Золото дураков

— Благодарю вас за то, что приехали. Грустно только, что мы встречаемся по столь печальному поводу. Оба Джона — Большой и Маленький — поднялись с колен. Лорд Амбер огладил трёхпалой рукой косматую бороду и сдвинул брови. Хотя Амберы и прибыли сюда по зову Робба, ему стало не по себе от этого взгляда. — Мы скорбим по Неду, это правда. Но мы не слёзы сюда приехали проливать, мальчик… — Относитесь с уважением к вашему лорду, — возвысил голос мейстер Лювин. Большой Джон обратил на него не больше внимания, чем на муху. -… а спросить, как ты собираешься мстить за отца. И когда нам посылать за своими людьми. Мечи в Последнем Очаге наточены. Он был не первым, кто задавал этот вопрос. Лорд Меджер Сервин, явившийся в Винтерфелл раньше других, спросил об этом Робба, не успев ещё допить предложенный ему с дороги рог пива. И каждый лорд или рыцарь, переступавший порог замка, так или иначе давал Роббу понять, что желает не болтовни, а мести. То, о чём говорила Игритт, то, чего так боялась его мать, стало реальным. Робб покосился на мать, стоявшую слева от него, чинно сложив маленькие бледные руки на чёрной траурной юбке. Вид у неё был отрешённый, но он знал, что леди Кейтилин ловит каждое сказанное слово. И волнуется не меньше него. Чуть сильнее повернулся, и увидел Игритт, стоявшую тут же, прятавшуюся за плечом Миры — только рыжая макушка и была видна. Его мать была категорически против того, чтобы допускать одичалую в Великий Чертог, когда там соберётся весь Север, и пришла в ужас, когда Робб решил всё же это сделать. Но его идею поддержал мейстер Лювин: как их отец никогда не прятал Джона от своих вассалов, так и Робб не должен прятать Игритт, ежели уж принял в семью её и её нерождённого ребёнка. Так будет честно, сказал он. Если уж Робб желал честности от своих людей, то и сам должен был быть с ними честен. Так Игритт оказалась в Великом Чертоге вместе со всеми ними, но леди Кейтилин смотрела на нее, словно на пустое место. Как будто почувствовав его взгляд, Игритт повернулась, и Робб увидел воинственную искорку в серых глазах. Как, спрашивал себя Робб, эта девушка, отродье одичалых, с которыми испокон веков воевали не на жизнь, а на смерть его предки и предки всех этих людей, так точно угадала реакцию каждого из его знаменосцев на весть о смерти его отца. — Обо всём этом позже, милорд, — сухо сказал Робб, не отказываясь дать Большому Джону желаемое, но и не обещая ему ничего. — Ещё не все прибыли. — Кого мы ждём? — осведомился, поднимаясь со своего места, Галбарт Гловер. За Робба ответил мейстер Лювин: — Лорд Русе Болтон и леди Дастин ещё в пути. Сперва будет пир, а затем уж… В Великом Чертоге загудели голоса. «Предатели», послышалось Роббу, но он предпочёл пропустить это мимо ушей. У Старков и Болтонов ещё с Века Героев были непростые отношения, но лорд Русе был вполне прилежным вассалом его отца и пока что ни разу не дал повода усомниться в своей верности. А о леди Дастин и её неприязни к Старкам, особенно к его отцу, ходили слухи не самого невинного характера. Но всё же и она отозвалась на письмо Робба. Разве что запаздывала. Робб беспокойно оглядел собравшихся. К ночи, когда приедет Болтон и леди Дастин, будет пир, на котором всё и решится, а пока что служанки обносили гостей пивом, мёдом, хлебом, колбасами и сыром. Кто-то бренчал на гуслях, чтобы не заскучать, двое людей Амбера мерились силами на руках на потеху своим товарищам. Отправляя письма с ожесточением, которого сам от себя не ожидал, Робб и не думал о том, что будет, когда вороны достигнут своих адресатов. Возможно, ему тогда просто хотелось поделиться своей болью с каждым