Бессонница

      Обратный путь в дом Малфоя Гермиона проделала, практически вися у Люциуса на руке — безвольной, безмолвной и до крайности уставшей тряпкой. Последние полчаса пребывания в Министерстве почти не отложились в её памяти: измученный рассудок (или то, что от него осталось) заботливо фильтровал то, что воспринимали органы чувств. Кажется, Джин порывалась поговорить с ней по душам, чтобы она поняла, что Рон и Молли не так уж и виноваты, хотя, конечно, нельзя отбирать у матери ребёнка, даже если эта мать — кто-нибудь вроде Лестрейндж. Кажется, Гарри кричал, — он что, и вправду умеет так кричать? — а Люциус угрожал ему, что из-за его несдержанности Гермионе станет хуже. Кажется, Джинни тоже кричала, что Гарри не может и не имеет права её бросить. А потом снова был тот коридор, который так не понравился Гермионе, замаскированная магией дверь, камин в офисе Нотта, сам Нотт, говоривший о том, что собирается в Визенгамот, а потом им обязательно нужно будет встретиться…       Так или иначе, Гермиона снова почувствовала себя почти что живой и своём уме только тогда, когда ощутила дуновение свежего ветра в лицо и увидела темные очертания дома. Её сердце тревожно сжалось: Кэтрин впервые так долго была без нее, и кто знает, вдруг она каким-нибудь образом почувствовала, что мать всерьёз собиралась предать её — то есть отдать отцу и бабушке.       — Не беспокойтесь, дом мы привели в порядок, и если бы что-то было не так, Драко дал бы нам знать, — сказал Люциус. Видимо, его Люмос осветил все то, что Гермиона пыталась скрыть даже от себя самой.       — И еще, мисс Грейнджер, — добавил он, не глядя на Гермиону, — я ещё раз прошу вас помнить о том, что вы ничего мне не должны и ничем не обязаны. То, что произошло…       Слова Малфоя не добавили Гермионе спокойствия, только придали её тревоге несколько иное направление. Конечно, теперь он забеспокоился, что она станет на что-то рассчитывать. Раскаивается, что пошёл на поводу минутного импульса? Гермиона прониклась уверенностью, что Люциус нарочно заговорил о том, что должно было вернуть её к реальности вне всяких сомнений. Никого не насиловал, значит, но погоня за грязнокровкой — беспомощной, почти лишённой возможности управлять собственной магией — его так явно раззадорила. Гермиона всё ещё чувствовала фантомное тепло его губ и рук и тонкий, едва заметный, но кружащий голову запах его кожи. Тоскливая боль внезапной страсти мешалась с осуждением и презрением к их общей слабости. Подумать только, она ведь была готова на все — на все, чего захотелось бы Люциусу. А Драко в это время нянчился, черт побери, с её дочерью… «Ниже падать просто некуда, — подумала Гермиона. — Готов жениться на мисс Грейнджер, как же. Посмотрела бы я на лица Нарциссы и Драко, если б это вдруг и вправду случилось. И на то, как его предки вертятся волчками в своих склепах. Или где они их там закапывали…»       — Не нужно, Люциус, всё в порядке, — произнесла она вслух, поняв, что Малфой терпеливо ждёт ответа. — Хотя, надо сказать, ваш блеф во время разговора с Гарри впечатлил даже меня.       — Я знал, что нас, скорее всего, подслушивают, — ответил он. — Поэтому постарался дать понять, что мы готовы на решительные меры.       Гермиона тяжело вздохнула, маскируя одни чувства другими. Впрочем, она не могла винить себя в лицемерии, ведь каждое из них буквально разрывало её на части.       — Я всё думаю об этих треклятых выбросах. Я не хотела, чтобы это снова случилось, но они происходят будто сами собой. Это ведь плохо, что Гарри и Джинни теперь знают?       Малфой остановился — до крыльца оставалось всего несколько шагов, и тёплый свет, лившийся из окон столовой, осветил его сосредоточенное лицо.       — Вы же понимаете, что выбросы действительно происходят сами собой. И да, это плохо. Даже если принять на веру, что Поттеры не станут много болтать, я предупреждаю вас снова: вам придётся пройти стандартное освидетельствование в Мунго или у заслуживающего доверия частного целителя. Повторюсь, это стандартная процедура, которая обычно не вызывает затруднений, но в вашем случае станет очевидно, что…       — Что я не контролирую себя и опасна не только для собственного ребёнка, но и вообще для всех окружающих, — закончила Гермиона. — А если выброс случится прямо во время заседания Визенгамота, меня запрут в Мунго.       — Не нужно драматизировать, — поспешил прервать цепочку мрачных предположений Малфой. — Мы найдём способ отложить слушание до тех пор, пока вам не станет лучше.       Гермиона покачала головой, глядя на него сквозь пелену усталости в глазах.       — А если не станет? Если я такой и останусь? Почему этого не случилось со мной, пока мы вынуждены были прятаться и сражаться? Я выдержала всё, — вам, конечно, неприятно слушать о моих лишениях, но я устала врать и выбирать выражения, — я выдержала всё тогда, а теперь меня добила моя же дочь!       — Ещё раз прошу вас, не нужно драматизировать, — сказал Люциус с раздражающим спокойствием. Гермиона чутьём поняла, что он начинает сердиться, и это разозлило её ещё больше.       — О, ну конечно. Интересно, себе вы бы сказали то же самое, окажись вы каким-нибудь образом на моём месте?       Малфой усмехнулся одними уголками рта — вышло одновременно и издевательски, и сочувственно.       — Если покопаетесь в воспоминаниях о последних месяцах войны, а потом дадите себе труд припомнить то, что я вам рассказал на днях, то поймете, что напрасно на меня злитесь. Нет, конечно, стихийных выбросов у меня не случалось лет с девяти, но я могу вас понять. И понимаю.       Гермиона устало прикрыла глаза ладонью и шёпотом выругалась.       — Да. Да, хорошо, вы правы. Я зря говорю всё это вам.       — Давайте уже зайдем в дом, — примирительно предложил Малфой. — Поужинаем и ляжем спать. А завтра подумаем о проблемах и путях их решения, и о вашем состоянии в том числе. Такой компромисс со мной и собственной совестью вас устроит?       Гермиона изумлённо воззрилась на него: он смотрел без улыбки, бескровно-бледные губы были плотно сжаты, но в серых глазах будто плескались отсветы холодного солнца. Гермиона не нашлась, что ответить — только молча изучала его лицо и не могла насмотреться. Он понимал её. Понимал так чертовски хорошо, что она невольно задумалась о легилименции.       Молчаливая дуэль закончилась победой Гермионы. Ресницы Малфоя трогательно дрогнули, он отвел глаза, шагнул к ней и, кажется, собрался сказать что-то, но тут дверь позади них распахнулась. Гермиона нервно дёрнулась, испуганная внезапным звуком, обернулась — на пороге стоял Драко. За его шею цеплялась Кэтрин, у которой во рту было ухо любимого игрушечного слонёнка, а в руке — обглоданное почти до неузнаваемости яблоко.       — Чего вы там застряли? — поинтересовался Драко. — Эльфы уже десять минут как накрыли на стол, идёмте ужинать.       Гермиона бросилась к нему, пылая от стыда и морально, и физически.       — Мерлин, она ещё не спит! Ты что, всё это время таскаешь её на руках?       Драко передал ей Кэтрин, которая недовольно запищала, но всё же перебралась с одних рук на другие. Гермиона прижала дочь к себе, чем вызвала ещё более громкий протест.       — А что это у тебя такое? Яблочко? Вкусное? Ты ела что-нибудь ещё? Или ты хочешь пить? Давай вымоем руки…       Кэтрин злилась, отмахиваясь то измусоленной игрушкой, то таким же измусоленным яблоком, а Гермиона была рада — впервые за столько времени просто была рада видеть её. На счастье Кэтрин, поток материнских чувств Гермионы слегка умерила появившаяся в столовой незнакомая ей эльфийка.       — Тинки, — сказал Драко, который говорил о чём-то с Люциусом, — что такое?       — Хозяин Драко, хозяйка приказала передать вам, что дома всё хорошо, и маленький хозяин Скорпиус уснул.       Гермиона снова ощутила уже почти привычный жгучий стыд.       — А сколько времени? Драко, тебя заждались дома! Прости меня, я…       Драко предостерегающе поднял руки.       — Стоп, стоп, стоп. Грейнджер, ты же слышала. Всё хорошо, Скорпиус спит. Астория всегда предупреждает меня, если я задерживаюсь. Ну, чтоб не дергался по пустякам, как это сейчас делаешь ты.       — Драко, уймись, — осадил его Люциус. — Спасибо тебе за помощь, можешь возвращаться к семье.       Драко усмехнулся.       — Грейнджер, смотри-ка, теперь он тебя защищает. Жизнь такая непредсказуемая, правда? И да, перед тем, как ты откусишь мне голову: твоё маленькое чудовище ело полтора часа назад, после этого проспало аж целый час, а потом подскочило и теперь гоняется за эльфами. Они откупились от неё яблоком, но вряд ли это её отвлечет надолго.       Гермиона едва удержалась от того, чтобы показать ему язык. В его присутствии она чувствовала себя ещё более странно, чем рядом с Люциусом. Драко всегда был так помешан на своей семье, так горд родителями, а теперь… Теперь и сама Гермиона, и её дочь стали центром притяжения для обоих рассорившихся Малфоев. Драко любил своего отца несмотря ни на что — она была в этом уверена. Любовь была в каждом взгляде и каждом звуке голоса, даже когда Драко злился или пытался подчеркнуть своё отчуждение. Бесполезно было отрицать эту связь или пытаться её уничтожить. Она ощущалась чем-то физическим, как тепло прикосновения на коже. Гермиона знала, что они с Кэтрин лишние в этом доме, между этими двумя слишком похожими людьми, но сознание того, что в возобновлении их общения есть её заслуга, сглаживало неловкость. Не могла она не думать и о том, что если Драко так привязан к Люциусу, то связь между Кэтрин и Роном может оказаться столь же значимой. Не то чтобы Гермиона хотела совсем вычеркнуть незадачливого отца из жизни дочери, но обида и ревность не давали ей спокойно воспринять перспективу того, что однажды Кэтрин будет смотреть на Рона так, как Драко на Люциуса. Или, кто её знает, и вовсе уйдёт жить с семейством Уизли добровольно и осознанно. «Тогда у меня не останется ничего», — тоскливо подумала Гермиона. Кэтрин наконец вывернулась из её рук и полезла на стул к Люциусу, который запивал укрепляющее зелье Огневиски. Драко, болтавшийся рядом с отцом, придержал Кэтрин за спину, чтобы та не грохнулась на пол. Девочка неловко махнула рукой перед лицом Люциуса. Яблоко вывалилось и спикировало на стол, опрокинув бокал с недопитым алкоголем.       — Кэтрин! — воскликнула Гермиона и бросилась к столу. — Люциус, Мерлина ради, простите, я за ней не уследила. Хотя я не уверена, что запивать зелье спиртным — это хорошая идея…       — В данном случае не самая плохая, проверено опытом, — усмехнулся Люциус. — Не тревожьтесь, я бы не стал рисковать вашим спокойствием или спокойствием юной леди.       — Меня сейчас вырвет, — ядовито вставил Драко, который взмахом палочки убрал и яблоко, и лужу. — Так вы говорите, никакого романа? И даже намёков нет?       Люциус повернулся к нему и взглянул так, что даже Гермионе захотелось извиниться за плохое поведение. Впрочем, Драко быстро справился со старыми привычками, и смущение на его лице сменилось многозначительной усмешкой. Люциус молча указал ему на накрытый стол, а потом в изысканных выражениях пригласил Гермиону сесть и наконец поужинать. Она подчинилась, снова залившись краской.       Ужин, к немалому облегчению Гермионы, прошёл в спокойном молчании. Сама она ела жадно и торопливо: отчасти оттого, что была голодна, отчасти из опасения, что Кэтрин не даст ей поесть как следует. Впрочем, девочка была слишком занята тем, что копалась чайной ложкой в тарелке Люциуса — тот так и не притронулся к еде, только пил чай, предусмотрительно убирая чашку на середину стола после каждого глотка.       — Люциус, я поела, дайте её мне, вам тоже нужно поесть по-человечески, — сказала Гермиона, стараясь не смотреть на Драко, который продолжал улыбаться, но счёл благоразумным не дразнить её вслух.       — Ничего, я поем позже, — сказал Люциус.       — Вы уверены, что всё в порядке? Может, позвать целителя? — нерешительно спросила Гермиона. Он выглядел лучше — зелье стерло с его лица восковую бледность, но следы усталости никуда не делись. Он потратил столько сил и времени, и всё ради неё. Гермиона не помнила, когда кто-то последний раз делал что-то подобное. Она не любила быть в долгу, поэтому всегда и со всем предпочитала справляться сама, но всё же это было приятно — чувствовать заботу. Поэтому ей хотелось позаботиться о Люциусе. Даже если он в этом не нуждался.       — Нет, спасибо, все и правда в порядке, — ответил он вежливо, но твёрдо. — Если вы не возражаете, давайте позволим Драко уйти, а потом вы попробуете лечь спать. Я могу присмотреть за Кэтрин, пока она не уснёт, мне спать пока не хочется.       — Да, конечно, — пробормотала Гермиона, упираясь взглядом в стол. — Драко, спасибо тебе ещё раз, мне правда жаль, что тебе пришлось потратить целый день на то, чтобы разобраться с последствиями моей несдержанности.       — Ничего, Грейнджер, я как-нибудь это переживу, — ответил Драко. — Постарайся только больше не нашпиговать отца стекольными осколками. По крайней мере, до завтрашнего вечера, а то я буду занят.       — Я надеюсь, это больше не повторится, — проговорила Гермиона, старательно упираясь взглядом в стол. Люциус отодвинул тарелку и встал, держа Кэтрин на руках.       — Драко, последний раз предупреждаю, прекрати дразнить мисс Грейнджер. Вы уже не в Хогвартсе, если ты не заметил.       Драко тоже встал.       — Я заметил. Ты даже не представляешь, насколько хорошо.       Наступила тяжёлая, горькая пауза. Кэтрин, будто поняв, что пришёл её час, беспокойно завозилась и завертела головой, явно что-то ища. Люциус обернулся, нашёл на столе забытого слонёнка и отдал ей. Девочка довольно пролепетала что-то про «фан-фан» и кровожадно вцепилась в тряпичное ухо.       — Удивительно, как хорошо вы справляетесь с ней, Люциус. И ты, Драко, тоже, — сказала Гермиона со смесью зависти и восхищения. — Я думала, она разнесёт дом, пока я справляюсь со своей истерикой.       — Я готов поставить свой счёт в Гринготтс на то, что твоя дочка попадёт на Слизерин, Грейнджер, — заметил Драко, который накинул мантию и собирался аппарировать. — Поэтому ты с ней и воюешь, а мы с отцом нет. Точнее, мне тоже досталось на орехи поначалу, а потом она освоилась. Поняла, видимо, что я свой.       Когда он исчез, Гермиона вопросительно уставилась на Люциуса. Тот пожал одним плечом — на второе Кэтрин удобно уложила подбородок, наблюдая за эльфами, убиравшими со стола.       — Есть такое поверье среди чистокровных семей. Но это всего лишь поверье.       Расскажите, — попросила она. — Может, я придумаю подходящее оправдание своей бездарности как матери.       — Вы вовсе не бездарны, прекратите. Кто угодно дошёл бы до предела в таких условиях, — возразил Малфой. — Но, если вам будет угодно… Некоторые верят, что магия поддерживает баланс между условно тёмной и условно светлой сторонами. Поэтому вскоре — по волшебным меркам вскоре — после смерти Гриндевальда родился Реддл. Поэтому в семье Блэк были Сириус и, разумеется, Андромеда.       — А Нарцисса? Она ведь солгала Волдеморту.       — Да, и она тоже, — подтвердил Люциус. — Она никогда до конца не одобряла происходящего. И не разделяла моих идеалов. Ей просто хотелось, чтобы мы были в безопасности. Что до Драко… Ему никогда не давались тёмные искусства так, как мне.       — Он был лучшим на зельеварении, — сказала Гермиона. — И трансфигурация ему тоже всегда удавалась. Но… Если эта ваша теория верна, то и в семье Уизли должен быть кто-то, кто мог бы попасть на Слизерин. Или увлекаться тёмной магией.       — Это не моя теория, заметьте. И… Это лишь теория. Никто не пытался подтвердить её или опровергнуть. Магический отпечаток у меня такой же, как у Драко, у Нарциссы, у моих родителей… Был, точнее. Тёмные искусства оказали своё влияние.       — Да, это заметно, — подтвердила Гермиона. — Вы были в своей стихии. Я не представляю, чтобы тот же Драко был таким… Воодушевленным, что ли. Но ведь он слизеринец. Хотя ведь вы говорили мне о влиянии семейной магии…       — Может, если бы Кэтрин изначально росла в обществе всего семейства Уизли, вам было бы легче с ней справляться. Но что имеем, то имеем.       — Жаль, что никто не исследовал этот вопрос. Вдруг Рон сбежал от меня именно потому, что не смог вынести особенностей магии Кэтрин, — грустно улыбнулась Гермиона. Люциус покачал головой.       — Мне тяжело дались первые годы жизни Драко. Хотя у меня был целый штат эльфов и, конечно, Нарцисса. Но разве это послужило бы мне оправданием, если б я вздумал бросить жену справляться в одиночку, а потом решил отобрать у неё сына?       Гермиона не стала отвечать: вопрос явно был риторическим. Она ещё немного посидела за столом, бездумно глядя в темноту за окном и тщетно пытаясь разложить впечатления этого слишком длинного дня по разным полкам, чтобы они не метались в её перегретом мозгу заколдованными бильярдными шарами. А если Кэтрин и вправду вырастет кем-то вроде Беллатрикс? Или самого Люциуса? Гермиона усмехнулась, поняв, что была бы не сильно против второго варианта. Разве что роль отца Малфой-старший провалил, пусть и не так, как Рон. Ему удалось воспитать Драко слишком хорошо: так, что тот утратил собственное Я и едва остался жив. Он и теперь выглядел изломанным и даже не пытался это скрывать — не делал хорошую мину при плохой игре. Наверное, прежде Люциус наказал бы его за это. Теперь же они оба просто пытались жить дальше.       Кэтрин согласилась пойти спать почти без борьбы. Гермиона вымыла её, переодела в пижаму с медвежатами, уложила и легла рядом, позволив Кэтрин лепетать и болтать ручками и ножками. Спать пока не хотелось, несмотря на усталость: она слишком долго пробыла без Кэтрин и теперь считала своим долгом возместить дочери эти часы. Гермионе было страшно, что Кэтрин снова раскричится, но им обеим повезло. Повозившись с полчаса, девочка уснула, всё так же сжимая в руке игрушку, которая снова выглядела подозрительно новой и чистой. Гермиона тихо сползла с кровати и нашла в шкафу свежее полотенце. Ей отчаянно хотелось погреться в горячей ванне, но она не рискнула бы оставить Кэтрин так надолго даже под присмотром эльфов, а просить Малфоя присмотреть за ней было бы слишком эгоистично. «Когда она отправится в Хогвартс, я выпью бутылку рома, а потом весь день проведу в ванне. С пеной и чертовыми резиновыми утками. Или полечу отдыхать в Италию», — думала Гермиона, пока кралась к двери. Прежде мысль о том, что Кэтрин когда-нибудь дорастет до того, чтобы отправиться в школу, казалась ей столь же фантастической, сколь и мечты о вечной жизни или полёте на Венеру. Время будто остановилось для них обеих — замерло бесконечным днем сурка, где обе, как призраки из маггловских сказок, совершали одни и те же бессмысленные действия. А теперь всё неуловимо, но невероятно сильно изменилось.       Порывшись в сумке с вещами, Гермиона нашла чистую футболку. Она подумала, что утром ей нужно отправиться в Лондон и купить новую одежду. Эта мысль расстроила её. Во-первых, она боялась очередной потери контроля. Во-вторых, её финансы были ограничены. Рон должен был прислать деньги в начале следующего месяца, но теперь она ни в чем не могла быть уверенной, а просить у Малфоя, у Гарри или у родителей было бы слишком унизительно. Поэтому Гермиона решила, что нужно как можно скорее сообщить Люциусу, что она принимает его предложение о работе, если оно ещё в силе. Она не представляла, как будет справляться, но иного выбора у неё не было: только сделать над собой очередное усилие и молиться о том, чтобы стихийный выброс не настиг её где-нибудь в Министерстве.       