Бессонница

      Огонь давно угас, а угли остыли — рассыпались искрами в линялой синеве, прожигая насквозь низкие рыхлые облака. Лес шумел на одной ноте. Тихий, на грани слышимости, шёпот ветвей и ветра смешивался с шелестом бегущей по венам крови, в которой всё ещё билась, не находя выхода, магия. Наверное, было уже поздно. Наверное, было холодно. Наверное, она зашла так далеко, что теперь её не найдут, даже если сильно постараются, — Гермиона не знала этого и не хотела знать. Она шла, не разбирая дороги, и мечтала об одном: прийти в их лагерь, где Гарри ждал её с очередным нежданным открытием. Прийти к их музыке — к тому крохотному островку надежды и спокойствия. К прежнему миру, который они сохранили друг для друга в сомкнутых ладонях. А теперь ничего этого не было. Джинни — жена Гарри, Рон — его лучший, самый близкий друг, а Молли… Молли щедро поделилась тем, что у неё было в избытке. Она заменила ему мать. Такое не сбросишь со счетов. Гарри знал, тут было не о чем рассуждать. Он просто не мог не знать. Все они знали и молчали. Пожалуй, ей не стоило так уж преувеличивать вину Малфоя. Он, в общем-то, не обязан был ей ни о чем говорить или предпринимать какие-то меры для её защиты. А она сорвала на нём злость на Уизли и Поттеров — на всех своих близких, которые вдруг стали хуже врагов. Или… Ей хотелось верить, что Малфой пострадал не слишком сильно. Что она не причинила непоправимого вреда хотя бы ему.       Голос, холодный и тихий, тот, что командовал Гермионой, пока она наводила порядок в квартире, пока выбирала самые неудобные пути в вечерней темноте, мягко, без лишних эмоций убеждал в том, что она поступила правильно. Да, она провалилась. Да, не справилась. Разве она идеальна? Разве она могла предвидеть? Кэтрин будет лучше с отцом и бабушкой. Просто надо было давно уже принять верное решение. Разжать руки и лететь, переворачиваясь в воздухе — в никуда. Просто убраться куда подальше, чтобы наконец избавить себя от проблем, а остальных — от своего присутствия. Больнее всего было не из-за Кэтрин, не из-за Гарри и даже не из-за родителей. Ей не хотелось, чтобы её общение с Люциусом оборвалось вот так. От столкновения с этим малоприятным фактом неизменная честность Гермионы норовила свернуться змеиным клубком и провалиться пропадом. На что она вообще рассчитывала? Ведь сама же раз двести сказала Малфою, что у него совершенно точно есть какая-то утилитарная цель, а может, и не одна. И все же… Ей хотелось, чтобы кто-то остался с ней рядом просто так. Просто потому, что иначе было нельзя. Невозможно. Если Рон не стал таким человеком, если его вроде бы семейственная и преданная натура не заставила его быть с ней в горе и радости, от начала и до конца, то… Нет, она ни за что бы не потребовала этого от Малфоя всерьёз — для этого он должен был как минимум воспылать к ней романтическими чувствами, — но ему удалось заставить её потерять бдительность, и удар лицом в реальность вышел слишком обескураживающим. «Ничего, — прошептала Гермиона одними губами, запрокидывая голову и находя на потемневшем небе первые звезды. — Ничего. Мне же самой будет проще, когда я просто исчезну».       Поначалу ей было тепло от быстрой ходьбы. Она летела вперёд, машинально перешагивая лужи, перепрыгивая корни, поднимаясь и опускаясь вместе с линиями и очертаниями земли, но по мере того, как лес наполнялся ночной прохладой и тоскливой грибной сыростью, Гермиона начала чувствовать холод. Немного позже пришла усталость — приятная, легкая, едва заметная дрожь в истосковавшихся по свободному движению мышцах. Гермиона остановилась, опираясь о тёмный скрюченный ствол какого-то дерева, и позволила себе отдышаться. Она могла перенестись назад, к людям, но это казалось ей сейчас совершенно невыполнимым. Между ними и ею был не просто старый лес, ревниво хранящий свои тайны — их разделяла бездонная пропасть. Гермиона вгляделась в исподволь всплывавшие воспоминания и отпустила их без сожаления — каждое из