человеком на Севере. Но теперь они были здесь, все до единого. Первыми явились Сервины, затем Гловеры, и они торчали в Винтерфелле уже неделю в ожидании остальных. Карстарк явился с двумя сыновьями, дядькой и дочерью, оставив в Кархолде на хозяйстве лишь младшего сына. Лорд Мандрли, правда, сам не приехал, но прислал обоих толстенных сыновей с огромной свитой и дарами, не слишком уместными на взгляд Робба. Лорд и леди Хорнвуд прибыли вчера. Сир Хелман Толхарт прибыл в сопровождении сына и брата. Леди Мейдж Мормонт привезла с собой двоих дочерей: старшую и самую младшую, Дейси, которой когда-то увлекался Робб, и Лианну, названную в честь его тётки; Лианну одно время прочили в жёны Рикону, да в последнее время мать всё реже вспоминала об этом. Они все любили лорда Эддарда Старка. Они все хотели отомстить за него. Они все ждали, что Робб поведёт их за местью. -Что скажешь? — обратился Робб к Брану, сидевшему рядом с ним. Сегодня место его брата было по правую руку от него — место старшего сына и наследника. Что ж, если Мирцелла снова родит девочку или если вовсе не вернётся, со временем Бран и впрямь станет лордом Винтерфелла. Взгляд Брана, блуждавший по лицам гостей, остановился на Роббе. — Скажу, что это измена, — ровным, привычно безучастным голосом сказал он. — Но ты ведь это и сам знаешь, не так ли? Их мать, вдруг оказавшаяся рядом с ними, ответила за Робба: — Он знает. Мы все знаем. Робб тяжело вздохнул. Подозвал служанку и принял из её рук кубок с вином, который тут же и осушил. Бран и леди Кейтилин наблюдали за ним, как ему показалось, с тревогой. Измена. Это слово стучало у него в голове с тех пор, как он взялся за первое письмо. Измена. Прознай Джоффри об этом собрании в Винтерфелле, больше походившем на подготовку к военному походу, его жене и сёстрам несдобровать — мать была права. Но всё же он знал, что сделал единственное, что должен был. То, чего просило его сердце, и то, чего, оказывается, ждали от него его знаменосцы. Ему нужна была лишь поддержка семьи. Как ни странно, в первую очередь он получил её от Миры и Игритт. Его мать умоляла его не делать этого, отступить; она отступила сама, замолчала, но это вовсе не значило, что она согласилась. Теперь Бран… — И всё же Робб сделал то, что должен был сделать. Так я считаю, — добавил после паузы Бран. — По-другому он просто не мог поступить. Да, король Джоффри будет в ярости, если узнает… А он наверняка узнает. Но, я полагаю, Мирецелле, Сансе и Арье он ничего сделать не сможет: Мирцелла под защитой своей матери, а наши сёстры — под защитой лесов и верных людей. — Его слова звучали странно и жутко, он был калекой за сотни лиг от Королевской Гавани, а говорил так уверенно, словно видел сестёр воочию. Робб быстро огляделся: не слышит ли кто этих слов. Не хватало ещё, чтобы наследника Винтерфелла посчитали сумасшедшим. — Так что есть ли нам дело до ярости короля Джоффри?

***

Когда все расселись за длинными столами, Маленький Джон Амбер спросил, кивнув на Игритт: — А это ещё кто? Почти все места за столами занимали мужчины, и меж ними побежал ропот. Робб мысленно застонал: Игритт, словно нарочно, оделась так, как одевались одичалые воительницы. Копьеносицы — так, кажется, она называла их. Впрочем, нечего было и сомневаться: она сделала это нарочно. Она сидела между Мирой и сиром Родриком Касселем, красным и недовольным от такого соседства. — Это Игритт, — как можно спокойнее сказал он, — она из… — Из-за Стены. — Она поднялась во весь рост и самодовольно улыбнулась. — Мы зовём себя вольным народом, а вы нас — одичалыми, — заявила девушка. Что тут началось! Мужчины орали, фыркали и рычали, словно