца, гневить короля Роберта, а самой – унижаться ещё больше. Порой Сансе казалось, что единственным человеком в Красном Замке, который понимал, каково ей приходится, была королева Серсея. Уж она-то, конечно, хорошо знала своего сына, вот только не сделала ничего, чтобы облегчить её участь. Санса сосредоточилась на сражающихся внизу юношах. Она никогда не была сильна в воинском искусстве и не держала в руках ничего смертоноснее ножика для фруктов, но побывала на множестве турниров с момента своего приезда в столицу и полагала, что сможет по достоинству оценить бойцов. Солдаты дворцовой стражи и гвардейцы её отца или лорда Ренли были неотличимы сейчас без своих доспехов и плащей, в рубахах и кожаных куртках, и все были одинаково молоды и хороши собой. И лишь один выделялся среди других своей странной манерой фехтования. Санса вздохнула: Арье уже почти сравнялось семнадцать, но сейчас, в бриджах и сапогах, с косой, упрятанной под потёртую кожаную куртку с чужого плеча она больше походила на мальчишку-оборванца, чем на дочь Десницы короля. Они никогда не были по-настоящему близки с Арьей, Санса никогда не понимала её странных увлечений, больше подобающих мальчишке, и в детстве чуралась её, но теперь она даже завидовала сестре. Ведь Арья была свободна. Почти сразу по приезде в Королевскую Гавань, много лет назад, лорд Старк, поняв, что буйный нрав младшей дочери не переломить, нанял для неё учителя фехтования из Браавоса. Потом появился Джендри. И теперь, когда пришло время выбирать Арье жениха, она с лёгкостью отвергала самых видных рыцарей и лордов и их наследников. Отец, не желая идти на конфликт, не спорил с ней, а король Роберт брал Арью под свою защиту, стоило только Деснице чуть прогневаться на неё. Кто-то посмеивался над странной привязанностью стареющего толстого короля к воинственной девчонке, но и дурные слухи тоже ползли по дворцу. Санса, впрочем, была не так глупа, чтобы верить им, ведь отлично знала причину, по которой Роберт Баратеон так непростительно потакал Арье: день ото дня она становилась всё больше похожей на покойную возлюбленную короля, тётю Лианну. И всё же Сансу жгла обида. Арья с её непокорным характером ни в чём не встречала сопротивления и наверняка была счастлива, она же, стараясь быть полезной, учтивой и великодушной, встречала лишь безразличие и была очень несчастна. Конечно, то, чем занималась Арья, было вульгарно, почти непристойно – никто из дам, за исключением служащей в гвардии лорда Ренли леди Бриенны с острова Тарт, не умел владеть мечом, кинжалом или стрелять из лука. Поговаривали, будто дочери и племянница Красного Змея дорнийского владеют оружием не хуже мужчин, но всем была известна эксцентричность дорнийцев, и смотрели на неё снисходительно. В землях отца Сансы, на Медвежьем острове, правда, женщины из дома Мормонтов также наравне с мужчинами защищали свой дом от одичалых и железных людей, но к тому их вынудила сама жизнь. Представить же, что девушка из благородного дома, живущая в безопасности и холе, по доброй воле возьмётся за оружие, было просто невозможно. Но, конечно, никто не смел смеяться над дочерью Десницы и лучшего друга короля, а Арье было плевать на мнение других. По правде сказать, и Санса против воли залюбовалась отточенными движениями сестры. Она знала, что самой заветной мечтой Арьи было стать королевским гвардейцем, но это, конечно, было невозможно, да и Арья едва ли захотела бы охранять Джоффри, но тренировалась Арья всегда так усердно, будто от этого зависела её жизнь. И всё же всё её умение не помешало Джендри налететь на неё, как ураган, и несколькими взмахами меча загнать её в угол. Он навис над нею, и Санса услышала звонкий смех сестры и приглушённый голос юноши. Джендри Уотерс появился в их доме, когда Сансе было четырнадцать. Должно быть, у отца не было на него каких-то конкретных планов, но Арья, никогда не имевшая друзей, вдруг всей душой прикипела к угрюмому юноше с Блошиного конца. Она буквально стала его тенью, хотя, вероятно, должно было быть совсем