***
Опытный слуга безнадёжно потерял след графского фаворита. Милорд сказал, что юноша загодя упомянул местечко западнее поместья на берегу озера, где они с доктором Уокменом намеревались заняться ратным обучением. Туда они первоначально и направились. По причине пролегания их пути по местности, изобилующей полями и лугами, преследовавший их слуга держал значительную дистанцию во избежание собственного разоблачения. Ведь конечный пункт назначения был известен, куда они денутся. Но… чёрт! Куда-то же делись! Преследователь понял это, когда добрался до озера, спешился, привязал лошадь и крадучись обследовал окрестности. Даже если допустить вероятность того, что двух человек он мог не заметить в густой листве и траве, то не заметить двух коней — немыслимо. Или графский любовник намеренно избрал другое место для уединения с доктором, или же, в свойственном его возрасту легкомыслии, изменил задуманное, или… Причин могло быть много, однако ни одна из них не оправдывала преданного слугу. Он даже попытался искать беглецов по следам копыт, но погода давно стояла сухая, а потому он не заметил на твёрдой земле подозрительных поворотов с дороги в лес.***
Насытившийся наполненный Шеннон в изнеможении распластался по Джеку и потянулся за поцелуем. На сей раз Джек целовал его аккуратно, оберегая губы, разбитые злодеями, но солёный вкус крови всё равно ощущался на языке. — Шеннон, ты сумасшедший… безрассудный… ты дикарь… с фонарём под глазом, — выговаривал Джек между поцелуями. Он погладил фиолетовый синяк на его скуле и продолжил ласково отчитывать: — Что ты творишь? Мало того, что изменяешь графу с его доктором, так ещё придумываешь безумные поводы для этих свиданий. Если тебе удалось провести его светлость и свалить всё на ревнивца Томаса, то меня-то тебе не обмануть. Ты сам себе наставил синяков или подговорил кого? Признаться, поначалу я тоже поверил в нападение, уж больно внушительные синяки у тебя были, и в таких местах, где самому сложно изловчиться… Услышав это, Шеннон резко отстранился от Джека и, упираясь руками в землю, навис над ним. Уставился изумлёнными глазами. — Неужели ты думаешь, что ради наших с тобою встреч я мог спланировать столь топорное рукоприкладство? Я бы придумал нечто поизящнее. И уж точно не стал бы жертвовать собственным лицом. Наверняка на губе останется шрам. Нет, ну как ты мог такое про меня подумать? Боже… Неужели граф тоже подозревает? Он-то и подавно не дурак… Джек молча проглотил «не дурака», потому что так и не понял: было нападение или нет? Если это и впрямь была месть обиженного Томаса, то Шеннон легко отделался — синяки и ссадины заживут, страшного ущерба внешности не нанесено. Обхватив ладонями его голые ягодицы, Джек серьёзно произнёс: — Я скажу больше: Уимси очень умный. И очень опытный в определённом вопросе. Дурачить его чревато. Ты сможешь выкрутиться, если он сегодня пожелает тебя? Шеннон беспечно тряхнул кудрями. — Не пожелает. Он два дня на меня дышать боится, думая, что даже поцелуями может причинить боль. Странно, что он позволил мне поехать с тобой заниматься изучением приёмов. Доверяет тебе, не иначе. Знает, какой ты чуткий доктор. Шеннон круговыми движениями поёрзал задом на мягком члене Джека. — М-м… доктор, да я ошибся — вы полено бесчувственное! Он весело рассмеялся и ухватил его за член с явным намерением пробудить чувства. Джек не возражал, заверения Шеннона о временной неприкосновенности немного успокаивали его совесть. Отказаться от вожделенной близости, когда на бёдрах сидел переполненный желанием нагой красавец и ёрзал упругими ягодицами, было выше любых человеческих сил, что уж говорить о бедном докторе, измученном тоской и рукоблудием. Но Шеннон всё испортил сам. Когда его виртуозная скрипичная рука побуждала Джека на новое соитие, он как бы невзначай поинтересовался: — Надеюсь, ты не слишком увлечённо играешь роль дамского угодника? Я