Бессонница

Дорога из Мунго в родительский дом далась Гермионе нелегко. Она прокручивала в голове многословные жалобы и оправдания Рона, а Гарри без устали изводил её некстати проснувшимся жизнелюбием: уговаривал зайти в кафе, сходить в магазин, к нему в гости, просто погулять, заглянуть в Косой переулок. Гермиона отвергла столько вариантов, что под конец просто перестала различать слова — только звук голоса, от которого болезненно вибрировали барабанные перепонки. Господи, Поттер, нет смысла задаваться вопросом, где тебя носило с этими предложениями раньше, когда они пришлись бы кстати, но неужели так сложно понять сейчас, что пора заткнуться? Гермиона держалась изо всех сил исключительно из соображений человеколюбия. Ей нужно было дотянуть до пункта назначения, закрыть за собой дверь на все замки, выдохнуть, а потом разгрести ворох скопившихся проблем, большинство из которых было так или иначе связано с её дочерью. Беспокойство за Кэтрин давно переросло в тягостное чувство, что она потеряла что-то крайне важное и никак не может найти — будто лишилась центра, к которому было насильно приковано её внимание. К тому же её беспрестанно грызло ощущение неправильности из-за того, что Кэтрин была с её такими всегда занятыми — такими всегда отстранёнными — родителями. Кэтрин была её бременем. Гарри, наконец исчерпав запасы энтузиазма или утихомирив совесть и чувство долга, аппарировал их к дому Грейнджеров. К её дому. Они встали у низкого ажурного заборчика, за которым зеленел аккуратный газон, избегая смотреть друг на друга, словно замыслили что-то дурное. — Герм, слушай, я не хочу оставлять тебя здесь. — Они мои родители, Гарри, — удивлённо проговорила она. Гарри кивнул, растрепал волосы. — Да нет, я не имел в виду ничего такого. Но мы так много времени потеряли, и ты ещё так слаба. Давай заберём Кэтти и переместимся на Гриммо. Ты же всё равно переедешь к нам, так зачем тянуть с этим? Гермиона мысленно выругалась. — Гарри, прошу, мы же с тобой обо всем договорились. Пожалуйста, не сваливай на себя лишнюю ответственность. И нет, я не смогла бы так поступить с твоей женой, тем более в её собственном доме. Хотя простить я её, вероятно, не смогу ещё долго, но это не так уж важно. Всё будет в порядке, правда. — Она ободряюще улыбнулась ему, надеясь, что улыбка не выглядит, как гримаса умалишенного, и задала вопрос, который вертелся в её голове с той минуты, как они покинули Мунго. — Лучше скажи мне вот что: если Рон действительно откажется от участия в процессе, этот дурацкий иск отправят в архив или нет? Я не знаю, что мне с ним делать. Малфой сто раз повторил, что Нотт будет заниматься моим делом и выиграет его, но теперь неизвестно, могу я рассчитывать на это или нет. И денег у меня нет, в этом я признаюсь тебе честно. Гарри кивнул. — Я поговорю с Кингсли, когда выбью из Рона какую-нибудь бумагу, где он изъявляет свою волю. Думаю, что он, к сожалению, прав. Даже если он откажется, речь идёт не только о нём, а о семействе Уизли в целом. Я не могу тебе внятно объяснить всю эту чистокровную путаницу, но, в общем, если Молли и Артур захотят, они будут иметь право требовать опеки. Но для этого они должны подтвердить, что Кэтти всё ещё им нужна. — Если не Артур, то Молли сделает это, — грустно озвучила Гермиона вывод. Гарри задумчиво покачал головой. — Да, она вряд ли отступится, но шансов не так много. Рона будут судить за нападение, оскорбления и участие в подготовке мятежа, или как они там назовут эту авантюру. Кстати, ты ведь понимаешь, что Аврорату будут нужны твои показания? Не беспокойся, я постараюсь договориться, чтоб ты изложила всё мне. А там мы сможем использовать процесс над Роном и обвинения Малфоя, которые он выдвинул до происшествия, чтобы заставить Молли пойти на попятную. Гермиона потерла ноющие виски. — Мне не верится, что мы вправду говорим сейчас о них. Как будто всё это дурной сон. — Чем больше я об этом думаю, чем сильнее мне кажется, что они всегда были такими, — мрачно ответил Гарри. — Просто мы этого не замечали, пока шла война. Обменявшись ещё несколькими ничего не значащими словами, они стали прощаться. Гермиона открыла было калитку и собралась пойти по