***
Подняв голову, она встретилась взглядом с Матерью. Скульптор придал чертам гигантской статуи мягкость лица женщины, склонившейся над колыбелью, и впервые за долгое время Мирцелла почувствовала себя спокойно и в безопасности. Пока ещё она могла легко опускаться на колени и подниматься, поэтому проводила много времени в молитвах перед статуей Матери в Великой Септе Бейелора. По крайней мере, её семья всё ещё уважала молитву и святилище, так что тут она могла избежать назойливых вопросов и косых взглядов. Она усердно молилась за себя, за малютку Кейтилин, за ребёнка в утробе; молилась за Робба, всё ещё не будучи уверенной, что Семеро могут защитить тех, кто верит в Старых Богов. Но молитва была единственным оружием, доступным ей – что ещё она могла сделать? Богороща в Красном Замке была маленькой, чардрево – чахлым, лик, вырезанный на нём – старым, сморщенным, но всё ещё пугающим, его Мирцелла боялась не меньше, чем лиц в богороще Винтерфелла, с кроваво-красными суровыми чертами. Робб и вся его семья, кроме леди Кейтилин и Сансы, все домочадцы и вассалы поклонялись им, но Мирцелла не могла; с первого дня ей казалось, что Старые Боги не принимают её. Как же радовала её маленькая септа леди Кейтилин, осколок другого мира! Как непривычны были после неё высоченные своды Великой Септы! Но и она стала для Мирцеллы не худшим убежищем после того, как дом её детства, Красный Замок стал для неё так негостеприимен. Лорд Тайвин, получив её решительный отказ разводиться с Роббом, похоже, старался не замечать её. Он проводил большую часть времени в своём солярии в окружении Малого Совета и военачальников, будто всерьёз собирался на войну; своим детям и внукам он предоставил делать то, что им вздумается, но каждое приказание Джоффри сперва доходило до ушей Тайвина Ланнистера. Было ли всё это затеяно, чтобы остановить Робба или чтобы найти дядю Джейме, Мирцелла не знала, но все эти приготовления пугали её до дрожи. В глубине души она надеялась, что Робб ворвётся в Королевскую Гавань с мечом наперевес, чтобы забрать её и детей на Север, где они будут в безопасности, но то в ней говорила девчонка, любящая песни о принцессах, рыцарях и кавалерах. Женщина и мать в ней подсказывали, что это обернётся немалым количеством пролитой крови и не известно ещё, чьей победой. Многие в Семи Королевствах были на стороне Робба – исходя из того, как мрачен был её дед, но у Ланнистеров тоже хватало верных вассалов. Шелест тяжёлых шёлков возвестил о приближении её матери. Королева Серсея в эти мрачные дни была молчалива и замкнута, лицо её было опухшим от слёз, искажённым злобой и в то же время обиженным, как у маленького потерявшегося ребёнка. Мирцелла старалась как можно реже попадаться матери на глаза – хватало ей бесконечных упрёков Джоффри, – а королева тоже словно избегала её. Даже рядом с матерью, которая всегда прежде любила её, Мирцелла не могла понять, её ли это семья – или это её враги? Бегство Арьи и Сансы, провозглашение Робба королём словно возвело между нею и остальными невидимую стену; невидимую, но очень прочную – не сломать. А хотела ли она сама этого? Ей было тоскливо, когда она видела смущённого, но такого серьёзного и молчаливого Томмена, ей было больно и страшно, когда глаза Джоффа при взгляде на неё загорались злым огнём, было невыносимо, когда мать смотрела на неё, как на чужую, предательницу. Но в то же время самым большим её желанием было очутиться рядом с Роббом, спрятаться с детьми за спиной его и его армии. Её мать опустилась на колени так близко к Мирцелле, что легонько зацепила её локтём. Мирцелла приоткрыла глаза и смотрела на неё всё то время, пока она читала молитву. Долго. Подмечала все изменения, произошедшие с матерью за столь недолгое время. Удивлялась. А сама-то она? Каждый день она смотрела в зеркало, видела там уставшую и всё время напряжённую девушку, но слишком разительных изменений не замечала. Может, плохо смотрела? Может, и она изменилась так же сильно, как и её мать, под гнётом бед и разочарований, постигших её? - Я знаю, что ты молишься за дядю Джейме, - тихо сказала Мирцелла, когда её