Поруганный ангел

***

      — Дже-ек!       Шеннон застал его на заднем дворе за рубкой дров и стремительно подлетел, чуть не выбив топор из рук.       Дождь закончился, но в воздухе висела морось, похолодало, а потому Джек решил растопить камин, согреть дом и выселить промозглую неуютность. Ему нужно было хоть чем-то заняться, отвлечься, отогнать тревожные мысли и сомнения, не думать о сладостном грехе, не предаваться запретным желаниям, несбыточным надеждам, глупым мечтам… А пациентов, как на зло, не было.       За то время, пока Шеннон находился на свидании с графом, Уокмен успел съездить в деревню и проведать покалеченного плотника. Кутаясь в плащ с капюшоном, он возвращался под нудным дождём в поместье и надеялся, что Шеннон уже вернулся с чаепития. Дом встретил пустотой и холодом. Джек отправился за дровами. Сараи были доверху забиты готовыми поленницами, но тревожно-неудовлетворённое состояние души требовало разрядки в виде грубой работы. Скинув сюртук и жилет, закатав рукава сорочки по локоть, Джек принялся за исконно мужское дело, за коим его и застал взвинченный Шеннон. Сжав руку дровосека ледяными пальцами, он потянул его в сторону дома.       — Джек, бросайте это занятие. Идёмте, вы мне нужны.       Уокмен окинул взглядом его новый костюм: от туфель до галстука — красив, глаз не оторвать. Шеннон в нём словно стал ещё стремительнее и тоньше. Хотя куда уж тоньше, в талии того и гляди переломится. Отложив топор, Джек набрал в охапку поленьев и хотел было остановить нарядного Шеннона предостережением, чтобы тот не помогал, но помогать никто и не собирался. Как и захватить его сюртук и жилет. Пришлось попросить:       — Возьми мою одежду.       Шеннон поспешно исполнил просьбу. На всём протяжении короткой дороги к дому он порхал вокруг неторопливого Уокмена узкой чёрной птичкой. Джек догадывался, что могло его так всполошить: уж конечно, не новый костюм. Очевидно, Уимси сделал следующий шаг в направлении юношеского тела.       Пройдя в дом и сложив дрова у камина, Джек отметил, как Шеннон запер дверь на ключ. Предвидя очередной интимный спор, Джек вздохнул и нарочито медленно вымыл руки, затем, вытирая их полотенцем, повернулся с готовностью выслушать и отговорить его от поспешных действий.       Но Шеннон вдруг потерял всякую решительность, неуверенно потоптался на пороге новыми туфлями и, подойдя к Джеку ближе, не поднимая глаз, спросил:       — Что ещё может быть между поцелуями и… сношением? Чего я не знаю? Что граф будет делать со мной? И что заставит делать меня? Я хочу знать заранее.       Последние слова он произнёс твёрдо и вперился требовательным взглядом в озадаченного доктора. Не то чтобы Джек совсем не знал ответ на вопрос, теории на этот счёт были, вот только кто ж знает в точности…       — Шеннон… Ты же понимаешь, что я не могу знать предпочтения его светлости в столь сокровенном вопросе. Я не евнух при его гареме, и я почти не общался с его прежними… пассиями. Я лишь точно уверен, что граф не сторонник жестокости и боли, иначе об этом было бы известно.       Шеннон нетерпеливо кивнул.       — Это я понимаю. Мне надо знать, что вообще бывает при подобном общении двух мужчин. Я пока не нашёл в книгах ни одного внятного упоминания.       Джек снова вздохнул: вот же въедливый всезнайка.       — М-м… Шеннон, что произошло сегодня за чаепитием? Кроме этого великолепного костюма и камня в галстуке.       Шеннон отвёл глаза и ответил слишком поспешно, чтобы это казалось правдой.       — Ничего. Я просто спрашиваю.       — Ты не умеешь врать.       — Разве? Ну… его светлость меня поцеловал. Вернее, он просил, чтобы это сделал я, но я сказал, что не умею, поэтому он сам. Я ведь, вроде как, и правда не умею…       — Шеннон, — строго остановил его Джек.       Тот прервал свою скороговорку и замолчал. Светлыми прозрачными глазами уставился в пасмурное окно за спиной Джека. Потом нехотя произнёс:       — Я переодевался перед графом. По его просьбе. И ещё он спросил, не желаю ли я перебраться в его дом. Я не знаю, сколько времени у меня осталось… чтобы жить с вами, Джек. Я не хочу вообще туда переселяться, но понимаю, что моё мнение в этом вопросе не играет никакой роли. Я только надеюсь, что мне не запретят видеться с вами, правда же?       Джек утвердительно кивнул.       — Если мы будем вести себя осторожно, и ты не станешь домогаться меня на глазах у прислуги, то его светлость ничего не узнает.       Он весело подмигнул, чтобы успокоить Шеннона. Но тот даже не улыбнулся, погружённый в сомнения и тревоги. Сделав ещё пару шагов к Джеку и встав чуть не вплотную, он повторил вопрос:       — Что граф может делать помимо поцелуев и объятий? До того, как… Если он поверил вашим словам, то не тронет меня ещё неделю, но ведь он может как-то по-другому… Неужели он будет принуждать меня… брать в рот? Нет, я не хочу. Это так мерзко. Тот… так делал… Я сбегу, я не стану такое терпеть.       