не одна-единственная девушка сидела здесь, а, ни дать, ни взять, отряд одичалых. Робб невольно посмотрел на мать: не в силах видеть это, она закрыла лицо руками и откинулась на спинку стула. Мира что-то говорила ей, склонившись над нею, положив ей руку на плечо. Игритт молча смотрела на беснующихся мужчин. Наконец недовольные и недоумённые голоса стали стихать. — Одичалая?! — Поднялся Гарбарт Гловер. — Вы свихнулись, что ли, лорд Старк? Вам бы следовало голову ей отрубить, а не сажать её поближе к высокому столу. — А, может, она греет ему постель, пока леди Мирцеллы нет! — выкрикнул кто-то. Робб побагровел. Он узнал голос Клея Сервина, своего старого товарища по охоте. Теон, сидевший подле Робба, наклонился к нему, улыбка в кои-то веки сошла с красивого лица железнорождённого. — Не обращай внимания. Но он не мог спустить это Клею. — Клей Сервин, скажи мне это в лицо. Мальчишка, — а Клей был на несколько лет младше него — побледнел и остался сидеть. Робб удовлетворённо кивнул. Теон пожал плечами и занялся своей похлёбкой. — А всякому, у кого есть желание посплетничать, словно бабам, я скажу правду: Игритт действительно пришла к нам из-за Стены. Её привёл мой брат Джон. Он оставил её под моей защитой, и всякий, кто попытается оскорбить её или причинить вред, будет иметь дело со мной. — Робб, — прошептала леди Кейтилин, — что ты делаешь, Робб? Ты можешь разрушить всё, что пытался создать. Ради одичалой! — Матушка… — Что ж, — хохотнул Большой Джон, поднимаясь и окидывая всё ещё стоящую Игритт сальным взглядом, — видимо, хрен Джона сделал то, что не могли сделать мечи Ночного Дозора! Ишь как смирно сидит! Грянул хохот. Игритт залилась краской до самого выреза рубахи и схватилась за нож. Уже открыла рот, но прежде, чем успела выкрикнуть что-то оскорбительное в адрес лорда Амбера, заговорил мейстер Лювин. — Лорд Джон, — он говорил тихо, вынуждая мужчин замолчать и прислушаться, — пусть Игритт и не высокородная леди, а всё же она член семьи, и негоже тебе или кому-то ещё оскорблять её в этом чертоге, за этим столом. Гляжу я, ты неплохо освоился управляться тремя пальцами… Скажу тебе так: нож Игритт не менее остёр, чем клыки Серого Ветра, и владеет она им великолепно. Это была очень длинная речь для немногословного обычно мейстера. Леди Кейтилин, не ожидавшая такого предательства с его стороны, уставилась на него с обидой во взгляде. А лорд Джон Амбер, поразмыслив, ухмыльнулся. — Лютоволки и одичалые… Не прячешь ли ты, лорд Старк, и великанов часом где-то в чулане? Или драконов? Робб облегчённо засмеялся, и его знаменосцы вторили ему. Только Бран не смеялся, а смотрел на Большого Джона так, словно он каким-то странным образом узнал его собственную тайну. Но вот, когда, казалось бы, буря отступила, поднялся высокий худой мужчина — тот самый, который прибыл последним. Игритт он не понравился с первого взгляда: его худое бледное лицо, невыразительные светлые глаза, отстранённая и очень тихая манера себя вести, а больше всего его герб — ободранный человек. Было в нём что-то зловещее, и что-то звериное, глубоко сидевшее в Игритт, чуяло в этом человеке врага. Он так смотрел на Робба… так смотрят на добычу, которая вот-вот сама придёт в умело расставленные силки. Замечал ли это сам Робб? Девушке хотелось толкнуть Робба, окликнуть, предупредить, но, конечно, это было непозволительно. Не в эти минуты. Но вот человек обратил свой застывший ледяной взгляд на неё саму, и сердце Игритт сжалось. — Милорд Старк. — Даже голос у него был какой-то странный шелестящий, словно ломкая прошлогодняя листва, очень тихий и бесцветный. Мужчины невольно замолчали, слушая, что