мать закончила молиться, но осталась коленопреклонённой и с опущенной головой, - но разве его защитник не Воин? - Септоны говорят, что Мать – самая милосердная из Семерых, а милосердие сейчас Джейме очень нужно. – Договорив, она плотно поджала губы. Мирцелла хмыкнула. Столь недвусмысленная фраза была явным упрёком, но Мирцелла не могла понять, чем провинилась в данном случае. Не она же, в самом деле, похитила Джейме Ланнистера! Но её дочерний долг был в том, чтобы утешить мать в её горе, и она старалась, как могла. - Леди Бриенна – благородная девушка, она не сделает дяде Джейме ничего дурного. Королева посмотрела на неё так, словно она была полнейшей идиоткой. А может быть и была? Тот, кто похитил её дядю, явно не был настроен к Ланнстерам дружелюбно. Но она знала, что помимо Бриенны Тарт её мать и дед винят и Робба, хотя, вероятно, он об этом и понятия не имел. Мирцелла любой ценой пыталась сохранить остатки мира между двумя своими семьями, даже если это и выглядело глупо. И потом, леди Бриенна Тарт действительно не была жестокой. - Сделает или нет – она уже подписала себе приговор. Как и все, кто в этом участвовал. – Серсея посмотрела на Мирцеллу долгим выразительным взглядом, а потом снисходительно добавила: - зря ты не послушалась деда и не развелась с Роббом. Тебе бы это только на пользу пошло. Мирцелла вскочила на ноги так резко, что на мгновение перед глазами у неё потемнело, а затем поплыли разноцветные круги. Но она кое-как справилась с приступом слабости, и держа руку на чуть выпуклом животе, отступила на шаг. Серсея всё ещё стояла на коленях, и Мирцелла смотрела на мать сверху вниз. - Я сказала лорду Тайвину, скажу и тебе: от Робба я не откажусь, не сделаю наших детей бастардами. И плевать мне на то, что вы все думаете! Я не обесчещу своих детей и своего мужа! Она тяжело дышала, как будто после бега. Серсея медленно поднялась – возможно, она ждала, что Мирцелла подаст ей руку, но она просто стояла и смотрела на мать. Серсея прищурилась, и прищур этот был пугающе недобрым; она никогда не смотрела так на Мирцеллу. - Мужчины стоят меньше, чем нам кажется, моя милая. Им плевать на наши жертвы – всегда. - Другим – может быть. Но Робб – человек чести, и он… - А ты не думаешь, что если он такой человек чести, то может сам от тебя отказаться? – Казалось, что ужасные, жестокие слова, которые она бросала ей в лицо, доставляли её матери удовольствие. Серсее было горько и больно, и казалось, что она хотела, чтобы все вокруг испытывали эту боль. Мирцелла отшатнулась. - С чего ему делать это? - Винтерфелл далеко, но даже туда долетают сплетни. Ни один лорд не допустит, чтобы у его жены и детей было столь сомнительное происхождение; тем более король, - она презрительно скривила губы, - которым мнит себя твой глупый муж. Она поняла, о чём говорит мать, и похолодела. Жажда власти затмила их дяде Станнису разум, и он распустил чудовищные сплетни по всем Семи Королевствам о ней и её братьях. Когда Джофф впервые увидел эти памфлеты, его охватила такая ярость, что Мирцелла подумала, что его разобьёт припадок. Никогда в жизни она ещё не боялась брата так сильно, как в тот миг, когда он стиснул в кулаке захватанный клочок пергамента; будь этот шея Станниса Баратеона, он наверняка переломил бы её одной рукой. Но Станнис был далеко, что, впрочем, не мешало ему изрядно портить жизнь королевской семье: коряво, с ошибками переписанные, измаранные десятками рук листки плыли по Королевской Гавани с Холма Эйегона в Блошиный Конец, кочевали по крепостям; людей, распространяющих их, выискивали, арестовывали, пороли, отрезали им языки и пальцы; памфлеты отнимали и перекупали целыми кипами, но всё было тщетно. Не помогали ни подкуп, ни угрозы, ни казни, ни порки. Те, кому не досталось пергамента, передавали из уст в уста то, что слышали от других, прибавляя от себя тошнотворные и скабрезные подробности о греховной и противоестественной связи брата и сестры. Королеву-мать стали презирать, Цареубийцу возненавидели ещё больше, покойного короля Роберта, обманутого и преданного, жалели. Видя бессильную ярость внука, лорд Тайвин