Бессонница

      Мама, прости. У нас все в порядке, завтра я вернусь и всё объясню.       Сообщение доставлено.       Поттер, если с моими родителями хоть что-нибудь случится до завтрашнего утра, я…       Гермиона бросила бесплодные попытки выдумать более-менее весомую угрозу и отправила сообщение в том виде, в каком было. Глупее не придумаешь, но лучшая защита — это нападение. Завтра, завтра. Жгучий стыд перед матерью, муки совести, паника, растерянность, страх и самообвинения — всё потом, а сейчас у неё полно дел, не терпящих отлагательств.       Она полчаса ловила Кэтрин, которая шаровой молнией носилась по комнатам, с хохотом запрыгивая на кровати, диваны и стулья. Она мыла дочери руки, измазанные пеплом из остывшего камина. Она судорожно приводила в порядок растрёпанные волосы и чистила зубы щёткой, которая ждала на прежнем месте на подставке в ванной комнате. «Это дом Малфоя, не мой», — напоминала она себе каждую минуту, чувствуя, как расходится узел тревоги в груди и проясняются мысли. Люциус отдал приказы домовикам, разжёг камин и занялся обновлением заклинаний, защищавших Кэтрин от острых углов и твёрдых поверхностей, а обстановку — от Кэтрин. Выходя из ванной с дочерью на руках, Гермиона почувствовала разлитый в согревавшемся воздухе запах кофе и еды. Голод смешался с почти физическим облегчением от того, что она сможет нормально поесть, не переживая о том, что мать вот-вот запустит в неё очередным замечанием. Да, ей определённо пора было включить в список своих грехов чёрную неблагодарность, и она сделает это непременно. Когда сможет думать о чём-то или ком-то, кроме Малфоя.       Они поели и накормили Кэтрин совместными усилиями, просидели у камина целый час, занимая её игрушками и старательно избегая смотреть друг на друга, потом ненадолго разошлись по комнатам, чтобы вскоре снова столкнуться в столовой под кое-как придуманными предлогами. Гермионе казалось, что она летит с бесконечно огромной высоты в бесконечно медленном падении. Сердце колотилось в груди коротко и часто, щеки горели — так же, как когда-то в Хогвартсе, перед тем незабываемым балом, когда она впервые чувствовала себя по-настоящему красивой. Словно и не было всех этих лет и потерь. Словно она снова была молодой и здоровой. Собой. Малфой не сводил с неё глаз и постоянно оказывался рядом — подчёркнуто соблюдая дистанцию и столь же подчёркнуто заявляя свои права на это присутствие. Она смотрела на него, бездумно разглядывая его лицо, глаза, губы, отмечая следы усталости, тяжёлых размышлений и бессонных ночей. Позволяя ему видеть свои мысли и чувства. Оборонительные рубежи падали один за другим, охваченные священным огнём разделённого на двоих безумия. Бросишь меня снова, и я тебя убью. Мне хватит сил на одно быстрое эффективное заклятие, а если нет, сойдёт и осколок стекла, которым я перережу тебе глотку, чтобы залить всё вокруг твоей идеально чистой кровью. Чернота на дне зрачков Люциуса разрасталась, заливая серые радужки, выплескиваясь наружу обрывками фраз и мгновениями молчания, звонкими, как хлесткая пощёчина.       Виноват — разумеется, и уже давно привычно.       Может, Поттер не так уж и не прав в своих абсурдных предположениях?       Она знала, что это случится сегодня. Они доиграют свои роли, такие правильные и безопасные: раскаявшийся негодяй и покинутая мать. Они вместе проследят за тем, как раздражающе медленно сползает за горизонт еле видимое в просветах между тучами солнце и рассыпается закат, словно догорающие в камине угли. Они виртуозно сыграют образцовый семейный ужин, во время которого Кэтрин порадует их превосходным аппетитом и примерным поведением. Ещё немного, несколько фигур затейливого танца — они разойдутся по комнатам. Гермиона вымоет Кэтрин и пойдёт в душ, пока домовиха рассказывает девочке сказку из тех, что слушают на ночь чистокровные дети. Торопливо вымывшись, она будет долго разглядывать собственное лицо в зеркале и не увидит ничего, кроме темноты в глазах.       