Губы Шеннона дрожали. Он не сводил глаз с Джека и ждал подтверждения или опровержения своих страхов. Джек и раньше догадывался, что разбойник насиловал свою жертву не только в зад, но и в рот, и вот получил подтверждение. Он не знал, как ответить. Врать, что милорд никогда не пожелает подобной ласки, слишком самонадеянно — наверняка пожелает. Если не сразу, то потом уж точно. Надо как-то суметь объяснить мальчику, что не стоит этого бояться.       — Шеннон, я представляю, что ты испытал с тем рыжим гадом и насколько это было отвратительно. Я точно уверен, что подобного насилия его светлость учинять над тобою не станет. Но нельзя исключать, что он совсем не захочет попробовать любовные ласки ртом, хотя эта практика мало распространена, и её используют лишь самые смелые и щедрые любовники. И это очень приятно для обоих.       Шеннон часто замахал ресницами, словно пытаясь сморгнуть пелену неверия со своих глаз. Джеку он не верил. Опять эти сказки про добровольные отношения и получаемые от них удовольствия. Как может быть приятна такая мерзость? Насколько тщательно Шеннон не запрятывал страшные воспоминания своего пленения, забыть их не получалось, ведь его нынешнее положение сводилось к той же самой телесной связи. И это очень пугало. Одно дело — боль, её можно перетерпеть. Если бы Шеннона пороли плетьми или морили голодом, или нагружали тяжёлой работой, он бы выдержал. Но «утехи», которые ему предстояло исполнять добровольно, не столько отвращали, сколько ошеломляли. Он категорически не понимал, зачем нужен подобный вид взаимодействия двух человеческих существ. Однако будучи юношей любознательным, проверяющим опытным путём всё, что возможно, он решил и в этом вопросе не отступать от постановки эксперимента. Ведь опыт с поцелуями, проведённый на Джеке, вполне удался, результат превзошёл скептические ожидания и оказался приятно-удивительным. И хотя результат опыта с графом разительно отличался, но он также опровергал изначальное предубеждение о поцелуях. Прекращать исследование пока рано, надо идти дальше.       — Джек, я хочу это попробовать. Я как раз мало ел. Надеюсь, меня не стошнит.       Твёрдая уверенность, прозвучавшая в его голосе, не оставляла шансов осторожным отговоркам. Шеннон принял решение и никакие доводы он слушать не станет. В противном случае Уокмен будет выглядеть в его глазах подлым предателем и дезертиром, удравшим с поля боя.       Помолчав долгую минуту, изображая видимость мысли, хотя в голове было пусто как никогда — все мысли сместились в иной орган — Джек согласно кивнул.       — Хорошо. Когда? Прямо сейчас? В любой момент может заглянуть пациент. Запертая дверь вызовет недоумение.       Шеннон привычно фыркнул на подобные предосторожности.       — В такую погоду никто с головной болью не побредёт по грязи за несколько миль с визитом к доктору. А рассчитывать на серьёзные болезни — так это вам и ночью спать нельзя, вдруг кто от несварения загнётся или поскользнётся на ночном горшке. Мой костюм уже принесли, как я вижу, а значит, в ближайшее время никто к вам стучаться не будет. Итак, что мне делать? Раздеваться надо?       Джек в сотый раз поразился прямолинейности Шеннона. Интересно, когда дело дойдёт до соития, во время него он будет так же конкретен? Комментировать действия, озвучивать ощущения, делать замечания… Это божье наказание — любовник-исследователь. Джек уже прошёл через подобные отношения в студенчестве, но тогда он и сам был открыт познанию мира и всех его духовных и физических аспектов. К двадцати семи годам он остепенился и тяготел к спокойствию и уверенности. Недаром женщины ценили внимательного молодого доктора: его положение, характер, внешность — идеальный жених. Вот только женить его пока никак не удавалось, обходительный добряк виртуозно выскальзывал из-под венца. Эх, знали бы потенциальные невесты и их матушки, на кого запало глупое докторское сердце, разочарованию и сплетням не было бы предела. Дамы морщили бы носики, говоря, что в поместье Уимси «все такие». Но не надо им об этом знать! Сердце Уокмена не подлежит изучению под моноклями благонравных семейств и не станет поводом для их досужих домыслов.       Решительно выгнув грудь, Джек указал на дверь личных покоев.       — Иди туда, задёрни окно, но не раздевайся. Сделаем всё по правилам.       Шеннон удивлённо поднял бровь, поразившись столь лёгкому согласию мямли-доктора, и безропотно прошёл в соседнюю комнату. Джек быстро расстегнул свои брюки и обмыл гениталии водой. Руки подрагивали от возбуждения. Неужели через несколько минут исполнится сладчайшая мечта? Никакой мужчина не устоял бы пред соблазном подобной ласки, это восьмое чудо света, когда желанные губы смыкаются на нём… Не верилось. Наверняка, прибежит очередная заполошная девица и придётся нестись спасать внеочередного бедолагу.       Из спальни послышалось:       — Мне тоже надо рот прополоскать?       Джек усмехнулся: вот же неугомонный.       — Необязательно. Я небрезгливый.       