чисто выметенной дорожке к крыльцу дома, когда Гарри вдруг окликнул её. Она обернулась — друг смотрел на неё со странным выражением: беззаботная улыбка на губах и настороженный холод потемневших глаз. — Герм, ещё пара мелочей. Мы наложили на дом дополнительные охранные заклинания и на всякий случай назначили охрану из проверенных авроров, а твоим родителям сделали что-то вроде тревожных кнопок. Ничего такого, тебе не о чем переживать, но я решил, что лучше чуть-чуть перестраховаться. Гермиона уставилась на него, онемев от удивления. Он продолжал улыбаться, наводя на неё панику. — Подожди, — проговорила она, с трудом подбирая слова и всё больше повышая голос. — Охранные заклинания — это понятно. Они нужны всем и всегда. Но зачем всё остальное? Авроры, тревожные кнопки… Гарри, я не понимаю, что именно происходит, но я же не совсем выжила из ума! В чем проблема на самом деле? — Да нет никаких проблем, — отмахнулся Гарри, окончательно убедив её, что происходит что-то ужасное. — Я просто перестраховываюсь. Можешь считать, что у меня паранойя или профдеформация. — Если мне или моей семье стоит кого-то или чего-то опасаться, ты должен, обязан рассказать мне всё до последней детали, — сказала Гермиона с нажимом. — Черт, я знала, что что-то не так, но думала, ты просто на нервах из-за того, что всё это свалилось в кучу. Гарри шагнул к ней, взял за руки и сжал её пальцы крепко, почти до боли. Она подняла голову, вдохнув лёгкий запах табака. — Я тебе клянусь, нет никаких поводов для беспокойства. Просто я немного двинулся на почве безопасности. Ты же сама говоришь, всё в кучу свалилось. Иди домой и ни о чем не переживай. Если что-то случится, я немедленно дам тебе знать, ладно? Гермиона недоверчиво всматривалась в лицо друга ещё несколько секунд, потом молча кивнула. Он махнул рукой на прощание и зашагал прочь. Проводив Гарри взглядом, Гермиона наконец двинулась к дому, непроизвольно оглядывая окрестности в поисках наблюдательных постов. В груди вместе с неизменной тревогой переливалась робкая радость. Она ведь и правда соскучилась по дочери. По-настоящему, как нормальная мать. Она представляла себе, как Кэтти бросится к ней с радостным визгом, обнимет её, заберется на руки, может, даже заплачет. Фантомное ощущение тёплого вертлявого тельца стянуло её внимание, мысли и чувства в одну точку, как изначальное вещество перед самым первым взрывом. Гермиона ускорила шаг, наплевав на слабость в ногах и мгновенно вспыхнувшую пульсацию в голове, преодолела несколько шагов, отделявших её от двери, распахнула её, вошла в дом и… И ничего не произошло. Гермиона остановилась у порога, уронив сумку на пол, оглядела холл, из почти чопорной строгости которого выбивались, как карнавальные гуляки, забредшие в храм, яркие детские кроссовки и куча игрушек для песочницы. Отца, судя по всему, дома не было — Гермиона не обнаружила на обычном месте его связки ключей. Но почему ни её мать, ни её дочь не вышли, чтобы хотя бы с ней поздороваться — этого она никак не могла взять в толк. Она оставила сумку там, где выронила её из ослабевших рук, и двинулась дальше. В кухне царил беспорядок, невероятный для её аккуратной и методичной матери: две тарелки, одна с кашей, вторая с потемневшими яблочными дольками, были забыты на залитом соком столе, у стула, будто бы отодвинутого в спешке, валялся смятый нагрудник, а рядом с ним ложка. «Кажется, тут что-то случилось. Видимо, обед», — подумала Гермиона, поворачивая из кухни в направлении гостиной. Вдруг дверь ванной комнаты распахнулась, и оттуда выскочила Кэтрин, а следом за ней Джин с полотенцем в руках. При виде Гермионы обе остановились. — Господи, это ты наконец. Я пыталась её накормить, но она опрокинула на себя кружку с яблочным соком, — выдохнула Джин. Гермиона прекрасно знала, каких трудов стоило заставить Кэтрин нормально поесть, но недовольство и усталость в голосе матери царапнули её ржавым железом. — Она не любит яблочный сок, мам. Лучше апельсиновый. Джин выпрямилась, опустив руки с полотенцем. — Я же не знала, — сказала она. Гермиона перевела глаза на Кэтрин. Девочка была одета в премилый розовый костюмчик и выглядела здоровой и довольной жизнью. Гермионе