Малфой ждал её на прежнем месте — у камина в дальней комнате. Волосы его были собраны в гладкий хвост, тёплая мантия застегнута на все пуговицы. Когда Гермиона вошла, он кивком указал ей на кресло, где её ждала вторая мантия, трансфигурированная так, чтобы быть ей по размеру. Гермиона молча накинула ее на плечи и положила ладонь на протянутую непринуждённо изящным жестом руку.       Рывок аппарации дёрнул внутренности. С непривычки она потеряла равновесие, но Люциус подхватил ее, помогая удержаться на ногах. Гермиона выпрямилась, отдышалась, опираясь на его плечо, и осмотрелась с удивлением. Они стояли у берега небольшой, но быстрой реки, бегущей по каменистому ложу в низине, окружённой темными громадами холмов. С чёрного неба лился ледяной свет ущербного месяца. Пахло холодной водой, сухой травой и сладковатым, щекочущим горло яблочным духом, смешанным с тревожным запахом прелых листьев. Люциус прошёл вперёд, остановился у берега, коснулся воды — прозрачные капли скатились с его ладони с тихим плеском. Гермиона поравнялась с ним, плотнее запахнула мантию — она не хотела терять ни единой секунды этой глухой холодной ночи, что бы ни уготовили ей ближайшие часы. В глубине души ворочался прежний неизбывный страх, сознание постоянной угрозы. Они были с ней во время войны, остались и после, видимо, уже навсегда, и здесь, сейчас, рядом с Малфоем инстинктивное «бей или беги» резало по нервам с раздражающей силой. Вот только бить нечем, и бежать уже некуда.       - Даже не спросишь, куда я тебя привёл? — с лёгкой насмешкой поинтересовался Малфой, будто заглянув в её мысли.       Гермиона пожала плечами.       - Какая разница? Я уже пошла за тобой, остаётся только шагать дальше, куда бы эта кривая дорожка ни завела нас обоих.       - Признаться, я больше рассчитывал на твой прославленный интеллект и не менее знаменитое чутье, — сказал Люциус. Гермиона покачала головой, гадая, смеётся он над ней или говорит всерьёз.       - Тебе пора привыкнуть к тому, что в случае со мной твои расчеты всегда оказываются не так уж верны. Чего ты ждал?       Он сердито вскинул голову.       - Понимания. И уважения. Или, если хочешь, жалости к побежденному.       Гермиона рассмеялась тихо и зло. Ветер, катившийся с холмов, опутывал их обоих далёкими шорохами и сонными птичьими голосами.       - Очень сложно понять того, кто до такой степени сам себе противоречит. По крайней мере, если судить по поступкам. Не то чтобы я была не рада твоему появлению, Люциус. И всё же это сбивает с толку.       - И всё же ты здесь, а не в родительском доме или у Поттера, — ответил Люциус в том же обвиняюще-насмешливом тоне. — Хочешь ответов? Они у тебя есть. Думаешь, я не знаю, что ты говорила с Драко?       - Говорила. Но откуда мне знать, что он верно расценил твои мотивы? У тебя тоже была возможность поступить правильно, Люциус. Но, если верить Драко, ты совершаешь одну и ту же ошибку снова и снова.       - О какой конкретно из моих ошибок речь? — уточнил Малфой с усмешкой. Гермиона сердито пнула камешек, и он, подпрыгнув несколько раз, исчез под блестящим зеркалом воды.       - При всех твоих неоспоримых достоинствах у тебя есть один недостаток, который сводит все их на нет. Ты всегда выбираешь не ту сторону. Что, скажи на милость, мешало тебе восстановить репутацию и подкатиться к какой-нибудь девице из более-менее чистокровной семьи? Почему ты не мог просто оставить меня в покое? Похоронить вместе с прошлым?       - По той же причине, что и ты. Мне пришлось бы похоронить себя самого. Всё, во что я верил. Всё, что знал. И всё, что было мне дорого.       Глухая, застарелая боль в его внезапно тихом голосе — будто на последней исповеди — заставила её содрогнуться от понимания. Они были похожи, как две части одного целого. Проклятого, изуродованного, разбитого и сплавленного взаимной ненавистью. Люциус повернулся к ней. Холодная, строгая, утончённая красота его черт, вырезанных на её сердце, в неверном свете была поразительна — поистине колдовская, неподвластная ни времени, ни смерти. Прежде она не смела и задумываться о том, каково это будет: получить его в полное, безраздельное распоряжение. Взять себе то, на что не посмела бы покуситься ни одна ей подобная. Подумать только — как глубоко ему удалось задеть её, если даже победа не смогла залечить этих ран.       - И всё же ты решил выйти из игры, когда дело запахло керосином. Снова, Люциус. Почему ты не позвонил мне и не написал, когда понял, что я не воспользовалась твоим предложением? Да, я понимаю, как это могло для тебя выглядеть. Но теперь-то ты здесь. Что мешало тебе прийти за мной раньше?       Он слегка скривил губы.       - Керосином? Что за жуткое выражение? И нет, твоя аналогия совершенно неверна. На этот раз я решил поступить благородно. Повторюсь — я дал тебе шанс на нормальную жизнь. И вернулся только тогда, когда понял, что ничего хорошего из этого не вышло.       - А я думаю, что ты дал себе очередную индульгенцию. Я тебя не виню. У тебя из-за меня столько неприятностей. Но где гарантии, что ты снова не решишь за меня, как для меня лучше, а для тебя проще? Уж прости, я ни на йоту не верю в благородство твоих мотивов.       Люциус шагнул к ней, взял за плечи, сжимая пальцы почти до боли. Аромат его духов, тягучий и терпкий, мешался с запахом ветра, кружа голову, забивая лёгкие.       - А что, если и так? Где твое хваленое гриффиндорское милосердие, мисс Грейнджер? Ты не задумывалась о том, каково мне было переживать события не такого уж давнего прошлого во второй раз? Снова по собственной вине? Гарантии? Каких гарантий ты хочешь? И какие сама сможешь мне дать? Мы оба рискуем одинаково. В этом мире надёжна одна только смерть.       Гермиона подняла руку, с трудом высводобив ее из пальцев Малфоя, коснулась ладонью гладкой щеки, провела по скуле, заправляя за ухо выбившуюся от ветра прядь — под кожей остро проступили кости.       - Ты похудел. Тебе следует больше спать и есть. Иначе окажешься в таком же состоянии, как я.       - Да, это мой недосмотр, — отозвался он, чуть склонив голову так, чтобы ей было удобнее касаться его. — Ещё один из многих. Я, видишь ли, был слишком занят размышлениями.       - О чем же ты думал?       Люциус хмыкнул с забавной надменностью и вдруг поинтересовался, не замёрзла ли она. Когда Гермиона дважды заверила его, что погода прекрасная, а его мантия замечательно греет, он продолжал:       - У меня было много тем для раздумий. Например, тот факт, что ты не воспользовалась моим предложением и не вернулась в мой дом. Весьма занятно, разве нет? Я счёл, разумеется, что это было логично и благоразумно, но невероятно раздражающе. Значит, я оказался прав на твой счёт и на свой тоже. Правда, ты разочаровала меня достаточно быстро и приятно, не скрою. Или вот тебе ещё вопрос, который сильно меня волновал. Останешься ты безумной, парализованной или сумеешь восстановиться после того, что сделал с тобой Уизли? Убью я его или нет, когда меня выпустят из авроратского подвала? Уже интереснее, верно? Думаю, остальные мои размышления ты тоже оценишь. Насколько Круциатусы Беллы были похожи на Круциатусы Лорда? Ты, знаешь ли, так громко кричала тогда в моей гостиной, что у меня несколько дней звенело в ушах. Моя жена, в отличие от тебя, всегда была очень тихой. Я думал, было ли ей так же больно, как тебе, или как мне самому. О том, как громко кричал я сам — вероятно, почти так же, как мой единственный и любимый сын. Мужчины в нашей семье, как оказалось, не отличаются ни мужеством, ни храбростью, ни выдержкой. Своей жизнью и жизнью Драко я обязан Нарциссе. Знала бы ты, как это унизительно. Когда Драко выгнал меня за порог моего собственного дома, я вздохнул с облегчением, потому что мог спокойно сгорать от стыда в одиночестве. И тут ты… Разве мог я упустить такой шанс, такую возможность? Сыграть, не рискуя потерять даже самой малости. Обставить тебя, Уизли и Поттера хотя бы так. Заполучить в своё распоряжение такой актив и по ходу дела разобраться, что именно я не учёл, что упустил тогда из виду… Исправить то, что я сделал не так в случае с Нарциссой и Драко, начать всё заново. Поначалу я просто плыл по течению. Потом всё стало сложнее. Намного сложнее, но меня это устроило. Ты была так больна и слаба, ты нуждалась во мне. Ты и сейчас во мне нуждаешься, и так будет ещё долго. Я счел, что это станет замечательным решением наших общих проблем. И всё вроде бы шло хорошо, а потом один неверный шаг, и вот я слышу, как трещат твои кости, когда ты ударяешься о стену…       Гермиона прикусила губу — её пробрала дрожь. Малфой смотрел прямо ей в глаза. Ледяная корка, покрывавшая пропасть, полную безумия, шла трещинами.       - Я найду их. Ты меня слышишь? Всех и каждого. Я возьму реванш. Все Уизли, Криви, Финниган… У меня большая практика в таких делах, никому из вас и не снилось. На вашей стороне были удача и фантастическая глупость, но это недостаточно для того, чтобы играть вдолгую. Ты и сама видишь последствия беспечности ваших хваленых праведников, не так ли? Но ничего. Ни тебе, ни твоей семье больше не будет грозить опасность. Та женщина, что бросила камень в твоё окно, — маггла, осведомленная о нас, тётка братьев Криви. Я говорил Поттеру, что надо проверять всех, ближних и дальних родственников, друзей, но он не послушал, как обычно. Аврорат ничего не сможет ей предъявить, а я смогу, и я это сделаю. Я нашёл её ещё тогда, по заданию Волдеморта, но не пустил информацию в ход, а теперь что может мне помешать, особенно если я буду действовать в строгих рамках закона?       Гермиона ощутила нарастающий жар в груди — словно сгусток концентрированного пламени, искры от которого проскакивали по нервам и понемногу плавили вены. Она облизнула пересохшие губы и заговорила, тщательно подбирая слова.       - А рамки эти, разумеется, снова сам же и установишь. Ничего нового под луной, верно?       - Конечно. К чему изменять привычным, проверенным способам достижения целей? Я нужен Шеклболту и остальным. Драко не справляется со своими обязанностями, а деньги должны приносить деньги, дорогая. К тому же новое правительство очень кстати ужесточило законодательство в части наказаний за организацию преступных сообществ и использование магглов — ах, прости, людей, не обладающих магическими способностями, — в грязных целях…       - И всё это ради того, чтобы взять реванш? — недоверчиво спросила Гермиона. — Хочешь обыграть Гарри и Рона, покойного Дамблдора, несмотря ни на что? Неужели у тебя настолько больное самолюбие?       Малфой тихо рассмеялся — так, что у Гермионы мурашки побежали по спине, а колени предательски подогнулись.       -Ты даже не представляешь, насколько. И нет, все не исчерпывается твоими дружками и мёртвым старым негодяем.       - Тогда в ком именно дело?       - Теперь исключительно в тебе и твоей дочери.       Гермиона чуть опустила ресницы, изучая выражение лица Малфоя. Беседа принимала всё более и более опасный оборот. Она словно старалась удержаться на тонком, неимоверно остром лезвии ножа. Возбуждение сушило горло.       - Во мне? Замечательно. Хочешь, чтобы поражение признала я? Так это ведь уже случилось. Ты фактически вломился в мой дом, и я ушла с тобой, не оглядываясь. Я не сделала этого раньше только потому, что моя мать спрятала твое послание, и я сочла, что ты решил избавиться от меня под благовидным предлогом. Всё это время я думала только о тебе, хотела видеть только тебя и ненавидела тебя за то, что ты меня бросил. Разве этого недостаточно, Люциус?       Он покачал головой.       - Мне нравится, как это звучит. Но этого мало. Я подвёл тебя. Не станем спорить об очевидных вещах. Ты доверилась мне и пострадала, потому что я не сумел тебя защитить.       -У меня другое мнение на сей счёт. Но если хочешь думать так, я не стану тебя переубеждать, это бесполезно. Что тебе от меня нужно? Что ты хочешь, чтобы я сделала? — спросила Гермиона, с внутренним трепетом предвкушая ответ. Чего он захочет и чем закончит эту до тошноты возмутительную манипуляцию?       - Твое доверие, Гермиона, — вкрадчиво сказал Малфой. Его интонации стали бархатно-мягкими, уговаривающими, почти ласковыми, но на дне голоса таилась сталь. — Мне. Моим методам. Моим решениям. Ты ведь понимаешь, что теперь в опасности и ты, и Кэтти, и твои родители? Снова по моей вине. Как прежде. Авроры не смогут тебя защитить, Поттер уже достаточно убедительно продемонстрировал своё удручающее убожество. А ведь он едва ли не лучший из них… Согласишься доверить мне свою жизнь и их жизни? После всего, что между нами было?       