***
К полудню несчастная роженица наконец-то произвела на свет дитя. Ребёнок оказался вполне здоров и крепок, а вот мать при родах потеряла много крови, Джек зашил разрывы и остался на пару часов — проследить за её состоянием. Температура у неё не поднималась, измученная тяжёлыми родами, она спала, ребёнка обихаживали опытные кумушки, и успокоенный уставший доктор тоже задремал, устроившись в кресле. Вздрогнув во сне, Джек проснулся. Потрогал лоб спящей пациентки, посчитал пульс: всё хорошо. Время на часах приближалось к трём пополудни. Спохватившись — ведь Шеннон к четырём часам был приглашён на графский обед — Джек было собрался домой, но что-то его остановило. Вспомнив вчерашний вечер и испытанное неправильное удовольствие от ласки мальчишечьего тела, припомнив свои непристойные фантазии во время акта самоудовлетворения, рисующие исключительно то самое тело, Джек раздумал ехать в усадьбу. Пусть Шеннон сам собирается на очередное свидание, а он ему не нянька, в конце-то концов. Ежели парень не хочет ублажать графа — пусть бежит на все четыре стороны, всё равно его не удержать, а уговаривать надоело. Джек развернул лошадь в сторону города и уже через полчаса обнимал округлую мягкую фигуру Бетти. Отъехав со своей зазнобой в соседний лес и уединившись на цветущей поляне, он забылся от тревожных мыслей, уткнувшись лицом в пышную белую грудь, жадно целуя крупные малиновые соски и совершая бёдрами толчки в горячую глубину влажного лона.***
Шеннон за час бодро прошагал мили три, потом сбавил шаг и ещё за пару часов отдалился от поместья Уимси на несколько миль. Дорогу он не знал абсолютно, но придерживался южного направления, надеясь выйти на людное место и расспросить путь поточнее. Он утолил жажду в реке и, сняв башмаки и брюки, перешёл её вброд. Присел отдохнуть под деревом. Хотелось есть, но голодать он привык, ставя на себе регулярные эксперименты по выносливости. Удалять из головы ненужные мысли он тоже умел, но мысли о Джеке не выметались и не запирались, они настойчиво лезли наружу и давили на совесть. Какие последствия будет иметь побег? Как Уимси на это отреагирует и какие меры предпримет? Будет ли искать беглеца и накажет ли Джека? С кого потребует компенсацию: с доктора или с родителей? За то недолгое время, прожитое в поместье Уимси, Шеннон успел узнать, что Джек мечтает вернуться в столицу — свой любимый город, и откладывает заработанные деньги на открытие собственной практики. Если Уимси вычтет из его жалованья сотню золотых, Джек завязнет в провинции ещё на долгое время. Шеннон не хотел быть причиной подобных проблем для человека, отнёсшегося к нему по-доброму. Но оставаться в поместье и становиться наложником графа ему претило. Шеннон усмехнулся своим мыслям: вот если бы на месте Уимси был Уокмен, тогда можно было бы подумать… И тут же честно поправил себя: не о чем думать, и так всё ясно. Непонятный интерес к Джеку со вчерашнего вечера перерос в нечто более осознанное и притягательное, что позволяло рассматривать его не только как объект для проведения любопытного эксперимента, но и как… м-м… кого? Любовника? Друга? Ни тех, ни других в жизни Шеннона не было до этого дня. И чем дальше он удалялся от поместья, тем меньше шансов у него оставалось когда-либо их завести.***
Доставив Бетти обратно под родительский кров, Джек не отказался от обеда в гостеприимном доме сыродела, потом не смог отказаться от чая с сырным пудингом, затем он не отверг гостинец в виде доброго куска ароматного сыра. К тому времени, как он вернулся в усадьбу Уимси, перевалило за четыре часа. Должно быть, Шеннон уже восседал за графским столом, если не забаррикадировался в докторском жилье, или же вообще сбежал. При мысли о побеге сердце сжалось. Дверь оказалась не заперта, Шеннона не было. Проведя поверхностный осмотр бардака, устроенного небрежным мальчишкой, Джек сделал вывод, что тот всё-таки на свидании: таз с расплескавшейся водой, разбросанные предметы из