***
Когда Арсений на предполетном брифинге заявляет Шастуна как пилотирующего, тот превращается в концентрированное внимание. Аэропорт несложный, лететь им семь с половиной часов, так что будет время отдохнуть и обговорить все детали. В Пекин они прилетают по расписанию, Шаст сажает самолет безупречно — Боинг вздрагивает и, едва ощутимо ударившись о землю, катится по взлетно-посадочной полосе; вялые после семичасового перелета пассажиры хлопают в кабине, и Арсений усмехается, наблюдая за этим в камеры. Забавная традиция, где-то даже трогательная. Они выходят, провожая пассажиров, и Арсений стоит первым, безмятежно улыбаясь — Антон вдруг ловит себя на мысли, что смотрит на него чуть дольше положенного. Черная фуражка командирская, четыре золотых полоски на рукавах кителя, о которых каждый пилот мечтает, и глаза голубые словно тоже улыбаются, хотя Арс для этого не делает ничего. Стоит весь высокий с прекрасной осанкой, забирая себе внимание всех и каждого, и Антон чувствует себя рядом с ним нескладной палкой-копалкой. Не то чтобы это прям сильно напрягает, просто забавно как-то. У них есть в Пекине ночь и следующий день, и несколько часов уходит только на то, чтобы заполнить бортовой журнал и собрать всю полетную документацию; Арсений передает Боинг инженерам и стоит еще с полминуты, убрав руки в карманы и наблюдая, как самолет готовят к профилактике. Арсу всегда сложно уходить, несмотря на то, что скоро снова возвращаться — ему до сих пор немного наивно кажется, что Боинг будет скучать. Арс-то скучает. Антон осторожно касается его плеча и говорит, что пора на брифинг, и еще полчаса уходит на то, чтобы провести разбор полета: Арсений, в целом, всем доволен, но все равно высказывает Шасту за крошечный (милипиздрический, на взгляд Антона) завал глиссады при посадке, и это уже прямо истинное командирское занудство. Арсений собирает экипаж и ведет в гостиницу при аэропорте, чтобы забронировать места, и, стоя на ресепшен, въедливо всем напоминает отчитываться ему о своих передвижениях и быть в гостинице не позже, чем за четыре часа до обратного вылета. Номера всем достаются одноместные, небольшие, и Арсений, едва кинув свою сумку на пол, падает на постель и вкусно потягивается, с наслаждением ощущая, что плечо вообще не болит — и даже на волне благодарности достает и отписывается Бебуру, как же он его любит. В планах у Арса проспать всю ночь и не забыть заказать европейский завтрак, потому что китайскую еду он до сих пор есть не решается: в один из первых разов это едва не стоило ему обратного рейса, поэтому ничто не повод рисковать собственными нервами. И желудком. Только вот у организма планы другие, у него пошли вторые сутки, потому что в полете Арс так и не поспал — в итоге даже после теплого душа, чая и ежевечернего променада по инстаграму уснуть не получается катастрофически. Арсений ворочается и так, и эдак, смотрит в записи какое-то импровизационное шоу с ТНТ. Результата ноль, потому что сдвиг часовых поясов по-прежнему переносится бессонницей; причем, судя по стуку в дверь, не у него одного. — Шаст? — Арсений трет ладонью глаза, глядя вопросительно на зависнувшего в дверях Антона. — Чего замер? Случилось что? — Да нет, просто не признал не при параде. Действительно, такого Арсения Шастун видит впервые — а то по большей части в идеально сидящей форме и при галстуке, только один раз в повседневной одежде, и той с иголочки. А сейчас перед ним стоит человек будто вообще его возраста, растрепанный и с двухдневной щетиной, в футболке с растянутым воротом и мягких штанах — эдакий универсальный вид любимой домашней одежды. — Увидел тебя онлайн и подумал зайти, — Антон озадаченно чешет затылок, и судя по бодрому виду, у него тоже явно пошли вторые