«Земля принадлежит мне, а ты, о Зевс, довольствуйся Олимпом». — Плутарх. «Сравнительные жизнеописания». Александр Великий.
Что чувствовал Александр после чистилища, вновь оказавшись живым? Радость — пьянящую, невиданную радость. Как долго он пребывал там, во тьме, не чувствуя ни тепла, ни холода, ни даже своего тела? Ни одна из привычных и обыденных для смертных земных услад не была ему там известна. Так он думал. Он не сошёл с ума только благодаря голосу из тьмы, что задавал ему вопросы, и потому что у него оставались чувства. Его душа по-прежнему могла чувствовать печаль, скорбь, гнев, любовь. Только благодаря голосу и ощущению чувств он уберёг свой разум. Судья, — тот, кто судит царей и нищих, для коего все равны, — раскрыл ему глаза. Своими «стараниями» он пытался изменить мир, привести его в «порядок», по своему умыслу и виденью его. Но оказалось, что он внёс в него только разрушение и войну. Установить мир лишь одним мечом невозможно. Склонить разные народы к сосуществованию оказалось глупой затеей. Что было ещё глупее — заставлять свой народ жить по чужим законам. Верный Клит со старым Филотой оказались правы. Люди склонялись перед ним, но они, склоняясь, всё больше ненавидели Александра. Наибольшей же ошибкой царя было то, что он заставил склоняться перед собой даже любимых. Как давно канули те дни, когда он был царём Македонии. Сколько времени прошло с того момента, как Александр, закрыв веки, начал коротать часы в заключении сумрака и черноты. Подобно самому титану Прометею, коего боги заключили на краю мира где-то на Колхиде. Но будь то смертный царь или божественный титан, все будут отвечать перед богами. Вот что уяснил для себя Александр. Боги могут как карать и наказывать, так и давать шанс на искупление. На то они и боги, потому как они были лучше людей. Они из милости дали ему шанс. Шанс стать более достойным человеком, чем был. Они поверили в него, и он их не подведёт. Правда, ничего не бывает просто так. Ему придётся тянуть ещё больший груз, но он к этому готов. В итоге, по божественному замыслу он попал в совершенно другую ойкумену, как выразился судья, для определённой миссии. В чём же заключалась его так называемая миссия, судья не дал знать. Но упомянул, что, когда придёт время, боги определённо дадут ему знак. Но каков он будет, что от него будет требоваться, Александру совершенно не было ясным. Если боги так хотели, да будет так. Он благодарен им за то, что они выпустили его из той темницы. Пока что ему хватит и этого.***
Они ждут, выстроенные между деревьев и кустарников, хилиархии сариссофоров с длинными пиками, затаив дыхание, сжимают древки мокрых сарис. С крон деревьев во влажном лесу, близь шумевшей реки, воинам на головы стекает утренняя роса. Фаланга ждала слонов. Шум всё нарастает и нарастает, грохот огромных существ, что были больше лошадей и даже верблюдов, был отчётливо слышен. Его верные македонцы, переправившись ночью через реку, заняли позиции недалеко от берега. Инды знали, что он здесь. Они появились, как демоны, из леса и кустарников, громко крича в такт боевым слонам. Множество людей прытко проскакивают между слонов, набрасываясь, как безумные, на острия сарис. Древки копий лопаются, как соломинки, под тяжестью слоновьих туш, а его храбрые воины замертво ложатся целыми десятками. Он, растерянный и испуганный, принимает решение повести два эскадрона гетайров в тыл индам. Попытка их окружить кавалерией ни к чему не приводит — на прогалине между деревьев происходит сшиба его гетайров с конницей индов. Александр рубит их, размахивая мечом направо и налево, отдавая приказ гейтарам держаться вместе. Несколько мгновений боя, и со стороны конца прогалины появляется сам царь Пор в золотом чешуйчатом доспехе, на большом, закованном в металл слоне. Он ухмыляется ему и стреляет со своего лука, попадая