показалось, что она сильно подросла с того рокового дня. Глаза Кэтрин загорелись любопытством, она чуть склонила голову, по бокам которой задорно торчали два коротких хвостика, и сунула палец в рот. Гермиона сглотнула ком болезненной тоски и вины и протянула руки. — Кэтти, детка! Иди ко мне поскорее! Я так… Кэтрин скривила губы, отступила на шаг, другой и, повернувшись спиной, помчалась мимо Гермионы в кухню, а Джин последовала за ней. — Я так соскучилась, — договорила Гермиона в пустоту. Вместе они кое-как привели кухню в порядок. Гермиона вымыла тарелки, пока Джин оттаскивала Кэтрин от кухонных шкафов и не давала открыть дверцу духовки. Потом она принялась вытирать сок со стола и стула. — А где твоя палочка? — осведомилась Джин. — Ты же всегда делала домашние дела при помощи магии с тех пор, как получила разрешение. — Моя магия нестабильна после болезни, мама, — объяснила Гермиона, решив не углубляться в детали. — Сейчас мне гораздо лучше, но я должна буду снова учиться пользоваться палочкой. — А я думала, они полностью вылечили тебя в этой колдовской больнице, — заметила Джин. — Ты так долго там пролежала. Гермиона застыла с тряпкой в руке — упрёк был обжигающе явным. — Прости, мама. Я не думала, что нечто подобное произойдёт. Мне жаль, что я внесла в вашу жизнь такую сумятицу. Джин, отчаявшись справиться с Кэтрин, достала с верхней полки шкафа силиконовую форму для выпечки и сунула внучке в руки. Та повертела её без особого интереса, потянула в рот и прикусила. — Я не это хотела сказать. То есть нам, конечно, пришлось внести много изменений в наш распорядок, но это ведь чрезвычайная ситуация. Просто твои друзья уверяли, что с тобой всё в порядке, и несколько дней отдыха всё исправят. — Они неверно выразились, — ответила Гермиона, одновременно размышляя, о каких именно друзьях шла речь. — Я уже поняла, — сказала Джин. — Когда ты не появилась и не позвонила спустя эти «несколько дней». Ты плохо выглядишь, Гермиона. Тебе нужно сходить к нормальному врачу, пройти обследования. — Да, мам, — отреагировала Гермиона привычно, убедилась, что рабочие поверхности столов стерильно чисты, а в раковине не осталось ничего лишнего. — Позволь мне забрать Кэтрин. Тебе нужен отдых. Где вы её разместили? — В твоей комнате, — отозвалась Джин. — Отец купил другую кроватку, люлька, которую ты у нас оставляла, оказалась слишком маленькой. Вы так давно здесь не были, она не сразу к нам привыкла. Первые дни была совсем тихая, сидела на диване со своим слоненком и вертела головой, будто кого-то искала. Потом освоилась, конечно. Гермиона со смесью ревности и обиды подумала, что Кэтрин, видимо, искала не кого иного, как Люциуса. Но вслух она этого не произнесла. Ей хотелось выяснить, что именно родители знают о случившемся и о её нынешней жизни вообще, но она решила, что предпочтёт неведение. Ещё одной лекции по поводу того, что она неверно расставила приоритеты, ей сейчас было не пережить. Она позволила себе сказать вслух лишь то, что Кэтрин настолько освоилась, что, кажется, даже не замечает её присутствия. Джин впервые с момента её возвращения взглянула прямо ей в лицо. — Она просто обиделась, что тебя так долго не было, Гермиона. Дети все такие. Дай ей время. Ты в этом возрасте не подходила ко мне по два дня, когда я возвращалась из деловых поездок. Мать отпустила Гермиону в душ и разогрела для неё еду, заказанную накануне в ресторане доставки, извинившись, что не может накормить её чем-нибудь более подобающим. Гермиона торопливо вымылась и вяло поковырялась в тарелке, не чувствуя ни запаха, ни вкуса еды. С каждой минутой она чувствовала себя все более неуютно и принужденно, будто должна была что-то сказать или сделать, но не могла понять, что именно. Радость встречи погасла, так и не разгоревшись. Кто знал, могла ли Кэтти обижаться или ей просто было плевать, рядом мать или исчезла навечно, но от собственной матери Гермиона ждала если не утешительных объятий, то хотя бы сочувствия, которое, она была уверена, Джин выказала бы любой другой женщине, оказавшейся в подобной ситуации. Но она была слишком виновата, чтобы ставить безразличие в упрёк матери. «Видимо, она успела до смерти задолбаться, так