сутки. — Если тебе не спится, может, съездим в город? Я прочекал, тут полчаса на такси, пробок ночью нет. Днем поспим, и на рейс. Арсений смотрит на него задумчиво и пожимает плечами: его и самого, если честно, уже не раз посетила эта мысль, когда он в тысячный раз завернулся в одеяло и чуть не грохнулся на пол. Сон не идет, так что Арс решает, что мысль у Антона вполне себе неплохая. — Договорились. Через пять минут буду готов. Закажи такси у администратора. И захлопывает перед носом Антона дверь. Шаст хмыкает, с секунду пялится на неё и думает, что такой Арс уютный очень — и не подумаешь, что он способен на брифинге посмотреть таким взглядом, что хочется аннулировать свое летное удостоверение. Антон быстро переодевается и спускается на ресепшен, заказывает такси, кое-как орудуя повседневным корявым английским — невесть откуда взявшийся за спиной Арсений, уже умытый и одетый, шипит ему на ухо тихое «позорище». Мол, как не стыдно, ты что, только в разговорах с диспетчерами умный? Антон на секунду жалеет, что позвал Арса с собой, но тот выскакивает на ночной уличный воздух и улыбается так, что Шаст его прощает. Арсений смотрит на спящие вдали самолеты и провожает глазами поднявшийся в воздух огромный триста восьмидесятый Аэробус — и встряхивает растрепанной головой. — Пойдем? Кажется, это наша машина. — Эта? — Хмыкает Антон, кивая на моргающий сигнальными огнями Аэробус; Арсений смеется тихо, мелодично так, указывает на подъехавшее такси. — Нет. Я ни на что не променяю свой Боинг. Антон только после изумленного взгляда работящего китайского шофера замечает, во что вырядился Арсений — холеный КВС сейчас сидит на заднем сидении такси, сверкая коленками в разрезах джинсов, неоново-желтой жилеткой и дебильной розовой гондонкой. И у него, судя по всему, в жизни все прекрасно, потому что на пролетающие ночные магистрали он смотрит с восторгом ребенка, а у Антона все плохо, потому что голую коленку вдруг нестерпимо хочется потрогать. — Тебя еще не пиздили за такие прикиды? — Ворчит Антон, кивая на все сразу, и Арсений легко пожимает плечами. Видимо, его это вообще не волнует — он еще и умудряется снимать для инстаграма мелькающие ночные огоньки автострад. — Нет. А должны? Антон только молча качает головой и думает, что вот такой Арсений почему-то не вызывает диссонанса с тем пилотом, с тем КВС, которого Шаст успел немного узнать: и тот, и другой вызывают ощущение полнейшего единения. Это даже удивительно, и за этими мыслями Антон не замечает даже, как они обнаруживают себя в условном месте в центре города, и Арс говорит, что чертовски голоден. Достопримечательности закрыты, на улице холодно и промозгло, Арсений капризничает, что не хочет есть острое, ветер задувает под куртку, но Антон упрямо отказывается признать, что затея была хреновой. Арс рыскает по центральным улицам, тащит Антона за собой буквально на буксире, будто этот поход был вообще его идеей — и действительно, минут через пятнадцать они вваливаются в какой-то круглосуточный магазинчик. Арсений там берет кофе, сэндвичи, еще какую-то шелуху, всучивает все это Антону в руки и чешет на кассу оплачивать — Шасту остается только охеревать от навыков траблшутинга у этого человека, когда еще через некоторое время они сидят в каком-то парке на мокрой скамейке, и Арс уплетает бутер за обе щеки. Вижу цель, не вижу преград. Вокруг них промозглый ночной Пекин, редкие авто по лужам и смог, но Антон греет руки о горячий стаканчик кофе и себя самого об Арсения, потому что ну невозможно же иначе. Арсений выглядит таким счастливым, будто бутер у него с амфетамином — но Шаст подозревает, что тот в принципе просто слишком любит то, что он делает. Хотя — применимо ли здесь понятие «слишком»? — Слушай, — говорит