несессера, скинутая мятая одежда. Новый костюм отсутствовал, а это могло означать лишь одно — Шеннон собрался без помощи няньки и самостоятельно отправился на званый обед. Джек устало улыбнулся — есть хоть какая-то польза от его задержки. Когда же он окинул комнату более внимательным взглядом, с него слетела сонливость и закралась тревога. Много странностей. Одежда Шеннона, явно скинутая впопыхах, была влажной от пота, штаны испачканы землёй по низу и на коленях, прилипшие соринки и семена растений, свежий разрыв на рукаве рубашки… Рядом лежали чистые брюки и сорочка, словно их приготовили с собой в дорогу. Трофейный кинжал валялся на кровати, а не висел на стене, где было его место. Джек нашёл пнутые под кровать мальчишечьи туфли — не те, что новые парадные, а простые, на каждый день. Башмаки представляли из себя удручающее зрелище: мокрые, грязные, с оторванной пряжкой… Ничего не понимающий Джек уставился на обувь. Где Шеннон был? Куда он ходил, пока его не было в усадьбе? Обследовал окрестности? Да, это в его духе. Если только смог побороть свои тщательно скрываемые страхи. И кинжал наверняка брал для возможной самообороны. Осенённый внезапной догадкой, Джек проверил ящик своего стола: та небольшая наличность, что он держал дома, находилась на месте, вот только монеты лежали в другом порядке… Складывалось впечатление, что Шеннон приготовился к побегу, совершил его, но потом почему-то передумал и вернулся. Озадаченный Джек решил дождаться своего неугомонного подопечного, чтобы услышать от него историю утреннего времяпрепровождения. Долго ждать не пришлось. Через час от назначенного времени обеда Шеннон вернулся в сопровождении лакея. Невозмутимый слуга придерживал чересчур улыбчивого гостя под руку, а Шеннон похихикивал, заплетался длинными ногами и отстранялся от предлагаемой помощи. У Джека брови поползли на лоб: пьяный отрок — забавное зрелище. Как он умудрился напиться на званом обеде? Неужели Уимси позволил ему это? Или же умышленно подливал Шеннону в бокал, чтобы споить его и?.. Но, судя по целостности костюма, малому времени и сиянию улыбок, никаких поползновений на хмельное юношеское тело предпринято не было. Джек, принимая нагостившегося гуляку под своё крыло, поинтересовался у лакея: — Сколько он выпил? Лакей невозмутимо ответил: — Четыре полных бокала, сэр. — Как его светлость позволил ему? — Милорд на тот момент отсутствовал, его задержали дела буквально на четверть часа. Мистер Холберт в это время наливал сам себе красное вино «Шато Больё» тысяча восемьсот… — Понятно, — перебил Джек. — А мистер Холберт ел что-нибудь между бокалами? — Нет, сэр. После прихода его светлости мистер Холберт съел немного жареной курицы в пряном соусе, но совсем немного. — Как его светлость отнёсся к поступку этого пьяницы? — Вы имеете в виду: не гневался ли милорд, сэр? Нет, его светлость тоже налил себе вина, они смеялись за обедом, а после прошли в библиотеку, где я не присутствовал, сэр. У Джека сжались губы. — И сколько времени они провели в библиотеке? — Чуть более получаса, сэр. Джек отпустил лакея и суровым взглядом уставился на счастливого мальчишку, надеясь его пристыдить. Серьёзное выражение лица удержать не получилось, и Джек рассмеялся. — Шеннон, в честь чего ты нализался? Тот, держась за стену обеими руками, подрыгал ногами, стряхивая туфли, потом стянул сюртук и бухнулся спиной на кровать Джека. Вальяжно откинувшись на подушки, Шеннон начал повествование: — Сегодня я принял серьёзное решение: я остаюсь в этом доме. Несмотря на то, что меня не устраивает моё нынешнее положение, а будущее не устраивает вовсе, я решил остаться. И чтобы как-то пережить это время, я буду пить. Много пить. Если граф не станет меня такого терпеть и выгонит взашей, значит, так тому и быть. Мне всё равно. Джек не удивился пьяному заявлению: понятно, что парень перебрал с коллекционным выдержанным вином. Однако было интересно выяснить, где он провёл сегодняшнее утро. — Шеннон, как