недавно видел тебя с этой твоей пухлой пустышкой… Пенни… Бесси… ты выглядел счастливым, улыбался… Джек, ты переигрываешь. А с кухаркой у тебя, конечно же, всё закончено? У неё вообще нет никаких достоинств, кроме неохватных молочных желёз. Да и можно ли это считать достоинством при полном отсутствии головного мозга… — Он говорил это нарочито скучающим тоном, но глаза старательно отводил. То была ревность в чистейшем виде. Почему Джек понял его неправильно и вздумал оскорбиться за «своих» дам?.. Идиот. Очевидно, в тот миг вся кровь прилила в ласкаемый орган, совершенно опустошив голову. — Шеннон, перестань заботиться о моей интимной жизни. Я ведь не лезу в твою с графом. Не даю тебе умные советы, как вести себя с ним, в каких позах ублажать, как наставлять ему рога… Да я погляжу, ты и без меня это всё прекрасно знаешь и умеешь. Только успел он произнести эти гадкие слова, как резкая острая боль пронзила его тело, а средоточием её стал пах: Шеннон с силой дёрнул его за член, вскочил на ноги и стал одеваться. Джек скорчился на земле, силясь вдохнуть воздух и зажимая больное место ладонями. Пакостный мальчишка быстро оделся, при этом демонстративно обтерев семя с живота и между ягодиц рубахой Джека, вскочил на коня и крикнул: — Я скажу Роберту, что сегодня мы осваивали удары по болевым точкам и у меня большие успехи!***
— Ваша светлость, прибыл констебль из Тайхэма, просит принять его по очень важному делу. Пожилой слуга делал вид, что не замечает интимности обстановки, однако Уимси сам убрал руку, ласкающую волосы Шеннона. Они сидели рядом на диване, мальчик держал словарь иностранного языка и вслух заучивал новые слова. Граф поправлял его произношение и кудри. — Хорошо, я сейчас спущусь. Его светлость встал и оправил домашний сюртук, и без того безупречный, как и весь его облик. Слуга удалился, Шеннон поднялся вслед за графом. — Я тоже хочу послушать, можно пойти с вами? В его глазах сверкало искреннее любопытство. Полицейские в доме бывали редко, а вернее, Шеннон не встречал их здесь никогда. Но при словах «преступление» и «расследование» его душа сладко замирала в предвкушении захватывающей таинственной истории, сердце трепетно билось, а мозг требовал участия. Уимси не видел смысла отказывать в такой мелочи своему любимцу. — Конечно, идём. Надеюсь, нам не расскажут ничего жуткого, отчего мы не будем спать. Ведь для этого у нас есть более приятный повод. Граф игриво подмигнул и галантно пропустил Шеннона первым в дверь. Молодой констебль очень волновался — визит в столь богатый дом для него был делом ответственным и непривычным. Конечно, он много слышал о знаменитом лорде Уимси, но встречать его не доводилось, а тем более бывать в его поместье. Особняк и впрямь поражал своими размерами и роскошью. Полицейского провели в одну из комнат на первом этаже, очевидно, что не самую парадную, но и она отличалась дорогой отделкой и мебелью. Присесть на стул молодой человек не отважился, не говоря уж про диван или кресло. Через несколько минут в комнату вошёл высокий худощавый джентльмен, первый взгляд на которого не оставлял сомнений, что это и есть родовитый хозяин здешних земель. Вслед за ним вошёл столь же знатный юноша, и констебль сразу догадался, кто это. Графский любовник. Содомские пристрастия графа были широко известны наравне с его состоятельностью, щедростью и образованностью. Странное дело, почему-то думалось, что юный фаворит должен выглядеть подобно шлюхе в борделе — пусть без чулок и корсета, но хотя бы напудренный, с румянами и помадой. Однако ничего эдакого не отмечалось, из всех «продажных» признаков были только длинные вьющиеся волосы, и то завязанные в хвост. Сам парень мало походил на девушку, хотя и отличался стройностью и изяществом, но плечи имел вполне широкие и гордую осанку. И лицо его, миловидное и бледное, окружённое кудрями, было отнюдь не девичьим. И манеры — уверенные, не