Антон, вдруг умудрившись сформулироваться в том, что гложет его уже целые сутки. — А вот если бы, ну, ну вот знаешь, типа, ну, короче, ты вот со мной замутил бы, если бы того? Арсений аж давится курочкой, поднимая на него взгляд, и Шасту вдруг снова страшно, что Арс воспримет это через задницу и зажмет на него — Антон не имеет ввиду ничего такого, кроме того, что ему действительно интересно. Вообще, как говорит великий (ну, начальник метеорологической службы их аэропорта-хаба Ваня Абрамов), всякому мужику рано или поздно становится интересно, переспал бы с ним гей. А теперь, как говорится, попросим на трибуну начальника транспортного цеха. Арсений ржет, хотя нет — ему такое определение не подходит; Арсений смеется, красиво запрокинув голову и зажмурившись. — Шаст, сформулируйся адекватно. — Да бля, — закатывает глаза Антон. Явно смущается, но прет напролом. — Ну если б че, ты бы вот со мной переспал? Чисто интересно. Арсений допивает свой кофе, смотрит грустно в пустой стаканчик — и забирает у Антона его. — Да я понял, о чем ты. Ты не первый, кому это интересно, это ж так прикольно узнать, понравился бы ты гею. Ну да, Шаст, а что. Я тебе уже говорил, что я не ебырь-террорист, который каждую задницу рассматривает исключительно как цель, мне не нужно это. Но я не отрицаю, что ты нравишься мне — просто как явление, если хочешь. Ты толковый, вполне в моем вкусе, но я слишком адекватен в этом плане, чтобы вообще хоть когда-то попытаться к тебе подкатить. Арсений говорит это так легко и спокойно, что Антону, казалось бы, должно стать вообще прекрасно, но он вдруг чувствует странную растерянность. Арсений сидит на грядушке скамьи, поставив ноги на и без того грязное сидение, и вылизывает сливки внутри стаканчика с остатками кофе — коленки в разрезах джинсов красные от холода. Антон, не задумываясь, присаживается на корточки перед скамьей и накрывает их теплыми ладонями, и Арсений приподнимает брови. — Это подкат? — Фу на тебя, — беззлобно отвечает Антон, замечая, как Арс жмурится от прикосновения. Наверное, и сам не замечал, что замерз конкретно в этой части, и сейчас кожа начинает оттаивать от чужого тепла. — Хотя я вот смотрю на тебя и думаю, что у вас в училище, наверное, по красоте проходной балл тоже был. Это ведь не делает меня геем? Арсений фыркает. — Нет, что ты. Сидят они так минут пять, молчат, и Антон рук не убирает — Арсений и не просит; на часах два ночи, часовые пояса связались в узел, и вместо сна организму хочется чудить. Чудить, отрицая способность спать, чудить, не желая убирать руки с чужих колен и поглаживая холодную кожу пальцами. Арс в итоге тащит Антона дальше, чтобы хоть как-то измотаться — и спрашивается, зачем пил кофе? Нет, на меня не действует уже, слишком много его пью, бубнит Арсений и рассказывает Шасту вагон и маленькую тележку рандомных фактов о Пекине, как будто так и надо. Шастун только фоново на всякий случай удивляется, откуда в голове Арсения столько информации: помимо всего тот, конечно, не упускает случая потрындеть про китайскую авиационную промышленность. — На этой машинке установлены движки от «Рокуэлл Коллинз» и «Дженерал электрик», — вещает Арс, и Антон чувствует, как под эту сказку организм наконец-то начинает засыпать. Интересно, конечно, но мурлычащий голос Арса реально убаюкивает. — Но, разумеется, не настолько мощные, как на Боингах третьего поколения. Антон? Шаст мычит что-то невнятное и кивает на припаркованное у обочины улицы такси, и Арсений его понимает; обратно они едут молча, только у таксиста играет странный дарквэйв, и на секунду возникает мысль, будто они случайно оказались в двадцать пятом кадре «Драйвера». В аэропорту Арсений предлагает глянуть одним глазком на самолеты, и Шаст