же он скажет. — Прежде чем каждый из нас выскажет, что думает насчёт бесчестного поступка короля, я хочу спросить вас кое-о-чём… Слуги в Винтерфелле болтливы — как и все слуги. — Мужчина улыбнулся странной холодной улыбкой, хотя она, вероятно, должна была сойти за дружелюбную. — И они рассказали прелюбопытную вещь… Дескать, что Джон Сноу, брат Ночного Дозора тайно вернулся в Винтерфелл с этой вот девицей. — Он небрежно кивнул на Игритт. — И о просшествии нескольких дней отправился обратно верхом на лошади из конюшни Винтерфелла. Но мы все знаем, что по закону любой, кто встретит на своём пути дезертира из Ночного Дозора, имеет право — нет, обязан — казнить его. Как же получилось, милорд, что ваш брат ушёл из Винтерфелла цел и невредим? Он замолчал, пытливо глядя на Робба. В Великом Чертоге воцарилась тишина. Кое-кто из мужчин с явной неприязнью глядел на говорившего, кто-то выглядел растерянным или задумчивым, кто-то — недовольным, но нашлись и такие, кто согласно кивал головами. Игритт заметила, как человек с солнцем на гербе переглянулся с великаном, чей сын так недавно оскорблял её, и оба они легонько кивнули друг другу. Да, люди Робба, очевидно, были согласны с этим отвратительным северянином. Леди Кейтилин, казалось, совсем обессилевшая, откинулась на спинку своего стула и закрыла лицо ладонями; Мира растерянно переводила взгляд с Робба на Брана, поглаживая свекровь по плечу. Нервы Игритт были натянуты до предела. — А Болтон играет с огнём. — Услышала она голос Старкова воспитанника, Теона. Никто, правда, и ухом не повёл. Наконец Робб тоже поднялся со своего места. Медленно оглядел сидящих за столом мужчин, приветливо улыбнулся леди Мейдж Мормонт, которую явно обвинения в адрес Старка разозлили. Лишь на миг Робб остановил взгляд на Болтоне, а потом посмотрел на Игритт. Несмотря на свою недавнюю храбрость, она вся сжалась под этим взглядом. Он мог её прогнать, обезглавить или отдать на растерзание своим вассалам, несмотря на данное Джону обещание — ведь кем она была, чтобы из-за неё он ссорился с людьми, которые принесли ему клятву верности? У поклонщиков всегда так… Глаза Игритт неожиданно защипало, ладони сами собой сомкнулись на животе в уже привычном жесте. Что станет с ребёнком, если в угоду этим мужчинам Робб вышвырнет её вон? Когда он заговорил, голос его был удивительно спокоен и твёрд. — Вы правы, милорд. Закон гласит, что я должен вынести любому дезертиру смертный приговор. — Раздался одобрительный шум, но он поднял руку, призывая к молчанию. — Мой отец учил меня, что тот, кто выносит приговор, должен его и исполнить. Значит, я должен был собственноручно снести голову брату, с которым рос. — Голубизна его глаз потемнела, приобрела оттенок ненастного неба: даже мысль об этом его разозлила. Несмотря на волнение, Игритт ещё была способна смотреть по сторонам, поэтому увидела, с каким восхищением Мира смотрит на Робба. Впрочем, и другие взгляды он тоже к себе приковал. — Ну, а древние законы наших предков и Старых Богов предупреждают, что любой, проливший родную кровь, будет проклят. Навеки. И вот, что я вам скажу, милорды: мне не нравятся законы, которые вынуждают меня убить моего брата. Соглашаясь с ними, я соглашусь с тем, что мой отец был преступником и изменником — ведь по этим законам его осудили и казнили. Нет! Я не могу с тем согласиться. Джон Сноу вернулся в Чёрный Замок, который покинул под покровом ночи, и братья Ночного Дозора судили его по своему уставу. И, насколько мне известно, — с улыбкой добавил он, — они полностью оправдали Джона, и в рядах чёрных братьев он занял прежнее место. А Игритт, — он кивнул на неё, — заняла