жеманные. И одежда совершенно мужская. Зачем тогда он нужен такой… неженственный? Додумать эту поразительную загадку лучше было на досуге, а сейчас констеблю требовалось прояснить дело, приведшее его в этот дом. — Ваша светлость, мы задержали женщину, которую подозреваем в краже вашей собственности. Она принесла в скупку ювелиру вещицу, которая никак не может быть её. Да она этого и не отрицает, говорит, что вещь нашёл её сын в лесу, и рассказывает байки о каких-то костях… Но так как здесь ваши инициалы, а вещь имеет слишком большую ценность, то мы сделали вывод, что это принадлежит вам, сэр. Констебль подрагивающими от волнения руками достал из-за пазухи нечто небольшое, завёрнутое в носовой платок, развернул, и на его раскрытой ладони предстала миниатюрная золотая табакерка. Шеннон вскрикнул и потянулся к ней. Потребовал: — Дайте! Ошарашенный констебль подал, про себя отметив, что голос у парня тоже ничуть не женский. Шеннон взял в руки драгоценную вещицу и долгое мгновение задумчиво смотрел на неё. Если бы кто-то заглянул в этот миг в его глаза, то увидел бы там лишь боль и печаль. Его тонкий палец нежно погладил изящный вензель на крышке, выложенный из мелких бриллиантов: «RW». Уимси тоже склонился к табакерке, но не прикоснулся, видя, как трепетно отреагировал на неё Шеннон. Участливо спросил: — Тебе знакома эта вещь? Шеннон кивнул. — Да… Это табакерка леди Энтони… Розелин Уэйнрайт. Она иногда позволяла себе понюхать табак. И очень любила эту вещицу, ей сделали на заказ в столице по её собственному эскизу. Эту табакерку я видел у неё в руках накануне нападения на поместье… Его светлость кивнул. — М-да… Инициалы ввели в заблуждение наших доблестных полицейских. Но очевидно же, что табакерка дамская, современному джентльмену негоже красоваться со столь утончённой вещицей. Так где, вы говорите, она нашлась? В лесу? Какие там кости? Шеннон вздрогнул, оторвал взгляд от памятной вещи и требовательно уставился на констебля. Тот помялся, прежде чем ответить. — Если честно, то мы туда не выезжали, сэр, не поверили ни единому слову той женщины. Она говорила, что её сын с приятелями ходили далеко в лес и нашли чьи-то сгнившие останки. Кости были растащены зверьём, но среди них лежала эта табакерка. Уимси вовремя подхватил под локоть пошатнувшегося Шеннона. Склонился к нему и мягко спросил: — Думаешь, это он? Убили и ограбили? Тогда как оставили настолько дорогую вещь? Шеннон кивнул. — Да, наверняка он. А табакерка слишком маленькая — если была запрятана за пазухой, то могли не найти в спешке. И тут же, резко обернувшись к графу, с горящими глазами произнёс: — Роберт, я обязан это увидеть. Отпустите меня. Уимси попытался отговорить своего любимца от скоропалительного решения. — Шеннон, милый, ну что ты там увидишь? Голые кости… — Нет, возможно, не голые. Прошло меньше двух месяцев, что-то могло остаться, по чему можно опознать. Его светлость ужаснулся. — И ты хочешь это видеть? Хотя, конечно, я тебя понимаю… Но это же так неприятно… Может, лучше мы пошлём кого-то из наших людей, они осмотрят то, что осталось, и доложат нам? Ты будешь всё знать. Мальчик упрямо мотнул головой. — Нет, я хочу видеть сам! Мне необходимо. Отпустите меня! Уимси понял, что прибегать к уговорам не имело смысла, Шеннона он успел изучить достаточно хорошо и знал твёрдость его характера. Вздохнул и нехотя согласился. — Один ты, конечно, не поедешь. Но я не желаю составлять тебе компанию в этом сомнительном паломничестве отнюдь не к святым мощам, а потому доверяю тебя Джеку. Сейчас скажу, чтобы его предупредили. Когда ты намерен выезжать? Шеннон уверенно сказал: — Прямо сейчас. Только переоденусь. И надо узнать, как найти того мальчика, что укажет место в лесу. Констебль не растерялся и вставил слово: — Дом той женщины на самой окраине Тайхэма, улочка сразу за церковью, называется… Давайте, сэр, я вам напишу, как найти. Она сама