Убедившись, что Кэтрин вроде бы крепко спит и беспокоиться точно больше не о чем, Гермиона всё же отправилась в ванную. Она критически осмотрела джинсы и кофту, сложила их в стопку и убрала на полку — заклинание Люциуса привело их в божеский вид, и меньше всего ей хотелось случайно намочить остатки своего гардероба или выпачкать мыльной пеной. Раньше она даже не задумалась бы о таких пустяках, теперь же ее одолевали мысли о собственной беспомощности и расточительности. Было невероятно глупо избавляться от своих вещей, но… Но ведь она не планировала возвращаться. А теперь придётся начинать жизнь заново даже в таких мелочах, если хватит сил.       Гермиона подошла к зеркалу и надолго остановилась перед ним, глядя на своё отражение. Она казалась себе ненастоящей. Будто кто-то создал иллюзию, которая ходила, говорила, дышала вместо неё. От волос осталась едва ли половина, но это ничего, можно сделать стрижку, она и раньше хотела, но Рон всегда был против. Синяки под ввалившимися глазами — тоже не так уж страшно, они становятся бледнее, если поспать. Красные следы на груди и шее — слившиеся воедино крошечные кровоподтёки, зримое свидетельство то ли слабости, то ли глупости, то ли отчаянного голода. Дело было не в сексе или не только и не столько в нём. Гермиона никогда не была зациклена на этой стороне отношений так, как её соседки по гриффиндорской спальне. Потом, когда она стала понимать, что Рон больше не просто лучший друг, было как-то не до этого: они изо всех сил пытались выжить. Дальше, когда всё вроде бы начало становиться на свои места, она впервые осознанно захотела заняться сексом. Рон был её первым мужчиной, даже пошутил в своём обычном духе — ляпнул что-то вроде «да я и не сомневался». Она не обиделась, не хотела портить момент. У них вроде бы всё было хорошо, по крайней мере, она так думала. У неё не подгибались колени и не порхали бабочки в животе, но ей нравился Рон и нравилось засыпать с ним рядом. Она и помыслить не могла о том, что однажды к ней прикоснётся кто-то, кроме мужа, да ещё и с её собственного согласия. Этого просто не было в её картине мира. Мать рассказывала ей о том, что до знакомства с отцом встречалась с одним парнем в колледже, но там не было ничего серьёзного. Эти истории всегда заканчивались одинаково: а потом я встретила твоего отца. Несколько раз Гермиона ловила себя на том, что ей хотелось бы чего-то другого. Не то чтобы Рон её не устраивал, но… Она ведь так много читала, и о сексе тоже: от научной литературы до пошлых бульварных романов. Иногда ей не хотелось, иногда не нравилось то, что нравилось за три дня до этого, а как об этом сказать, она не знала и потому не говорила. А дальше была беременность, роды, несколько обид по поводу того, что ей никогда не хочется, что она вечно устала и хочет спать, и… И всё. Больше Гермиона о мужчинах не думала. Изредка представляла себе, как идёт на свидание с кем-то гипотетическим. Мечтала заснуть не одна и не рядом с Кэтрин, а с кем-то, кто не старался бы выпнуть её из кровати. Хотела, чтобы кто-то пришёл и избавил её от проблем. И тут вдруг Малфой и абсолютное безумие, о котором она уже сто раз успела пожалеть. Наверное, это было ей нужно — сорваться вот так, чтобы прийти в себя в полёте и успеть понять, что ей есть за что бороться. Гермиона даже в мыслях не рассчитывала на то, что Малфой может всерьёз проникнуться к ней чувствами. Такой поворот только осложнил бы её и без того слишком запутанную жизнь. Но ей нравилось, когда он был рядом, а ещё больше нравилась его забота и его предусмотрительность. Искушение свалить на него большую часть своих трудностей оказалось слишком велико.       Выйдя из душа, Гермиона направилась было в «свою» комнату, чтобы наконец лечь спать. Но дверь в конце коридора оказалась приоткрыта, и на стенах мельтешили мягкие отсветы огня. Гермиона застыла в нерешительности, подумала несколько секунд, а потом, ругая себя за навязчивость, прошла вперёд и заглянула в комнату. Малфой сидел в своем кресле. На столике ждал поднос с двумя кружками и какой-то выпечкой.       — Я просто хотела… — начала она смущённо. — Почему вы не спите?       