повелел всякого прислужника в Красном Замке, осмелившегося упомянуть о позорных памфлетах в стенах замка, нещадно сечь, всякого рыцаря или лорда – изгонять. Но всё равно грязные сплетни, обраставшие невероятными отвратительными подробностями, просачивались в Красный Замок, служанки и леди испуганно замолкали на полуслове, завидя королеву-мать или кого-то из королевской семьи. Мирцеллу шокировали эти памфлеты по многим причинам. Но ей повезло: её служанки, почти все – северянки, и нянька Кэт были не болтливы, и даже если слышали о памфлетах, виду не подавали. Во всяком случае, при ней. Её утешало то, что Робб слишком далеко от этих слухов, а если и прознает о них, не поверит. Он никогда бы не поверил. Скорее уж небеса рухнут на землю, и растает Стена, чем Робб поверит, что его жена – плод прелюбодеяния и инцеста. - Я понимаю, о чём ты говоришь! Но Робб никогда не поверит в эту отвратительную ложь! – с жаром воскликнула Мирцелла. Что-то в лице Серсеи изменилось так, что напугало её. Под взглядом материных глаз уверенность в том, что содержимое памфлетов лишь отвратительная коварная уловка Станниса, стала неуклонно таять. Мирцелла почувствовала, как от волнения холодеют кончики пальцев, несмотря на то, что от благовоний и свечей в Великой Септе было жарко и душно. Её мать явно хотела что-то ей сказать… Но что? Молчание с каждым мгновением пугало её всё больше, заставляя мысли бежать по неприятному пути. Но вот лицо матери разгладилось, приобрело снисходительное выражение. Она взяла руку Мирцеллы в свою и долго смотрела на кольцо, надетое Роббом в день венчания. Потом вздохнула, переведя взгляд на лицо Мирцеллы. - Моя милая наивная девочка… Всё ещё думаешь, что живёшь в песне. Боюсь, тебе предстоит разочароваться во многом, но я не стану приближать этот момент. Пусть всё идёт своим чередом. Однажды ты поймешь… Твоя подружка Санса казалась дурочкой, но и она поняла, что жизнь – вовсе не песня. Поэтому она сбежала, а ты всё ещё здесь и ждёшь своего спасителя-мужа. И я хоть терпеть её не могу, но скажу, что хотя бы раз в жизни она поступила умно.***
Стоя у окна, Санса наблюдала, как Джендри и Арья болтают, сидя рядышком на перевёрнутой телеге на заднем дворе трактира. У каждого на коленях лежала палка – характерный стук Санса имела удовольствие слушать не меньше часа кряду. Они держались так непринуждённо, будто были ровней; Санса ни с кем не чувствовала себя так свободно, даже с равными ей по положению мужчинами и женщинами. Она вздохнула: они и впрямь не могли друг без друга жить. Джендри сделали защитником Арьи, когда той стукнуло тринадцать, хотя, по сути, это он стал защищать юношей от вспыльчивой и неотёсанной Арьи. Её сестра не понимала галантную придворную игру и не желала принимать в ней участие; любой, кто пытался оказывать ей знаки внимания, рисковал напороться на непробиваемый холод, и это в лучшем случае. Высокая статная фигура в доспехах Старков позади Арьи у большинства молодых кавалеров отбивала желание украдкой поцеловать её в закоулках замка или пожать руку. Другая бы расстроилась, но только не её сестра: Арья продолжала жить так, как привыкла, не имея обязанностей, подчиняясь лишь своим желаниям. Все знали, почему так происходит: она была так похожа на Лианну Старк, которую так любили и оплакивали спустя многие годы король Роберт и Эддард Старк, они позволяли ей всё; Санса же всем пошла в мать, воплощение истинной леди, она и вела себя всегда так, как подобает леди, и получила взамен золотую клетку и прекрасного, но жестокого и безразличного мужа. О, как она злилась на Арью, злилась и завидовала! Особенно когда поняла, что её жизнь – вовсе не воплощённая песня, а если и песня, то очень печальная. Но теперь-то Санса поняла, что будь Арья такой, как все требовали от неё, послушной и мягкой леди, они бы до сих пор были пленницами в Красном Замке. Уж Санса-то точно – своей свободой она была обязана тому, что Арья ослушалась приказаний отца. А Арья, казалось, вовсе не ощущала неудобств в их странном путешествии, всё казалось ей увлекательным приключением. Возможно, так же было и с Джендри… Понимала