случилось, что ты сбежал, а потом решил вернуться? Мальчишка поднял тяжёлую голову с подушки и уставился мутным взглядом на пронырливого доктора. — Дже-ек, какой вы догадливый… Вам надо сыщиком служить. А впрочем, я сам оставил все улики на виду. Что вас не устраивает? Что я сбежал или что вернулся? Да, я изменил своё решение в пути, моё право. — Нет, я рад, что ты вернулся. Надеюсь, ничего страшного с тобой не случилось, пока ты плутал по лесам и болотам. Шеннон пробурчал: — Джек, вы и впрямь ищейка. Я и не подозревал. Да, я заблудился на обратном пути. Как видите, сегодня пасмурный день, и потому я слегка сбился с курса. Хотя меня это не оправдывает… И вообще… меня ничто не оправдывает, я трус и ничтожество… я не смог даже сбежать… — Шеннон трагическим жестом закрыл лицо локтем. Джек нахмурил брови и прервал этот самоуничижительный лепет. — Шеннон, раздевайся давай и ложись спать, а? Я тоже очень устал и хотел бы отдохнуть. Он помог пьяному юнцу избавиться от галстука, жилета, брюк и сорочки, оставив его в одних тонких нижних кальсонах. Пока Джек расчищал беспорядок на кровати Шеннона, тот забрался под одеяло, на котором лежал, и уютно задремал на чужой подушке. Джек было подумал так его и оставить, но, припомнив захватнические замашки Шеннона, потряс за плечо с намерением выдворить на своё место. — Шеннон, иди к себе. Но тот уже крепко спал — а скорее, притворялся — поэтому пришлось взять на руки долговязое хмельное тело и перенести на соседнюю кровать. В этот короткий миг, пока Джек прижимал к себе горячую податливую ношу, Шеннон уткнулся лицом ему в шею и жарко дыхнул. Джеку показалось, что мальчишечьи губы прикоснулись под ухом. От Шеннона сильно пахло вином (дорогим, из графских погребов), немного мылом и слегка пóтом — очевидно, полноценно вымыться после лесных приключений он не успел. Насколько далеко от усадьбы успел уйти самовольный юнец? И почему всё-таки вернулся? Сонный Шеннон словно подслушал мысли Джека. Сгружённый на свою кровать, он повозился, обнял подушку и, не открывая глаз, пробубнил: — Не могу я покинуть Джека… не хочу… И тут же, очнувшись от дрёмы, он разлепил мутные очи, уставился на склонившегося Джека и вполне внятно выдал: — Вы мне покажете, как всё должно быть? Чтобы не больно. Приятно, как вчера. Я не хочу, чтобы граф был первым, он мне не нравится. А вы нравитесь. На этих словах он громко икнул и бухнулся лицом в подушку, сражённый пьяным сном. Джек, так и не разогнувшись, замер, осмысливая услышанное. Решив сказанное считать бредом, он вздохнул, натянул одеяло на голые плечи Шеннона и прошёл в кабинет, где уселся за стол и погрузился в невесёлые думы. Результатом дум стало написание двух писем: одно — бывшему сослуживцу, проживающему в столице, другое больше напоминало инструкцию — оно вложилось в конверт, но не запечаталось. Оба письма остались лежать на столе. Шеннон проспал до позднего вечера. Джек в кабинете читал книгу при свете лампы, когда туда неуверенной походкой вплёлся его подопечный: лохматый, полуголый, зевающий во весь рот и подтягивающий сползающие кальсоны. Не удосужившись налить воду в кружку, он присосался к горлышку кувшина и, судя по длительности поглощения влаги, жажда одолевала его нещадная. Джек смотрел на двигающийся кадык под запрокинутым подбородком, по которому стекала тонкая жилка воды и устремлялась по груди вниз. Припомнилась похожая струйка, только тёмно-красного цвета. Тот порез на шее зажил, лишь розовый штрих напоминал, где нежной кожи коснулся варварский нож. Прозрачный ручеёк шаловливо обогнул маленький сосок, пробежал по рёбрам, скользнул на живот и, минуя ямку пупа, впитался в пояс хлопковых штанов, верхний край которых еле-еле прикрывал тёмные волоски на лобке. Джек облизнул сухие губы. Утолив жажду, Шеннон поставил кувшин на место, ладонью небрежно размазал по груди и животу сбежавшую воду и, заметив вперившийся взгляд Джека, подобрался, будучи уверенным, что сейчас последует