что просто сделаю вид, что всё нормально, и завтра мы уйдем», — решила Гермиона, снова приводя в порядок стол и раковину. Закончив уборку, она подхватила крутившуюся неподалёку Кэтрин на руки, не обращая внимания на сердитые возгласы, и понесла в комнату. Гермиона сидела на своей старой кровати, глядя в окно. На её письменном столе стояли краски, валялись куски массы для лепки, а под столом вокруг пластикового ящика был кучами рассыпан кинетический песок. Кэтрин катала по полу целый автопарк служебных машин, как будто мэр маленького городка, пытавшийся в одиночку разгрести последствия локальной ЧС. Она смеялась и иногда говорила сама с собой, неразборчиво и нечётко, но Гермиона с робким отблеском родительской гордости отметила несколько новых слов и звуков. Кэтрин даже пыталась соединять их в цепочки: машина едет по дороге, пожарный будет тушить. Гермионе так хотелось услышать от дочери осмысленную речь, что-то, касающееся их двоих, что на глаза наворачивались слезы. Возможно, когда-нибудь эта девочка будет не только её упрямой дочерью, но и другом. Или хотя бы тем, кто не станет её осуждать за каждый шаг. Или она возненавидит её и уйдёт жить к отцу. Гермиона обвела взглядом ряд бесполезных грамот над книжными полками. Сколько планов, сколько радужных надежд и мечтаний, сколько перспектив она настроила и нарисовала себе здесь. Что из списка сбылось? Пожалуй, ничего. Она вздохнула, вытащила из кармана телефон, щелкнула кнопкой, взглянула на экран. Сообщение от Гарри с просьбой сразу же написать, если что-то понадобится. Может, всё же придётся принять его приглашение, или по крайней мере занять у него денег. И больше ничего. Гермиона вновь — в который раз — открыла список контактов. Имя Малфоя уже успело выжечь отпечаток в её мозгу вместе с бесполезными догадками. Если он решил послать её к чёрту, то мог бы прислать их с Кэтрин вещи. Хотя бы из вежливости. Ведь у неё толком не осталось даже одежды, кроме той, что была подарена им, и Люциус прекрасно об этом знал. Может, всё же стоило позвонить ему и попросить об этой услуге, такой естественной для двух цивилизованных людей, решивших, что их пути расходятся. Гермиона шмыгнула носом, не сдержав очередной порции слез. Только бы мать не увидела. Гермионе вовсе не хотелось прибавлять к числу своих недостатков неблагодарность, но она отчаянно, до глубины души жалела сейчас о том, что не может отмотать время назад и остаться в доме Люциуса на попечении заботливого хозяина и его эльфов. Проклятье, почему она чувствовала себя рядом с ним защищённой, свободной и нормальной, а в окружении друзей и родных хотела лишь одного — сбежать куда глаза глядят? Этого она не понимала. Видно, с ней что-то было не так, и зелья Забини неспособны были избавить её от ущербности и душевного уродства. Может, Люциус нашёл повод избавиться от неё и теперь наслаждается отдыхом, потягивая огневиски в своём кресле у камина. Даже ее собственная дочь была ей не рада. Гермиона растерла слезы кулаком, давясь презрением к своей слабости, и вдруг почувствовала на себе чей-то взгляд. Она медленно повернула голову. Кэтрин, бросив свои машинки, смотрела на неё удивлённо и недоверчиво, чуть приоткрыв рот. Гермиона торопливо улыбнулась. Девочка встала на ножки, прошлепала к кровати, раскидывая в стороны свои сокровища, вскарабкалась на постель, выкопала из-под подушки своего слонёнка и сунула Гермионе в руки. Гермионе показалось, что кто-то ударил её в грудь: рёбра треснули, а лёгкие сдавило невыносимо огромной эмоцией, названия которой она не знала. Она расплакалась и рассмеялась одновременно, сгребла Кэтрин в объятия и прижала к себе. День за днём пролетели три недели. Всё вроде бы шло неплохо, хотя Гермиона каждую минуту чувствовала себя так, будто упорно пыталась влезть в собственные подростковые вещи: вроде бы ещё целые, даже красивые, вроде бы целиком и полностью принадлежащие ей, но невозможно, невыносимо неудобные, сковывающие, душащие и тесные. Отец приходил поздно вечером — у него был помощник, но он старался вести пациентов сам, боясь упустить что-нибудь из виду, — здоровался с Гермионой, несколько минут играл с Кэтрин, ужинал, мылся и ложился