у нас под стражей сидит, но её сын должен быть дома. Так-то они ни в чём подобном никогда замечены не были, она вдова, работает прачкой… Милорд, так что нам теперь делать с этой табакеркой, раз она не ваша? Уимси задумался. — Вообще-то, полагается найти наследников сэра Энтони и вернуть драгоценность им. Шеннон, ты знаешь кого-нибудь из их родственников? Мальчик отрицательно покачал головой. — У них нет детей и, насколько я знаю, особо близкой родни тоже нет. Его светлость озадачился. — Как же тогда поступить?.. Отдать найденное тому, кто нашёл? Это же справедливо. Шеннон, ты не против? А хочешь, я выкуплю её для тебя? За ту сумму, что предлагал ювелир, а деньги отдадут бедной прачке. Шеннон отказался. — Нет, мне не надо… Просто отдайте прачке, им с сыном деньги очень нужны. Он не мог произнести вслух, как ему мучительно смотреть на табакерку, ведь леди Энтони была для него действительно дорогим человеком. И тем более он не желал иметь табакерку в своём владении, раз она побывала свидетелем его жестокого унижения и боли. — Я иду переодеваться в дорогу. Сколько времени у нас займёт путь? Уимси ласково похлопал его по плечу. — К вечеру обернуться успеете. Если там в лесу не заплутаете. Но я надеюсь на Джека. Он и отдалённые окрестности неплохо знает, и вообще сметливый по натуре, не подведёт. Иди, Шеннон, одевайся. Я отдам все указания.***
Уокмену толком не объяснили, куда ехать и зачем, только сказали, что нужно сопровождать мистера Холберта, и что к вечеру они вернутся обратно в поместье. «Сопровождать», а не гнать лошадей, как угорелые! Лишь выехали за ограду, Шеннон пришпорил своего Ориона во всю прыть. Лошадь Джека радостно бросилась вслед за красавцем-жеребцом. Джек подозревал, что эта поездка — очередная авантюра неугомонного Шеннона. Они с ним не виделись недели полторы — с тех самых «боевых учений»; Джек был зол и обижен, да и Шеннон тщательно избегал даже случайных встреч. И вот им предстояло провести целый день наедине. На вопросы «куда и зачем» Шеннон не отвечал, лишь коротко отрезал: — Сам всё поймёшь. Через два часа бешеной скачки Джек категорично потребовал отдыха себе и лошадям, свалился в траву, закинул руки за голову и устремил взор в пасмурное небо. Шеннон сел вдалеке, обнял колени и погрузился в свои смятенные думы. Поначалу Джек решил не заговаривать с ним, но видя, насколько он напряжён и серьёзен, всё же попытался узнать суть поездки. И даже осмелился прикоснуться. Но Шеннон упорно молчал и сердито стряхнул его руку с плеча. После непродолжительного отдыха гонка продолжилась, но уже в более умеренном темпе. В городке под названием Тайхэм они отыскали нужный дом. Шеннон объяснил напуганному мальчишке лет десяти, кто они, и заверил, что полиция скоро отпустит его мать, и у них будут деньги от продажи табакерки. Пообещав монету, Шеннон уговорил мальчика показать нужное место в лесу. Разумеется, посадили юного проводника не на Ориона, а на круп позади Джека. Сам Джек понимал в происходящем не больше своей кобылы. В лес они углубились далеко. Мальчик хорошо ориентировался, и они совершенно не плутали. Держась за Джека, из-за его спины он указывал направление, но Шеннон всё равно умудрялся ехать впереди. — Вот здесь где-то рядом, остановитесь. Мальчик спрыгнул с лошади и огляделся. Лес вокруг был дремучий и тёмный, деревья росли плотно, свет слабо проникал сквозь их густые кроны. На плотной лиственной подстилке даже не росло травы. Джек сразу почувствовал запах разлагающейся плоти. Проводник закричал им: — Вот! Здесь какие-то кости валяются, но должна быть ещё голова… Сейчас поищу. Шеннон и Джек спешились и пошли на крик мальчика. Кости оказались человеческой голенью со стопой, с вонючими остатками чёрной плоти и обрывками тряпок. Джеку, даже будучи доктором, было омерзительно видеть это. Но Шеннон, не морщась, склонился посмотреть. Джек пока ничего не понимал и надеялся, что