После смерти Филиппа его тесть Аттал сначала задумал переворот и вошёл с афинянами в заговор против Александра, но затем одумался, переслал Александру письмо, полученное от Демосфена, и пытался дружественными речами развеять возводимые на него обвинения. Этот факт стал для царя хорошим поводом избавиться от Аттала, который был очень популярен в войске, но в чьей преданности Александр не мог быть полностью уверен. Также царь помнил и об оскорблениях, нанесённых ему Атталом, будучи ещё царевичем, а потому незамедлительно послал к нему убийцу. Гекатей, убив Аттала по поручению царя, хитростью и подкупом прекратил в македонском войске, стоявшем в Азии, всякие брожения и помыслы о восстании: Аттал был мёртв, а Парменион дружественно расположен к новому царю. — Диодор Сицилийский «Историческая библиотека: Александр Великий», книга XVII, 5.
Энергично расплёскивая воду из ароматно парующей ванны, Александр с хлюпом погрузился в неё. — Хох, — только и смог он сдавленно выдавить из себя. Горячая вода, приятно окутав тело Баратеона, не давала и шанса на сопротивление. Моментально расслабляя все мышцы, царя охватила практически непобедимая истома. Чудный мелодичный звук игравшей флейты, разносившийся по покоям, снова клонил в сон и дарил умиротворение разуму с душой. Запрокидывая голову кверху и вдыхая сладкие ароматы добавленных в воду масел, Александр с блаженной улыбкой на лице выдохнул. — Даже не знаю, смогу ли после этого сегодня работать? Сновавшая в покоях вокруг ванны юная особа, взятая им из Драконьего Камня, довольно неплохая собой и пользовавшаяся некоторой благосклонностью у царя, засмеялась сладковатым голосом. — Милорд, но вы ведь так могучи! Я уверена, вас ничто не сможет побороть, — мило улыбаясь, проговорила кареглазая Джена, весьма вольно приседая на краешек купели. Новый Станнис позволял лишь паре служанок малую толику фамильярности, правда, только наедине. Оглядев манящую фигуру девушки и остановившись на упругих грудях, пребывавших в белой сорочке, Александр про себя усмехнулся, припоминая своего личного живописца из прошлого. «Увидел бы это Апеллес, непременно взялся бы за кисть», — вспомнил своего друга-художника бывший царь. Апеллес… насколько же он был невероятен, а руки его ловки. Когда он рисовал, Александру всегда казалось, что холста касался сам покровитель искусств и предводитель муз Аполлон. Имелся, правда, у этого чудного человека и своеобразный изъян. Настоящий мастер в живописи был ещё тем невероятным ценителем женской красоты. С невероятной страстью к делу Апеллесу больше нравилось писать именно молодых девиц. Александру однажды по иронии пришлось даже отдать свою любимую содержанку Кампаспу любвеобильному художнику, который, как мальчишка, по уши в неё влюбился. Как же он вымаливал её у Александра… Видя изнывающего друга, царь так и не смог отказать в просьбе влюблённому мужу. Пока завоеватель поминал старого друга, присевшая девушка принялась легко улыбаться с небольшой хитринкой. Наклонив голову и поигрывая своими длинными кудрями цвета каштана, она выжидала реакции от лорда. Её попытки не возымели успеха. В подобные моменты умиротворения блаженство души для царя стояло выше плотского вожделения. Бесчувственно пройдясь по плавным изгибам девичьего тела, Александр отмахнулся от неё, как от назойливой мухи. — Джена, принимайся за работу. — Какую именно работу, милорд? — многозначно спросила она, ещё прибавляя в улыбке. Губы Александра тронулись в лёгкой усмешке. — Для начала поскреби мне ноги, — выставив ноги на обод, распорядился он. Послышался огорчённый вздох, и девушка без лишних вопросов взяла со столика пемзовый камешек. Тем временем гармоничная и ровная мелодия игравшей флейты резко наросла, становясь громче и заливистей. Игравший человек весьма виртуозно исполнял переливы, переходя с одного тона в другой. Выше, ниже, выше, ниже. Это было просто невероятно, веки сами сомкнулись, а мысли Александра с лёгкой эфирной воздушностью, как дым от сожжённых благовоний в храме Аполлона в Дельфах, устремились куда-то далеко из комнаты. Александр был странным человеком, дни воодушевления и энтузиазма у него часто сменялись днями раздумий и последующей небольшой апатии. В текущий момент его мысли целиком блуждали в устройстве Вселенной. И тут было о чём поразмыслить. Анаксимандрид, Левкипп, Демокрит и Эпикур, над которыми смеялись, оказались во всём правы, а сам Великий Платон с учителем царя Аристотелем, оппонирующие их доводам о бесконечном множестве миров, как выяснилось, глубоко ошибались. Что бы сказал Аристотель на подобное открытие от своего ученика? Скорее всего, застыл бы в оцепенении на целые недели или месяцы, осмысливая открытие и неправоту собственных суждений, подгоняя новое устройство Вселенной и определяя заново место человека в ней. Сколько ойкумен, сколько светил и что их всех разделяло? Какая материя? Насколько они все были вечны и где находились? Не горящие ли звёзды в ночи — это маленькие миры? Сколько было вопросов, и пока что не имелось ни единого ответа. Жаль, ему было не с кем поделиться открытием о множестве миров. Будь здесь его учитель вместе с членами Академии Платона, они бы сразу кинулись искать новую истину, предаваясь жарким спорам. Восхищение, любознательность и задор уживались с немощностью, малозначимостью и бессилием. Всё же Александр был человеком… одним сплошным противоречием и несовершенностью. Каково теперь место во всём этом занимает он сам? Человек среди людей, и песчинка среди песчинок. Бывшего царя постиг забавный помысел. Что такое человеческая власть в сравнении со Вселенной и её устройством? Может, Александр игрушка богов, а сами боги — игрушки мироздания и промысла, взобравшегося ещё выше? Они смотрят за ним, наблюдают и играют. Возможно и так, ведь Судья сказал, что он что-то должен будет выполнить для них. Вот только что? Игравшая музыка неожиданно утихла, и бывший завоеватель разомкнул веки. Его муза к размышлению растворилась в тишине, не поддерживаемый ею разум развеял и сами думы. В комнате остался лишь едва слышный звук скребка камня по его пятке. — Почему ты остановилась, Этель? — повернув голову в сторону кровати, спросил бывший царь. Там сидела она… Этель… именно такое имя дал ей Веларион, означавшее с общего языка «дворянка». По-своему оно ей очень подходило. Местные высокородные леди не умели и половины того, что она. Сидящая со скрещёнными ногами на кровати девушка, отложив флейту и уведя взгляд в сторону, надула манившие не единый раз лорда