прямиком в грудь. Звуки битвы исчезают, царь македонцев падает в густую, влажную от росы траву. Он лежит, истекая кровью, пока его воины сражаются. Затем, осознав, что он больше никогда не встанет, его берёт кто-то за руку и подрывает из земли, ставя крепко на ноги. Это был его отец. Филипп, улыбаясь, смотрит на него и хлопает по плечу. — Александр. Дурья твоя башка, какого хера ты так плохо провёл разведку? Какой тупица будет проводить сражение в лесу? Я думал, что я вбил тебе в голову, что так нельзя делать?! Он всё кричит на него и кричит, не переставая наставлять, а вокруг них кипит сражение. После его улыбка меркнет, и он с силой сжимает плечо Александра. — Запомни, Александр, будь ты царь или лорд, у тебя всегда должна быть под рукой хорошая армия. Я надеюсь, хотя бы это, ты, блядь, несносный мальчишка, запомнишь?! Филипп, громко крикнув, замахнувшись, как раньше, ударил нерадивого сына по лицу. — Забудь об этом сражении, Александр. Просыпайся, тебя ждёт новая жизнь и предстоящие сражения там! — прогремел голос отца, и он понял, что это сон. Александр, немного постанывая, открыл веки, протирая их рукой. Потянувшись на просторной кровати, бывший царь посмотрел на свои мозолистые руки. Это был всего лишь сон. Пощупав свою перебинтованную голову в повязках, он ухмыльнулся: даже сейчас, в другой вселенной, отец пытался давать ему советы. Следом, почувствовав новую, неизвестную ранее боль в районе челюсти, Александр, причмокивая, пошевелил ею. «Неужто отец и правда огрел меня?» — подумал бывший царь, поднимаясь со своей кровати и потягиваясь. — Новый день, новые заботы, — оглядывая почти пустую комнату, проговорил себе под нос тот, кто теперь считал себя Станнисом. Аскетизм так и овевал весь замок, в коем жил воздержанный лорд Драконьего Камня, что, естественно, отражалось и в спартанской обстановке его спальни: шкаф с одеждой, вполне большая кровать, тумбочка и небольшой письменный столик — впрочем, вот и вся обстановка брата самого короля. По-спартански? Да. Нет роскоши, к которой привык Александр? Да. Плохо ли это? Царь думал, что нет. Лучше уж так, чем совсем быть мёртвым, пребывая в бесконечном забвении. Бывшему царю Македонии выпала неплохая участь, считал Александр. Быть братом короля Роберта из новой династии Баратеонов неплохо. Он вполне мог попасть по их велению в тело немощного старика или женщины, но по счастливой случайности им оказался Станнис Баратеон. По крайней мере так сначала считал бывший завоеватель. По милости богов, вселилась душа царя, если это определение можно здесь применить, в среднего Баратеона вполне вовремя, как впоследствии узнал Александр со слов приближённых. Лорд Драконьего Камня, то есть, теперь он, прогуливался на своей лошади к небольшому доку, что имелся на острове. Его целью была очередная запланированная проверка строившихся там новых кораблей, но по счастливой случайности (для Александра, естественно), во время этого действа взбесившаяся лошадь скинула его на землю. Упав с неё, Баратеон не совсем удачно приземлился на землю, разбив себе голову. Затем, провалявшись несколько дней в лихорадке, во время которой его душа заняла место в теле Станниса, Александр в трёхдневном сне полностью, в подробностях увидел жизнь предыдущего хозяина тела. Не сказать, что это было приятно царю, но на четвёртый день в его новой голове наконец-то уселись все воспоминания, привычки, память и, что самое главное, знания хмурого лорда. Что было удивительным для Александра, чувства и привязанности ему также передались. Во всяком случае, он совершенно точно чувствовал родную кровь в имевшихся у Станниса двух братьях. Родители Станниса, умершие при кораблекрушении прямо на его глазах, оставили неизгладимый след на нём. Средний Баратеон, будучи всегда хмурым и не слишком улыбчивым мальчишкой, стал ещё более мрачным и нелюдимым. Станнис