спать, чтобы уйти рано утром. Мать оставалась дома, заботясь о готовке еды, стирке и отвлекая Кэтрин, когда Гермионе нужно было поесть, вымыться или сходить в туалет. Это должна была быть та родительская помощь, которой ей прежде так не хватало, но с каждым днём Гермиона чувствовала себя всё более уставшей и раздраженной. Мать делала то, что считала нужным и правильным, исподволь включая Гермиону в работу отлаженного механизма собственных действий. Подай-ка мне полотенце. Иди и посмотри, не закончилась ли программа стирки. Нельзя стирать детские вещи кучей, обязательно нужно сортировать бельё. Зачем читать, если Кэтти легла спать, нужно спать самой, пока спит ребёнок. Класть дочь в свою кровать? Ты с ума сошла, это опасно и совершенно негигиенично. Тебе нельзя кофе, это от него ты плохо спишь. Джин действовала из лучших побуждений, всё больше и больше лишая Гермиону свободы, превращая её в ещё одного ребёнка, но протестовать было глупо: разве она не по своей воле приползла побитой собакой в родительский дом? Как-то вечером за ужином, когда за окном уже угас тусклый свет холодного дождливого дня, Гермиона закончила кормить Кэтрин и принялась убирать посуду. Она не слишком хорошо чувствовала себя с самого утра, хотя пила зелья в строгом соответствии с предписаниями Забини. Руки дрогнули, когда она очищала тарелку от остатков овощного пюре, и ткань её кофты покрылась бежевыми с зеленцой брызгами, будто кого-то на неё стошнило. — Вот же блин! — выругалась Гермиона себе под нос. Джин, варившая на плите кофе, немедленно призвала её к порядку: — Зачем ты употребляешь такие выражения при ребёнке? Она запомнит их в первую очередь, вот увидишь, а потом ты не сможешь её переучить. — Да, мам, — заученно отозвалась Гермиона. — Извини. Джин раздражённо покачала головой. — Ты снова испачкала одежду. Твоя сорочка еще в стирке, придётся ждать, пока я загружу сушильную машину. И потом она уже давно тебе мала, да и слишком старая. Гермиона, где все твои вещи? Ты ведь забрала что-то, когда уходила из дома? Гермиона попыталась сообразить, о каком доме говорит мать, и не сразу поняла, что речь идёт об их с Роном квартире. — Те вещи потерялись, мама. Я не смогу их найти, — ответила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и одновременно достаточно уверенно, чтобы пресечь дальнейшие расспросы. Мать бы точно сдала её в психушку, если бы узнала, что именно она сделала со своей одеждой. Джин смерила её странным взглядом. Кэтрин, оставшись на миг без надзора, потянулась за вазой с сухоцветами и свалила на пол чашку с соком. — Что ты делаешь? — досадливо воскликнула Джин. — Гермиона, последи за своей дочерью хотя бы пару минут! Что ты так долго возишься с посудой? — Да, мам. Извини, — привычно повторила Гермиона, берясь за швабру и пресекая бесчинства Кэтрин свободной рукой. Джин выдохнула и прикрыла ладонью глаза. — День сегодня какой-то… Гермиона, послушай, когда ты была в больнице, тебе передали какие-то свертки. Я их открыла, прости. Там были вещи, вроде бы твоего размера, но ни одной из них я прежде не видела. Ещё детская одежда и эти ваши игрушки, которые сами летают, ходят и пищат. И деньги. Конверт с деньгами и какими-то документами. Гермиона уронила швабру, та свалилась с грохотом и снесла с края стола стопку вечерних газет. — Что? Когда это принесли? Кто принёс? Почему ты раньше ничего не сказала? Джин грохнула о стол только что налитой чашкой кофе, краснея и бледнея. — Я же сказала, что это принесли, когда ты оказалась на больничной койке. Такой молодой мужчина, высокий, в деловом костюме. Он назвался Теодором Ноттом, сказал, он твой адвокат. Я не знала, что мне делать. Гермиона, скажи мне… — она прервалась, схватилась за спинку стула обеими руками и закончила: — Неужели ты действительно изменила Рону с военным преступником? Гермиона ощутила приступ головокружения. Она кое-как добралась до ближайшего стула и плюхнулась на него, пытаясь отдышаться. Кэтрин забралась к ней на колени, и Гермиона прижала дочь к себе, ища защиты у собственного ребёнка. — Почему ты вообще о таком меня спрашиваешь? Джин тоже села, оторвала квадрат от рулона с бумажными полотенцами и принялась вытирать