Шеннон пробурчал: «Вы доктор, вам виднее…»       Готовый к даче урока Джек вошёл в сумрачную комнату. Смиренно ожидая своего учителя, Шеннон сидел на краю его кровати. Окно он задёрнул шторами: тонкая ткань пропускала свет, но уберегала от случайного взгляда с улицы.       Джек сел на кровать рядом с Шенноном и за плечи развернул его к себе лицом. Внешне Шеннон казался спокойным, но Джек успел неплохо его узнать и не верил обманчивому виду. Наверняка внутри у него всё кипело и плескалось. Осознавая крайнюю щепетильность ситуации и желая её смягчить, Джек шутливо уточнил:       — Я так понимаю, сейчас мы с тобой займёмся любовью? Или тебе просто показать мой шрам на бедре, и ты отстанешь?       У Шеннона вытянулось лицо, его растерянный вид говорил, что он не знает, смеяться или дерзить. Маска невозмутимости спала, перед Уокменом предстал испуганный неуверенный мальчишка. Губы его подрагивали, ресницы трепетали, бледные руки теребили край сюртука. В порыве жалости Джек притянул его к себе и обнял. Он представлял, сколько мужества ему требуется, чтобы вновь пройти через страшное испытание. Поначалу замерев в объятиях, через долгое мгновение Шеннон всё же осмелился обнять в ответ. Неумело и робко, словно никого никогда не обнимал: ни родителей, ни друзей, ни собак. Джек прижал его сильнее и погладил по спине.       — Всё будет хорошо, мой мальчик. Я тебе помогу, не бойся.       Шеннон тихо всхлипнул и ткнулся губами в его подбородок. Тут уже замер Джек: как бы не спугнуть трепетную ласку. Застенчивый рот легко пососал кожу по линии челюсти, скользнул к впадинке на подбородке и, осмелев, выпустил язычок, принявшийся усердно зализывать касания горячих губ. Джек мысленно отблагодарил себя за внеплановое бритьё, совершённое от скуки. Печально было признавать, но подобных поцелуев он не получал давно; девушки, как правило, скромничали и не проявляли инициативы в интимных ласках, целиком уповая на опыт кавалера. Можно подумать, мужчине не хочется быть облизанным и заласканным! Губы Шеннона перебрались с его подбородка на твёрдую щёку, а затем снизошли до приоткрытого в ожидании рта. И Уокмен пропал. Исчез. Растворился в блаженстве. До чего же хорошо… нет, изумительно! Прекрасно, чудно, замечательно… Божественно, чёрт возьми!       Кровь разгонялась по телу осознанием непристойности и запретности происходящего, сердце заходилось сочувствием, душу щемило от невинности Шеннона, губы упивались сладостным вкусом, глаза наслаждались созерцанием разрумяненного лика, в паху волновалось от всех эмоций разом. Ладони наглаживали узкую спину под дорогой тканью нового костюма, прощупывая лопатки-крылышки и чётки-позвонки. Нет, ткани слишком много, хочется прикасаться к обнажённой коже, чувствовать руками биение сердца, вкушать возбуждающий запах желанного тела, видеть его… Джек, не отрываясь от губ Шеннона и не позволяя отстраниться ему, принялся стягивать с него сюртук. Шеннон изогнулся, высвобождаясь из узких рукавов, и тут же сам взялся за жилет, торопливо расстёгивая мелкие пуговицы. Джек на ощупь развязал его шёлковый галстук и вместе с драгоценной булавкой откинул на другой край кровати. Шеннон, следуя примеру, освободил шею Джека от платка и переметнулся расстёгивать его сорочку, как вдруг оробел, прервал поцелуй и смущённо опустил ресницы. Уокмен не понял причины столь нежданного приступа девичьей застенчивости, но Шеннон прояснил сам:       — Я делаю не по правилам? Вы сказали что-то про правила.       Уокмен облегчённо улыбнулся.       — Нет, Шеннон, милый, ты делаешь всё просто замечательно. Я даже боюсь спрашивать, чему ещё ты обучился на званом чаепитии.       Тот мотнул головой.       — Ничему. Мне не понравилось целоваться с его светлостью. А с вами нравится. Наверное, и в остальном окажется так же…       Джек подавил вздох: да, возможно… Вслух сказал:       — Давай продолжим? Пока никто не заболел и не нуждается в моей срочной помощи.       — Что мне дальше делать? Раздеться догола? Но я понял, что сегодня у нас не будет… этого самого…       — Да, «этого самого» не будет, но раздеться тебе нужно. Во-первых, чтобы не помять новый костюм, а во-вторых… мне охота посмотреть на тебя нагишом, я не насмотрелся в первый день на твоё ангельское великолепие. — Джек разбавил шуткой волнительную ситуацию.       Шеннон деланно возвёл глаза к потолку, однако чувствовалось, что комплимент ему польстил, ведь похвалу он любил поболее, чем кухаркин кот сметану.       Сняв жилет, Шеннон наклонился разуться, но Джек ласково придержал его руки.       — Позволь мне.       Шеннон недоумённо замер. Джек опустился перед ним на колени и аккуратно снял обе туфли. Одну ступню он поставил себе на бедро, приподнял брючину и стянул длинный тонкий носок. Нога была узкая, красивая, с изящными пальцами… и очень холодная. Ох, надо было камин растопить. Но сейчас уж не до него, не до обыденного огня, когда разгорается другое пламя — чудесное, удивительное, трепетное и хрупкое… Обхватив тёплыми ладонями озябшую стопу, Джек поднёс её к своим губам и одарил пальцы лёгкими поцелуями. Шеннон вцепился руками в край постели, сдерживаясь, чтобы не соскользнуть навстречу ласкам, туда, к Джеку. Он опасался, что это было бы «не по правилам».       