скоро всё прояснится. Они стали ходить вокруг, ища остальные части тела. Мальчик позвал их, и они подошли. Голова имела столь же страшный вид. Чёрная и гнилая. Злобно оскаленная. Ни глаз, ни носа. Но клочки рыжих волос и бороды местами сохранились. Шеннон, не отрываясь, смотрел на жуткую мёртвую голову и улыбался. Джек всё понял. К горлу подступила горечь, он тоже не отводил взгляда, но только от лица Шеннона. Подумал, что видел подобные выражения на лицах воинов в бою — когда убивают в тяжёлой схватке ненавистного врага или мстят за погибшего товарища. Очевидно, Шеннон чувствовал отомщённым себя. Основная часть костей нашлась неподалёку в мелком овраге, у разрытой неглубокой ямы. По всей видимости, убийцы всё-таки не бросили труп в лесу, а закопали. Правда, лисы и собаки не дали упокоиться грешному телу. Здесь же валялся грязный рваный плащ, Джек узнал в нём мешок, в который был завёрнут обнажённый изнасилованный Шеннон. Наверное, на сей раз плащ послужил погребальным саваном. Сомнений в личности гнилого скелета не оставалось. Можно было ехать обратно. Они запрыгнули на лошадей и отправились в Тайхэм, вернуть проводника домой. Джек задумчиво произнёс: — Надо кому-то там сказать, чтобы закопали кости… Шеннон рявкнул: — Не смей! Пусть валяются. Джек не стал спорить. Высадив мальчика у дома и заплатив обещанную монету, они направились в обратный путь в поместье Уимси. До темноты оставалось несколько часов, и можно было не гнать лошадей. Настроение не располагало к быстрым скачкам. Усталые тела и утолённые души требовали неспешной езды. Шеннон старательно избегал ехать рядом с Джеком, и лишь тот его нагонял — вырывался вперёд. Джек понял и отстал. Видимо, Шеннону нужно было остаться наедине со своими мыслями и чувствами. Вскоре на пути повстречалась небольшая река. Когда они ехали в Тайхэм, то пересекли её по каменному мосту, ныне же Шеннон направил Ориона прямиком в воду, не доезжая моста. Лето стояло жаркое, и, судя по берегам, река существенно обмелела. Конь с удовольствием пошёл в воду и смело переправился на другой берег. Шеннон не замочил даже сапог. Кобыла Джека без раздумий, словно привязанная, направилась вслед за вороным кавалером. Выбравшись на берег, Шеннон спешился и, продолжая молчать, принялся раздеваться. Джек тоже молчал и наблюдал за ним. Полностью оголившись, мальчик вошёл в реку и нырнул. Уокмен на всякий случай разулся и снял куртку — мало ли, вдруг его подопечный вздумает утопиться. Нет, Шеннон топиться не стал, но учудил нечто другое: он зачерпнул со дна пригоршню речного песка и принялся оттираться: руки, бёдра, живот, грудь… Причём делал это с явным усилием и злобой. Джеку пришлось применить немалую силу, чтобы вытащить его на берег. Шеннон сопротивлялся и кричал: — Нет! Я должен смыть эту вонь, я весь пропитался этим мерзким запахом! Джек понимал, что у мальчика случился нервный срыв, а потому мягко, но настойчиво сказал: — Ты ничем не пахнешь, поверь. Разве что слегка пóтом, своим и конским. Водой сполоснулся — очень хорошо. Царапать себя не надо. Ты совершенно чистый. Как ангел. Он обнял голое скорчившееся тело и прижал к себе, невзирая на воду, стекающую с длинных волос. Шеннон сжался в его объятиях и затрясся крупной дрожью. Джек не сразу сообразил, что дрожь — это беззвучные рыдания. Не выпуская его из рук и позволяя проплакаться, Уокмен гладил его мокрые волосы и думал о том, что стало бы Шеннону легче, если бы он сразу узнал о смерти своего насильника? Наверное, да. Ведь насколько свободнее дышится, когда знаешь, что мразь, причинившая смертельную обиду, больше не топчет землю своими сапогами. — Шеннон, расскажи мне, откуда ты узнал, что он сдох…***