стол. — Миссис Уизли приходила ко мне, когда отца не было дома. Она сказала… Гермиона, чего она мне только ни сказала. И все так ласково. — Что она говорила? — спросила Гермиона, закипая. Злиться она почти не боялась: Гарри заскочил в обед, принёс кекс из ближайшей кондитерской и обновил заклинания, защищавшие окружающих и обстановку от выбросов. Джин нервно сжала бумагу так, будто боролась с желанием вцепиться Гермионе в горло. — Она сказала, что ты была неверна Рону и сбежала от него к тому негодяю, которого мы видели тогда в книжном. Ты ведь сама предупреждала нас, что он ужасный человек! Миссис Уизли утверждает, что ты жила у него, на его деньги, что он воспитывал твою дочь, а Рональда ты ни на шаг к ней не подпускала. Что он из-за этого был вынужден подать в суд. И что напал на тебя из-за того, что ты явилась в вашу полицию в сопровождении любовника с Кэтрин на руках, и тот провоцировал конфликт изо всех сил. Гермиона расхохоталась. Злость клокотала в ней, но она положительно не могла не восхищаться изощрённым скотством свекрови. Джин переменилась в лице. — Гермиона, что с тобой такое? По-твоему, это смешно? Тебе это действительно кажется забавным? Гермиона вытерла выступившие от смеха слезы. — Да, мам. Очень смешно. И да, миссис Уизли тебе не соврала. Всё так и было. Джин смотрела на неё так, как будто она между делом сообщила, что убила несколько десятков человек. — Гермиона, это уже ни в какие ворота не лезет! Ты с ума сошла? Что, что, во имя Господа Бога, с тобой вообще случилось? Сначала эта проклятая война. До сих пор не пойму, почему ты решила в этом участвовать? Ты ведь девушка, и к тому же это вообще не твой мир и не твои проблемы! Ты могла просто уйти и позволить им делать то, что они хотят, эти волшебники, но нет! Ты ввязалась во всё это, да ещё впутала нас! — Я никуда вас не впутывала, мам, я… — Ты нам память стёрла! — крикнула Джин. Голос её сорвался, она закашлялась, прикрывая ладонью рот. Кэтрин испуганно вздрогнула и заревела. Гермиона встала, прижимая дочь к себе, вытащила из кухонного шкафа стакан, потянулась за палочкой, вспомнила, что больше не может ею пользоваться, наполнила его водой из-под крана и подала стакан матери. — Прости. Ты права, наверное. Во всём. Но ничего уже не исправить. Джин выпила пару глотков. Она сидела сгорбившись и тяжело дыша, старательно отводя взгляд от Гермионы. — Ты влюбилась в него? В этого человека? Гермиона покачала головой. — Я не знаю. Мне нечего тебе ответить. — Как это так — нечего ответить? Гермиона! Ты не можешь так с нами поступать! Мы только опомнились после того кошмара, ты вышла замуж, родила, разрушила свою семью, и что ты мне говоришь? Я не знаю! Как же так? Что там происходит, в этом вашем мире? Гарри сказал мне, что мы должны принять меры предосторожности, и если заметим что-то подозрительное, обязательно вызывать его, но когда я спросила, что случилось на этот раз, он сказал, что опасности нет! Гермиона, просто скажи мне правду. Этот человек, этот Люциус Малфой, он угрожал тебе? Это был шантаж? Не могла же ты просто так уйти к нему от Рона, с которым вы столько пережили вместе… Я уже ничего не понимаю, а ты не собираешься объяснять! Гермиона смотрела на мать, и ей казалось, что их разделяет расстояние в тысячи морских миль. Она, отец, Гарри, все они стали ей такими чужими. А ведь прошло так мало времени — когда, в какой момент все успело разрушиться? — А что бы ты сказала мне, если б я объяснила? Что я сама виновата? Что я обязана заткнуться и помириться с Роном, потому что ребёнок должен расти в полной семье? Что ты меня предупреждала? Джин раздражённо хлопнула ладонью по столу. — Да, именно это я бы сказала. Гермиона, я правда предупреждала тебя! Ты взрослая женщина! Скажи на милость, почему я должна брать на себя ответственность за последствия твоих решений? Они и так уже достаточно сильно сказались на мне. Ведь ты должна была догадаться, что мне всё придётся расхлебывать самой, не отец же будет нянчиться с ребёнком. С ней так тяжело, Гермиона, но это только потому, что ты её избаловала. Детей надо воспитывать, к ним нужно относиться, как к маленьким взрослым, и тогда они будут тебя понимать! Я всегда