Гермиона сухо сглотнула. Не такого продолжения разговора она ожидала, задавая свои вопросы. Ей казалось, они играют в эту игру, будучи равными по силе соперниками, но она жестоко ошиблась. Он завлек её в ловушку, из которой было не так-то просто выбраться. В особенности потому, что она не слишком сильно хотела выбираться…       - Значит, твоя игра настолько значима для тебя, что ты готов опуститься до того, чтобы защищать магглов? Ты ведь не забыл, кем являются мои родители в соответствии с твоей очаровательной системой ценностей, которая не то чтобы очень изменилась. И, конечно, ты достаточно умен для того, чтобы понимать, что промаха с ними или с Кэтрин я не потерплю.       - Высокого же ты мнения о моих умственных способностях, — иронично ответил он. — Да, я готов защищать их, и буду это делать. И не допущу промахов впредь, в этом ты можешь быть уверена. Куда больше, чем Волдеморт, ведь я даю тебе слово по собственной воле.       Гермиона задумалась на несколько секунд, а потом решительно шагнула в пропасть.       - Ты не нарушишь законов. Точнее, если станешь нарушать их, то так, чтобы не попасться и не ухудшить своё положение или положение своего сына и его семьи. Ты не станешь применять запрещённых заклинаний. Ты никого не убьешь и никого не станешь пытать. Не причинишь боль беззащитному. И ты будешь сосредоточен на том, чтобы обезопасить меня и мою семью, а не на том, чтобы отомстить и разрушить жизни своим старым врагам. Вот мои условия.       - Меня они вполне устраивают, — слишком быстро и легко согласился Малфой. — Но у меня тоже есть одно условие. Совсем крохотное.       - И какое же? — поинтересовалась Гермиона, втайне рассчитывая на то, что он попросит её о поцелуе или чём-то в этом роде.       - Попроси меня о помощи, — сказал Люциус, нежно поглаживая кончиками пальцев её щеку. — Я хочу услышать, что ты нуждаешься в моей защите.       - Глупости какие, — фыркнула Гермиона. — Чувствую себя пресловутой дамой в беде. Но я не тяну на эту роль, а ты не тянешь на рыцаря. Хотя, коль это для тебя так важно… Помоги мне защитить мою семью, Люциус. Я нуждаюсь в тебе и твоей помощи.       Он взглянул на нее — чиркнул по лицу взглядом, полным торжества. Гермиона вздернула подбородок и открыла было рот, чтобы высказать всё, что думает, о его больном самолюбии и невыносимом снобизме, но не успела. Малфой схватил её за запястье, дёрнул вверх её руку и пробормотал какое-то заклинание. Кожа на её ладони лопнула, разойдясь узким длинным порезом. Гермиона вскрикнула от испуга и пронзительной боли. Края раны вспучились кровью.       - Люциус, что ты делаешь? Ты совсем свихнулся? Мне же больно! — закричала она, тщетно пытаясь вырвать руку из стального капкана его пальцев. Малфой не удостоил её возглас вниманием. Гермиона мысленно прокляла всё на свете. Если бы её магия была с ней, Малфой бы сейчас валялся лицом вниз в чертовой реке. Люциус меж тем поднял свободную руку и снова прошептал несколько слов. На его ладони появился точно такой же порез, из которого хлынула кровь. Такая же тёмная в свете месяца, как у неё самой. Он прижал ладонь к ладони Гермионы и продолжал читать заклинание, которое она не могла узнать, как ни старалась. Слова были древнеанглийские — это было единственное, что она могла сказать с уверенностью. Их с Малфоем соединенные руки окутало едва различимое красноватое свечение. По ладони Гермионы побежали мурашки, и рука её ощутимо потяжелела и онемела. Боль от пореза утихла, понемногу сменяясь приятным жжением.       - Малфой, что бы это ни было, клянусь, когда оно закончится и ты меня отпустишь, я тебя убью голыми руками, — хрипло прошептала Гермиона. Люциус усмехнулся, отпустил её запястье и быстро обнял одной рукой, продолжая прижимать ладонь второй к её ладони. Гермиона рванула было руку, чтобы разорвать заклинание, но не смогла. Оно держало её надёжнее стальной цепи. Жжение усилилось, распространившись на предплечье, на всю руку, на плечо. Через пару минут всё её тело горело странным пульсирующим жаром. Что-то происходило с ней, с самой её сутью, с её магией: будто бы в силовые потоки вплетались новые нити. И это было неплохо. Очень неплохо…       - Что ты со мной сделал? — прошептала Гермиона онемевшими губами. Люциус успокаивающе поцеловал её в висок.       - Это для твоего же блага, вот увидишь. Ты обещала доверять мне ровно пять минут назад, помнишь?       - И уже чертовски об этом пожалела! — выдохнула она. Тяжесть пульсирующей магии рухнула ей на плечи.       - Пожалеешь ещё не раз и не два, — похолодевшим на десяток градусов тоном сказал Малфой. — Об этом я и говорил: у тебя были все возможности поступить правильно… Но теперь поздно. Теперь я тебя больше не оставлю.       Последние слова он произнёс с явным усилием. Свечение стало ярче, так что Гермиона с трудом могла смотреть на него, вспыхнуло, будто пламя в костре, и угасло. В следующую секунду их с Малфоем швырнуло в разные стороны, и они свалились на траву в паре метров друг от друга. Гермиона сейчас же встала на колени, потом, пошатываясь, поднялась на ноги. Голова слегка кружилась, но чувствовала она себя не так плохо, как того следовало ожидать. Взглянув на поврежденную руку, она с изумлением увидела, что порез стремительно затягивается, стягиваясь в тонкую белую линию.       - Что бы это ни было, Малфой, ты мне за это ответишь! — прошипела она, делая несколько шагов вперёд. Люциус, лежавший на спине, повернулся на бок и приподнялся на локте, опершись о землю. Лицо его исказила гримаса боли. Гермиона бросилась к нему.       - Что с тобой такое? Что ты натворил? — почти прокричала она. Малфой попытался улыбнуться.       - Всё хорошо… Ещё пара минут, и всё закончится. Это довольно неприятная процедура, к сожалению. Будто дьявольские силки протаскивают по венам…       Его голос прервался, а по лицу разлилась бледность, жуткая даже в неверном свете уходящего за холм месяца. Гермиона опустилась на землю рядом с ним, и Малфой положил голову ей на колени. Гермиона увидела, что он прижимает порезанную ладонь к сухой траве. Кровь, запятнавшая длинные стебли, медленно исчезала, будто таяла в воздухе, а воздух звенел, перенасыщенный магией.       - Ничего, — прошептал Малфой. — Уже всё хорошо. Я всё исправлю. Я всё исправлю, даю слово.       - Думаю, я не ошибусь, если предположу, что мы на твоих грёбаных родовых землях, — мрачно процедила Гермиона. Люциус устало улыбнулся, поднял руку — теперь и на ней начал затягиваться порез.       - Да, и теперь я, кажется, снова хозяин мэнора. Не могу сказать, что это слишком сильно меня радует, но что есть, то есть. Прошу простить меня за эту сцену. Процедура малоприятная, и для её проведения обязательна кровавая жертва. Вот я и решил совместить одно дело с другим.       - Может, объяснишь мне наконец, что именно ты со мной сотворил, воспользовавшись моим опрометчивым обещанием? — раздражённо спросила Гермиона. Беспокойство за Малфоя понемногу уступало место жажде мести, но происшедшее настолько сбило ее с толку, что она не могла собраться с силами даже для того, чтобы как следует наорать на негодяя.       - Обязательно объясню, — ответил Люциус и сел, растирая виски. — Прошлый раз прошло легче. Видимо, возраст сказывается.       Гермиона неодобрительно покачала головой и машинально стряхнула с его мантии прилипшие травинки. Люциус осторожно встал, явно убеждаясь, что не потеряет равновесие, потом протянул руку ей. Когда Гермиона встала, он наложил на неё согревающие чары и очистил заклинанием их мантии. Первые несколько секунд Гермиона успешно избегала его ищущего взгляда, но мучительное напряжение, фонившее между ними, оказалось сильнее. Она позволила Малфою заглянуть в свои глаза и медленно опустила ресницы. Люциус выдохнул сквозь сжатые зубы. В следующий миг их губы столкнулись в болезненном, грубом поцелуе — вполне естественном продолжении того, что он только что сотворил с ней. Она обхватила шею Малфоя обеими руками, вжимаясь в него всем телом. Воспаленно-горячая магия билась в ней, отчаянно требуя освобождения. Они уже были единым целым, давно, задолго до этого момента в тихой глуши. Без всяких границ, без рациональных соображений и принципов, сумасшедшие, потерявшие всякую связь с реальностью. Утратившие всё, кроме друг друга.       