выразительные красные губы. — Какое вам сейчас дело до моей музыки? — огорчённо вздохнув, проговорила она на плохом Общем. — Вы всё равно под неё уснули… Александр не смог сдержать улыбки. Она подумала, что её игра для него была скучна, а ведь это было совсем не так. Он замер, не спуская глаз с хрупкой фигуры девушки. Её светлые волнистые волосы ниспадали на белые оголённые плечи и две налитые перси. Скрываясь за тонкой полупрозрачной материей шёлкового синего халата, они были прямо-таки идеальной формы, и сама она смотрелась очень изящной и утончённой. Того, кто создал такое произведение, можно было смело назвать величайшим мастером. «Как же высоки её вершины Эсагеи…» — перемещая взгляд с одного полушария на второе, восхитился Александр. Она была словно прекрасная Фрина перед ареопагом. У Монфорда, несомненно, имелся хороший вкус на красоту. Этель — высокая, стройная и изящная лиссенийка, с тонкой талией и вьющимися волосами цвета злата и всполохами серебра, подаренная Веларионом в знак дружбы Александру, истинно была настоящей находкой для него. Купленная в Лисе, девица, будучи младшей дочерью разорившегося торговца, представлялась отлично образованной и сведущей как в любимых царём соблазнительных восточных танцах, так и в литературе с музыкой. Царь очень любил женщин не только красивых глазу, но талантливых и сведущих во многом. С подобными женщинами ему куда больше нравилось проводить досуг, просто разговаривая или наблюдая. Таковой была прекрасная Таис, умная Барсина, талантливая Кампаспа и сиятельная, как само солнце, Роксана. Веларион оказал ему хорошую услугу, не отказавшись и передав бывшему царю пусть уже и свободную девушку в услужение. Александр понимал, чем, вероятней всего, могли сопровождаться и подкрепляться намерения Монфорда в подобного рода уступчивом жесте. Однако это всё являлось обыденной дипломатией и практикой взаимоотношений между аристократией. Будь на его месте прежний Станнис, такого никогда бы не могло произойти, но Александр не был совсем Станнисом. Почему не попросить то, что так понравилось твоим ушам и глазам? Александр не забывает оказанные услуги или дары, в особенности такие щедрые, ему определённо нужно будет не забыть сделать Монфроду ответный дар. Вполне вероятно, так же женщину. Прошение о взятии его брата-бастарда к себе в пажи выглядело в глазах бывшего царя не слишком равноценным обменом. Этель… В ней была одна замечательная черта, так подходившая ему, — она идеально вписывалась в предложенные ей обстоятельства и мгновенно подстраивалась под настроение Баратеона. Что скрывать, Александр любил, когда женщины умели в первую очередь дарить умиротворение. Пока он размышлял и наблюдал, девушки снова начали препираться между собой. В последнее время, после перехода Этель под покровительство Баратеона, такое стало довольно частой практикой. Видно, Джена не совсем её возлюбила… — Чего скисла, как козье молоко? Может, ты на самом деле ревнуешь меня к лорду, а, Этель? — меняя камешек на мочало, ехидно спросила Джена. Иноземка не осталась в долгу. — Было к чему ревновать, — хмыкнула лиссенийка, поднимая прекрасный носик кверху. — Тоже мне… — произнесла она, при этом брезгливо пройдясь по служанке взглядом. Местная не успокоилась и продолжила наступление. — Правильно, правильно, не разочаровывай лорда Станниса и играй лучше на своей дудке, а я вот буду его мыть, — с довольством на лице выделила она последние два слова. Глаза дочери торговца рассвирепели, и она брезгливо выплюнула. — Дудка? Сама ты дудка, неотёсанная дикарка, варварка, — процедила уже на лиссенийском наречии сквозь зубы лиловоглазая. — Прошлой ночью м’лорд вызывал меня к себе, а не тебя. У меня другого рода работа. Более утончённая! — выкрикнула неразборчиво девушка. Кареглазая хмыкнула. Каким-то неведомым способом, она вполне неплохо разбирала слова своей оппонентки. — Ну конечно, вилять задницей, называя это танцами, и бренчать на арфе ты умеешь… — подвергла Джена её слова сомнению. — Научись бы лучше сначала говорить внятно. — Душевный отдых не менее важен! — снова повысила голос девица из Лиса. — М’лорд, скажите же ей?! — обратилась она к нему, прося взглядом поддержки. Молчавший Александр, покивав ей в знак согласия, свесил руки за ободом ванны и насмешливо продолжал наблюдать за препирательством двух девушек. Его это действительно начинало забавлять. Пускай девушки и были не знатны, но любому мужу будет приятно, когда девицы ссорятся из-за него… «Прошли времена, Александр, когда ты, лёжа на кушетке, мог выбирать любую», — вдохнув аромат парующей воды, подумал Александр, продолжая следить за ходом потешной перепалки. После трёх жён и гарема в триста шестьдесят наложниц на каждый день в году, который он завёл по персидскому обычаю, обходиться только одной женой будет поистине сложно для царя. Он надеялся, что его здешняя жена хотя бы не будет излишне ревнивой? Расставаться с Этель у Баратеона не имелось желания. У его отца, Филиппа, так совсем имелось семь официальных жён, не считая многочисленных любовниц и девушек на одну ночь. Александр вздохнул. Неправильные мысли — скверное сердце. Его думы снова закрутились в вихре, будто он плыл, как первые эллины, по штормящему Понту Аксинскому. Как ни горько от осознания вещей, но по-настоящему он понимал, что ему нужно будет попридержать свои аппетиты и унять телесную похоть, когда он женится. Пренебрежение будущей законной супругой может вылиться во многие проблемы. У него было слишком много примеров пред глазами. Мать Александра, настроившая сына против отца, была царю самым первым и наглядным свидетельством женской обидчивости. А ведь как она пылко любила отца в первые их года… С её же признания и слов. Был у Александра и второй пример — собственная жена. Его любимая Роксана также недалеко ушла. После смерти Александра она незамедлительно убила остальных жён царя без лишних угрызений совести. Ласковая и добрая при Александре, бактрийка всегда скрывала в своём сердце жгучую ревность и ненависть. Женщины бывают очень коварны, особенно уязвлённые и надеявшиеся на любовь. Любая из них по-своему может быть одновременно прекрасной, подобно розе, и в то же время опасной, скрывая в себе острые шипы. Женщины… такие они… Однако, что бы Александр ни замышлял, отныне он ясно понимал. Ему срочно нужен был наследник, преемник, диадох его крови здесь, желательно законнорождённый, от хорошей, пышущей здоровьем женщины. В предыдущий раз с этим у Александра случилось самое большое злосчастье. Первый