говорила тебе, что можно делать, а чего нельзя, и ты меня слушалась. Я могла оставить тебя с няней и уехать, могла спокойно работать, а ты даже ешь на бегу! Гермиона представила, что у неё в голове играет надоедливая музыка. Если не прислушиваться, не будет так сильно раздражать. Джин прикусила губу. — Не думай, что я тебе не сочувствую или не понимаю, как это тяжело. Что ты будешь делать дальше? Одинокая, больная, несчастная, безработная, с таким пятном на репутации… Ты должна взвесить все за и против. Точнее, должна была до того, как ваши с Роном отношения пришли к такому финалу. Мне сначала вообще не верилось, что он на такое способен, но Гарри сказал, он действительно плохо к тебе относился. Не знаю, кто из вас прав, кто виноват, и что теперь с этим делать. В одном я уверена: ты напрасно связалась с этим мужчиной. Ты не должна была так поступать, даже будь он респектабельным, законопослушным человеком. Миссис Уизли принесла какие-то газетёнки. Она показывала мне статьи, я не стала читать их полностью, но о тебе там писали в таких выражениях… Как ты будешь жить после всего этого? Тебя же не примут ни в одном приличном доме, не возьмут на работу, да и Гарри вряд ли в восторге от твоего поведения, а он теперь твой единственный друг, ведь так? Господи, Гермиона, не думала, что однажды скажу это, но, может, твои проблемы с магией — сигнал, что тебе нужно забыть обо всём этом и вернуться к нормальной жизни? Ты столько всего упустила, но ещё не поздно отдать Кэтти в детский сад и получить хоть какую-нибудь профессию. Моя дочь, мой умный, ответственный, добрый ребёнок… Не знаю, что мы упустили, но мне жаль, что в итоге после всего, что было в тебя вложено, мы пришли к такому исходу. Гермиона осторожно подняла притихшую у нее на коленях Кэтрин, вышла из кухни не оборачиваясь и ушла в свою комнату. Во рту стояла тошнотворная соль слез, которых она не могла себе позволить. Только не здесь. Отчаяние пришпилило её к полу, распластало, как бабочку, которой удалось взлететь лишь однажды. Значит, всё, что она сделала, — цепь ошибок и недоразумений? И Кэтрин тоже? Как она ни старалась, ей нечем было опровергнуть грустные выводы матери. Кровь бросилась ей в голову, заставляя вскипеть ключом густые, застоялые мысли. Чертов Малфой. Вот ведь ублюдок! Прислал Нотта с её шмотками, как мило с его стороны! Разве можно было выдумать что-то более унизительное? Она кипятилась всё сильней и сильней. Голос разума повторял, что нужно успокоиться, отдышаться, попросить у матери то, что притащил Нотт, и поискать ответы на свои вопросы — вдруг Люциус оставил ей письмо с объяснением происходящего или, кто его знает, этого чистокровного негодяя, колье с россыпью драгоценных камней в качестве отступного. Однако разговор с матерью выбил её из колеи до такой степени, что она была не в состоянии совершать правильные поступки. Телефон попался под руку будто бы сам собой. Она разблокировала его, почти не глядя в экран, безошибочно спустилась на нужную строчку списка контактов и наконец набрала номер. На вызов ответили через восемь долгих гудков. — Я, конечно, всё понимаю, Малфой, но если вы решили послать меня к чёрту, могли бы сообщить об этом лично! Хотя бы из грёбаной вежливости! Вы всё тот же подлец и жалкий трус! — проорала она. Из динамика донёсся не то всхлип, не то сдавленный смех, а потом… — Я тоже рад тебя слышать, Грейнджер, — сказал Драко. Гермиона похолодела от ужаса. — К сожалению, Люциус сейчас не может тебе ответить. — Драко? — пискнула она сдавленно. — Прости, пожалуйста! Я вовсе не собиралась… — Да ладно, Грейнджер. Отец бы оценил. Столько экспрессии. Гермиона опустилась на кровать — ноги мгновенно стали ватными. — Господи, Драко, я такая дура. Прости, пожалуйста! Я никак не могла предположить, что ответишь ты, а не Люциус. Он замолчал надолго, заставив Гермиону испугаться, что нелёгкий разговор прервётся не начавшись, и она лишится шанса получить ответы на свои вопросы. Но Драко продолжал: — Скажи, Грейнджер, когда ты говорила с отцом последний раз? Прежде чем ответить, Гермиона беспомощно обвела глазами комнату. Вянущие в вечерних тенях краски, неудобная для неё, взрослой женщины, мебель, знакомые