перестал после того случая верить в богов, полностью разуверившись в них. Впоследствии, он пережил ещё голодную осаду собственного дома во время последней войны, и больше никто не слышал его смеха. У него имелись двое братьев: старший Роберт, что был королём, и младший Ренли, мальчик, ставший лордом Штормового Предела в обход самого Станниса. Всё было бы хорошо, но, как всегда, имелись подводные камни. Ими являлись скверные отношения с братьями, в большинстве своём со старшим, Робертом. Станнис был на него зол за многое, но всё же он по-своему, но продолжал любить брата, пряча это глубоко в сердце. Сидя здесь, на этом острове, как в изгнании, после недавней ссоры со старшим братом, Александр подумывал, невзирая на прежнюю упёртость среднего Баратеона, как и старшего, первым пойти на попятную и попытаться наладить отношения. В свою молодость Александр, став царём, начал своё правление с кровавой расправы со всеми ближайшими родственниками, пощадив лишь слабоумного брата Филиппа, потому как тот не представлял угрозы для его трона. Кровь родичей омывала его руки, но здесь он попытается этого не допустить. Откинув последние признаки сна, Александр, не зовя прислугу, направился к дубовому шкафу, стоящему в углу комнаты, чтобы самому одеться. Конечно, он мог позвать прислугу, чтобы та его одела, но по памяти, доставшейся ему от Станниса, тот одевался всегда сам. Он ведь не малое дитя, в конце-то концов. Станнис этим не утруждался, а посему и Александру нужно было теперь следовать этой привычке. Одев непривычную для него, македонца, но привычную для Станниса простую одежду, что состояла из льняной туники, чёрного стёганого камзола, грубых штанов и кожаного пояса с золотой бляхой в виде оленя, он осмотрел себя. «Всё ещё непривычно, но вполне удобно. Наверное, вкусы Станниса распространились и на меня», — усмехнулся про себя Александр и услышал стук в дверь. — Войдите, — придав голосу былой сухости с нотками стали, коею обладал прежний Станнис, уверенно проговорил Александр. Дверь в покои с небольшим скрипом открылась, и в ней появилась лысая голова мейстера. — Милорд, я могу войти? — Конечно, старик. Услышав положительный ответ, старый мейстер, открыв полностью дверь и шурша складками робы, зашёл в покои. В его руках имелись свежие повязки и бутылочка с какой-то зеленоватой мазью. Увидев, что было в руках у мейстера, Александр, присаживаясь на кровать, хмыкнул. — Ты, как всегда, вовремя, Крессен. — Это моя работа, милорд Станнис, — ответил старый мейстер, приблизившись к Александру, после чего начал развязывать повязки на его голове. Через несколько минут в комнату за мейстером вошли две служанки с миской, полотенцем и стулом. Недолго пробыв в покоях, они под холодным взглядом своего лорда поспешно удалились. В последние несколько дней после того, как Александр пришёл в себя, эта утренняя процедура стала постоянной. Скосив взгляд на миску с водой, Александр увидел себя. На него смотрел довольно плечистый и жилистый молодой человек лет двадцати. У него имелись чёрные как смоль волосы и короткие, такого же оттенка бакенбарды, что переходили к прямоугольной челюсти с жиденькой бородёнкой. По-видимому, Станнис только начал её отращивать, но Александр никогда не любил бород, а потому уже заприметил себе её вскоре сбрить. «Постоянно забываюсь». В целом, его новое лицо было не таким симпатичным, как раньше, но всё же в нём угадывалось лицо бывалого воина — таким лицом обладал его отец Филипп. Глаза под вечно суровыми бровями были тёмно-синие, как ночное море. В свою прошлую жизнь у бывшего царя один глаз был карий, а второй голубой. Синие глаза, что ныне у него имелись, вполне его порадовали. Но вот рот был совершенно плюгавый, бледный, с плотно сжатыми губами. Как только Александр увидел эти уста, он сразу догадался — бывший владелец совершенно