его сын, Геракл от Барсины, являлся незаконнорождённым, а второй его долгожданный наследник от любимой Роксаны, нареченный, как и отец, Александром, был слишком мал, чтобы остановить распад созданного им Царства. Будь малыш Александр не крохой, а он хотя бы прожил подольше, чтобы воспитать и взрастить сына, тогда созданное царём детище, простиравшееся от вод Истра до берегов Инда, возможно, и имело призрачный шанс на существование. Время войны и время мира — хороший государь должен знать, что за чем чередовать. Александр, пребывая в грёзах, позабыл обо всех данных ему наставлениях. Из-за его ошибки поплатились многие. Единое царство всех народов с одним правителем, его сокровенная мечта, рассыпалось как мираж. Никто так и не смог понять замысла Александра в примирении и объединении Запада и Востока. Он до сей поры никак не мог выкинуть мысли о мёртвых сыновьях и крушении созданного им государства. Царство, что должно было стать домом для всех людей… грёзы, которыми он жил… Всю свою жизнь он гонялся за мечтой. Александр думал, что для блага людей будет лучше, если ими будет править один царь. Он хотел объединить земли и народы. Он хотел затмить всех людей, живших до него. Он хотел затмить Ахилла… затмить Геракла, совершить деяние, которое сравнится разве что с деянием Прометея, желавшего добра всему человечеству. Судьба изменчива, как сам ветер. Люди взлетают и падают. И вот, его деяния оценили боги. Жестоко и беспощадно. Настолько больно, насколько возможно. Все старания оказались тщетны. Он… потерпел крах… В каждом новом краю, с каждой новой границей, которую он пересекал, он лишался чего-то. И всё-таки он шёл дальше, стремясь обрести покой… и, наверное, свой дом? Покой и дом… он всю жизнь равнялся на Ахилла, а оказался гонимым ветрами Одиссеем. Периодически Александра посещали мысли махнуть на всё рукой и отправиться куда-то в странствия или отказаться от должности и где-то уединиться. Власть как туман — нужно лишь взойти солнцу на небосводе, и её уже нет в руках. Наблюдать за потугами борьбы за власть в Вестеросе было для него смешным. Что местные короли и лорды могут знать о настоящей власти? Власти, когда целые народы следуют указанию твоего пальца, когда от твоей прихоти вырастают целые города и роются каналы, когда всё золото мира твоё и ты попросту уже не знаешь ему счёта; такой власти, когда ты живой Бог и люди кланяются тебе, распластавшись, касаясь лбом самой земли. Вереница посольств народов со всех уголков мира, идущая на поклон за правосудием и милостью одного человека, отдавала лишь за удовлетворительный лёгкий кивок головы сотни и тысячи талантов золота. Было ли в этом всём счастье для Александра? Власть оказалась иллюзией дураков. Чем бы кто ни обладал, все уйдут такими, какими и приходят в мир: голыми и босыми, с полностью пустыми руками. От подобной абсолютной власти Александр не стал счастливей и лишь потерял себя. Для него потуги местных аристократов к власти выглядели от этого ещё вдвойне смешными. Даже такая призрачная власть, как у королей Вестероса, делала людей безумными, а что будет, если им дать такую власть, которой обладал Александр? Тиран будет взращён на тиране. Его учитель оказался прав: власть — не игрушка для слабых духом и разумом. Как бы то ни было, царь был должником и отныне не имел права на уединение. Но что же эти боги от него хотят? Войны или мира? Чего по-настоящему хотел сам Александр? Без цели и мечты любой будет лишь тлеть… Пребывая в отрешении и не замечая женских склок на фоне, Александр взглянул на безымянный палец левой руки. «Коронованный олень», — промелькнуло у него в голове. На его пальце красовался золотой перстень с рельефным рисунком головы коронованного оленя и инициалами имени Станниса. Данное кольцо было подарено Робертом своему среднему брату по случаю становления лордом Драконьего Камня. Станнис не любил украшения и никогда не носил их, в том числе данное кольцо, отложив его в дальний ящик. Александр, найдя подарок брата, надел кольцо, используя его по прямому назначению и как демонстративное напоминание людям, чтобы они не забывали, с кем говорят. Он сильно уповал на то, что, в отличие от прошлой своей жизни, здесь он таки сможет отдать перстень не как в предыдущий раз, будучи при смерти Пердикке, а собственному сыну в крепкие руки. Теперь он знал — такие дела нельзя откладывать на потом. В этот раз он точно не совершит подобной ошибки. В этот раз он позаботится о собственном диадохе. Настоящем диадохе и царе. И это станет его первой задачей. Приведя мысли к порядку, Александр понял, что женское словесное жужжание всё ещё продолжалось. Пора было это всё же прекратить. Выдохнув от жара, распаренный царь, зачерпнув рукой немного воды из купели, поочерёдно послал в сторону первой и второй девушки брызги. — Перестаньте, — достаточно резко проговорил Александр, придав голосу серьёзности. — Джена, принимайся за дело, а ты, Этель, принеси мне разбавленного вина. Уже давно позабывшие о лорде девицы, услышав его неожиданный приказной тон, мгновенно стушевавшись, пролепетали: — Простите нас, милорд, — извинились они, бросаясь каждая за своё дело. Джена принялась в ту же секунду судорожно намыливать ему ноги, а лиснийка, подскочив с кровати, направилась к столику с кувшином. Её бедра качнулись, будто в лёгком вальяжном танце. Внимательно следивший за девушкой Александр улыбнулся. Его разум только что посетил дивный замысел. — Этель, муза моих дум, — окликнул её Баратеон. — Да, м’лорд? — обернулась лиснийка с кувшином в руках. Её глаза искрились, широкая улыбка удивительным образом изменила красивые и нежные черты лица. Александр невольно засмотрелся. Она умела добиться милости. И что же ему с ней делать? Как объясниться с будущей супругой о музах и прочих важных для него вещах? — Ты не возражаешь побыть натурщицей для ваятеля? Девушка удивлённо распахнула широкие лиловые глаза, а затем пуще прежнего улыбнулась. — А что вы хотите? Как мог судить Александр, его предложение нашло отклик и заинтересовало её. — Да вот, хочу изваяние из камня себе в кабинет. Девушка покорно склонила голову. — Если вы этого желаете. Я с превеликим удовольствием. — Желаю, нужно, правда, найти мастера. Ты очень хорошо подойдёшь на образ… Пройдясь серьёзно изучающим взглядом по девушке, бывший царь, представляя образ в голове, увлечённо заговорил: — Молодая девушка, красота которой, как утренняя заря, невинна и свежа, является самим воплощением юности и мечтания. Её восход только начался, и