до мельчайшей чёрточки и одновременно совершенно чужие очертания — всё это заставило её ощутить боль своей утраты с удвоенной силой. — Когда мы пришли в Аврорат. Когда Рон на нас напал. Перед тем, как я оказалась в Мунго, а Люциус — в тюрьме. Драко, мне так жаль. Прости меня, я ничего этого не хотела. Теперь из-за меня ему грозит очередной суд, а я ещё и… — То есть вы ни разу не связывались и не виделись со дня нападения? — прервал Драко поток её слов. — Нет, — насторожилась Гермиона. — Гарри сказал, что он не захотел больше меня видеть. Он прислал мне вещи с Ноттом, но я до сегодняшнего дня не знала об этом, моя мать скрыла это от меня. — Твой Поттер просто дурак, — выдал Драко после паузы. — Отец, впрочем, тоже. Скажи мне, Грейнджер, ты позвонила исключительно из желания на кого-нибудь наорать, или соскучилась по нему? Гермиона слегка опешила от такой прямоты, но решила, что время вежливых околичностей безвозвратно ушло. — Конечно, я соскучилась. Но я не собираюсь навязываться, если ты об этом. Просто у меня сейчас трудный период, я вышла из себя, вот и наделала глупостей. Я понимаю, что если бы Люциус хотел, он бы давно уже мог… — Нет, все не так. Не мог бы. Он сейчас охотится вместе с Поттером и авроратской компашкой за недоделанными мстителями, Грейнджер, — мрачно сказал Драко. — В основном, если меня не обманывают мои источники информации, занят кабинетной работой, но один раз попал в стычку с Криви и одним из рыжих братцев. Сейчас они оба в бегах — после того, как пытались подкараулить меня возле Министерства. А теперь давай, скажи мне, что из вышеперечисленного Поттер предпочел оставить при себе. Гермиона шатаясь добралась до окна, распахнула створку, глубоко вдохнув пахнущий прелыми листьями и дождём воздух. — Почему его телефон у тебя? — Значит, Поттер умолчал обо всём, — усмехнулся Драко. — Потому, что после освобождения отец бросил всё, что было при нём, в доме и куда-то свалил, так что я думал подавать в розыск. А потом Поттер сказал, что он явился к Кингсли и предложил свои услуги ещё и в этом деле. Тот, разумеется, не стал отказываться. Теперь отец днюет и ночует в Аврорате, пока Кингсли пытается переловить разбежавшихся героев. - Насколько всё серьёзно? — спросила Гермиона. Дышать всё ещё было трудно, а ладони предостерегающе горели, но, кажется, она справлялась. — Насколько всё было серьёзно, когда Пожиратели собирались кружком по интересам? Я, конечно, не сравниваю вас, героев, и нас, но некоторые параллели напрашиваются, разве нет? С той разницей, что кое-кому не хватило ума даже на организацию должного уровня конспирации… — Но при чём тут я? — перебила Гермиона. — Как это связано со мной и нашим общением? Он что же, думает, что я буду осуждать его за то, что он помогает аврорам? — Ну, думаю, для себя он сформулировал причины твоего возможного осуждения немного по-другому. За то, что изо всех сил старается переловить твоих друзей, соратников и бывших родственников, прямо как в старые добрые времена? За то, что ты рискнула ему довериться, а он сел в лужу? Ты никогда не задавалась вопросом, почему именно моя мать с ним развелась? — Ты знаешь, как-то не было поводов, — съязвила Гермиона. Драко насмешливо хмыкнул. — Подумай хорошенько, Грейнджер, ты же была лучшей на курсе, разве нет? Подумай и реши, достаточно ли того, что с тобой случилось в его присутствии, чтобы сгореть от стыда и больше никогда не попадаться тебе на глаза. — Если честно, я сейчас не в состоянии ни думать, ни анализировать, Драко. Знаю, что ты будешь во мне разочарован, но я расписываюсь в полном бессилии разобраться в чем-либо из происходящего. У меня вокруг дома дежурят авроры, Гарри мне солгал, а Люциус… Почему всё должно быть так сложно? — Уже поздно, — сказал Драко с явным сочувствием в голосе. — Ложись спать, Грейнджер, а завтра, если хочешь, мы с тобой созвонимся снова и обо всём поговорим. Я расскажу тебе, что знаю про расследование и про отца, а ты мне про свои планы на ближайшие месяцы. Ты ведь помнишь, что мне нужна твоя помощь со Скорпиусом, так? — Да, — сказала Гермиона, отвечая сразу на все его реплики. — Да, Драко. До завтра. Позвони мне, как только сможешь.