наоборот, она даже отказывалась ходить на уроки септы Мордейн без Джендри, так что волей-неволей безграмотному подмастерью пришлось научиться читать и писать. И, хотя порой Сансу раздражала такая не слишком подобающая её статусу привязанность Арьи к молодому солдату их домашней гвардии, она не могла не признавать, что Джендри был неплохим малым. Он был высок, статен и очень хорош собой, и принцесса наверняка знала, что большая часть служанок в Красном Замке была готова на все, лишь бы он обратил на них внимание. С Сансой он был неизменно учтив и добр, хотя и до сих пор смущался и забавно краснел, стоило ему остаться с нею наедине. А с Арьей… Нужно было быть слепым или её глупой сестрой, чтобы не заметить, что этот юноша беззаветно, отчаянно и безмолвно влюблён в Арью. Найдя в себе силы оторвать взгляд от слаженных движений воинов, Санса решительно захлопнула окно. Сегодня утром она закончила письмо с поздравлениями Роббу и теперь надеялась, что в нём не чувствовались её отчаяние и зависть. Но перечитывать и переписывать послание у неё не было сил. Брат хорошо знал, каково ей живётся, он поймет. Запечатав письмо, Санса кликнула служанку и велела ей отнести его мейстеру, а сама отправилась в покои Мирцеллы. Новости её невестки были лучшим, что случалось с Сансой за последние несколько недель, и она отчаянно нуждалась сейчас в счастье. Пусть даже и в чужом.***
Им понадобилось четыре дня, чтобы добраться до Короны Королевы, и уже у подножья этой старинной башни Джон понял, что его решение увести Игритт в Винтерфелл было не менее рискованным, чем если бы они продолжили путь в Чёрный Замок. Несмотря на всю свою выносливость, девушка казалась измотанной, да и сам Джон ужасно устал. Им приходилось прятаться, а когда они позволяли себе отдохнуть, Сноу почти не спал, опасаясь, что их настигнут, стоит ему сомкнуть веки. И на третий день их нагнали: Кригг Козёл, Дел и Камнепалый шли по их следам. Своих людей магнар теннов, похоже, пожалел. Игритт пришлось выпустить три предупреждающих стрелы, и они отступили, зная способности её и Джона, но она лишь ещё больше разозлилась на него из-за этого. Ему даже казалось, что она ушла бы от него, вернулась бы к отряду Стира, если бы только не боялась потеряться. Какой бы выносливой ни была Игритт, каким бы хорошим следопытом ни была, эти места были для неё чужими. Он никогда не задумывался, какой долгий путь от Винтерфелла до Стены. Пять раз он проделывал его в своей жизни, но тогда у него были сытая верховая лошадь и хорошая компания. Теперь он был пешим, был взволнован и устал, но все эти дорожные тяготы позволяли не думать о том, что ждало его в Винтерфелле. В Роббе он почти не сомневался, а отец был в Королевской Гавани с королём, и впервые Джон думал об этом со смешанным чувством стыда и облегчения. Но была ещё леди Кейтилин… Она не любила самого Джона, а мысль о его предательстве, о том, чтобы принять под свой кров одичалую и её ребёнка, приведёт её в неописуемый ужас. Но всё же лордом Винтерфелла в отсутствие их отца был Робб, и никто иной. И Бран встанет на его сторону, в этом Джон был уверен, а к нему леди Кейтилин прислушивается едва ли не больше, чем к старшему сыну. Но, с другой стороны, Робб был сыном своего отца, и, как и Джона, его лорд Эддард всегда учил, что долг стоит превыше всего остального. А первейшим долгом Хранителя Севера было казнить дезертира из Дозора. Но сможет ли Робб сделать это с ним? Смог бы отец обезглавить дядю Бенджена, если бы тот показался на пороге Винтерфелла без позволения на то лорда-командующего? - Ещё долго, - виновато сказал он Игритт, наблюдая, как она свежует белку. По счастью, в этих лесах не было недостатка в мелкой дичи. Она метнула на него взгляд из-под опущенных ресниц, не отрываясь от своей работы. - Это была глупая затея, Джон Сноу. Мы заблудимся в этих лесах и погибнем от голода, или нас поймают твои поклонщики и снесут нам головы. В любом случае, ты никого не спасёшь. - Но ты всё ещё со мной, - не слишком уверенно заметил он. С Игритт