них. Она думала, их самым страшным врагом был Волдеморт, но на самом деле им стоило бояться самой жизни. Времени. Всего того, что сделало их теми, кем они становились незаметно, изо дня в день. Может, ей стоило отказаться, когда Рон предложил ей «все-таки попробовать по-нормальному, как парень и девушка». Может, она должна была сказать «нет» на его предложение руки и сердца или сбежать с их до обидного поспешной свадьбы. Все этого ждут, так чего тянуть? Она, наверное, хотела другое платье. Просто… Просто Рону, Джинни и Молли сразу понравился первый же предложенный вариант, а Гермиона не видела причины для спора. А может, квартира была не та? Или… Или ей просто не стоило рожать так быстро. Она не могла понять, где именно в её такие чёткие расчёты вкралась ошибка, а если бы поняла, нашла бы маховик времени — плевать, что они были уничтожены, всегда есть ещё в чьих-нибудь закромах, сделала бы новый, изобрела бы другой способ, — она сделала бы всё, чтобы не оказаться здесь, в одиночестве и отчаянии. Но небо продолжало темнеть, звезды — сыпаться, и сердце ее колотилось тяжело и гулко, требуя отдыха.       Гермиона встала на колени, нагребла у подножья ствола небольшую кучу листьев и села, натянув рукава отсыревшей кофты на кисти рук. Палочка лежала рядом молчаливым укором. Разожги огонь, наколдуй согревающее, да хотя бы простейший Люмос, чтобы стало хоть немного светлей — но для этого нужно было снова двигаться и прилагать усилия, а Гермиона больше не могла. Поэтому она просто прислонилась к спящему в лесной темноте дереву и закрыла глаза.       Из забытья её вырвала тревога. Острая, режущая, с холодным привкусом стылой крови. Гермиона широко распахнула глаза — перед ней был непроглядный мрак. Она затаила дыхание, прислушиваясь, протянула руку и нащупала палочку. Егеря? Снова? За ней охотятся. Её ищут — это чувствовалось в костях и мышцах, выворачивало суставы лихорадочной жаждой действия. Какого Мордреда, Волдеморт давно мёртв, так откуда здесь…       Гермиона напряженно уставилась вперёд: между деревьями, то исчезая, то вспыхивая снова, неспешно двигался огонёк. Он приближался, и с каждым метром Гермиону всё сильнее мутило от душного, пропитанного тленом чада тёмной магии. Это чувство невозможно было с чем-то перепутать, она помнила его слишком хорошо. Им полон был Хогвартс в тот памятный день, им полон был… Мэнор.       Она поднялась на закоченевших ногах, наскоро размяла руки, которых толком не чувствовала. Затолкала палочку в футляр и побрела навстречу. Малфой свихнулся, видимо, или твёрдо решил её прикончить и сесть в тюрьму с чувством выполненного долга. Она пыталась обмануть себя предположением, что её нашёл Драко, но ей не удалось. Она слишком хорошо знала, кто рядом с ней.       Он остановился в нескольких шагах от неё. Люмос осветил бескровно-бледное лицо с сетью шрамов на левой стороне — от глаза до подбородка. Его вид напомнил ей об инферналах. Поисковая магия на крови, так неосмотрительно оставленной ею на обломках рамки от колдо, требовала большого мастерства и столь же больших усилий. А ещё она была под строжайшим запретом, и это сулило им огромные неприятности. Гермионе казалось, Малфой едва стоит на ногах — так же, как она сама.       — Вы с ума сошли, — хрипло прошептала Гермиона. — Люциус, вы хоть понимаете, что натворили?       Он безмолвно усмехнулся, чуть изогнув углы рта. Было жутко видеть его таким и чувствовать исходящую от него тьму. Словно они оба вернулись в то прошлое, о котором она так тосковала.       — Почему вы молчите? — повысила голос Гермиона. Люциус откинул голову, отбрасывая мешавшие пряди — всклокоченные, будто со сна, и наконец заговорил.       — Боюсь, вы оставили мне слишком мало вариантов. Если быть точным, то только один.       — Мне и в голову не пришло, что вам вздумается применить магию крови, чтобы добраться до меня, — вскрикнула Гермиона. — Вы ума лишились? Вас опять запрут…       Огонёк угас. Чёрная — чернее ночного мрака — тень метнулась к ней. Жёсткие ледяные пальцы вцепились в плечи, больно встряхивая.       — Четыре часа — тебя не было четыре часа! Ты разнесла мою столовую, разгромила свою квартиру, бросила телефон в комнате. Что я, по-твоему, должен был делать? Прислать патронус? Уж прости, этого я сделать не могу. Отправить тебе сову? Домовика? Ты не член моей семьи, никто из них не нашёл бы тебя, не примени я что-нибудь из той области, которую вы так не любите. Ждать? Я уже и так заждался.       Гермиона рванулась из его рук. Боль и внезапная близость, хватка, от которой горели кости, вкус запрещённого заклинания, расходившийся железом у неё во рту — всё это рвало на части, выбрасывая их обоих — и её, и Люциуса — из привычных ролей туда… Туда, откуда не было выхода.       — Зачем я вам? Просто отпустите меня и уходите, решайте проблемы, которые создали себе этой выходкой!       — А чем, позвольте поинтересоваться, в это время планируете заняться вы? — прошипел Малфой в лучших традициях родного факультета. — Вздремнете под кустом? Сбежите на другой континент? Или дождетесь вызова в суд в каком-нибудь кабаке?       — Вам-то что за печаль? — всё больше распаляясь, прокричала Гермиона. — Всё и так зашло в тупик! Чего вы от меня хотите, Малфой? У меня больше нет сил! Я ничем вам не помогу, я вам не нужна, слышите? Не нужна!       Люциус разжал наконец руки.       — Вот как? Ты, видимо, осведомлена о моих планах лучше меня самого. Что же, кто я такой, чтобы спорить с самой Гермионой Грейнджер. Ты хочешь сбежать, значит? Хочешь, чтоб я оставил тебя в покое? Ну давай, вперёд. Я даже дам тебе фору, — выдал он откровенно издевательски. Гермиона наконец начала понимать, до какой степени Люциус на неё зол. Она хотела было начать извиняться, но тут Малфой склонился к ней и выдохнул:       — Будет чертовски приятно вспомнить прошлое…       Это стало последней каплей — ещё одной. Она ударила Люциуса. Ладонью, наотмашь. И била до тех пор, пока он не перехватил её руки. Тогда Гермиона выдернула их рывком, крутанулась на месте и бросилась бежать. Тьма вокруг неё снова расцветилась чем-то явно запрещённым. Куда бы Гермиона ни сворачивала, как бы ни старалась менять направление, Малфой раз за разом оказывался с ней рядом. Снова, снова и снова. До тех пор, пока она не потеряла равновесие, наткнувшись на него, и не полетела наземь. Он сейчас же придавил её к земле, опустив руку ей на грудь. Прикосновение ошеломило. Ей показалось, что у неё треснули рёбра, а сердце подскочило куда-то в глотку. Она запрокинула голову, невидящими глазами ища небо, ветви, звезды — хоть что-нибудь, чтобы вернуться к реальности, но ничего не было. Её ладони бились о скользкую ткань мантии, задевали кожу — холодную, как вода в зимней реке. Она рвалась на свободу с отчаянием умирающей — или сумасшедшей, но он всякий раз оказывался сильнее.       — Мне не нужна твоя гребаная жалость, — задыхаясь, прокричала она. — Убирайся к Мордреду!       — Значит, то, что мне ничуть тебя не жаль, очень кстати, — раздалось в опасной близости от её лица. — Честное слово, ты меня разочаровала. Как ты умудрилась выжить в этой войне, если так быстро сдаешься? Может, Беллатрикс тебя пожалела? Или Сивый? Или сам…       Она оттолкнула его изо всех сил, встала на колени, ударила ещё раз и ещё, а потом свалилась сверху по инерции. Люциус сейчас же сориентировался: его руки обвились вокруг её талии.       — Сколько ещё ты собираешься демонстрировать мне своё идиотское упрямство?       — Упрямство? Вот, значит, что ты обо мне думаешь? Ты сегодня просто задался целью меня злить! Мало тебе того, что уже случилось? — кричала Гермиона, старательно сбрасывая с себя руки Малфоя. — Недостаточно этих шрамов? А если бы этим не обошлось? Если бы я тебе повредила по-настоящему? Или твой избалованный сынок не будет в претензии, если я тебя…       Её пальцы запутались в ледяном шёлке его волос. Она замерла, ощутив на коже их почти сверхъестественную гладкость. Её рука, сжимавшая расстёгнутый ворот мантии Люциуса, дёрнулась, перебираясь выше — на шею, туда, где колотился, срываясь с ритма, пульс. Собственное дыхание оглушало. Гермиона слегка сжала пальцы, провела кончиками вверх-вниз — медленно, замирая вместе с Малфоем. Она так давно не касалась никого, кроме себя самой, что ощущение его тела, живого, дышащего, настоящего — такого близкого и послушного — сводило её с ума. Это было неправильно, преступно и абсолютно необходимо: чувствовать его, не думая о том, что ждёт их дальше.       Гермиона склонилась, позволяя Малфою коснуться себя, прижала ладонь к его раненой щеке, чувствуя тонкие извилистые линии. Она знала, что скоро они потеряют выпуклость, станут всего лишь белыми росчерками на коже, чтобы ещё через некоторое время растаять без следа, и всё же его боль была теперь её болью. Она закусила губу, когда он накрыл ладонью её руку. Несколько секунд они провели в мнимом и мучительном для обоих равновесии, а потом Малфой дёрнул её на себя и прижался ртом к её рту.       Гермиона сдавленно застонала, прижимаясь к Люциусу всем телом. Поцелуи душили её, рваные, отдающие на вкус кровью, чадом зелий и дождливым холодом. Он не щадил ни её, ни себя, смешивая их дыхания, сминая сердцебиения. Отправляя на самое дно, где в грязной воде и липком иле прятались самые страшные тайны. Очень скоро у них появится ещё одна — одна на двоих. Общая.       Гермиона сжимала зубы, стискивая до боли. Не заботясь о том, что оставляет новые и новые следы, тем более что самого Малфоя это, кажется, вовсе не волновало. Он держал её в объятьях, ловя отзвуки её дыхания. Адское пламя колотилось в её венах, выжигая холод вместе со здравым смыслом. И всё же…       — Если не жалость, значит, отсутствие других вариантов, — выдохнула она, когда он оторвался от неё, чтобы стянуть её кофту.       — Ты знаешь, что, кроме Силенцио, есть как минимум пять заклинаний с похожим действием? И ни одно тебе не понравится, — прошептал Малфой. Дыхание его было раскаленно горячим, словно он горел в лихорадке. Может, так оно и было — Гермиона попыталась припомнить то, что читала о магии крови, но не смогла сосредоточиться. Некстати вспомнилось, что с Роном она иной раз успевала припомнить пару глав учебника по древним рунам. Сейчас же Гермиона держалась изо всех сил, чтобы не дать волю охватившему её желанию. Не потому, что в прошлом они были смертельными врагами. Не потому, что ей полагалось оплакивать свою разрушенную жизнь. И уж точно не потому, что она всё ещё была женой Рональда Уизли. Просто она не пережила бы, если б Малфой сделал это с какой-нибудь очередной далеко идущей целью. А в наличие иных причин было слишком сложно поверить.       — В чем твоя проблема, Люциус? У тебя есть деньги. Ты в разводе. Кого-то смутит репутация, но многие окажутся не такими разборчивыми. Одна твоя внешность — только её было бы вполне достаточно. Особенно если тебе захотелось отказаться от остатков священных принципов…       В ответ он сжал её бедро так, что Гермионе показалось, что она чувствует, как лопаются капилляры в разгоряченной коже.       — Ты вроде бы не Волдеморт и не мой папаша, чтобы ставить мне в вину подобное. Или у тебя претензии к моей внешности? Что тебя не устраивает? Это кровь вейл, я не могу ничего с этим сделать, даже если захочу. А я не хочу. Тебе же нравится.       Гермиона осуждающе помотала головой, крепче обнимая Люциуса. Её губы, изучавшие его обнаженное плечо, наткнулись на шрам, ползущий извитой линией через ключицу. Она находила новые и новые — на предплечьях, на лопатках, на рёбрах.       Это незримое, но слишком ощутимое свидетельство их общего прошлого выворачивало наизнанку, оседая слезами в горле. Сколько из этих следов на память оставили её друзья? Или, может, она сама? Люциус, будто прочтя мысли Гермионы, перехватил её руку, сжал в ладони, поднёс к губам и поцеловал каждый палец так нежно, будто они возлежали на брачном ложе в самую первую ночь, а не пытались перегрызть друг другу глотки Мордред его знает где в дебрях Королевского леса Дин.       — Послушай, ты должна знать. Я тебя не заставляю. Мы можем прекратить. Хоть сейчас, хоть позже. Я никогда никого не насиловал. Пытки — да, убийства — да, в бою. В основном. Обо всём остальном ты и так знаешь. Но не это, нет. Я никогда не мог. И не смог бы.       — Я знаю, — прошептала Гермиона. — Я тебя не боюсь. Мы не в Визенгамоте. Но и ты должен знать… Многое.       Люциус помолчал, а потом огорошил её вопросом:       — Ты хочешь к нему вернуться?       Гермиона непонимающе захлопала глазами. Малфой не продолжал — ждал ответа.       — О чем ты, Люциус? К кому вернуться?       — К Уизли, к кому же еще, — сказал он тихо и зло, отрываясь от неё и приподнимаясь на локте.       — Ты правда хочешь поговорить об этом сейчас? — изумилась Гермиона. Холод остудил кипящую от жара кожу, и дышать стало немного легче. Гермиона дрожала от жажды всем телом — от макушки до кончиков пальцев, но напряжение Люциуса передавалось ей, превращая желание в замешательство.       — Да, хочу, — отрезал он. — Именно сейчас, потому что позже будет поздно. Ты можешь пойти на примирение, и, кто знает, вдруг всё ещё станет так, как тебе хочется. Ты тоже хватаешься за меня от безысходности. Но так будет не всегда. Я не всегда буду тебе нужен. Я не уверен, что ты и сейчас во мне нуждаешься, я ведь сам навязал тебе свою помощь. Не Уизли, так кто другой. Крам?       Она застонала, а потом разразилась потоком маггловских ругательств.       — Давай тогда обсудим и ваши отношения с Нарциссой. Не хочешь? Ну разумеется. Кстати, ты же знаешь, что мы скрывались в этом лесу от тебя и твоих дружков, да?       — Да, знаю, — подтвердил Люциус, довольно успешно пряча горечь под насмешкой. — Я пока не жалуюсь на память, несмотря на нашу с тобой разницу в возрасте.       — Тогда ты не можешь не понимать, что я только что окончательно наплевала на всё то, что считала правильным. На собственное прошлое, — продолжала Гермиона, повышая голос. — И знаешь, что, Малфой? Земля не разверзлась, небеса не рухнули. А мне хорошо. Здесь, сейчас, с тобой. Я жалею только о том, что не заткнула тебе рот, когда ты вздумал выяснить отношения в такой, черт возьми, момент! И кстати, о разнице в возрасте. Я тебе не Нарцисса и не ей подобные, эти ваши леди твоего круга. Я даже с обычными женщинами соперничать не смогу. Я толстая, у меня отвисла грудь, на животе растяжки, а ещё… — она прервалась, набирая в грудь побольше воздуха, и он вставил подозрительно покорно:       — Что ещё?       — А ещё целлюлит! Знаешь, что это такое? — закончила Гермиона, досадливо хлопнув ладонью по его скомканной мантии. Малфой, всё такой же невидимый для неё, подался вперёд, ласково касаясь её щеки.       — Я хотел спросить… Ты всё ещё её кормишь? Я не сделал тебе больно?       Гермиона выдохнула сквозь зубы.       — Нет, не кормлю. Я бы тебе сказала. Всё нормально. Ну, было.       Люциус грустно подытожил:       — Я всё испортил.       — На сегодня — да, абсолютно и безвозвратно, — подтвердила Гермиона, которая была занята розыском своей одежды. — Но это не самая глобальная из наших глобальных проблем. Почему здесь ещё нет авроров? Не то чтобы я жаждала их видеть, но…       Чем больше она возвращалась в настоящее, с сожалением отпуская морок близости, тем сильнее становился страх.       — Люциус, что теперь с тобой будет? Заклинания на твоей палочке отслеживают, ведь так…       — Да, Аврорат уже в курсе, разумеется, — сказал он обычным размеренным тоном, тоже принимаясь одеваться. — Не тревожься, сюда они не явятся. Я хотел, чтоб у нас было время поговорить. Я запутал следы, когда отправился сюда, а Нотт задержит их у меня на квартире. Потом они, видимо, дождутся Поттера, потому что я под его личным надзором… Не думаю, что он сразу отдаст приказ об аресте. Он поймёт, что это за заклинание.       — Думаешь, Гарри станет медлить, особенно если он с Роном заодно? Я не хочу, чтобы ты снова попал за решётку из-за меня, — горько сказала Гермиона. — Я не знаю, что мне делать. Я не смогу справиться одна, Люциус, ты мне нужен!       Он снова зажёг Люмос. Гермиона машинально оглядела себя и его, убеждаясь, что их одежда в порядке, и вынула из его кое-как собранных волос запутавшуюся травинку. Люциус притянул её к себе, глядя в лицо — в глаза.       — Не знаю, что было у тебя на уме, — продолжала она. — Но что мы будем делать со всем этим дальше?       Он устало улыбнулся.       — Сначала были только далеко идущие планы. А теперь… Я и сам ничего не знаю. Хотел бы, но не могу.       -Ведь времени прошло всего-ничего, — добавила Гермиона, глотая колючий страх.       — Я понимаю, — кивнул он. — Но разве тебя именно это остановило?       — Я же ненормальная, — ответила она со смешком. — Посмотри на меня. Что тут осталось от прежней Гермионы Грейнджер?       Люциус нашел ее руки. Она переплела пальцы с его пальцами.       — В этом мы с тобой похожи. Но я должен спросить тебя ещё об одной вещи, прежде чем мы вернёмся. Скажи мне, чего ты хочешь? Ты думаешь бороться за опеку над Кэтрин? Ты должна знать: ты можешь оставить её Уизли. Имеешь право. Я не стану тебя осуждать и помогу заткнуться тем, кто станет.       Гермиона с трудом оторвала глаза от его лица и невидяще уставилась на едва различимые силуэты деревьев впереди. Ей понадобилось несколько долгих минут, чтобы решить.       — Нет, я не отдам её им. Какой бы ужасной она ни была, как бы мне ни хотелось отмотать всё назад или сдохнуть — я не смогу. Им придётся отобрать её, если смогут.       Люциус кивнул.       — У нас есть все шансы. Они рассчитывали на лёгкую победу, пока не поняли, что я вмешался в эту игру на твоей стороне. Иск, удовлетворённый в условиях строгой секретности — все понимают, какое было принято решение, но болтать об этом не дозволено. Всё выглядело бы, вероятно, так, что ты сама решила передать дочь им. Из благоразумия. Сейчас, я думаю, они пребывают в растерянности, поэтому не выкладывают карты на стол. Звонки, тот человек у твоей двери — Нотт разбирается, Драко тоже, но мы не знаем пока, чего ждать дальше. Ты должна понять одно: нельзя идти на компромисс или останавливаться на полпути. Тебе придётся мне верить и делать то, что я скажу. Обещаю, я не потребую лишнего. Нотт подтвердит, если захочешь, наймем ещё юриста. И ты никогда не будешь должна мне, не оскорбляй меня своей чрезмерной щепетильностью.       — Я согласна, — ответила Гермиона, впервые за долгое время чувствуя полную уверенность в том, что говорит. — Но что ты думаешь сам? Может, ей будет лучше с ними?       — Нет, не будет, — невесело усмехнулся Люциус. — А если бы и было, ты от неё не откажешься. Никогда. Это только кажется лёгким: сделать, что можешь, и отпустить. Я пытался. Долго. У меня не получилось.       — Драко меня ненавидит, да? — задала Гермиона ещё один мучивший её вопрос. Люциус покачал головой.       — Нет, он испуган. За тебя и за меня. Я не должен был подвергать твою выдержку такому испытанию, но мне показалось, что неведение окажется ещё хуже в твоём состоянии. Драко успел выставить щит, но часть осколков всё же долетела. Мы провозились с тем, чтобы вытащить их. Если бы не это, я бы нашёл тебя раньше. О чем ты вообще думала? Ты могла замёрзнуть насмерть. Ты не должна была так поступать.       — Я не думала. Я просто устала и хотела спать, — жалобно сказала Гермиона. — Где Кэтти? Ты же не отдал её Рону?       — Конечно, нет, — ответил Люциус. — Кэтти в доме с Драко и эльфами. Драко ей не нравится, как мы выяснили, но ему удалось задобрить её. Когда я ушёл тебя искать, он занимался тем, что запускал огромные стада розовых драконов.       Гермиона нервно рассмеялась. Они переглянулись, и в глазах Люциуса она прочитала решимость, которая передалась и ей. Они должны были вернуться и разобраться с тем, что он натворил по её милости. Их ждала встреча с её бывшим лучшим другом, аврором Гарри Поттером.