своё место за столом в моём доме. — Что ж, может, безрассудство Джона Сноу положит конец вражде с одичалыми, — вдруг сказала леди Мейдж Мормонт. — Или хотя бы станет первым шагом к тому. — Её слова встретил ропот неодобрения, но она и глазом не моргнула. — Ведь никому не нравится быть окружённым врагами, не так ли, милорды? А что-то мне подсказывает, что лорд Старк собрал нас за этим столом не затем, чтобы мы обсуждали поступок его брата или проливали слёзы по лорду Эддарду. Робб благодарно кивнул ей. — Мир с одичалыми! — фыркнул Маленький Джон. — В своём ли ты уме, женщина? Разве ты и другие женщины Медвежьего Острова не затем научились владеть оружием, чтобы отражать бесконечные атаки одичалых. — Милорд, — вдруг в беседу вступил до того молчавший Бран, — леди Мейдж права. — Он говорил тихо, почти как Русе Болтон, и к нему, как и к Болтону, прислушивались. Джон Амбер, недоумённо глядя на искалеченного парня, покусывал губу. — Настанет миг — и довольно скоро — когда с одичалыми нам придётся замириться. Когда одичалые, может быть, станут последней нашей надеждой. Потому что они умеют видеть то, к чему мы остаёмся слепы. — Что это болтает ваш сын, миледи? — спросил Рикард Карстарк недовольно. — Бран — наследник Винтерфелла, милорд. — Как бы ни была измотана и расстроена Кейтилин, у неё достало сил на резкий и категоричный ответ Карстарку. Она и впрямь не понимала, что это нашло на Брана, как и большинство здесь присутствующих; от его слов у неё мурашки побежали по коже, а сердце стиснула ледяная когтистая лапа. Не удивили слова Брана, похоже, лишь Игритт, Миру да Робба. — И к его словам надлежит относиться с уважением. — Если только его речи не безумны. Мира, наклонившись к мужу, что-то шептала ему на ухо. Она выглядела взволнованной, но лицо Брана оставалось мертвенно-спокойным, а глаза смотрели на лорда Карстарка с некоторой долей снисходительности и насмешки. — Вы можете верить мне, милорд, а можете смеяться над моими словами. Время рассудит нас. Но мой брат и впрямь позвал вас всех не за этим. — Спасибо, Бран, — проворчал Робб. Беседа принимала вовсе не тот оборот, на который он рассчитывал. А всё из-за Игритт, странно притихшей на своём месте. Права была мать, нечего было сажать её за стол со всеми… С другой стороны, он желал быть со своими вассалами предельно честным даже в этом. Ведь слуги и впрямь болтали предостаточно, чтобы присутствие одичалой в замке и обстоятельства, при которых она здесь появилась, остались тайной для многочисленных гостей. Но эта перепалка казалась Роббу детской забавой по сравнению с тем, что должно было случиться дальше. Он до сих пор не был уверен в том, что поступает правильно. Может, и в этом случае нужно было послушаться леди-мать, смиренно ждать ворона с приказанием явиться в Красный Замок на поклон или с изъявлением высочайшего прощения, несмотря на мнимые прегрешения отца? Так было проще, разумнее, безопаснее, но даже при мысли об этом всё в Роббе клокотало от возмущения. Он знал, что если поступит так, смиренно примет этот удар, это унижение от Джоффри, то больше никогда не сможет уважать себя, взять в руки меч без мысли, что оскверняет его одним лишь своим прикосновением; не сможет смотреть в глаза своим детям и своим вассалам. Возможно, по мнению его матери, он и совершал самую большую глупость, но того требовала честь и справедливость. Джоффри и Ланнистеры должны были ответить за то, что сделали с лордом Эддардом Старком. Но было и кое-что ещё: Робб был уверен, что Мирцелла и крошка Кейтилин, и Арья не вернутся домой, если он проявит слабость. Его мать считала, что они были отличным щитом для Джоффри, и