строгий выговор за свершённые проступки. Но Джек, как часто бывало, удивил. — Есть хочешь? Ты вообще ел сегодня? Шеннон замычал и помотал головой: от мыслей о еде в животе и голове стало дурно. — Не ел и не хочу. — Если спать снова не ложишься, то умывайся — я хотел бы поговорить с тобой. Шеннон опять насторожился. — Чем вы недовольны? Граф нажаловался? Так он, вроде как, не в расстройстве был. Втихомолку, думая, что я пьян до невменяемости, трогал мои волосы и даже поцеловал где-то там… У Джека удивлённо поднялась бровь. — Где-то там — это где? Шеннон мотнул головой назад и от этого кивка застонал: хмель тяжело выходил из юного организма. — Не знаю… Сзади на шее, кажется… Пройдя к тазу, Шеннон умылся, кряхтя как старый дед, потом еле-еле оделся. Джек подозревал, что сия немощь отчасти разыгрывалась, чтобы смягчить праведный гнев. Но отчитывать его Джек вовсе не собирался. Пока юный выпивоха приводил себя в божеский вид, он согрел на керосинке воду для чая и приготовил пару сэндвичей с подаренным сыром. Чуть не насильно заставив Шеннона поесть, а затем, напоив горячим сладким чаем, Джек приступил к разговору. — Шеннон… Пока ты спал, я много думал о твоей дальнейшей жизни в этом доме. Сегодня ты решил всё-таки сбежать, но хорошо, что раздумал и вернулся. Я не понимаю причины твоего возвращения, однако это не столь важно. Я уверен, ужиться здесь ты всё равно не сможешь. Твой характер не позволит тебе идти поперёк себя. Шеннон фыркнул. — Что вам не нравится в моём характере? — Я не сказал, что не нравится. Наоборот. Но ты слишком… не знаю, как сказать… Те юноши, что были у его светлости до тебя, они гораздо проще, покладистее, более падкие на роскошь и удовольствия, ты не такой. Я по-прежнему хочу, чтобы ты здесь остался, но не знаю, как тебя удержать. Твой побег — лишь вопрос времени, ты всё равно уйдёшь, если не до вашего первого альковного свидания с его светлостью, то уж после — наверняка. И сегодня я надумал вот что… Джек взял со стола два конверта. — Я написал письмо своему товарищу по службе, он проживает в столице, занимается торговлей табаком, имеет семью, и в целом очень достойный человек. Не сказать, что мы с ним друзья, скорее, просто коллеги-сослуживцы, но отношения у нас были хорошие. Я обратился к нему с просьбой если не приютить, то помочь с нахождением крова и работы юноше, доставившему послание. В письме я нарочно не проставил дату написания, ведь неизвестно, когда ты надумаешь покинуть поместье Уимси. Во втором конверте вложена записка лично для тебя, в ней я подробно описал, как добраться до столицы, какой дорогой, какие города и деревни встретятся на пути, где лучше заночевать, куда заходить не следует, и прочее подобное. Завтра я съезжу к своему банкиру и сниму достаточную сумму, чтобы ты мог добраться до места без затруднений. Деньги положу в этот же конверт. Оба письма будут находиться в ящике моего стола, вот здесь. Когда ты в очередной раз соберёшься бежать, то сначала плотно пообедаешь, потом заберёшь оба конверта, сложишь одежду и необходимые вещи в кофр, через лес пойдёшь до ближайшего города, там сядешь в дилижанс и поедешь с одной или двумя пересадками до столицы. Весь путь займёт два, максимум три дня. Всё понятно? В комнате повисла тишина, Шеннон давно выпил чай, но пустую кружку из рук не выпускал, по-видимому, забыл о её существовании. Потом всё-таки выдавил из себя: — Джек, а как же… — Что, Шеннон? Какое слабое место в плане ты видишь? — Как же те сто золотых, которые граф обещал вычесть из вашего жалованья? Или он напишет моим родителям? — Я не знаю. Может, его светлость забудет о напрасно потраченных деньгах. Но если он спишет долг с меня, то моя служба здесь затянется гораздо дольше Рождества, чем я планировал изначально. Если он вообще не уволит меня за организацию твоего побега. Я и так не предлагаю тебе воспользоваться моей лошадью, чтоб было меньше подозрений. Ну, ты со всем согласен? Стихийных уходов и плутаний