Гермиона не давала Люциусу отстраниться ни на секунду, лаская языком его рот, зарываясь пальцами в его волосах, торопливо расстегивая мантию и рубашку. Малфой целовал её с той же безумной страстью: его руки блуждали по её телу, останавливаясь на груди, на животе, на бёдрах. Она не заметила, в какой момент он отшвырнул в сторону её мантию и стянул с плеч свою — опомнилась, когда вновь оказалась на земле, чувствуя под собой твёрдую поверхность и мертвенный холод, мгновенно просочившийся сквозь ткань. Люциус, опустившись рядом с ней, снова наложил согревающие чары. Гермиона позволила себе расслабиться, потерявшись в пустоте между осколками мыслей. Тягуче-холодные, источавшие запах ладана и подземелий нити знакомой магии вились под кожей почти незаметно, вдох за вдохом, следуя частым толчкам её сердца. Она тонула в поцелуях, послушно подаваясь навстречу каждому движению Малфоя, жадно впитывая запах и вкус. Он забрался пальцами в её волосы, собирая их в кулаке и стягивая так, чтобы заставить её запрокинуть голову. Вторая рука, скользнув по беззащитному горлу, тяжело легла ей на грудь. Гермионе показалось, каждая линия на его ладони вплавилась в её кожу сквозь кофту, разливаясь болью ожога. Близость Люциуса сводила с ума. Отступать было больше некуда. Его нетерпение было столь же велико, сколь и её отчаянная потребность в нём. Теперь её не волновали ни вопросы приличий, ни перспективы их всё ещё неопределённых отношений, ни недостатки собственного тела — какая ей разница, если ему так явно на всё это плевать?       Ей мучительно, до тянущих спазмов хотелось заполучить Малфоя полностью и как можно скорее. Она рванула ткань его рубашки, выдернула её из-под ремня, вспомнила, что его тоже нужно расстегнуть, разозлилась на эту секундную заминку. Люциус помог ей справиться с ремнём, а потом стянул с неё кофту. Лифчик отправился следом — в свободный полёт куда-то в сторону. Гермиона притянула Малфоя к себе, оставляя метки на его шее и ключицах, вдавливая ногти в напряжённые плечи и спину. Он расстегнул пуговицу и замок на её джинсах, сдернул их на бёдра вместе с бельём. Гермиона кое-как вытащила одну ногу из штанины, спихнула ткань ниже, рассеянно подумав о том, что они оба ведут себя, как оголодавшие подростки. Через несколько долгих секунд Люциус оказался внутри неё — одним движением погрузившись до упора. Она вскрикнула, мгновенно и безвозвратно утратив контроль над собой. Мышцы стянуло спазмом, а бёдра сами собой вскинулись вверх, навстречу новой и новой до невыносимого приятной боли. Малфой глухо пробормотал что-то и застонал, вдавливая её в землю. Круговерть ощущений раскалывала на части, заставляя полностью потерять контроль и подчиниться телу и его воле, которая вдруг стала пугающе сильной — Гермиона не могла ни контролировать себя, ни даже наблюдать за собственными реакциями со стороны, полностью растворившись в том, что делал с ней Малфой. Это продолжалось и продолжалось, будто не имея ни начала, ни конца, делая её полностью обнажённой и беспомощной, заставляя слушаться заданного Малфоем оглушительно быстрого ритма — следовать за ним, отдав ему и контроль, и власть. Вскоре движения Малфоя стали чаще и резче, как и дрожь, сотрясавшая её тело изнутри. Гермиона откинула голову, открывая шею для поцелуев, больше походивших на укусы. Напряжение внутри разрасталось с каждой секундой, собираясь электрическим зарядом, жгло нервные окончания, погребая её под невыносимой тяжестью. Она вдруг испугалась, что что-то пойдёт не так и у неё не получится, но Люциус почувствовал, что с ней происходит, и мгновенно среагировал. Его пальцы коснулись ее, доводя до последней черты. Вспышка наслаждения опустошила ее до самого дна, практически выпотрошила, оставив лишь тёмную тишину на месте растерзанного сознания. Гермиона перевернулась на бок, подтянула колени к груди и закрыла глаза, предоставив всё остальное заботам Люциуса.