Робб был согласен с нею, да только немного иначе. Если он уступит, Джофф всегда будет держать кинжал у их горла, просто желая унизить Старков и Север или желая новых уступок от Робба. А Санса будет самой главной игрушкой в его руках, потому что в глазах Богов и людей принадлежит ему. А Робб собирался вырвать сестру из его рук, и Санса, если не дура, не воспротивится этому. Мейстер Лювин был согласен с ним, а на его мнение можно было полагаться. Бран поддержал его: пусть речи младшего брата были туманны, загадочны и порой непонятны Роббу, он чувствовал, что Бран готов занять его сторону. Мира просто считала, что любое его решение будет верным — и эта слепая нежная преданность рвала Роббу душу больше всего. И даже Игритт, хотя ей не было до того никакого дела, считала, что Робб прав, собираясь показать свою силу; впрочем, возможно, в ней всего лишь взыграли воинственные инстинкты одичалых. Но если семья почти беспрекословно поддерживала его, то в лордах-знаменосцах он не мог быть наверняка уверен. Его отца они любили и почитали, но он сам для большинства лордов оставался всего лишь мальчишкой. И теперь они смотрели на него, и в их глазах он читал снисходительность и понимание, надменность и поддержку, невысказанный вопрос, а в чьих-то глазах — даже разочарование. — Как вы все знаете, помимо того, что король Джоффри несправедливо казнил моего отца, он продолжает удерживать в Королевской Гавани мою сестру, мою жену и мою дочь. Его письмо с требованиями явиться в столицу и преклонить колени после всего этого, смешно и оскорбительно одновременно. — Он взял из рук мейстера пергамент с остатками королевской печати и швырнул на стол. Письмо мгновенно поплыло из рук в руки, и, пробегая его глазами, лорды и леди краснели или бледнели и хищно раздували ноздри. Робб внимательно следил за их реакцией. — Он так же пишет, что, если я буду послушным, — глухо пророкотал он, с трудом сдерживая вновь подступившую ярость, — леди Арье, леди Мирцелле и моей маленькой дочери ничего не грозит. О леди Сансе ни слова — она полностью в его власти! Но я не желаю быть послушным! — С этими словами он стукнул по столу кулаком и с удовлетворением отметил, что большинство его гостей одобрительно закивали головами. На леди-мать Робб старался не глядеть. — Убив моего отца, вашего сюзерена, своего родича и одного из преданнейших Железному Трону людей, удерживая силой женщин моего дома, Джоффри Баратеон оскорбляет не только меня, Винтерфелл, но и каждого из вас. И я хочу знать, что вы думаете по этому поводу! В горле у Робба после такой речи пересохло, он одним махом допил остатки мёда в своём кубке. В ушах шумело, а взгляд скользил с одного лорда на другого. Он ждал. Если они сейчас отвернутся от него, всё будет кончено раз и навсегда, Север и Старки останутся опозоренными навек. Письмо короля Джоффри внезапно зашуршало в почти полной тишине, сминаемое огромной ручищей Большого Джона. Он поднялся, неотрывно глядя на Робба, за ним, чуть помедлив, последовал и Маленький Джон. — Не знаю, кто как, — он обвёл других таким же цепким взглядом, как и Робб до этого, — но люди Последнего Очага с тобой, Робб Старк! Мы преклонили колено лишь перед драконами, да и то неохотно, а уж мальчишке из Королевской Гавани мы ничем не обязаны! Помня северных лордов по советам и пирам своего отца, Робб знал, что они ворчливы, упрямы, кто-то честолюбив, а кто-то ленив и неповоротлив, и подобные слова Джона Амбера стали неожиданностью для него. Он-то думал, что ему придётся сражаться с ними. Робб почувствовал, что совершенно непозволительно по-мальчишечьи краснеет. Он кашлянул, возвращая своему голосу