не знал, что такое улыбка или смех. Когда он впервые так смотрел в эту миску, то попытался улыбнуться, но у него получилась только горькая усмешка. Хотя в первый день, как только он проснулся, от радости у него получалась вполне неплохая улыбка, или он только так считал? Все его размышления прервал мейстер Драконьего Камня. — Как вы себя чувствуете? Голова не болит, вы хорошо спите? — начал спрашивать старый мейстер с нотками беспокойства в голосе, размотав повязки. Для него средний из Баратеонов всегда был наиболее любим из всех братьев. На его вопрос Александр, немного скривившись, как будто от боли, решил всё же приврать: — Голова немного болит, но с каждым днём всё меньше и меньше. Впрочем, ничего серьёзного. — Подобное я и ожидал услышать, — проговорил немного удовлетворённо Крессен, начав протирать намоченным полотенцем рану. Немного поморщившись, Александр спросил: — Когда заживёт рана? — Не беспокойтесь, милорд, думаю, ещё неделя-две, и она вполне затянется. Будьте уверены, до вашей скорой свадьбы она заживёт. Поглядывая в миску на свою рану, что тянулась от левого виска к центру лба, Александр вздрогнул. Свадьба… Ему предстояло вскоре жениться на Селисе Флорент — девушке, у которой усы под носом были гуще, чем у Станниса борода на лице. Услышав о свадьбе, он прищурил глаза и плотно сжал губы. «Будь ты проклят, Станнис! Проще, наверное, от Геркулесовых столпов дойти до Индии, чем лечь с ней в одну постель». Александра вновь передёрнуло от воспоминаний об усатой Флорентше. Завидевший это мейстер истолковал появившееся напряжение по-своему: — Вас что-то гложет, милорд Станнис? Такие травмы, как у вас, не могут проходить бесследно. Услышав Крессена, Александр принял задумчивый вид, немного поскрипывая своими зубами; он показывал мейстеру свою задумчивость и непонятно чем вызванное недовольство. С точки зрения самого царя, лучшего случая и предлога для медленной смены личности можно было не найти. Как бы это глупо не выглядело, но обосновать, почему лорд Драконьего Камня с перебинтованной головой, оклемавшись рано утром на четвёртый день, едва полностью одевшись, побежал на высокий утёс рядом с замком любоваться морем и рассветом, было довольно сложно. — Старик, ты знаешь, в последнее время, после того, как упал с той проклятой лошади, я и правда как-то странно себя чувствую. — Странно себя чувствуете? — переспросил взволнованно Крессен, намазывая рану зеленоватой субстанцией. — В чём это выражается, милорд Станнис? Поиграв для убедительности желваками, как прежний Станнис, Александр заговорил: — Я сам толком не понимаю, это сложно объяснить… Мне в последнее время, после той лихорадки, снятся странные сны. — Странные сны? — Да, как будто… я нахожусь на суде у богов… впрочем, забудь, это не важно. Поражённый мейстер, услышав про богов, едва не выронил пузырек из рук. — Боги судят вас? И что же они вам говорят? Эти сны повторяются или они разные? — начал один за другим сыпать вопросами пожилой Крессен, совершенно забыв о голове своего лорда. «Может, лучше было промолчать и не выдумывать всё это? Хотя в том, что я говорил, частица правды есть», — поморщил лоб от трёпа старого мейстера лорд. — Крессен, ты можешь замолчать и завершить то, за чем пришёл? — недовольно прогремел Александр всё ещё непривычным для него голосом. — Да, мой лорд, — извиняющееся проговорил мейстер, а затем продолжил накладывать новые повязки. — Я понимаю, что вы никогда не любили о таком распространяться, но, если вы хотите, я мог бы вас выслушать. Сны с богами — это не шутки, мой милорд, я… — Я зря тебе сказал, это просто глупые сны, — оборвал мейстера Александр. — Милорд, я просто забочусь о вас и вашем самочувствии, — немного с огорчением, что ему больше ничего не скажут, просипел старый мейстер. Крессен хорошо знал Станниса: если тот не хотел говорить, спрашивать