Казалось, эпизод с табакеркой достойно завершил историю жуткого пленения Шеннона. Жестокий разбойник расплатился сполна, причём в тот же день, как продал пленника графу. Не надо быть полицейским, чтобы догадаться, как погиб рыжий варвар: наверняка вечером в таверне Тайхэма он обмывал свою удачную сделку, проболтался пьяным языком или кто глазастый заприметил тяжёлый кошель, подкараулили — и нож в спину. Тело отвезли в лес и закопали, перед этим забрав всё ценное: оружие, деньги, наворованные драгоценности… Красавца-коня угнали в соседнее графство и продали на ярмарке. Пусть ему повезёт с новым хозяином, конь не виноват, что возил столь недостойного седока. Шеннон не обсуждал ни с графом, ни с Джеком произошедшее, и оставалось загадкой, удовлетворён ли он заочной гибелью своего обидчика или желал бы лично видеть его агонию. Несколько дней он пребывал в молчаливом задумчивом настроении, просиживал над исследованиями в лаборатории, играл печальные композиции на скрипке, безучастно поддавался графским ласкам, отказывался от прогулок, развлечений и выезда на охоту… Наконец, Уимси взмолился: — Шенни, милый! Прокатись с Джеком на пикник, развей меланхолию. Может, хоть он тебя развеселит. Я прикажу собрать вам угощение. Этот пикник и стал для Шеннона последней точкой в поганой истории рыжего насильника.***
Уокмен проверил крепление седельных сумок на своей лошади и надёжность застёгнутых пряжек на кожаных крышках, дабы избежать потери бутылки хорошего вина, великодушно выделенной для них из графских погребов. Определённое место для пикника они с Шенноном не оговаривали и поехали куда глаза глядят. День радовал солнцем и безветрием, сумасшедше стрекотали кузнечики, порхали бабочки, пели птицы, лошади прядали ушами от назойливых оводов. Окрестные луга давно были выкошены, но успели вновь покрыться цветущим ковром. Всадники проехали пасеку с жужжащими деловыми пчёлами, водяную мельницу, запрудившую болтливый ручей, и поехали вдоль берега ручья дальше. Шеннон говорил мало, отделывался краткими ответами, да и Джек не особо усердствовал в беседе — давала о себе знать прошлая ссора. Он надеялся, что после выпитого вина настроение у обоих поднимется, и они окончательно помирятся. Хозяйственным оком он приглядывал место для привала: чтоб было на берегу ручья, в тени от деревьев, и живописный вид тоже обязателен. Вскоре такое место повстречалось. — Давай здесь остановимся. Смотри, как тут хорошо. Джек спрыгнул с лошади и прошёлся к воде. Шеннон окинул равнодушным взглядом берег, но вдруг встрепенулся и закрутил головой. — Мне знакомо это место… Я здесь был… Уокмен пожал плечом. — С его светлостью проезжали? Наверняка он тебя в эту сторону выгуливал, здесь много красивых пейзажей. Сказал да осёкся: подумал, что сейчас Шеннон прицепится к «выгуливал», но тот лишь помотал кудрями. — Нет, это было до графа… Да, точно! Вон, под кустом, моя ночная рубашка валяется. Он указал на прибрежную иву. Джек было направился туда, но Шеннон закричал: — Не трогай! Поехали отсюда. Джек остановился, однако на лошадь не сел. — Так это здесь он тебя… Постой, это же так близко к поместью… Шеннон сердито буркнул: — Здесь он меня мыл перед продажей. — А… понятно. Джек не послушался и поднял из-под куста слежавшуюся тряпку, которая и впрямь оказалась длинной сорочкой. Стряхнул угнездившихся пауков. Некогда белая, без одного рукава — отрезанного, очевидно, для кляпа — очень грязная и в огромных тёмно-бурых пятнах в области бёдер. — Ох, ни черта себе… — Джек от изумления присвистнул. — Бедный ты мой… Шеннон, так и не спешиваясь, поморщился, словно от зубной боли. — Джек, не надо. Поехали отсюда. Здесь противно. Но Уокмен не подчинился приказу, бросил рубашку на землю и принялся собирать по берегу сухие ветки. Шеннон спрыгнул с коня и поинтересовался: — Что ты задумал? Неужели костёр? У нас здесь будет пикник? Джек сложил дрова на берегу у самой воды и подтвердил: — Да, представь. Именно здесь. И начнём мы его с ритуального сожжения. Шеннон понял задумку друга, и пусть она была ему не по душе, перечить не стал. Костёр получился маленький, но