ли Арья, что ходит по острию ножа? Понимала ли Арья, что даже для неё свобода очень скоро закончится, во всяком случае, свобода носить бриджи, размахивать мечом и вот так мило ворковать с солдатом домашней гвардии? Теперь, когда их отца не стало, а Робб был в шатком положении из-за своего мятежа и всё ещё сохраняющихся связей с Мирцеллой и Ланнистерами, на каждом из них лежала ответственность за сохранение рода Старк. И здесь её сестра не станет исключением, которым привыкла быть: её рука однажды станет наградой лояльному лорду или неожиданному союзнику, её чрево скрепит договор о вечной дружбе. Если Арья не видела этого или не желала понимать, Санса должна была ей это объяснить, чтобы потом ей было не так больно. Будто почувствовав её взгляд, Арья подняла голову. Санса кивком позвала её, и она, наклонившись к Джендри и что-то тихо сказав ему, соскочила с телеги, бросила Джендри палку и побежала к гостинице. В свою очередь подняв взгляд, Джендри поклонился Сансе. У неё сжалось сердце. Джендри был хорошим парнем, самым верным слугой, как оказалось, и он не заслуживал разбитого сердца. Это в песне он победил бы инкогнито самых именитых рыцарей королевства и возложил бы венок из роз на колени Арье – а что стала бы она с ним делать? Но в реальной жизни ему нужно было просто отойти в сторону. - Как ты себя чувствуешь? – Арья вошла без стука. Санса отошла от окна, села на кровать. Она всё ещё была слаба и злилась из-за этого на саму себя, хоть это и было глупо. - Лучше. Арья плюхнулась на кровать рядом с нею, и это резкое движение отозвалось Сансе болью. Она поморщилась, но промолчала. Несколько мгновений Арья рассматривала её, её цепкий взгляд скользил, казалось, от самой макушки до ног, невольно задерживаясь на животе. - Ты не жалеешь? – вдруг выпалила она и тут же отвернулась, будто смутившись. С того самого мгновения, как она проглотила приторное от мёда зелье, Санса избегала задавать сама себе этот вопрос. Разве она могла? Одна мысль о том, чтобы остаться связанной с Джоффри хоть тонкой нитью, вызывала у неё отвращение. А дитя это настоящий канат. Что если ребёнок бы родился похожим на отца? Санса бы возненавидела его с первого взгляда. Ланнистеры бы не оставили ей шанса на спокойную жизнь, если бы прознали, что она родила наследника Железного Трона; вместе с нею они попытались бы уничтожить и ребёнка, и всю её семью, всех её людей. Нет, она не жалела, да у неё и выбора не было. И всё же, всё же… Почувствовав, что её чрево опустело, вместо ожидаемого облегчения Санса ощутила необъяснимую тоску – будто от неё оторвали важную частичку. Но она знала, что никогда никому в этом не признается. - Нет. - Хорошо, - Арья кивнула. – Я говорила сегодня с Джендри и Псом, они считают, что мы слишком задержались на одном месте. Мы должны уходить. – Она замолчала, поджав губы. Она ничего не сказала напрямую, но Санса всё понимала. Они задерживаются из-за неё. Они остаются на одном месте, на виду у многих людей, потому что она слишком слаба, а тем временем ищейки Серсеи идут по их следам. Они не успокоятся, если просто отдать им Цареубийцу; не успокоятся, пока не убьют их всех. Из-за неё её сестра и верные ей люди в опасности. - Я думаю, я смогу сесть в седло завтра. – Она вовсе не была уверена, что сможет это сделать или что не потеряет сознание от боли. Но она не должна была думать о себе, она должна подумать о них. – Скажи им, пусть будут готовы. - Хорошо. Арья вдруг порывисто обняла её – такого, пожалуй, не случалось с тех самых пор, как они были совсем малышками. Санса удивлённо воззрилась на неё, позабыв даже, что хотела отчитать её из-за Джендри. - Я очень рада, что ты в порядке. Я бы никогда не простила себе, если бы из-за этого зелья с тобой что-то случилось. Если нужно выбирать… то лучше бы у нас был ребёнок Джоффри, чем ты погибла. Она вскочила и выбежала за дверь, оставив Сансу совершенно ошеломлённой этим признанием. Учитывая, как сильно Арья ненавидела Джоффа и всё, что с ним было связано, это было настоящим откровением. Это было настоящим признанием в любви. И от осознания этого и от того, что