Оголив вторую мальчишечью ногу и также её обогрев, Джек снова присел рядом с ним на кровать. Шеннон заметно подрагивал, нежный румянец залил его щёки и шею, зацелованные губы приоткрылись; глаза, и без того раскосые, казалось, ещё больше вытянулись к вискам, локоны вокруг лица туго закрутились от влаги. Милый, взволнованный мальчик. Словно настороженный любопытный жеребёнок, прядающий ушами.       Шеннон попытался расстегнуть свою сорочку, пальцы еле слушались. Джек помог — спокойно, петелька за петелькой, одна перламутровая пуговка за другой… Вытянув рубашку из брюк и сняв с мальчика, он аккуратно отложил её в сторону. Шеннон зябко повёл голыми плечами, и Джек подумал, что сейчас он обхватит себя руками, сожмётся, как тогда, на кушетке в кабинете, когда доктор попросил разрешение провести осмотр. Но нет, обнажённый по пояс Шеннон развернул грудь во всю ширь, и взгляд Джека невольно упёрся в его маленькие кофейно-розовые соски, сжавшиеся от холода. Справедливо расценив, что в данной ситуации неуместно сдерживать руки, Джек прикоснулся ладонью к мальчишечьей груди, с наслаждением огладил крепкие мышцы, подушечкой большого пальца поласкал твёрдый сосок, скользнул к другому и сжал его пальцами. Шеннон ахнул. Не отнимая ладони, Джек сильнее нажал на грудь, укладывая его спиной на кровать. Шеннон покорно опустился назад, ноги положил на одеяло и посмотрел так доверчиво и невинно, что Уокмен вмиг ощутил себя грешным растлителем. Ну что ж… Роль не самая положительная, но играть её оказалось приятно. Тем более, что растляемый и сам полон желания — брюки, туго натянутые в паху, подтверждали это. Эх, неопытный юнец, завёлся от одних лишь поцелуев…       Джек продолжил оглаживать мальчишечью безволосую грудь, задевая при этом соски, а другую руку положил на застёжку его брюк. Шеннон судорожно вздохнул, по впалому животу прошла волна, и он охотливо подался навстречу руке, от смущения и возбуждения зардевшись ещё ярче. Не зная, куда «по правилам» полагалось пристроить собственные руки, он вытянул их вдоль тела.       Несмотря на необычайное волнение от происходящего, меркантильной частью своей души Уокмен резонно отметил, что брюки на Шенноне новые и дорогие, а потому не следовало допускать их порчи даже мельчайшим пятнышком. Расстегнув застёжку, он бережно их стянул, и очень вовремя: на кальсонах Шеннона уже проступило влажное пятно, а тонкая ткань натянулась шатром над вставшим членом. Сдерживая себя, чтобы сразу не сдёрнуть бельё и увидеть доселе невиданное, Джек медленно развязал тесёмку, ослабил пояс и осторожно спустил кальсоны вниз. Как они дальше снимались через ноги, он не ведал — руки делали всё сами, а похотливые глаза тем временем неотрывно созерцали розовый гладкий член — восхитительно красивый, как и всё тело Шеннона. Нежный орган стоял навытяжку перед строгим учителем, подрагивая и не осмеливаясь прилечь на живот. Джек взирал на него, словно влюблённая дева, впервые узревшая кавалера нагим.       За свою недолгую, но насыщенную службу на поприще медицины Уокмен повидал немало обнажённых мужских тел, и его не удивляли ни размер, ни цвет, ни форма, ни степень волосистости гениталий. По понятным причинам ему нечасто случалось видеть мужчин в состоянии возбуждения, но всё же некоторым опытом он обладал, и не только наглядным. Нет, восставшее мужское естество — это определённо не объект вдохновения; созерцая сей орган, вряд ли напишешь прекрасную картину или стих. Но почему при взгляде на этого подрагивающего красавца с блестящей ярко-розовой головкой в памяти стали воскресать романтические строки сонетов, дивные эпитеты, прелестные сравнения?..       Само собой разумеется, Джеку и раньше доводилось видеть Шеннона полностью обнажённым. Впрочем, этой чести удостоились многие обитатели поместья, включая графа и прислугу, ещё в самый первый день. Помнилось, Джек сразу отметил необычайную привлекательность безволосого лилейного тела, отчего решил, что мальчишка, несмотря на высокий рост, ещё крайне юн — только в паху кучерявился аккуратный клинышек тёмных коротких волосков, да на предплечьях и голенях поблёскивал тонкий светлый пушок. Также припомнилось поджавшееся юношеское достоинство, вызвавшее лишь умиление и мужское сочувствие (и наверняка глупое хихиканье молодых служанок). Однако то, что сейчас стояло пред его удивлённым взором, вызывало неподдельное восхищение, очарование и даже немного зависть: Джек доселе не встречал столь изящного исполнения детородного органа. И размер оказался нормальным, и нежный цвет кожи, и ровность ствола, тонкость голубоватых венок, яркость гладкой головки… Если бы Шеннон мог читать мысли, то не преминул бы обозвать Уокмена краснодеревщиком, оценивающим полено для балясины.       