жаркий. Брошенная в него кровавая рубаха быстро занялась огнём, исходила дымом, чернела и превращалась в пепел. Открытая бутылка вина, которое оказалось креплёным, испивалась прямо из горлышка, по очереди переходя из рук в руки. Шеннон с Джеком сидели рядом, но не соприкасались, наблюдали странное аутодафе, запивали зрелище вином и молчали. Джек поправлял палкой костёр, чтобы приговорённая тряпка жарилась равномерно. Раз не смогла уберечь своего хозяина, юного невинного, не спасла его от насильника лютого — так гори аки ведьма проклятая. К тому времени, как в бутылке не осталось ни капли на дне, а Шеннон начал дурашливо подхихикивать, рубаха сгорела дотла. Ветки тоже прогорели полностью, и Джек сгрёб костровище в ручей. Вода поглотила шипящие угли и унесла пепел на своих быстрых волнах. Нарочито проповедным, занудным голосом Джек произнёс краткую прощальную речь: — Да пусть сей безымянный ручей послужит Рекой Забвения и навсегда похоронит все наши невзгоды и боль, а также самоё память о них. Отныне и во веки веков. Шеннон стоял рядом с Джеком и задумчиво-хмельным взором смотрел на воду. Икнул и закончил: — Аминь. То ли и впрямь ручей подсобил, то ли крепкое вино, но настроение Шеннона волшебным образом поднялось, у него разыгрался аппетит, и он здесь же потребовал обещанного пикника. Джек расстелил покрывало под деревом в тени, усадил на него голодного мальчишку, достал снедь, и они принялись за трапезу. Еды на двоих было с излишком, заманчиво пахло жареным мясом, паштетом, сыром и свежим хлебом, в плетёной корзиночке источал аромат лимонный кекс, затмевая собою клубнику и шоколадные печенья. При виде лакомств Джек сразу же ощутил, что давний завтрак бесследно растворился в организме. Однако умять они смогли лишь малую часть припасов, так как оба с гораздо бóльшим голодом смотрели друг на друга, нежели на пищу. Взаимная тяга читалась в каждом брошенном взгляде, в каждом слове, вдохе и выдохе. Смиренность никогда не входила в список достоинств Шеннона, а уж в подпитии он и вовсе утерял даже мизерные остатки терпения. Не дожидаясь, когда более трезвый Уокмен наберётся храбрости, чтобы совершить покушение на графскую собственность, он взял его за свободно повязанный шейный платок и с силой потянул на себя, одновременно с этим опрокидываясь на спину. Джек вмиг оказался лежащим на податливом жаждущем теле, живот на животе, грудь на груди, нос к носу, а прямо в глаза ему сияли раскосые очи дымчатого хрусталя. Лицо Шеннона разрумянилось от жара костра и выпитого вина, губы приоткрылись, руки крепко обнимали… И ничего не оставалось бедному захваченному Уокмену, как только впиться в желанные губы глубоким неистовым поцелуем, обнять в ответ тонкое гибкое тело, сжать до боли да упереться в него алчущим возбуждённым пахом. Шеннон бурно отвечал на поцелуи, сладко постанывал и сильнее прижимал Джека к себе. Пронырливой рукой он расстегнул его брюки и обхватил налившийся горячий член. Джек не сдержал стона, когда ласковая ладонь прошлась вверх-вниз по стволу, а палец огладил головку. Шеннон жарко зашептал: — Я хочу тебя… очень… пожалуйста… Я так скучал по тебе… Сердце Уокмена совершило кульбит, качнув мощный поток крови к гениталиям. Умоляющий Шеннон — это совсем иное, чем Шеннон требующий. Неужели и впрямь парень испытывает к нему что-то серьёзное? Неужто в его райской жизни с графом осталось место для простого доктора? Не смея надеяться, что в чём-то может быть привлекательнее знатного вельможи, Джек тем не менее испытал необычайную радость от этого признания. Где-то на краю сознания промелькнуло, что Шеннон попросту пьян и может нести любую чушь. Но он тут же отмёл эту подлую мысль, ведь выпил Шеннон не так уж много, да и как известно, что у трезвого на уме — у пьяного на языке. Значит, и вправду хочет; значит, действительно скучал. Шеннон продолжал шептать хмельные признания: — Я так боялся, что мог