по болотам больше не будет? Шеннон помотал больной головой. — Не будет… Но, Джек… Я же вам сегодня сказал, что решил остаться. Почему вы думаете, что я воспользуюсь вашим заманчивым предложением и изменю свой выбор? Если вы не скрываете от меня ничего ужасного, и его светлость не окажется хуже, чем представляется, то я рискну и попробую на своей шкуре, каково быть графским амантом. А что? Потом можно роман написать и заработать на его издании. Ох, читать-то романы я не читаю, поэтому и написать не смогу… А вы, Джек, читали наверняка. Будете моим биографом? Джек понял эти шутки как хороший знак: мальчику полегчало, он принял нелёгкое решение. Если захочет изменить его — пусть, план отхода придуман. Однако сказанные Шенноном следующие слова повергли его в крайнее изумление. В смущение. А затем в подлое низкое возбуждение. — Джек, напоминаю: вы обязаны доказать свои слова и продемонстрировать мне… Как вы там распинались?.. «Наслаждение и огромное удовольствие»? Вот! Докажите мне. Это в ваших же интересах. Иначе в первое — как вы выразились — «альковное свидание» с графом я могу повести себя очень непредсказуемо… А вам потом опять меня лечить, да и его светлости будете синяки мазать. Не говоря уж про выслушивание от него жалоб на моё ужасное дикое поведение. Ошарашенный Джек соображал: не спит ли он? День был очень длинным и тревожным, время уже к ночи, спать хотелось неимоверно… Тогда какого чёрта в голове прояснилось, в душе встрепенулось, а в паху потеплело?.. И эти наглые светлые глаза напротив… В тусклом свете лампы кажущиеся откровенно развратными и вызывающими. А губы… Эти пухлые губы, частенько выдающие колкости, просто созданы, чтобы их затыкали поцелуями или чем покрепче… Джек мотнул головой, прогоняя дурманное наваждение. Не парень, а ведьма какая-то! Так и норовит вогнать в конфуз. Хмель в нём не выветрился, что ли? Или нарочно испытывает терпение? Хочет посмотреть, как бедный доктор будет выкручиваться… Словно говорит: расписывал прелести плотского греха, вот теперь или показывай, или молчи в… полотенце. А если?.. Если Шеннон о чём-то догадывается? Вдруг распознал мысли запретные, заметил жаркий взгляд украдкой, уловил дрожь в руках, прикасающихся к его телу? Мальчишка, почитай, невинный в любовных делах, но глаз имеет острый и ум пытливый, мог и догадаться… Нет, нельзя этого допустить; нельзя, чтобы он смотрел на Джека иначе, чем просто на доктора и товарища; нельзя позволить ему бросаться в первые же объятия, лишь бы пригасить страх перед неизбежной плотской связью. Хотя… кто сказал, что связь с графом — это божье предначертание, а связь с доктором — смертный грех? Джек окончательно запутался в своих усталых и не ко времени взбудораженных мыслях. Если хорошо подумать, то Шеннон прав: кто, если не Джек, должен поддержать его на выбранном пути, утешить и обласкать? Нет, так не пойдёт. Сейчас об этом думать не нужно, вон уже до чего додумался… — Шеннон, я не буду обсуждать подобный бред. Ты ещё не протрезвел и потому говоришь полную чушь. Я иду спать, а ты как знаешь. Джек встал из-за стола и направился в свои покои, как вслед ему донеслось: — Конечно, идите, я мешать не стану. Пузырёк с маслом захватите и полотенце не забудьте, чтобы прачкам не отстирывать вашу простынь. Джек замер. Что это было? Шеннон всё-таки догадался или просто ёрничает? — Что ты сказал? — Вы слышали. Не считайте меня за ребёнка, я всё понимаю. А вот вы не понимаете! Джек вздохнул: нет, тихо лечь спать опять не получится. Боже, да как появился этот голозадый юнец в доме, так не было ни единого спокойного дня. Нужно прояснить сей щекотливый вопрос немедля. — Хорошо, объясни ещё раз: чего я не понимаю? Я понял вот что: ты требуешь от меня, чтобы я тебя… Чтобы мы с тобой совершили любовный акт, да? Шеннон переглотнул и кивнул. Джек постарался успокоить возликовавшее глупое сердце. — Шеннон, почему я должен это делать? Это не входит в мои обязанности, доктор не занимается