радуется, что взял с собой зачем-то летное удостоверение. По документам они проходят в терминал, удивительно тихий, несмотря на ночной трафик, и Арсений ищет взглядом их Боинг, готовящийся к дневному вылету обратно. Арс, наверное, никогда не перестанет изумляться этой машине, изящной и ладной, несмотря на размеры; невероятно красивой и гармоничной — когда этот Боинг поднимается в небо, все сразу перестает быть хоть сколько-нибудь значимым. По крайней мере — для Арсения. Вокруг огромной белой птицы ходят инженеры и механики, гигантские двигатели-убийцы заглушены; Арсений улыбается, убирая руки в карманы желтой жилетки, и Антон, если честно, долго готов на эту улыбку смотреть. Люди всегда становятся красивее, когда улыбаются, и от Арсения практически невозможно отвести глаз. Удивительно — как и то, что однажды человек сумел покорить небо. — Рожденный ползать прыгнул выше, чем те, кто умел летать, — вдруг говорит Арс, наблюдая, как пекинский смог укрывает самолеты плотной пеленой; Антон зачем-то подхватывает. — Нам выпал шанс один из тысячи, вот бы не проебать, — хмыкает в ответ, и Арсений кидает на него отчасти удивленный взгляд. Казалось бы. Прежде чем разбрестись по номерам, пожелав друг другу спокойной ночи, они еще стоят, наблюдая, как механики ведут свою ночную проверку; тихие звуки аэропорта и передвижения кажущихся крохотными людей в ярких светоотражающих жилетах убаюкивают, и уже на пороге номера Антон зевает, оглядываясь через плечо, чтобы увидеть, как Арс уходит к себе. Мелькает такая же ярко-желтая, как у механиков, жилетка, и Шаст бормочет себе под нос «и тебе спокойной», практически сходу засыпая поверх застеленной кровати.***
На обратном пути пилотирующим Арсений снова назначает Антона. На предполетном брифинге они долго разбирают широкий грозовой фронт, захватывающий сразу несколько эшелонов, и Арсений никому не дает уйти ни на секунду раньше, практически по мельчайшему значку разбирая все записи в НОТАМ и требуя к себе безоговорочного внимания. И даже предъявляет старшей бортпроводнице на тему того, что в кабине отдыха пилотов не было теплого пледика. Вспоминает про Выграновского и вздыхает, думая, что даже забыл поинтересоваться, как у Эда прошло выступление ночью: запутался в часовых поясах, прогулках по Пекину и забавных Шастовских вопросах. Полет обратно проходит в штатном режиме, хотя грозовой фронт они все-таки захватывают на эшелоне, и на какое-то время приходится взять на себя ручное управление. Антон сажает самолет, не завалив глиссаду даже на сотую долю градуса, за что получает от Арса одобрительный взгляд — они прощаются с пассажирами и снова отправляются заниматься документами, чтобы привычно сдать Боинг инженерам и поехать домой. Не успевает Арсений со всеми попрощаться, как раздается звонок от Позова, который, коротко спросив, они ли сейчас прилетели из Пекина, просит прийти к нему в пункт досмотра. — У нас пришли новые этамайзеры, так что пока вы не свалили, приходите ознакомиться, я сейчас всех дергаю, пока они не вошли в обиход, — говорит Дима, клацая на фоне клавиатурой. — Веди весь экипаж, пока не разбежались, а то знаю я вас, тараканов. Арсений знает, что игнорировать Позова в вопросе работы бесполезно, он из-под земли буквально выцарапает, так что берет экипаж и ведет в зону досмотра, успевая напечатать Диме ответ в телеграме, чтобы не подгонял. Антон идет с ними тоже, тихо спрашивает у Арсения что-то, и так они и переговариваются, пока Арс не замирает, как вкопанный. Рядом с зоной досмотра стоят еще несколько разных экипажей, и взгляд у Арсения становится напряженным. Арс, подобравшись, собирается было спокойно пройти мимо, кивнув Антону, чтобы следовал за ним, но Руслан, стоящий со своим экипажем, замечает его