она не могла быть так же снисходительна к Арье, Санса расплакалась. Пока она была слишком слаба, чтобы выходить, заметно похолодало. Или это болезнь заставила её так сильно дрожать под порывами ветра? Санса плотно куталась в плащ, но теплее не становилось, и поглядев на это, Арья отдала ей свой плащ, невзирая на возражения Сансы. Они покидали трактир на закате следующего дня, объявив во всеуслышание, что собираются отправиться в Долину к Лизе Аррен. Могло ли это сбить со следа преследователей – Неведомый знает. Но любые способы отделаться от приспешников Ланнстеров были хороши. Пока они навьючивали на лошадей свои нехитрые пожитки, Санса заметила, что вынужденный отдых и Цареубийце пошёл на пользу. Он всё ещё берёг покалеченную руку и был неуклюжим, но лицо его снова приобрело здоровый цвет, Джейме Ланнистер стал почти так же красив, как в Королевской Гавани, разве что морщин прибавилось, да обтрёпанный запылившийся дублет несколько портил впечатление. Он лениво переругивался с Тартской Девой, которая невольно стала для него надзирательницей, но в его словах, голосе и взгляде не было настоящей злости или ненависти к ним – лишь бесконечная усталость, хотя искорки непокорности нет-нет да вспыхивали в зелёных глазах. Нет, он не смирился с пленом и унижением. Санса с негодованием понимала, что в некотором смысле Джейме Ланнистер держит их жизни в своей отрубленной длани. Стоит ему намекнуть Тайвину Ланнистеру, что это они покалечили его, и лорд Тайвин не успокоится, пока не уничтожит их всех просто из мести. Наверное, она должна была предложить Ланнистеру мировую, может быть, попросить его… Но у неё язык не поворачивался просить. В конце концов, гордость была тем немногим, что ещё осталось у неё. Сандор Клиган поднял её на седло, как пушинку, но едва Санса уселась в седле, стало понятно, что дорога станет пыткой для неё. Она сцепила зубы, надвинула капюшон плаща поглубже, чтобы никто не смог разглядеть её лицо, и схватилась за поводья так, словно от этого зависела её жизнь. В какой-то степени это было действительно так. Но её хватило едва ли на пару часов; потом она просто остановила лошадь, не в силах больше терпеть боль. Интересно, не осталось ли у сира Джейме ещё макового молока? Из последних сил сдерживая слёзы, она глубоко дышала через нос, пытаясь унять боль. Остальные остановились тоже. - Всё в порядке? – Арья подъехала ближе всех, заглядывая прямо Сансе в лицо. - Да… - пробормотала она. – Нет, - всхлипнула, сдаваясь. Они должны были остаться в гостинице, а теперь вокруг них шумел лес, и сгущалась тьма. Как глупо и самонадеянно было пуститься в путь сегодня! Но был ли у неё выбор? А что теперь им делать? В довершение всех бед, с неба стал срываться холодный дождь. Должно быть, это Матерь наказывала её так за то, что она отвергла благословенный дар, убила дитя. Позади раздались шаги крупного коня, и обернувшись, Санса увидела приближающегося Неведомого. Сандор Клиган молча спрыгнул с коня, молча снял её с седла, усадил на своего коня – а Арья подложила свёрнутое одеяло; затем Пёс сам вскочил в седло, пока леди Бриенна привязывала лошадку Сансы к своему стремени. Это лишь немного замедлит их движение, тогда как беспомощная Санса бы задержала их куда дольше. Всё это они проделали в полной тишине, лишь фыркали лошади и нетерпеливо переступали с ноги на ногу. Твёрдая ладонь Клигана опустилась Сансе на талию, придерживая; сперва ей было не по себе, но вскоре она сумела расслабиться. Широкая грудь Пса так и манила её, обещая упокоение, от него так и веяло безопасностью и силой, что Санса позволила себе минутную слабость и опустила голову ему на грудь. Она ожидала от него какой-нибудь грубости или просто ворчания, но вместо этого почувствовала, что на мгновение Клиган затаил дыхание. А потом его рука переместилась с талии Сансе на спину, привлекая её ближе, обволакивая теплом, защищая. И Санса мысленно возблагодарила Матерь за то, что она не оставила её, послав ей такого защитника, как Сандор Клиган. И это были её последние мысли перед тем, как она задремала, убаюканная непривычным ощущением безопасности.