никогда ни в чём нельзя было быть уверенным; быть может, уже в следующий миг она всадит свой кинжал ему в глотку и отправится прочь, к своим людям. - Я – твоя, а ты – мой. Мы могли бы жить в том замке, - она кивнула в сторону, где за лесом высилась башня. Джон улыбнулся. - Это всё ещё не замок, а просто сторожевая башня. Я хочу показать тебе настоящий замок, в котором вырос я и мой отец. В глазах Игритт заблестел интерес. Она отложила наполовину ободранную белку и подпёрла голову рукой. - В этом замке живёт твоя мать, Джон? Он покачал головой. При мысли о матери, как всегда, тихонько заныло сердце. Но он должен был благодарить Богов за отца, братьев и сестёр. И он благодарил. Но в его сердце, там, где было место матери, её ласковому голосу и мягким рукам, навсегда останется пустота, которую он не сможет заполнить ничем. - Нет. Это замок моего отца. Своей матери я никогда не видел, но леди Кейтилин… мать Робба… Она… - Она захочет приютить меня и младенца? И ты останешься с нами? – Игритт пытливо заглянула ему в лицо. - Она не захочет, - он не желал лгать Игритт. – Но хозяин в замке Робб, а не его мать. И он любит меня, а значит, полюбит и тебя, и ребёнка. Должно быть, она не поверила, но спорить не стала. Временами он и сам не верил в то, что сказал ей. Казалось порой, что во всём мире не осталось никого, кроме него да неё, и этого леса вокруг. Ещё через два дня изнурительной дороги они набрели на небольшое поселение. Джон с опаской входил в селение, но им нужны были лошади – без них они точно погибнут, так и не добравшись до замка. По счастью, северяне здесь ещё испытывали почти раболепное уважение к чёрному плащу дозорного; на некоторое время, к величайшему неудовольствию девушки, Джону пришлось связать ей руки и выдать за свою пленницу. Ему снова приходилось лгать, но теперь это было легко, а ведь он приготовился украсть лошадей, он был близок к тому, чтобы решиться на позорное убийство, которого себе никогда не простит. Однако ценой двух невысоких мохнатых лошадок было лишь клятвенное обещание Джона вернуть их на обратном пути в Чёрный Замок. И его-то он собирался исполнить. Теперь они ехали, не таясь, по пустынному Королевскому Тракту, и свернули в лес лишь однажды, завидев отряд из Последнего Очага. Амберы были Старкам друзьями, но они слишком хорошо знали Джона и не были так просты и наивны, как жители глухой деревни, так что в Последнем Очаге едва ли Джона с Игритт ожидал бы тёплый приём. И, наконец, когда, казалось, дороге не будет конца, Джон узнал деревья Волчьего Леса, среди которых играл ребёнком. Они остановились на опушке, чтобы дать отдых лошадям, и сквозь частокол многовековых страж-деревьев, дубов и сосен уже можно было разглядеть серые стены Винтерфелла. Он едва сдержался, чтобы не пришпорить коня и не помчаться вскачь к воротам замка. В последний раз он был дома вместе с дядей Бендженом на свадьбе Брана год назад или около того и до сих пор не понимал, как отчаянно скучал по замку, по криптам, по чардреву в богороще. Он отправился на Стену совсем мальчишкой, намереваясь вытравить из сердца Винтерфелл, но даже через семь лет, проведённых в обществе чёрных братьев Дозора, он не перестал любить свою семью и не перестал считать Винтерфелл домом. И это был ещё один из его многих грехов. Джон сдёрнул с себя чёрный потрёпанный плащ и набросил его на плечи Игритт. - Что ты делаешь? Убери! Я не собираюсь носить твои вороньи перья. - Ты моя женщина, - засмеялся Джон, - и должна носить те же перья, что и я, - он удержал её руки, не позволив ей сбросить плащ. – Это ненадолго, но тебе нужно потерпеть. В довершение всего он натянул на Игритт капюшон и тщательно спрятал огненные пряди её волос. Холодный ветер тотчас протянул свои пальцы сквозь шерсть чёрного дублета, заставив Джона поёжиться. Но так было нужно. Его появление с Игритт и без того шокирует леди Кейтилин и всех домочадцев, но он не хотел, чтобы слух о том, что Джон Сноу притащил в Винтерфелл одичалую девку, разнёсся по замку прежде, чем он переступит порог.