взоры мужчин пожирают её. Прикрывая в робости полуобнажённое тело ломающимися складками шелковистого атласа, она находится в сидящем положении. Глаза её закрыты, а голова немного наклонена. Всем своим видом она пытается явить показную робость, однако на её губах застыла загадочно озорная улыбка. В мерцании красоты не заметно настоящей её. Она знает своё достоинство и пользуется им, получая удовольствие. Столь совершенное тело в глубине скрывает несовершенное нутро. Она чувствует себя уверенной в заигрываниях с почитателями, по-настоящему не ощущая ни малейшей толики стыда. Под наигранной невинностью скрывается порочность и притворство… — Александр сам себе покивал головой. — Белоснежный мраморный лик, которого не может коснуться ни смертный муж, ни само время. Вот что подойдёт… приблизительно, конечно, а ты как считаешь? — внимательно вглядевшись в девушку, поинтересовался он её мнением. Округлённые глаза и открывшийся рот новой служанки сказали царю ход её мыслей. Совладав наконец-то с собой, девушка с милым румянцем на щеках опустила глаза в пол и мгновенно проговорила: — Будет так, как вы пожелаете, но лучше вам обсудить подобные вещи непосредственно с мастером. Александр глубоко вздохнул: поговорить со служанками о ваянии было глупой затеей. — Ты права, — согласился он. — О таких вещах нужно говорить со знающими людьми… Лицо девушки приняло старательную задумчивость, а затем она резко вымолвила: — Но я думаю… — хотела что-то произнести девушка, как, на большую досаду бывшего царя, послышался стук в дверь. Александр был раздражён, Этель только хотела озвучить своё предложение и развить идею для будущей работы. — Кто? — глухо спросил он. С противоположной стороны ему отозвался спокойный голос его телохранителя, Лорента. — Ваша Светлость, извиняюсь, что отвлекаю вас, но к вам приходил гонец от Его Величества и по совместительству вашего дражайшего венценосного брата. Баратеон закатил глаза к потолку. — Что он сказал? — Он сказал передать вам, чтобы вы, как будете свободны, непременно явились в покои Его Величества для разговора. Александр безрадостно прицыкнул. Сначала Джон… теперь Роберт… Что им всем от него надо? Может, выпить хочет?***
Александр стоял перед покоями брата в твердыне Мейгора, морща лоб от лившейся ручьём отборной ругани и громких криков. Доносившихся из покоев голосов было два, один был точно Роберта, а второй явно принадлежал женщине. Довольно громкой женщине… даже чересчур громкой. Послышался звук чего-то разбившегося и короткий женский всхлип. Стоявший на дверях королевский стюард печально вздохнул. — Ваша Светлость, вы пришли немного не вовремя… — натянуто и вымученно улыбнувшись, произнёс мужчина. Лорд Драконьего Камня, ничего ему не ответив, оглянулся себе за спину, пройдясь взглядом по коридору. Несколько расставленных Оленьих гвардейцев делали вид, что они ничего не слышали и не видели, и лишь одинокий королевский гвардеец, сжимая рукоять меча, смотрел в одну точку в стене. Бывший царь впервые его видел, но, как подсказывала ему память и сноп длинных золотых волос человека, этим самым гвардейцем был сын лорда Запада Джейме Ланнистер. Будто предчувствуя, что Баратеон пристально смотрит именно на него, ноздри его немного вздулись, и он мельком повернул голову в сторону дверей в покои. Они встретились взглядами. Его зелёные глаза пребывали в гневе. Александр не был дураком, чтобы не понять причину подобного. Придя к выводу, что он пришёл не вовремя, царь всё же решил уходить. — Скажешь Его Величеству, что я приходил, — бросил Мастер над кораблями, разворачиваясь. — Да, Ваша Светлость, — наклонив голову, спокойно ответил стюард. Как только брат короля ступил свой первый шаг, двери в покои неожиданно отворились. Александр обернулся на звук и увидел выбежавшую женщину, поднимавшую злополучные подолы платья. Прекрасную женщину… без преуменьшения, словно вынырнувшую из морской раковины Афродиту Анадиомену… Она едва успела затормозить, чтобы не влететь в застывшего и находившегося посередине коридора Александра. Бывший царь с беспокойством в голосе спросил у неё: — Ваше Величество, вы в порядке? Рассеянно окинув Александра взвинченным взглядом и ничего толком не ответив ему, золотоволосая женщина суетливо обошла его и устремилась прочь из коридора. Всё это время стоявший и не двигавшийся Ланнистер тенью устремился за ней. Александр с тяжёлым вздохом проводил жену брата и её близнеца. Обернувшись затем к открытым дверям, он нервно переступил с ноги на ногу. «Зайти или уйти?» — задался он достаточно сложным вопросом. На досаду бывшего царя, лишая его выбора, в проёме появилась фигура его брата. — Чего стоишь, как истукан? Испугался её перекошенного лица? Заходи давай, — хриплым голосом проговорил он, прежде чем снова скрыться в покоях. Средний Баратеон на секунду прикрыл веки. «Истукан?» — мысленно отразилось эхом у Александра. Бывший царь тяжело вздохнул. Знал бы он, кого вообще осмелился назвать истуканом… Открыв глаза, завоеватель уверенно двинулся в королевскую опочивальню. Десять каких-то небольших шагов и стук затворенных дверей — он уже в другом мире. В мире Вакха-Диониса, без приуменьшения и умаления слов. Помещение было просто пропитано женщинами и смрадом вина. Александру этот запах был очень даже знаком, у него в самого под конец прошлой жизни в покоях веяло так же. — Что это было? — мрачнея и хмурясь, с ходу спросил он у Роберта. Ему на самом деле не понравилось обращение Роберта с собственной женой. Это мгновенно навеяло бывшему царю картины из его детства, когда он, будучи ещё мальчишкой, был вынужден смотреть на похожие свары. — Не обращай на неё внимания, её мухи просто покусали, — улыбнувшись, отмахнулся старший Баратеон, подойдя к столику с кувшином. Вид у Роберта был, конечно, неважный: красные глаза, щетина, взлохмаченные волосы. Комната пребывала в схожем состоянии, дополняясь ещё рассеянными по всему полу осколками разбитой вазы. Сам венценосный Олень, сейчас припадая губами к сосуду с вином или водой, пытался таким способом немного взбодриться. — Ты не считаешь, что ты мог быть с ней более деликатным? Роберт на несколько секунд завис, уставившись перед собой. Переварив слова Александра, он, медленно переведя на него глаза, выдал. — Тоже мне, знаток женщин нашёлся, — насмешливо хмыкнул король, пройдясь снизу-вверх по младшему брату. — Девятнадцатилетний девственник будет меня ещё поучать, смех да и только. Сам как-то разберусь со своей женой. Александр в манере прежнего Станниса