твёрдость. — Благодарю вас, милорд. — Получилось даже грубовато. На лице Маленького Джона отразилось недоумение. — Я услышал вас и благодарен за такие слова и преданность. Но я хочу сказать всё, а потом уже получить от вас ответ. От вас всех. — Робб обвёл взглядом собравшихся. — Милорд Ренли Баретеон также прислал письмо, — по его знаку пергамент, отмеченный на сей раз зелёно-золотой совместной печатью Баратеонов и Тиреллов, перекочевал из рук мейстера Лювина в руки Галбарта Гловера. — В нём он обвиняет королеву Серсею в измене, прелюбодеянии и кровосмешении, называет всех её детей бастардами и, соответственно, заявляет, что Джоффри не имеет права на Железный Трон. — На миг он замолчал, думая о Мирцелле, о том, как сильно, должно быть, такое обвинение ударило по его жене. Он помнил ярость, охватившую его, когда он впервые прочёл эти слова; отголоски её всё ещё заставляли его кровь кипеть. — Он заявляет, что возложил на себя корону Семи Королевств и призывает меня присоединиться к нему в походе на Королевскую Гавань. Он обещает вернуть мне мою жену и сестёр, а в придачу подарить мне головы Серсеи, Джоффри, Цареубийцы и даже Тайвина Ланнистера заодно — как справедливую плату за смерть отца. — А уродливую башку Беса как же? — воскликнул со своего места Клей Сервин. — А её он упрячет в банку с хитроумными растворами и будет пугать ею своих сыновей, когда те не будут его слушаться! — смеясь, ответствовал ему Теон. — А нужно ли тебе столько Ланнистерских голов, милорд? — осведомился Гловер. — Я хочу отомстить за своего отца, это так, — не таясь ответил он. Какое-то время письмо Ренли переходило из рук в руки, как ранее письмо Джоффри. Робб молча наблюдал за тем, как они кривились, тихо бранились, плевались и грозились. Наконец слово взял Рикард Карстарк. — Что же, милорд Ренли называет Семь Королевств, Север и Винтерфелл своими… Но нравится ли нам это? Неодобрительный гомон множества голосов был ему ответом. — Говорят, лорд Ренли предпочитает шёлк кольчуге, — сказал, не поднимаясь, лорд Вилис Мандерли, чья собственная шёлковая расшитая туника была обильно заляпана соусом и жиров — должно быть, в знак отвращения и презрения к подобной одёже, — а мальчиков собственной красавице-жене! Лорды заулюлюкали, как мальчишки. Не выдержав этого, поднялась леди Кейтилин. Из уважения к вдове своего прежнего сюзерена и матери нынешнего, мужчины вскоре замолчали. Кейтилин чувствовала нарастающее раздражение, но всё затмевал страх: она уже понимала, к чему всё идёт. Согласятся ли северные лорды принять над собой правление Ренли или откажут ему, всё равно грядёт война. Её сын жаждал мести, жаждал крови Ланнистеров — даже несмотря на то, что его собственное дитя было на четверть от крови Ланнистеров — и не намерен был отступать. Она не меньше его хотела бы лицезреть голову Серсеи и своего жестокого зятя на пиках, но она также могла думать о своих дочерях и внуках, оказавшихся во власти Джоффри. По правде сказать, ни о чём другом она не могла думать все эти дни и ночи. Робб не хуже неё понимал, чем грозило выступление против короля Сансе, Арье, Мирцелле и Кет — и, однако же, он собрал здесь всех сколько-нибудь значащих северных лордов, чтобы они одобрили его замысли. И, похоже, его пламенеющий взор, страстные речи и эти письма двух глупцов с юга пали в удачную почву возмущения и ненависти к королю на Железном Троне, с которыми лорды прибыли в Винтерфелл — как искра падает в сухой, готовый заняться хворост. — Лорд Ренли признан одним из лучших турнирных бойцов, и у него двое сыновей, милорды! Боюсь, лорд Вилис, вы выставляете себя глупцом и сплетником, распространяя слухи