подобными вещами с пациентами. В ответ тот выгнул губы, фыркнул и язвительно промолвил: — Доктор нет, а мужчина может. Что вы ломаетесь? Я же вам нравлюсь. Против последнего аргумента Джек даже не стал возражать: мальчишка его раскусил. — Шеннон… Ты мне нравишься, да, скрывать это от тебя не получилось. А причины моего «ломания» вот в чём. Во-первых, то, что ты просишь, это непорядочно по отношению к его светлости. Во-вторых, зачем это нужно? Его светлость и так всё тебе покажет и расскажет. А в-третьих, я люблю женщин. Фырканье раздалось ещё раз, на сей раз откровенно уничижительное. — Джек, ни одна ваша отговорка не принимается мною. Эти оправдания несостоятельны. Во-первых, что непорядочного по отношению к графу? Он прекрасно знает, что я не девственник, так какая разница: один или двое были поперёд него? Тем более, мы не будем ему говорить об этом. Во-вторых, это нужно затем, что вам я доверяю больше, чем графу. А в-третьих, любить женщин никто вам не запрещает, я же не прошу вас жениться на мне. Не зная, чем опровергнуть столь железные доводы, Джек задумчиво почесал нос. Припомнив опыт военной службы, он применил малопочётную, но популярную тактику затяжного ведения войны: никаких скоропалительных решений, никаких хитрых манёвров, никаких кровавых битв, лишь выматывающее пережидание в целях доведения противника до утраты продовольствия и терпения. — Шеннон, уже почти полночь, я валюсь с ног. Надеюсь, ты не прямо сейчас ожидаешь от меня демонстрации постельных удовольствий? К тому же, надо обождать ещё не менее недели, а то и двух, для окончательного заживления раны. Шеннон возмущённо тряхнул мятыми кудрями. — Вы же вчера тщательно обследовали меня и видели, что всё затянулось! Чего ещё ждать? Джек опешил от подобной настырности. Без всякого сомнения — мальчик паникует и быстрее хочет пройти страшный этап жизни. Вдобавок показалось, как подозрительно блеснули его глаза и в голосе прорезались слезливые нотки. Этого ещё не хватало! Чтобы окончательно не ввергать его в унижение, Джек шутливо прикрикнул: — Ты хоть понимаешь разницу между пальцем и членом, умник? Рана затянулась, но не настолько, чтобы можно было растягивать анальную мышцу до предела. Возьми у его светлости медицинскую книгу по травмам и почитай. Там целая глава посвящена этой теме. И пока не пройдёт неделя, даже не приставай ко мне! Джек решительно шагнул в спальню и захлопнул за собой дверь. Если Шеннону захочется поплакать, то пусть делает это в одиночку. Утром пред взором проснувшегося Уокмена предстала чудесная картина: лохматый Шеннон сидел по-турецки на полу и отчищал свои башмаки от последствий лесных блужданий. Башмак с оторванной пряжкой сосредоточенно протирался тряпицей, засохшая грязь сыпалась на аккуратно расстеленную холстину. Джек уже неплохо успел узнать мальчишку и удивлялся, сколько в нём противоречий: приказные замашки знати сочетались с умением выполнять чёрную работу, нарочитая небрежность перемежалась со скрупулёзностью, сквозь грубоватую наглость проглядывала крайняя ранимость, а не по годам развитый интеллект оставлял место наивному ребячеству. Шеннон, не отрывая взора от объекта работы, вопросил: — Как думаете, вторую пряжку тоже оторвать или отнести сапожнику, чтобы он подобрал похожую? Джек, не поднимаясь с подушки, озвучил своё мнение: — Всё равно ты угробишь башмаки, так что — отрывай. Его светлость тебе ещё купит. Шеннон хмыкнул на это и опять спросил: — А чем их можно натереть? У вас есть какое-нибудь масло? Только не то, другое. На это хмыкнул Джек. — Сходи на кухню и попроси кусочек сала. Шеннон закончил обувной обиход, отрезал одинокую пряжку и поставил туфли на тряпку, полюбовался. Снизошёл до просьбы. — Джек, вы не могли бы попросить наполнить ванну? Я помыться хочу. — Вот иди на кухню, проси сало и заодно скажи про ванну. Чего ты боишься? Надменно задранный нос уверил, что ничего он не боится, и Шеннон босиком прошествовал из докторской обители вон.