и скользит нечитаемым взглядом. Ничего не меняется: по Белому никогда не поймешь, о чем он думает и что собирается делать. Только у Выграновского неведомым образом получалось его читать — и разве кто-то слушал? Арс — нет. Сейчас, конечно, жалеет. — Привет, Арсений, — голос равнодушный, но Арс знает, что обманка это еще та. — Рад тебя видеть. Как дела? — Все отлично, — как можно спокойнее отвечает он, едва не врезаясь в рамку металлоискателя; ощущает, как Антон сбоку ловит за предплечье и тянет в сторону, чтобы не ударился, и Белый прячет едва заметную ухмылку. — Взаимно, Руслан. От Шаста, судя по его виду, напряженность Арсения не укрывается, но он решает оставить вопросы на потом: к их экипажу выходит Позов, и Руслан взмахивает рукой, показывая, что распускает своих ребят. Арс словно деревенеет, поначалу даже не слыша, что ему говорит Дима, и тому приходится несколько раз его одернуть, сверкнув стеклами очков. Он показывает новые этамайзеры, демонстрирует, каким образом их будут использовать в досмотре, и Арсений с трудом концентрирует внимание на Диминых объяснениях. — Соответственно, если этамайзер дает сигнал, мы все равно обязаны проверить пассажира собакой, — Позов поглядывает на зависшего Арсения и недовольно поджимает губы. — Экипажи тоже будут досматриваться по аналогичной процедуре уже начиная с января следующего года. Если ни у кого нет вопросов, то благодарю за внимание. Арсений кивает на автомате, прощается с экипажем и отпускает всех, даже не замечая, что Антон все равно идет за ним; Позов, пусть и понимает, в чем дело, решает Арса не останавливать, чтобы не нарваться на взбрык — в таком состоянии тот готов покрыть хуями даже сам того не желая. А Шаст, камиказде всратый, все равно идет за Арсом, но отловить его и обратить на себя внимание решается только почти у выхода из аэропорта на парковку. Дергает за рукав кителя и смотрит серьезно — будто ему до всего есть дело. Арсению не нравится. Или? — Арс, — взгляд у Антона бегает по его лицу, словно пытаясь зацепиться хоть за одну эмоцию, но получается целое ничего. — Ты в порядке? Ой, нет, щас ты скажешь, что да, так что спрошу по-другому. Что случилось? Арсений смотрит на Антона немного устало, совершенно не желая отвечать на вопросы — к тому же плечо снова начинает ныть; правда вот, по решительному виду Антона сразу становится ясно, что тот так просто не отступит, а у Арсения то ли пекинский смог изнутри не выветрился, то ли пагубная романтика ночных прогулок с бутербродами, иначе объяснить свою разговорчивость не получается. — Просто встретил, кого не хотел бы встречать, — отвечает Арсений, с натяжкой улыбнувшись. — Это не заслуживает моего внимания, но я по привычке все равно иногда выбиваюсь из колеи. Ты домой? Антон качает головой, взмахивая рукой в сторону терминала — а сам смотрит все еще хмуро, губу нижнюю кусает, словно пытаясь сдержать рвущиеся наружу вопросы. Понимает, что Арсений, по его меркам, и так уже сказал слишком много — и вряд ли будет рад продолжающемуся допросу. — Не, я друга жду. До встречи? — Антон протягивает ему руку, и Арс ловит себя на мысли, что не отказался бы продлить их променад поездкой до метро. Хотя бы ради того, чтобы не оставаться наедине с мыслями, но Шаст, видимо, действительно кого-то ждет. — Ну ты, если что, пиши, окей? Добавляет Антон абстрактно, смешно обводя руками пространство, и Арсений даже улыбается — понятно, ну я, если что, напишу, окей. Шаст уходит обратно, закинув сумку на плечо, и Арсений всю дорогу до машины старается не думать о том, что просто ненавидит смешивать работу и личную жизнь. И раз уж без неба ему никак, то личной жизни, очевидно, здесь не место.***