причинить непоправимый ущерб твоему здоровому… то есть здоровью… но вижу, что всё в порядке… Мне кажется, оно ещё подросло… Джек умилился столь нелепому комплименту и не сдержал ответной остро́ты. — Шеннон, с моим здоровым… то есть здоровьем, всё в полном порядке. Я уже неоднократно проверил его работоспособность. И оно вовсе не подросло, просто ты отвык от здоровых… Шеннон поднял затуманенный желанием взор и уставился в смешливые глаза Джека. — Я вижу, ты ничему не научился, и всё так же остроумничаешь, когда я держу тебя за член. Нет, Джек многому научился. Поэтому погасил зачаток ссоры ласковым поцелуем, в ответ расстегнул брюки Шеннона и вынул его заждавшийся член. Рука задела гладкий безволосый лобок. Разведя застёжку брюк шире, Джек убедился, что пах Шеннона был чисто выбрит. Он удивлённо посмотрел на томящегося разрумяненного любовника. Шеннон скользнул рукой на вопросительное место и огладил себя. Смущённо улыбнулся. — Его светлость пожелал полного обнажения. Тебе не нравится? Джек тоже улыбнулся. — Непривычно. Как у ребёнка. Но, пожалуй… гигиенично. Шеннон прыснул смешком. — Да, только чешется немного. Джек склонился и поцеловал побритую тёплую кожу. Щетинки почти не чувствовались. Наверное, брил личный цирюльник милорда. Вот же должность… Проведя языком по стволу от основания к головке, Джек заглотил член. Шеннон ахнул и подался бёдрами навстречу, но тут же залепетал: — Не так… Я хочу тебя в себе… Джек выпустил член изо рта. — Шеннон, ты с ума сошёл? — Почему? Ты брезгуешь? А сам говорил, что… Джек перебил: — Я не брезгую! Я тебе доказал это в прошлый раз. Но, в отличие от тебя, я думаю о нашей конспирации. Хоть граф и не доктор, но может заподозрить неладное. Ты уверен, что он сегодня к тебе туда не заглянет? Шеннон поднялся, сел лицом к лицу и сердито зашипел: — Нет, я не уверен, что он не «заглянет». Но я придумаю отговорку, чтобы не «заглядывал». — Какую? Синяки-побои, как в прошлый раз? И кто на тебя нынче нападёт? Я, твой собственный охранник? Шеннон усмехнулся. — А почему бы и нет? Могу же я довести тебя до бешенства? В прошлый раз ты наверняка бы мне врезал, если бы я не сбежал. Джек опешил от такого предположения. — Шеннон, ты и впрямь думаешь, что я могу тебя ударить? Плохого же ты обо мне мнения… Шеннон подался к нему и обнял за шею. — Джек, бывает же, что ты на меня кричишь… Значит, и врезать можешь. Уокмен отстранил руки Шеннона и твёрдо сказал: — Кричать — это совсем не то, что бить. Нет, Шеннон, ударить тебя — или не я, или не в этой жизни. Они помолчали, осмысливая сказанное, потом Джек предложил: — Давай обойдёмся без отговорок перед графом. Ложись. Я хочу десерта. Он с улыбкой подмигнул и снова склонился над выбритым пахом. Но строптивый Шеннон не лёг и возмутился: — Я тоже хочу десерт! М-м… молочный… Нет, у тебя сливочный, очень сладкий… Джек улыбался. — Ты льстишь моему мучному клейстеру, да и пробовал ты его всего один раз. Но как же нам быть? Не можем ведь мы одновременно получить желаемое? Шеннон радостно воскликнул: — Почему? Отличная идея! Доктор, иногда вы непроизвольно выдаёте умные мысли. Ложись на бок. Догадываясь, что Шеннон имеет в виду, Джек послушался. Тут же перед ним на бок лёг Шеннон, только ногами в другую сторону. Действительно, как всё гениальное просто… Высокая трава и кустарник надёжно укрывали их от чужого взора, пасущиеся чуткие лошади не позволили бы никому подойти незамеченным ближе, а потому его светлости было доложено лишь о костре и благопристойном пикнике. Соглядатай умолчал о подозрительных звуках, напоминающих любовные стоны, так как не был уверен, что ему не послышалось из-за дальности расстояния. Слуга хоть и был беззаветно предан своему хозяину, но обладал достаточной жизненной мудростью и понимал, как легко опорочить доброе имя и как тяжело его восстановить. А имя Джека Уокмена он не намеревался чернить без веской на то причины.