лишь скривился краем губ. Глядя на своего новоявленного брата, ему захотелось ударить его, но он всё-таки с церемониальной выдержкой, подобающей царю царей, остался невозмутим. Он никак не мог понять, почему Роберт не поладит с собственной женой? По памяти прежнего Станниса, как знал Александр, он редко виделся с Серсеей, в основном только по праздникам, но там уж точно помнилась счастливая девушка до свадьбы и вполне радостная женщина в первые месяцы после замужества. Что же с ней стало за эти два года? — Роберт, она… — начал было он, но брат резко прервал его. — Я тебя не за этим вызвал, Станнис, — чётко выделил слова Роберт, давая ему понять, что не намерен продолжать тему. Бывший царь решил отступить. Супружеская жизнь брата и его жены не должна была его волновать. Говорить о подобном и к тому же лезть в это означало навлечь лишние подозрения, а Роберт и так косился на него. — Так для чего ты меня вызвал? — задал он вопрос. — Как будто ты не знаешь, — вздохнул Роберт и махнул на, видно, приготовленный заранее стол и два стула. — Садись, будем толковать с тобой, брат мой ненаглядный… Смерив короля подозрительным взглядом, бывший царь, молча обходя осколки, прошёлся к столу и присел. Роберт тем временем наливал себе вино из кувшина в кубок, довольно напевая какую-то песенку. Роберт… его брат Роберт… Он был воином по духу и сердцу, но никак не государем. Взгляд на него у Александра сразу вызывал сравнение Роберта с героем «Илиады» Аяксом Великим, сыном царя Саламин Теламона. Неуязвим и неистов на поле боя, как будто сам Геракл завернул его во младенчестве в свою львиную шкуру, даровав невероятную храбрость. Изменчивая судьба — злая проказница, ведь путь его был похож на другого героя произведения Гомера. Менелая, сына Атрея, брата Агамемнона, из царской династии Пелопса. Парис, Менелай и Елена — Рейгар, Роберт и Лианна. Забавно, что Александру выпала доля узреть итог подобной истории. Любовь безумна и порождает смерть. Ахейцы, троянцы… хоть весь Вестерос. Александр сомневался, что Лианна любила Роберта так же, как он её. Любовь — одно из самых ярких и возносимых человеческих чувств — стала причиной смертельных баталий, разорения, убийств и ненависти сотен тысяч людей по всему континенту. Любила ли Лианна Роберта? Украл ли её Рейгар, как принято об этом говорить? Александр почему-то сомневался в этом. Роберт и Эддард Старк вполне могли поверить в то, во что хотели верить их сердца, разум лишь выдал им наиболее желаемую версию. Незапятнанная в помыслах сестра и невеста украдена помешанным насильником. И пускай весь мир содрогнётся и канет во тьму, коль два сердца полюбят друг друга. Эгоизм, он таков, даже в самые чистые чувства, как любовь, добавляет оттенок черноты, превращая их в безумие. Однако не Александру было всех их судить. Он сам мог перевернуть хоть целый мир ради собственных желаний, пускай и наполнены они были лучшими помыслами. Роберт был бы отличным командиром полка фаланги или агемы гетайров — это не подлежало сомнению. Вечные сражения и победы, вот что видел Александр в его глазах. Быть королём ему в тягость. Он чах и увядал. Роберт после восстания и свадьбы запил ещё сильнее, чем раньше, никак не сумев выкинуть из головы ту самую Волчицу из Винтерфелла. От этого страдали все, включая царство и законную жену. Однако Александр не осуждал его. Он просто был не в праве. Вообще, легко было осуждать, если сам никогда не держал в руках венца. Это было слишком пьянящим чувством, противостоять которому практически невозможно. Александр не мог даже сделать упрёк Тайвину Ланнистеру или Роберту по отношению к Таргариенам, ведь он сам поступал так же. Гибель собственного отца Александр использовал для того, чтобы расправиться со всеми потенциальными источниками угрозы для его власти. Двоих Линкестидов, представителей княжеской семьи из Верхней Македонии, он убрал первыми, Арравея и Геромена распяли на крестах у могилы Филиппа. Был убит им и Аминта, двоюродный брат и зять Александра; незаконнорождённого брата Карана постигла та же участь; Аттал был казнён по обвинению в измене, и его участь разделили все ближайшие родственники мужского пола, чтобы не осталось кому мстить. Наконец его мать Олимпиада в отсутствие царя принудила к самоубийству последнюю из жён Филиппа, Клеопатру, а её новорождённую дочь приказала удавить; он спокойно отнёсся к этому. В результате у Александра не осталось потенциальных врагов внутри Македонии. Знать и народ новый царь привлёк на свою сторону отменой налогов, войско — последним розданным царским добром, не обращая внимания на пустую казну и пятьсот талантов отцовского долга. Аргеады, потомки Геракла, всегда без колебаний устраняли своих родственников, и сам Александр не был исключением. Положение его было недостаточно прочным, «вся Македония таила в себе опасность, тяготея к Аминте и сыновьям Аэропа», поэтому новый царь немедленно провёл серию казней и политических убийств. Чтобы удержаться на троне македонян, всегда требовалась щедрость и одновременная жестокость. Его отец Филипп, убивший своих троих братьев и отнявший трон у собственного племянника, не даст соврать в этом. В этот раз он не был царём, а его венценосный брат не видел в нём угрозу. В этот раз Александр не хотел обагрять клинки в крови родственников. Не было причины, и хорошо. Пускай кровавая традиция Аргеадов останется в старом мире. Александр устал от вечной борьбы и свары… — Что-то у тебя взгляд стал грустным, братец, — выведя из раздумий царя, проговорил присевший с противоположной стороны Роберт. Две чаши стали как влитые на столе из красного дерева. В них покоилась, под стать столу, такая же красная жидкость. — Впрочем, чего это я? У тебя он всегда такой, — с усмешкой уже добавил его здешний брат. Александр вновь промолчал, давая брату право вести разговор. Внимательно смотревший на него Роберт подвинул одну из двух чаш к нему. — Пей, — со сталью в голосе сказал он, будто не примет отказа. Лицо Александра оставалось беспристрастным, однако внутри ему подобное не понравилось. Он не любил, когда им помыкали, и ещё больше ненавидел исполнять чьи-то приказы. Когда-то повелевавший вряд ли сумеет достойно подчиняться. Неспешно вытянув руку к чаше, бывший царь, на досаду старшего брата, вальяжным жестом подвинул её тыльной стороной ладони, возвратив тем самым на середину стола. — Нет, — достаточно выразительно дал он ответ. — У меня ещё сегодня много дел. Губы короля тронулись в усмешке. — Ты ведь вроде пил со мной в тот