И хорошо, что он не догадывался о содержании докторских раздумий, иначе его уверенность в проведении эксперимента могла бы поколебаться. В этот момент Джек сожалел, что не устоял перед искушением и не отложил процедуру интимного познания до более тёмного времени суток. Сиюминутная демонстрация перед Шенноном своего восставшего органа грозила бы досадными последствиями, вплоть до побега испуганного экспериментатора из спальни. Если парню до этого дня не доводилось видеть возбуждённых членов, окромя собственного утончённого неженки и неотёсанной палицы своего насильника, то его реакция казалась легко предсказуема. Джеку уже приходилось сталкиваться с недоверием трепетных барышень при виде его солидного достоинства. А страх Шеннона наверняка мог усугубиться жуткими воспоминаниями первого опыта. Нужно как-то исхитриться и не напугать его, отвлечь лаской, возбудить до предела. Он склонился над ним, оперев руки о кровать, и неторопливо, с расстановкой обцеловал его грудь, одну сладкую изюминку соска, другую…       Шеннон с шипением втянул воздух и не сдержал невольного движения, означенного затуманенным сознанием как развратно-похотливое: поясница выгнулась, бёдра самовольно развелись. Ласковые губы тем временем скользнули ниже, по рёбрам на живот… ниже, в ямку пупа… ещё ниже, к границе пушистых волосков. Приподняв голову, Шеннон неотрывно следил за манипуляциями и тщетно пытался запомнить даваемый урок. Но память категорически не хотела ничего усваивать, подлое тело требовало лишь наслаждения, а бесстыжая душа непристойно ликовала от происходящего.       Шеннон окончательно утратил самообладание, когда вершинка его члена оказалась во рту небрезгливого доктора. Издав неприличный стон — а попросту говоря, похабный — он дёрнулся на кровати назад, хотя вся его низменная сущность стремилась вперёд.       Джек выпустил член из глубокого поцелуя и растерянно улыбнулся: неужели Шеннону неприятно? На что тут же получил сбивчивое объяснение.       — Джек, почему это делаете вы? Разве так должно быть? Я думал, что… что это делает лишь тот, кого…       Уокмен с полуслова понял этот невнятный лепет. Всё ясно, бедный мальчик уверен, что в постели только один любовник получает удовольствие, а второй его ублажает, и, очевидно, сам приготовился к незавидной роли. Придётся развеять его заблуждения.       — Шеннон, милый, всё не так. Конечно, мне очень хочется твоих прикосновений и ласк, я изнемогаю от нетерпения, но мне хочется и тебя попробовать на вкус, везде потрогать и доставить тебе наслаждение. Тем более нужно показать, как что делается, ведь так?       Шеннон мгновение обдумывал сказанное и согласно кивнул.       — Мне нравится происходящее. Мои нервные окончания положительно реагируют на ваши прикосновения. Но я всё равно сомневаюсь, что граф осуществит что-либо подобное для меня. Однако вы правы, мне нужно знать, что испытывает при этом другая сторона.       Джек не сдержал широкой улыбки. «…нервные окончания положительно реагируют…» Ах ты, умник… Вон, твоё главное окончание столь явственно истекает желанием, что можно обойтись и без озвучивания очевидной истины. А упоминание графа тем более не ко времени, нет ему тут места.       — Шеннон, я продолжу? А ты пока можешь анализировать свои ощущения, чтобы потом записать их для издания научных трудов.       Ехидный доктор было склонился над «нервным окончанием», но Шеннон вновь отодвинулся от него к самому изголовью кровати.       — Джек, почему вы не раздеваетесь? Разве это по правилам? — Подозрение в его голосе звучало нешуточное.       Джек вздохнул. Вот как с ним быть? Понимая, что оттягивать разоблачение до темноты невозможно, он рискнул сказать правду:       — Я боюсь тебя напугать.       Глаза Шеннона округлились, но вовсе не от страха, а от любопытства. Он подался к Джеку и потребовал:       — Покажите! У вас и впрямь там чего-то не хватает? Судя по вашим похождениям и по размеру, этого не скажешь… Хотя я читал, что мужчины с одним яичком могут вести полноценную…       — Шеннон! Угомонись! У меня всё на месте. Просто… оно всё немного большего размера, чем, например, твоё.       Смутить естествоиспытателя подобным аргументом оказалось невозможно. Не отрывая глаз от вздувшихся брюк, он пренебрежительно фыркнул:       — Это не тот показатель, которым можно меня унизить. До моего уровня интеллекта вам далеко, поэтому не бойтесь, снимайте штаны, удивите меня.       Уокмен на мгновение задумался, часто ли бывал битым сей отрок за свой несдержанный язык, и не преподать ли ему сейчас совсем иной урок. Но бить голого возбуждённого мальчишку не поднималась рука, и Джек пошёл на поводу у другого поднятого органа.       