Люциус обернулся к ней. Тени скрывали его лицо, и она не могла понять, рад он её приходу, недоумевает или раздражен вторжением. Это нервировало: она хотела знать наверняка.       — Бросьте, — сказал Малфой, видимо, насладившись её смущением. — Вы же знаете, что я ждал вашего прихода.       — Нет, не знаю, — выпалила Гермиона сердито. — Я беспокоилась, не нужно ли вам чего. У вас тоже был трудный день.       — Весьма трогательно, — усмехнулся Люциус, поудобнее устраиваясь в кресле. — И весьма кстати. Но…       — Но меня это ни к чему не обязывает. Так? — закончила она, подходя ближе и тоже усаживаясь в кресло. Настроение Люциуса передалось и ей: так было легче переносить смущение и неопределённость. А ещё Гермиона была благодарна ему за то, что он вроде бы не собирался наверстать упущенное.       — В точку, — заметил Люциус. — За исключением того, что вы должны выпить это какао и съесть печенье.       — Признавайтесь, что туда подмешано, — спросила Гермиона. Малфой неодобрительно покачал головой.       — И как вы могли подумать, что я способен на такой поступок?       — Жизненный опыт, — глубокомысленно произнесла Гермиона и сделала большой глоток какао. — Знаете, меня весь вечер мучает один вопрос. Удовлетворите моё любопытство?       — Смотря о чем вы спросите, — ответил Малфой. — Хотите, я попрошу эльфов принести вам что-нибудь еще? Вы не голодны?       — Нет, благодарю вас. Но не надейтесь отвлечь меня мыслями о еде.       — Даже не думал.       — Так можно мне спросить?       — Конечно, можно, — сказал он. — Вы ведь не утихомиритесь и, чего доброго, вздумаете сами найти ответ на свой вопрос, а это грозит мне кучей неприятностей.       Гермиона невольно улыбнулась. Ей нравилось говорить с ним. Это было легко. Куда легче, чем со всеми остальными.       — Чем на самом деле вы занимаетесь в Министерстве? Я согласна работать с вами, если, конечно, вы меня не выставите в первую же неделю. Но я должна знать, во что ввязываюсь.       Люциус рассмеялся — негромко и с явным удовольствием.       — То есть вы согласны нарушить пару-тройку законов?       — Если у меня будет достаточно впечатляющая цель. Но предупреждаю вас, я вряд ли окажусь способна наложить Империус. Или что вы там ещё обычно делаете, приходя на работу.       — Бросьте, Гермиона, сейчас не те времена. Иначе я бы уже позабавился, заставив мистера Уизли, скажем, заложить собственную мать. Или возьмём миссис Поттер. Когда-то она оказалась весьма восприимчива к влиянию крестража.       — Зря стараетесь, Люциус, — ответила Гермиона, удивляясь собственному спокойствию. — Я тоже не жалуюсь на память. И я не думаю, что вы собираетесь втянуть меня во что-то или воспользоваться мной. Мне просто интересно, и всё.       Он протянул руку — огонь в камине изогнулся, застелился по раскалённым углям, повинуясь магии.       — Всегда любил эту стихию. Один раз подростком вызвал в мэноре Адское пламя. Я думал, отец швырнет меня туда прежде, чем погасить его. Мне повезло, что он вовремя почуял, что я натворил бед. Но с тех пор прошло много времени. Я играю с огнем, принимая меры предосторожности. Так что… Вы и вправду будете искать несоответствия в старых законах. Это нужно для того, чтобы сделать наше общее существование более сносным. А ещё для того, чтобы вывести из Гринготтс деньги волшебников, которые лишились имущества в ходе конфискации, погибли, не оставив наследников, сбежали от суда, бросив здесь свои накопления… И для того, чтобы обезопасить нас при заключении сделок с маггловскими правительствами, тоже. Разумеется, статут соблюдается столь же строго, сколь и до того, но Шеклболт выгодно отличается от своих предшественников более широким кругозором. А деньги нам нужны. Очень нужны.       Гермиона удивленно воззрилась на него.       — Вот это размах! Вы не теряли времени даром, Люциус.       — Не я, а Шеклболт, — уточнил Малфой. — Я здесь скорее лицо подневольное. Это было одним из условий моего освобождения. Я оказался нужен ему, а мне не хотелось провести остаток дней в Азкабане. Вот мы и заключили взаимовыгодное соглашение.       — А Кингсли точно не будет против, если вы возьмете меня в свой отдел? Он ведь знает о происходящем, и я не уверена, что он на моей стороне.       — Не будет, — успокоил её Люциус. — Я говорил с ним. Он не хочет лишних неприятностей, у него их и так достаточно. Вроде бы даже пытался повлиять на вашу свекровь и её сыновей через Артура, но вы и сами понимаете, что это бесполезно. Уизли всегда был бесплатным приложением к своей лучшей половине, увы.       — Всё это зашло слишком далеко, — сказала Гермиона после долгой паузы. — Теперь и у Гарри с Джин нелады из-за этой истории.       — Нелады у них из-за того, что у одной как не было мозгов, так и не появились, а второй настолько хочет сделать мир идеальным, что ничего не видит у себя под носом.       — Гарри просто не привык к этим вашим интригам. Как и я. Мне и в голову не приходило, что Молли и Рон могут так поступить со мной. И я не знаю, как теперь жить и что делать.       — Сегодня — пойти спать. Завтра — встретиться с Ноттом и обсудить некоторые детали. Ваше присутствие необходимо, к сожалению. Послезавтра — увидим.       — Я думаю, мне придётся побывать в Лондоне, — робко заметила Гермиона. — Мне нужно пройтись по магазинам. Вы сможете дать мне порт-ключ? Я не смогу аппарировать с Кэтти.       — Вы хотите пойти с ней? Уверены, что это хорошая идея?       — Конечно, нет, — сказала она со вздохом. — Но мне очень нужно. Моя одежда… Понимаете, я…       Люциус кивнул.       — Можете не объяснять, я и так догадываюсь. Не хотите оставить Кэтти здесь? Я присмотрю за ней. Или давайте пойдём все вместе.       — Меня и так жутко мучает совесть из-за того, что последнее время я сама толком ничего для неё не делаю, — призналась Гермиона. — А сегодня я и вовсе её бросила. И ещё, Люциус… Если честно, мне страшно куда-то выезжать даже одной. Мало ли, что я могу натворить. Я хочу показаться целителю, но если вдруг выяснится, что всё совсем плохо, что тогда?       Малфой задумчиво посмотрел на неё.       — Я не думаю, что всё плохо настолько, насколько вы успели вообразить. Но целителю стоит показаться, и не только из-за суда. Мне кажется, вы можете бессознательно сами глушить собственную магию из страха навредить дочери. Потому она и вырывается на волю, стоит вам потерять контроль. Если бы она просто ослабла, таких выбросов не случалось бы. Что касается Лондона, то я думаю, вам не стоит пока рисковать. У меня есть предложение. Сестра моей невестки, Дафна Гринграсс, рассорилась с отцом — старому пройдохе вздумалось устроить и ей выгодный брак, и он сговорился без её ведома с Гойлом-младшим. Теперь она зарабатывает на жизнь тем, что шьёт одежду для волшебниц по маггловской моде.       — С Гойлом? Вы шутите? Гринграсс настолько не любит собственную дочь? — ужаснулась Гермиона сквозь смех.       — Интересы семьи превыше всего, — с преувеличенной серьёзностью сказал Малфой. — А дети сейчас совершенно не уважают родителей…       — Я согласна на вариант со старшей Гринграсс, но только в том случае, если мне не придётся идти к ней лично. А брак Драко и Астории тоже устроили вы?       — Нет. Гринграсс мы даже не рассматривали. У них в роду было какое-то проклятие. Я договорился с Паркинсоном, когда Драко поступил в Хогвартс. А он сам всё решил с Гринграссом, пока я ждал суда в министерской тюрьме. Паркинсон до сих пор иногда шлёт мне гневные письма. Его дочь вышла за Пьюси, и они просаживают остатки семейных денег где-то в Монте-Карло.       Гермиона улыбнулась: если Люциус хотел отвлечь её от дурных мыслей, ему это удалось. Тревога улеглась, и с каждой минутой она всё сильнее чувствовала усталость. Они обменялись ещё парой малозначительных реплик, а потом Малфой отправил её спать, пригрозив, что начнёт подмешивать в её какао снотворное зелье, если она вздумает упрямиться.