день, когда приплыл с Драконьего Камня? Что изменилось? — У меня тогда не было столько работы, — покачал головой Александр. — И я пытался, по совету Джона, сделать первый шаг в примирении после нашей ссоры. — Ах, так, значит, это был Джон… — протянул старший Баратеон. — А я-то уж подумал, что тебя подменили… — задумчиво изрёк Роберт после оценки ответа, прежде чем самому пригубить из чаши. Александр про себя усмехнулся, ведь Роберт был недалёк от правды. Если говорить более откровенно, он был всецело прав. В первый же день после возвращения бывший царь слишком много дал вольности в обращении с братом, правда, тот же Роберт вряд ли помнил суть их беседы, так как был уже в стельку пьян, однако оказалось, что всё-таки что-то он да и помнил. С Джоном Арреном и Робертом ему всё же надо было быть осторожным. — Ты же меня вызывал не в роли собутыльника? И не чтобы я смотрел, как ты пьёшь, верно? Роберт громко выдохнул. С его рта пошёл такой букет годичного употребления вина, что бывший царь на удовлетворение брату невольно не сдержался и скривился. — Ага, — кивнул мгновенно посерьёзневший король. — Так и есть, и вот что я у тебя спрошу: что это за хрень с письмами, а, Станнис? — без тени прежней улыбки спросил Роберт. Александр, скрестив руки на груди, упёрся спиной в спинку стула. Настоящий разговор начался, как и началась игра самого царя в Станниса. — В смысле? — сделал он вид, будто не понял, о чём речь. — Что в смысле? — повторил за ним Роберт. — Тебе Джон написал письмо приезжать в столицу и быть готовым ехать на свадьбу? Написал. Ты приехал? Приехал. Почему мы ещё не выехали? Почему я узнаю от Джона о каких-то твоих дурацких переговорах с Флорентами? Ты у нас большим переговорщиком заделался? «Значит, он всё уже знает…» — промелькнуло в мыслях отныне Баратеона. — Что тебе не нравится? Роберт нахмурился. — Что мне не нравится? — ворчливо произнёс он. — Мне не нравится, что там и без тебя было уже всё улажено, и я уже три недели только и слышу от Джона, что ты занят перепиской и своими сраными кораблями. Ты даже его привлёк писать Флоренту! Повышенный тон старшего брата мало пронял царя, и на его губах так же явилась кривая усмешка. — Ты же сам говорил, что Селиса не лучший вариант? Разве не так? Вот я и озаботился этой проблемой. — Я такое говорил? — был немного сбит с толку ответом Роберт. Брови его сошлись, и он опустил голову в раздумьях. — Хах, так ты всё-таки прислушался ко мне и захотел девицу получше?! — захохотав, неожиданно выкрикнул он. — Молодец, конечно, наконец-то начал думать хоть немного головой, но всё же мы бы могли всё это решить уже на месте. Александр глубоко вздохнул. — Дело также не совсем во Флорентах, а ещё в размере приданого, которое я хочу. Рот венценосного Оленя тут же напрягся. — Приданое, золото, побрякушки — это всё чушь, то, что важно, так это поскорее тебя женить. А ещё я хочу от тебя племянников, — отпив вина, озвучил, чего хотел на самом деле, Роберт. Вот тут впору было уже Александру удивиться. — Племянники? Это твоя новая хотелка? Говорят, много драконов — это плохо… Король отмахнулся. — Это ушло в прошлое, драконы мертвы, а мы не они. — Но… — Тебе баба нужна, а не корабли, ты ещё сисек не трогал. Вот когда потрогаешь, возможно, и сразу подобреешь, — выдал Роберт, снова громко засмеявшись. — Так, когда выезжаем к Флорентам? Джон что-то говорил о твоём намерении провести свадьбу у нас дома… — припомнил он и сам себе кивнул. — Это хорошо, дельная идея, свадьба у Флорентов — это как-то не то, а вот у нас в Пределе… давно там не был. Да и пора проведать мелкого засранца Ренли, — впал в размышления вслух король. Александр, закатив глаза, решил унять думы брата с самим собой. — Я ещё не получил удовлетворяющего мой запрос письма. Вот когда получу, тогда… — Блядь! — неожиданно взорвавшись, ругнулся король. — Да забудь ты об этом! Желваки царя заиграли не хуже, чем у прежнего владельца. Александру, откровенно говоря, не слишком нравилось говорить с братом. В отличие от Аррена, он совершенно был лишён дипломатической тонкости. Он понимал, что сам порой был вспыльчив и эмоционален, но Роберт здесь выделялся даже больше него самого. — У меня много работы, — рассоединив руки и пожав плечами, ответил Александр. На его венценосного брата подобный довод мало подействовал. — Небольшая проблема — просто найди кого-нибудь, чтобы он подтирал за тебя задницу, как сделал я. — Некоторые вещи лучше делаются под надзором или самостоятельно, — привёл довод бывший царь. — Мне казалось, ты должен знать подобное? — Станнис… — поморщился король. — Ты такой зануда. Я думал, ты после удара по башке хоть немного исправился? Хотя… — протянул старший Олень. — Всё же ты какой-то странный после возвращения… с тобой даже говорить стало немного проще. Ты хотя бы отвечать начал. Скажи мне вот что, — тут голос короля понизился, а его взгляд впился в глаза царя. Он несвойственно для себя тихо спросил. — Ты точно Станнис? Алетейя! Александр был уверен, так выкрикнул бы его учитель Аристотель. Он уже давно ожидал от кого-то подобного прямого вопроса. Без всей мишуры, шелухи и лузг такой вопрос мог задать ему только новоявленный старший брат Роберт. Бывший царь не был удивлён, так как понимал, что рано или поздно он спросил бы об этом, уж как Александр ни старался бы быть Станнисом, он не мог полностью скопировать его. Лицо бывшего царя не осталось в спокойствии и не должно было оставаться. Намеренно нахмурив брови, он сейчас принялся непонимающе и озадаченно молча сверлить взглядом старшего Баратеона. Это не продлилось долго, через минуту молчания Александр плавно заговорил: — Помнишь, как однажды ты подглядывал за служанками, а наша мать об этом узнала? Она задала тебе такой порки, что ты не выдержал и разревелся, — проговорил бывший царь и тяжело вздохнул. — Ты думаешь, я Безликий или что? Роберт, тебе надо меньше пить. Он сделал свой ход, подобное мог знать только настоящий Станнис. Благо отныне Александр и был настоящим Станнисом. Даже Безликие не могли знать подобного… После прозвучавших слов все складки на лице его брата разгладились, и старший Олень, скривившись, ответил: — И ты тогда давил довольную лыбу, будто самолично меня одолел, — хмыкнул и расслабился удовлетворённо покивавший Роберт. — Если кто-нибудь узнает об этом… — немного наклонившись вперёд, пригрозил ему брат. — Не волнуйся, об этом никто не узнает… кроме твоего сына от своего дяди, — уверил его средний Баратеон. — В тот же миг ты и пожалеешь об этом. Всё же, как