По-военному быстро сняв сорочку, скинув ботинки, он расстегнул брюки и стянул их вниз, представ пред нетерпеливым парнем в одних подштанниках, туго натянутых спереди. Не теряя решимости, он избавился от белья, открыв любопытному взору своё могучее вооружение. Тяжело покачиваясь, толстый длинный ствол уверенно и нагло смотрел прямо в лицо Шеннона своей крупной тёмной головкой. Шеннон в ответ смотрел вовсе не так уверенно, скорее ошарашенно. Джек молчал и бдительно следил за этими переглядками. Наконец Шеннон оторвал взгляд от своего визави и поднял восторженные глаза на Джека.       — Какой большой у вас…       Не успел Уокмен возрадоваться похвале, как последовало продолжение:       — …шрам.       Ах да, шрам… Джек невольно положил руку на то место, где кожу бедра уродовал страшный малиновый рубец. Шеннон придвинулся ближе, бесцеремонно уставившись на его пах. Если бы сознание Джека не было столь задурманено хаосом чувственных эмоций, то он наверняка оценил бы нелепо-забавную картину: голый мужчина возвышался над сидящим на постели столь же голым юношей, оба до предела были возбуждены, но при этом центром их внимания являлся шрам.       — Чем это вас? Той же шрапнелью? — проявил неподдельный интерес голозадый естествоиспытатель.       Джек урезонил:       — Ненаблюдательный ты. Длина рубца о чём говорит? О том, что оружие, которым было нанесено ранение, скорее колюще-режущее, чем огнестрельное, да? Это был палаш.       — О… Так вам крупно повезло, что криворукий басурманин не отхватил ничего левее… Но зато у его светлости был бы евнух при гареме.       Хихикнув и переступив босыми ногами на холодном полу, Джек, оправдывая себя тем, что делает это для удобства изучения своего тела, прилёг на кровать рядом с Шенноном. Тот с готовностью сдвинулся, уступая место. Удивительно, но никакого смущения и неловкости, и тем более страха, Шеннон не испытывал — Джек был в этом уверен. Откинувшись спиной на подушки в изголовье, он предоставил свой шрам пристальному вниманию пытливого почемучки, тут же свесившего над ним кудри. Ситуация всё больше становилась комичной. Джеку даже стало неудобно за свой торчащий не ко времени член. Тонкие любознательные пальцы без спроса прощупали изуродованное бедро, легко скользя по бугристой коже. Член отреагировал на пальпацию тяжёлым кивком и, ожидая, когда очередь дойдёт до него, прилёг на живот. Шеннон полюбопытствовал:       — Ранение глубокое? Кость задета? Крови много потеряли? Врага убили?       Джек оторвался от созерцания изящного розового члена меж белых фарфоровых бёдер, сглотнул слюну и сосредоточил мысли в голове. Ответил по порядку:       — Рана глубокая, до кости. Крови много потерял. Врага не убил, я сразу упал, его кто-то из наших отправил к Всевышнему.       — Эх, жаль, что не вы его зарубили его же палашом, было бы здорово. А правда, что на Востоке принято обрезание? Вы видели, как это делают?       — Нет, не доводилось. Эта операция — сакральное событие, иностранцам её видеть не дано. Я видел только взрослых обрезанных мужчин.       — И… много голых мужчин вы видели? — В голосе Шеннона мелькнула ревнивая нотка.       Джек улыбнулся и, будучи не в силах поддерживать неуместную беседу, обнял его за плечи и притянул к себе для поцелуя. Прошептал в губы:       — Я же доктор, мне полагается видеть самое сокровенное…       Шеннон хмыкнул на это и с готовностью подался навстречу губам. Джек вновь уложил его на спину и обцеловал тонкое лицо в ответном визите. Рукой скользнув на затылок, он стянул ленту с длинных волос и с наслаждением пропустил их сквозь пальцы. Шеннон нежился в ласке, как тот же кухаркин кот: прогибал спину и подставлял бока поглаживающим ладоням. Его член подрагивал и обильно сочился предсеменем, нуждаясь в ласке не меньше хозяина. Джек бережно сомкнул пальцы на шелковистом стволе и совершил плавное движение вверх-вниз, чем вызвал страстный, с чувственным придыханием стон Шеннона, от которого тот опешил сам.       — Этот неприличный звук… он сам… я не хотел, — попытался сбивчиво извиниться он.       Сердце Джека переполнилось щемящей нежностью, невинная юношеская открытость до слёз умиляла опытного ухажёра. Но вместо растроганных слёз выступили лишь вязкие капли похоти. Свершив ещё несколько протяжных скольжений и усладив слух «неприличными звуками», Джек с удивлением замер, когда робкие любознательные пальцы прикоснулись к его члену и огладили блестящую вершину по окружности. Джек не отрываясь смотрел, как осмелевший палец размазывал влагу по головке, скользил по бороздке уретры, щекотал венчик, уздечку… И самое непостижимое, что всё это сопровождалось бормотанием на латыни.       — Оstium urethrae externum… Сorona glаndis… Frenulum preputii… — перечислял юный знаток медицины. Собрав тонкую кожу крайней плоти в складки, он припомнил и её название: — Preputium…       Затем длинные пальцы обхватили cоrpus penis посередине, и доктор воспарил душой от красоты картины: изящные музыкальные пальцы на мощном, перевитом венами стволе… Тонкие на толстом… Белые на тёмном… А потом послушная ученическая рука повторила движения учителя, скользнув по члену несколько раз вверх-вниз, и тем самым вынудила Джека издать позорный всхлип. Шеннон поднял настороженные глаза.       — Вам неприятно? Я делаю не так?       Боже… Разве может быть что-то не так… Всё так. Мальчик, не останавливайся, пожалуйста…       Но вслух Джек произнёс:       — Шеннон, всё прекрасно. Просто я не умею стонать так же прелестно, как ты. Мне очень нравится, честно. Смотри, как ещё можно делать…       Джек обхватил своей ладонью его руку поверх и проделал те же самые движения, но при этом немного поворачивая кисть. Шеннон повторил, вновь заслужив похвалу.       — Да, вот так, у тебя очень хорошо получается. Ты часто занимаешься самоудовлетворением?       Шеннон резко вспыхнул, хотя, казалось, происходящее и так выходило за рамки обыденности, и всякое смущение должно было исчезнуть вслед за кальсонами. Но предположение Джека смутило его не на шутку.       — Я… я этим не занимаюсь. Ну… вернее, не часто занимаюсь. Рукоблудие — это грех.       Джек не согласился:       — Кто это сказал? Не верь. Я тебе как доктор говорю: рукоблудие — не грех. Так устроен организм мужчины: семя постоянно образуется, его требуется периодически выпускать. Лучше самому себе доставить удовольствие, чем искать выход в минутных греховных связях, правда?       — Да, наверное… Но это так стыдно…       — А чем мы занимаемся сейчас, тебе за это не стыдно? Ведь это твоя идея была.       Шеннон подскочил, словно распрямилась пружина.       — Если вам всё это неприятно, то я могу уйти. Удовлетворяйтесь самостоятельно! Вы умеете!       Джек крепко обхватил его поперёк груди, пресекая бунт в постели. Уткнулся лицом в распущенные волосы и поцеловал гущу завитков за ухом. Шеннон затих. Джек примирительно попросил:       — Ты можешь перестать мне выкать? Сколько можно. Мы с тобой уже давно перешли грань церемонных отношений.       Шеннон строптиво повёл плечом, показывая своё отношение ко всяким церемониалам. Потом всё-таки кивнул.       Так и стоя коленями на кровати, Джек ослабил объятия — Шеннон не выказывал попытки удрать. Одной рукой придерживая его горячее нежное достоинство, а другой подняв лицо за подбородок, Джек приник к податливым губам глубоким поцелуем. Эх, колючка шёлковая…       С сожалением вспомнив, что не наслаждения ради затевался показательный урок, он вновь усадил Шеннона спиной к подушкам, а сам сместился ниже, расположившись напротив заждавшегося члена.       Не сказать, что брезгливость совсем не была ему свойственна — как раз-таки по опыту профессии Джек прекрасно знал, что брать в рот что попало чревато расстройствами желудка, а то и серьёзными отравлениями. Но отравиться, лаская ртом чужой член, вряд ли представлялось возможным, тут дело было совсем в ином… Разумеется, в прошлом у него имелась небольшая практика подобных ласк, и, хотя воспоминания казались довольно смутными, вкусовые ощущения помнились хорошо. И нет, противно не было. Тот человек был любимым — пусть и недолго — а потому приятным и вкусным.       Боясь думать, кем становится для него Шеннон, Джек заранее предвкушал его вкус, ведь по сладости поцелуев он действительно превосходил всех, доселе опробованных. Итак, осталось в этом убедиться.       Придерживая член-красавец рукой, Джек склонился над его головкой — то есть над glans penis, как поправил себя дипломированный медик — и вновь её поцеловал. Шеннон на сей раз шарахаться не стал, смотрел сосредоточенно, запоминал. Рот охватил влажное навершие плотнее, утянул глубже, огладил языком, заглотнул ещё глубже. Внимательный ученик даже съехал по подушкам ниже, чтобы лучше видеть даваемый урок. Усвоению опыта мешала кутерьма непристойных ощущений и мыслей, отвлекающая мозг от важной работы. Разум это раздражало, а глупое тело радовалось и ликовало, словно в праздник, с ужасающей скоростью приближаясь к финальному фейерверку. Джек успел совершить лишь несколько движений головой туда-сюда, мягко оглаживая ствол языком, как Шеннон, мужественно сдерживая «неприличные» стоны, излился тёплой густой струйкой прямо в его рот. Оторопев от собственного грубиянства, он даже не ощутил в полной мере всего наслаждения, положенного ему природой и старательным Джеком. Думая, что вот сейчас Джека стошнит, и он, размазывая слюну и семя по губам, выскажет в богохульной форме претензии малолетнему любовнику, Шеннон приготовился понести заслуженное наказание.       Но странный Джек, всё проглотив, поднял довольное лицо, чем вверг Шеннона в ещё большую оторопь. Совсем по-иному трактуя причину его замешательства, Джек ласково улыбнулся, переместился ближе, обнял его и прижал к груди. Погладил по волосам и утешил:       — Это нормально, так часто бывает у юношей в твоём возрасте, и даже у взрослых мужчин после продолжительного воздержания. Организм не может долго томиться. Ничего страшного, не переживай. Зато ты оказался очень сладким.       