о лорде Ренли. Вилис Мандерли, впрочем, и бровью не повёл, остервенело вгрызаясь в истекающую жировм баранью ногу. За него ответил лорд Рикард — а прежде одарил Кейтилин снисходительным взглядом светлых глаз, от которого она вспыхнула: — Спит он с мужчинами или женщинами, двое у него сыновей, десятеро или ни одного — он нам не люб. Он сказал это спокойно, твёрдо и уверенно, но в ответ на его слова Великий Чертог буквально взорвался криками одобрения. Уже догадываясь, что это значит, Кейтилин без сил рухнула обратно на стул, словно её смела эта неистовая волна. Они все орали, свистели и улюлюкали, стучали мечами и топорами о щиты, пол или деревянную столешницу, а кто не взял с собой меча или был так пьян, что не смог вынуть его из ножен, стучал кружками и кубками. — Не люб! Не люб! К Иным Ренли Баратеона! К Иным Джоффри Баратеона! — раздавались крики. — Ты имеешь право на месть, милорд! — проревел Большой Джон Амбер, и, к изумлению Кейтилин, ему удалось перекрыть даже всеобщий шум. Больше того, словно его крик был сигналом, крики стали стихать. — Мы все имеем право на месть! Она снова попыталась. Заставила себя подняться, хоть колени и дрожали, опёрлась на стол, крепко сжала протянутую Мирой руку. Она посмотрела на лица своих сыновей — почти одинаково застывшие, суровые, как лики чардрев, замкнутые и торжествующие одновременно; даже на лице маленького Рикона, словно маска, застыло такое выражение. Видят Боги, сейчас бы Кейтилин была бы рада даже поддержке этой одичалой девчонки, да только знала, что она одобряет всё происходящее здесь едва ли не больше Робба. — Милорды! — крикнула она, и они замолчали. — Примите ли вы сторону лорда Ренли или нет… если вы сделаете то, что хотите… это будет означать одно: война. Подумайте о своих детях, о тех, кто отправится на юг, чтобы отомстить за моего мужа! Я любила лорда Эддарда больше, чем кто-либо другой в этом зале, и я бы отомстила за него собственноручно, если бы только могла, но сейчас я думаю не о нём, а о своих дочерях, о своей невестке и внучке — беспомощных девушках в логове врага! — Уж Арья-то не беспомощна, — хмыкнул Грейджой с другой стороны стола. Кейтилин зло цыкнула на него, сверкнув глазами. Уж этому-то лишь две вещи в жизни доставляли удовольствие: война да женщины. — Я, их мать, заклинаю вас остановиться и примириться с королём, чтобы они вернулись к нам живыми и здоровыми! Боги, да ведь ваша леди и наследники Винтерфелла могут пострадать! — Вы говорите так, потому что вы женщина, — едва ли не с презрением бросил Карстарк. Она хотела было ответить ему, да тут поднялась леди Донелла Хорнвуд. Как и её муж, она большую часть вечера просидела молча, ела мало, пила ещё меньше; она была бледной и исхудавшей, печать скорби лежала на её лице, только глаза сверкали неистовством. От того, что эта женщина поднялась против неё, Кейтилин стало страшно. Но сперва леди Донелла обратила свой взор на Карстарка. — Я тоже женщина, милорд. Больше того, я ни разу в жизни не прикасалась к мечу. Но я абсолютно согласна с вами! Больше того, я заклинаю вас: отомстите! — Потом она повернулась к Кейтилин. — Я тоже мать, миледи. Позвольте напомнить вам, что мой Дарин был в свите лорда Эддарда — а теперь от него ни единого словечка, как и от всех остальных, кто отправился на юг с Десницей. Слухи доходят самые ужасные, и я склонна верить им, раз уж король Джоффри не удосужился назвать в своём треклятом письме имя Дарина. Вы мать, и вы волнуетесь о жизни своих детей — я вас понимаю. Но я тоже мать, так поймите же вы меня: я желаю, чтобы мой сын был отомщён. Когда леди Донелла замолчала, Кейтилин поняла, что проиграла.