я погляжу, ты по-настоящему просто хорошенько долбанулся с лошади своей чугунной башкой. Интересно, большая ли там яма осталась? — никак не смог его не поддеть в конце Роберт. Александр оставил колкость брата без комментариев, хотя на самом деле ему это и не нравилось. Старший Олень очень любил подшучивать над младшим. — Так ты выпьешь со мной? — вернулся к самому началу король, снова кивнув на всё ещё полную до краёв чашу, изначально предназначенную для Станниса. — Хватит кривляться, я, конечно, хреново помню вечер после твоего возвращения, но я точно помню, что вино ты у меня тогда пил. — Нет, Роберт, я уже говорил тебе, пить я не буду. Александр оставался непреклонен, как прежний Станнис. Ни на одну ладонь он не отступался от прежнего, данного ранее ответа. Ему попросту нельзя было пить, потому как быть тогда большой беде, возможно, даже на всё царство… — Пей, — с нажимом повторил его брат. — Нет. — Может, мне просто отдать тебе приказ? — недовольно спросил король. Желваки среднего Баратеона вновь заиграли. — Если ты его отдашь, тогда я просто развернусь и уйду под твою ругань, и, к твоему несчастью, ты не сможешь меня заставить вернуться. Может, там ты и король, но когда мы наедине… — понижая голос, теперь уже завоеватель, натянув интригу и выждав несколько секунд, произнёс. — Для меня ты не король. — Вот это заявление! — ухмыляясь, присвистнул старший Баратеон. — Опасные слова, однако, говоришь. Я вот как посмотрю, ты, братец, не только перестал отмалчиваться после падения головой вниз, но и вырастил яйца? Раньше я как-то практически их у тебя и не наблюдал, — в очередной раз не упустив возможность поглумиться, произнёс король. Кулаки покорителя ойкумены от гнева сжались под столом. Многие считали, что Роберт был страшен в гневе, но Александр знал — они попросту не видели ещё его в исступлении. Порой от этого горели города и обращались в прах целые народы. — Посмотри на себя и глянь на меня, — перешёл от спокойной безучастности к серьёзности бывший царь. — Ты отлично знаешь ответ на свой вопрос. В отличие от всех их, за теми дверями, — глаза бывшего царя демонстративно скользнули к входу в опочивальню. — Я не буду угождать тебе и лизать задницу. — А стоило бы… — многозначительно протянул венценосный Олень и кичливо ухмыльнулся. — С нашего детства многое изменилось, отныне — я король! — стукнув себя в грудь, пророкотал на все покои Защитник Державы. Бывший царь на данное заявление лишь хмыкнул. — Короли правят, Роберт, — заметил средний Баратеон. Брови того самого Защитника Государства сошлись на переносице. — На что ты здесь намекаешь? Разве я не правлю? — Тебе сказать правду? Или таков ответ, каков ты привык слышать в последние два года? Глотнув вина уже с почти пустой чаши, король сердито прищурился. Весь его вид так и говорил, что ему не нравился отказ младшего брата и его неожиданное выступление. — Скажи же, я ведь вижу, ты сегодня очень разговорчив. Когда такое ещё будет? Александр отчётливо осознавал, что их разговор неожиданно свернул куда-то не туда. Они начали говорить о свадьбе и дне выезда, а теперь перешли на правление и долг. Это случилось, потому что Роберт был выпившим или Александр чрезмерно горделив? — Ты просто занимаешь трон, — достаточно резко ответил бывший царь брату. — Не более того. Приди, посмотри, что я делаю каждый день на верфи, сходи в свой Малый совет, проследи за его членами. Поинтересуйся, что там с канализацией в городе. — Я король, нахрена мне таким вообще заниматься? — посмеялся над словами младшего Роберт. — У меня есть кому этим заняться. — Слова короля, — серьёзно проговорил Александр, а затем, выдерживая паузу и наклонив голову, криво усмехнулся. — Шучу, Роберт, нет, это не так. Помнишь, как когда-то в детстве отец взял нас в Королевскую гавань? — Ну? — Я помню, как мы, будучи детьми, были просто в восторге от величия «короля» на Железном троне и драконьих черепов, украшавших тогда тронный зал. Забавно, что спустя годы наш отец раскрыл нам правду, сказав, что в тот день на троне восседал не Эйрис, а его Десница и твой нынешний тесть — Тайвин Ланнистер. Мы ошиблись, не смогли распознать в нём не короля. Понимаешь или нет? Роберт стукнул пустой чашей по столу. — Ничего я не понимаю, но знаешь, как я сейчас хочу тебе вмазать? — Я и не рассчитывал на другой ответ… — с разочарованием прошептал бывший царь. Почему-то он знал, что Роберт не поймёт. Глаза Роберта с яростью заблестели. Он не любил намёки и недомолвки. Ему надо было только разжевать и положить в рот. Станнис всегда стоял в тени старшего брата, завидуя ему. Что бы он ни делал, Роберт сделал это быстрее и лучше, эти чувства оставались с ним до последних минут жизни. Он хотел быть таким же. Однако, в отличие от него, Александр знал, кто он… Его с самого детства учили быть лучшим: везде, всюду, во всём, при любых условиях. Эта вечная тяга к первенству с непомерным честолюбием в своё время загнала его на тропу Диониса. Бывший завоеватель хорошо знал, что прежний Станнис так же хотел быть подобным человеком. Быть, как Роберт или Александр… в реальности в этом не было ничего хорошего. Если все деяния и заслуги Александра померкли во тьме, то что тогда говорить о заслугах Роберта? Александр решил отдать дань памяти прежнему Станнису и окончательно озвучить его мысли вслух, пускай и от этого могли быть последствия. Верный человек, подобный ему, заслуживал этого. Пока Александр думал, король говорил. — И всё же, я король, и я сам себя им сделал. Вот этими обеими руками, — довольно потрясал Роберт кулаками. — Руками, которыми я, удерживая молот, собственноручно проломил грудь наследнику предыдущей династии. Подвергая сказанные Робертом слова сомнению, Александр отрицательно качнул головой. — Не благодаря этому ты король, не благодаря этому… — с бесящей брата ухмылкой произнёс он. — Думаешь, Долина, Север и Речные земли тебя спасли бы от мощи Простора? Старый Лев был не на твоей стороне, он выжидал, и когда узнал о поражении на Трезубце, только тогда он стал твоим союзником. Подумай хорошо, благодаря кому же ты король? — Замолчи, — легко пристукнул его брат по столу. Александр не остановился — лишь ещё больше распалился и продолжил. — Роберт, где бы ты сейчас был, сдай я, допустим, Штормовой Предел сразу и прошествуй с Тиреллом и восьмидесятитысячным войском Простора к Трезубцу? Мне предлагали Штормовые земли, ты знал об этом? Для Таргариенов мятежником был ты, но не я, и почестей ты удостоил Старка, но не меня. Ты встретил его