Сконфуженный Шеннон не стал раскрывать причину собственного замешательства и лишь недоверчиво тряхнул кудрями на глуповатый комплимент. Вот ещё… Тоже скажет доктор… У них всё сладкое, особенно гадкие микстуры, которыми мама поила в детстве, когда горло распухло после нечаянного купания в замёрзшем озере. Однако желая удостовериться, что Джек врёт, Шеннон мазнул пальцем по своему члену, собирая капли оставшегося семени. Поднёс к губам и лизнул. У Джека замерло сердце и дёрнулся член. Чёрт… Как это невинно и развратно… Полные губы задумчиво пососали палец и вынесли вердикт:       — Вообще не сладко. Скорее пресно. Немного солоновато. Невкусно.       Джек рассмеялся.       — Я же в переносном смысле сказал. Если бы семя было сладким, как мёд, то его продавали бы в лавках в маленьких баночках. А практичные хозяйки обирали бы своих мужей для утренних тостов.       Шеннон тоже улыбнулся и освободился из ласковых объятий.       — Спасибо, что показали пример. Теперь я должен повторить сам.       Джек напомнил:       — Ты согласился обращаться ко мне на «ты».       — Да, точно. Давай теперь я тебе пососу. Так правильнее говорить?       Как Джеку ни мечталось отшлёпать кудрявую занозу, но предложение «пососать» отодвинуло все прочие грёзы на задний план. Откинувшись на спину, Джек убрал руки за голову и выразительно повёл бровями.       — Приступай.       Шеннон встал на кровати на четвереньки, лицом над объектом исследования, и отвёл волосы на одно плечо, чтобы Джек мог всё видеть и поправлять его в случае ошибок. Джек попытался не думать, как смотрится Шеннон сзади. Иначе, представляя белозадое длинноногое великолепие, можно самому попасть в категорию «скороспелых юношей». Тем временем прилежный ученик взял тяжёлый член в тонкую руку, поставил его стоймя, облизнул губы и без долгих раздумий заглотил всю головку целиком. У Джека ёкнуло сердце — вдруг ненароком прикусит, ведь похотливый учитель совершенно упустил теоретическую часть программы обучения. Но всё обошлось, зубы даже не царапнули чувствительный венец, хотя рот растянулся до предела. Вынув мокрую головку изо рта, Шеннон глубоко вдохнул и наделся снова, на сей раз чуть не до середины члена. Джек осадил:       — Не надо так. Нужно не спеша, плавно, помаленьку… Не ставь себе цель заглотнуть целиком. К тому же тебе это всё равно не удастся, даже не пытайся. Головка — самая чувствительная часть пениса. Чтобы доставить удовольствие, достаточно ласкать ртом её одну, а руками можно помогать, гладить, массировать… Надеюсь, ты знаешь, как приятно прикосновение к яичкам… В смысле, к testiculus.       Тонкие пальцы тут же опустились на мошонку, покрытую редкими мягкими волосками, прощупали одно крупное яичко, затем другое, сложили их оба в пригоршню и аккуратно сжали. Джек издал поощрительное мычание. Шеннон управлялся одной рукой, локтем другой он опирался о кровать и, фривольно оттопырив зад, старательно сосал указанное место. Повторять фокусы глотателей шпаг он больше не пытался, сосредоточив внимание на головке. С каждым прикосновением его языка Джек всё больше терял преподавательское обличье, тихонько кряхтел и еле сдерживал навязчивые позывы толкаться в глубину желанного рта. Остатками замутнённого разума он понимал, что подобное действо пока никак нельзя было допускать, это могло напомнить Шеннону о свершённом насилии. А так хотелось туда, глубже… А уж думы о филейной (оттопыренной!) части его тела так и вовсе свергали бедного доктора за грань, где исчезали его твёрдые убеждения, принципы, порядки, вера… Дьявольщина! Один толчок он всё-таки не сдержал — пребывая на пике удовольствия, он подкинул бёдра и глубоко проник в вожделенный рот. Шеннон ничем не показал своего страха или недовольства — наоборот, попытался расслабить горло, но, не имея опыта, закашлялся, когда семя стало заполнять его рот. Отстранившись от извергающегося члена, он прикрыл ладонью губы, проглотил, что успело попасть, и с завидным упорством вновь вернулся на исходную позицию. Блаженствующий на небесах Уокмен хотел было его остановить и сказать, что глотать не обязательно… Но не сказал — из горла вырвались лишь невнятные междометия.       Старательный ученик усвоил всё, что дал учитель, а заодно подлизал его живот, на который по оплошности попало семя. Джек воочию увидел рай. С развратным пухлогубым ангелом, не скрывающим своего довольства.       — Джек, я всё правильно сделал? Вообще-то, не так уж противно, хотя мазать на тост я бы это не стал. На днях, на ужине у его светлости подавали соус, очень похожий и внешне, и по вкусу…       Шеннон задорно рассмеялся. Чувствовалось, что он испытывает облегчение, наконец пройдя пугающее мучительное испытание. Джек похлопал себя ладонью по груди.       — Иди сюда, красавец.       Тот с готовностью юркнул змейкой под его тёплый бок и приобнял тонкими длинными руками. Джек прижал его к себе. Вот так и лежать бы вечность. Смотреть в потолок, молчать или говорить не о чём, ничего не бояться, не тревожиться, не думать…