Декабрьские авиалинии — высокий сезон, и в начале каждого декабря Арсений, пройдя медкомиссию, подписывает очередную продленную санитарную норму, чтобы даже новый год встретить в небе; если повезет, даже несколько раз. В этом году Шаст, насмотревшись на него, тоже нудит, что хочет такую же, и Бебуришвили, принимающий комиссию, дает на это добро. — Здоровы, как быки, — резюмирует Андрей, оттискивая печати на справках. — Только вы помните, что бычьи яйца нынче в почете у гурманов. Арсений предпочитает никак не комментировать привычные замечания Бебура, в то время как Антон таращит глаза и тихо спрашивает, не уролог ли тот по образованию; даже выяснив, что нет, Шаст все равно поглядывает на Андрея с подозрением, и Арс даже не пытается его разуверить. Арсений любит своих друзей; это Шаст еще Выграновского не видел, думает он. Как говорится, покажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты. Проблема в том, что продленные саннормы подписывают не только они, и Арсений начинает сталкиваться с Русланом еще чаще: неудачно складывается, что они пересекаются то в предполетках, то в зонах досмотра, то, блядь, в туалете, и хорошо, если в это время есть кто-то рядом, чтобы исключить возможность разговора наедине. Чаще всего это Антон, и Белого, который только рад в очередной раз поддеть Арсения, он явно начинает раздражать — Шаст же не дурак и даже без объяснений понимает, откуда, скорее всего, растут ноги. — Пиздец, Эд, — ближе к середине декабря Арсений в один из выходных дней сидит после концерта у Выграновского в гримерке и вместе с ним пьет теплый горький виски. — Как будто все звезды сошлись в созвездии ебарана, и теперь ни одного рейса не проходит, чтобы я не пересекся с Русланом. И хорошо, если Шаст рядом, он хотя бы ко мне не лезет. — А я тебе говорил, — тянет Эд, и он совершенно трезв, хотя выпил уже немало; иммунитет у него потрясающий, это Арсению тут приходится за собой следить, иначе не пустят на рейс. — Надо было набить ему ебало, а ты все нет, нет, Эдик, ты что, это так жестоко! Еблан. Вот и прячься теперь за свою палку. Арсений кривится. — Да не моя она. Выграновский, как же ты заебал своими нравоучениями, серьезно. Вот ты вроде мой друг, на моей стороне и все такое, я ценю это, но у тебя вот только черное и белое, никаких полумер. Я устал повторять, что тогда не один Руслан был виноват, я тоже иногда вел себя, как говно, так что тут все на высоте. — А я устал тебя слушать. На этом все дружеские сеансы психоанализа заканчиваются, и Арсений, на самом деле, почти перестает обращать внимания — Руслан действительно больше даже не разговаривает, ограничиваясь лишь кивком при встрече. В один экипаж они попасть не могут ни при обстоятельствах, потому что даже на дальних рейсах с запасными пилотами КВС всегда один. Арс никогда так не радовался чьим-то новым погонам. Декабрь они с Антоном летают на средние расстояния, даже пару раз снова в Инсбрук — с идеальным, как по схеме, заходом; Арс не дает побыть пилотирующим, забирая взлет и посадку на себя, но предрождественская Австрия настолько волшебная, как с открытки, что Шаст даже не возмущается, довольствуясь возможностью снимать заход на горы от и до на видео. Арсений потом целыми днями трясет с него эти съемки, чтобы опубликовать в своем инстаграме, и это, знаете, тот еще рычаг давления. Где-то в середине месяца система обновляется, формируя расписание для экипажей, и Арсений, залогинившись вечером, едва не выпускает изо рта огромную брокколину, проверяя даты и направления рейсов. И обновляет пару раз, чтобы убедиться, что глаза его не обманывают. Арсений обожает свою работу — и это даже не сарказм. — Антон, — уже через две секунды, и к черту позднее время, Арсений набирает Шаста. — Ты обновление расписания видел? Тридцать первого у нас рейс на Лондон.