с распростёртыми руками, но не меня, хотя в осаде, после твоего позорного бегства из-под Эшфорда, сидел именно я. — Эшфорд? — вырвалось у короля, а лицо помрачнело. — Славное поражение, не правда ли? Интересно, будь Тарли на Трезубце, был бы тогда вообще Демон Трезубца? А как же ты после распалялся, встречая и чествуя Старка… — усмехнувшись, проговорил бывший царь. — Лишь за то, что он по указке Джона просто подвёл войска к уже давно склонившимся к сдаче Тиреллам, но которые попросту решили ещё немного пограбить наши земли перед ожиданием посланца Джона. Вот видишь, как всё бывает? Убери или добавь одного человека на доске, меня, Джона или Тарли, и ты уже не король. Истинная находка — верный человек в нужном месте, ты так не считаешь? — Да что ты вообще можешь знать?! — взревел, подобно льву, венценосный Олень. — Сидел он в осаде, нихера не делал и теперь будет ещё меня поучать. Закрой рот, сука, и не приплетай сюда Эддарда! — Обидели твоего северянина? Смотрите, как разорался, — не смог сдержать смешок Александр. — Орёшь не хуже сварливой женщины. — Замолчи, я приказываю тебе замолчать! — королевский кулак с грохотом обрушился на стол. От удара вино в полном кубке заплескалось, немного пролившись на стол. Александру было печально слышать слова Роберта, он напоминал ему его же самого, такого же самоуверенного, глупого и тщеславного дурака. Клит так же говорил Александру правду, и Александр убил его за это. Убить человека, сестра которого тебя вскормила, который держал тебя ребёнком на руках и который спас тебе жизнь… Александру не было оправдания и никогда и не будет. Он видел, что Роберт сейчас едва сдерживался, чтобы не накинуться на него. В этом он был лучше Александра. Он хотя бы сдерживался. Лицо его брата побагровело и налилось кровью. Глаза короля выпучились, багрянец выполз на шею из-под белоснежной рубахи. В гневе он ткнул пальцем в Александра. — Ты ещё, блядь, за эти три года этого не забыл?! Какая дутая обиженка, ты всегда был таким, с самого нашего детства, мне аж противно! Что, хотел Штормовой Предел себе, что ли?! Земля, земля, приданое, золото, как же вы мне все надоели! Ответь мне хоть что-нибудь?! Будешь молчать, как всегда, да? Бывший царь, встретившись взглядом с Робертом, сказал то, чего на самом деле хотел настоящий Станнис. — Я… я хотел, чтобы ты похлопал меня по плечу и сказал мне: спасибо, брат… не более того… Роберту было плевать. — Спасибо? — переспросил он и нервно рассмеялся. — Ты бы довольствовался сраным спасибо? Так, может, мне забрать Драконий Камень обратно? Отдашь?! Тебе же только спасибо надо?! Александр, тяжело вздохнув, покивал. — Да, забирай, тогда я буду свободен от всего… После этих слов весь пыл Роберта как-то в мгновение пропал. Отведя взгляд, он опустил голову к полу. Наступила драгоценная тишина. Александр знал, именно два заветных слова благодарности хотел услышать настоящий Станнис от Роберта. В отличие от него, бывший царь сумел озвучить их. Роберт никогда не благодарил своего младшего брата, даже когда даровал ему Драконий Камень с перстнем, то сделал это не лично, а через Джона. Александр видел, как на секунду губы Роберта дрогнули и приоткрылись, но они тут же и закрылись. Он хотел что-то сказать, но передумал… Бывает, слова могут ранить, а бывает, что, не произнесённые в нужную минуту, они могут ранить ещё больше. Александру было всё равно, скажет ли Роберт их, они были важны для того Станниса, прежнего, но в то же самое время они были важны и для самого Роберта. Ему нужно было научиться, как и Александру, хоть немного ценить верных людей рядом с собой. У вроде бы успокоившегося и сидевшего молча короля снова затряслись руки и напряглись вены на лбу. Всё-таки его гнев никуда не ушёл… — Убирайся отсюда, убирайся! Вон!!! — неожиданно взревел он, задыхаясь от ярости. Стол хорошенько подкинуло вверх на добрую ладонь, стоявшие на нём две чаши так же подлетели и упали на пол. Красная жидкость разлилась по полу, плавно обтекая и смешиваясь с осколками. Александр со спокойным выражением лица остался на месте, и это ещё больше разозлило его брата. Подскочивший из-за стола король отлетел от него и пуще прежнего заорал. — Выметайся, неблагодарное животное, иначе я собственноручно разделаюсь с тобой! Ты такой же, как Серсея, только настроение мне можешь портить! Будет он мне здесь ещё моего друга порочить, бесполезная, всегда скулящая сука! Он их не сказал, он не сказал их… Поднявшись со стула, Александр высоким и чистым голосом, не присущим прежнему Станнису, продекламировал строфы Еврипида из «Андромахи»: «Как ложен суд толпы! Когда трофей У мужей победный ставит войско Между врагов лежащих, то не те Прославлены, которые трудились, А вождь один себе хвалу берёт. И пусть он потрясал и делал то, что все, Но на устах будет лишь его имя…» Эти же строфы в своё время декламировал Александру Клит на последнем их совместном пиру. Тогда царь не понял их, а они ведь так точно обличали суть царей. — Упивайся славой, Роберт, — театрально наклонившись, громко произнёс Александр. Разогнувшись, он затем с широкой улыбкой добавил: — Ты победитель, пусть боги хранят тебя от всех неудач и направляют твои руки… брат мой. Когда ты совершишь достойное деяние, я с радостью первым подниму кубок в твою честь, знай об этом. Обескураженный Роберт открыл и закрыл рот. Он мог надеяться на встречный гнев среднего Баратеона, но Александр решил ответить ему в другой манере. Бывший царь решил проявить свою сердечность на ярость. Слова его пожелания были искренними, он не желал ему зла. Возможно, если дадут боги, Роберт хоть немного задумается. Ведь они так были похожи… Развернувшись спиной к брату, завоеватель пошёл на выход. Двустворчатые двери с невиданной скоростью отворились перед ним. Свет, падающий из витражей в коридоре, буквально залил блеском Александру глаза. Было ярко и тепло. Он всё же не успел выйти из королевских покоев — до его ушей снова донёсся голос Роберта. — Завтра утром выезжаем к Флорентам, и мне плевать на твои шашни с письмами, — будто выплёвывая каждое слово, произнёс он. — Ты женишься, и на этом этот грёбаный вопрос будет решён. А теперь — вон! Александр, застыв одной ногой в проёме, мимолётно обернулся и посмотрел на брата. Он уже успел пожалеть, что начал этот злополучный разговор. Как к этому всему дошло за каких-то жалких несколько минут? Он повёл себя как настоящее дитя и дурак. Ведь он уже давно понял на собственном примере скорбную истину… Базилевсы не любят правды. Все и всегда…