что-то было бессмысленным, он только мог разозлиться. Старый мейстер в итоге отступил. По мнению Александра, Станнис был очень непростой и довольно мрачной личностью, во многом полной противоположностью ему самому. Средний из Баратеонов был до жути серьёзным, упрямым, редко прощающим других, честь и гордость для него многое значили. Но в то же время в нём имелись и положительные черты, кои понравились Александру, и коими сам царь в прошлой своей жизни, даже с большой натяжкой, мало обладал. Справедливость и долг — вот что ценил этот человек. Для него было не важно происхождение человека и заслуги его предков, для него были важны поступки человека: Давос Сиворт был отличным примером этого. Его, в отличие от старшего брата, не любили как аристократы, так и простой люд, конечно, было ясно почему, и Александр замыслил понемногу, но это исправлять. Начинать он решил из своего окружения, а обосновывать эти изменения недавней травмой головы и снами о суде богов. Может быть, это и звучало бредово. Многие могут и не поверить, но всё же ходить всю жизнь и скрежетать зубами, как делал это прежний угрюмый Станнис, он совершенно был не намерен. Александр решил для себя постепенно меняться, а начать он хотел со своей неумелой улыбки. Прежний Станнис вряд ли когда-нибудь улыбнулся старому и верному мейстеру, что воспитывал его с самого детства, хотя тот об этом мог только мечтать. «Сделаю старику приятно. В конце-то концов, он это заслуживает», — решил для себя бывший царь. Завершив накладывании новой повязки, мейстер Драконьего Камня удовлетворённо отошёл от Александра. — Всё готово, милорд. Теперь можете умыть лицо и приниматься к своим обыденным делам. Было уже развернувшегося и хотевшего уходить Крессена остановил командный голос. Старый мейстер, обернувшись и подумав, что его лорд чем-то недоволен, был застигнут врасплох. — Спасибо, старик, — неумело, но всё же с теплом в голосе проговорил Станнис. Старый мейстер, разинув глаза от удивления, уставился на пытавшегося ему улыбаться Станниса. Замерев, он, подрагивая старческими губами, улыбнулся в ответ. — Спасибо вам, милорд. «Что исполнили моё желание», — проговорил тихо Крессен и поклонился. Александр, приняв снова прежний серьёзный вид, взмахнул рукой. — Теперь оставь меня. — Да, милорд.***
Тяжело вздыхая, Александр плёлся по уже давно известному ему маршруту вниз в большую трапезную, что находилась в башне Каменного Барабана. Слуги знали, когда их лорд просыпается, Александр не стал менять режим прежнего Станниса. Бывший царь помнил всё, что помнил Станнис — это было очень большим плюсом для него. Невзирая на то, что многие люди, плохо знакомые с ним, считали Станниса тупым солдафоном, он не был таким. В нём прослеживалась сильная рука отличного управленца с развитым чувством долга. Пренебрегать прежними обязанностями положения лорда, доставшегося ему от Станниса, Александр был не намерен. Он теперь знал, как управлять тем, что у него есть. А были у него всего лишь уродский остров, да ещё пара скал в море. Размышляя об этом, бывший царь добрался до трапезной. Полноватый мужчина открыл перед ним большие двери, и он вошёл в зал. Александр оглядел гнетущую обстановку и присутствующих там людей. По мнению нового лорда, этот замок, как и обстановка, были удручающими. Валирийцы были непревзойдёнными мастерами необыкновенной напыщенности и гнетущей монументальности. Так можно было описать замысловатый родовой замок Таргариенов, но, по мнению Александра, это было уродство на уродстве. Все эти башни в виде чёрных безобразных драконов ему коренным образом не нравились. «Нужно здесь что-то менять. Но вот что? Денег-то нет». Оглядев несколько переминающихся с ноги на ногу людей, что стояли возле большого дубового стола с довольно озадаченными лицами, Александр проговорил: — Вижу, вы меня заждались?