Кобры

Серафима бродила по заросшей травой лесной полянке, со стороны наблюдая то, как ведьмы воды создают из маленьких капель два красивых, прозрачных ручейка, позже пуская их в разные стороны. Ей бы очень хотелось сразу владеть своими силами также умело, как другие, однако девушка понимала, что для этого нужно пройти длинный, непростой путь, первые шаги по которому она уже сделала. Графиня присела на пенёк. Мягкая трава нежно щекотала босые ноги, обвиваясь плющом вокруг пальцев. Было солнечно и тепло; Серафима закрыла глаза, и подставив лицо под солнечные лучи, стала наслаждаться прекрасным днём. Вдруг покой её нарушился – чья-то тень загородила весь солнечный свет. Графиня открыла и, посмотрев вверх, увидела перед собою зеленоглазого юношу, с чёрными волосами. Он дружелюбно улыбнулся и подал ей руку. Девушка встала, и окинув его многозначительным взглядом, улыбнулась кончиком рта. — Как тебя зовут? – вдруг произнёс Юноша, улыбаясь в ответ. Поначалу Серафима изумилась такому прямому обращению, ведь до этого ещё никто и никогда не называл её на «ты», кроме родителей. — Серафима, сударь, – произнесла она в ответ, всё также игриво улыбаясь. Тот же, немного отойдя, сделал небольшой поклон, вспомнив, что хоть она и ведьма, но всё-таки графиня. — Моё почтение, леди. А меня зовут Джон, – представился он, смотря девушке в глаза, — Я такой же, ничем не отличающийся от всех колдун. А вы, я знаю, здесь недавно, так? Позволите мне показать вам здешние просторы? Однако на удивление, ответ последовал следующий: — Я право, не нуждаюсь в этом, ведь ещё вчера сама обошла все здешние места. Юноша впал в ступор. Ведь под предлогом прогулки надеялся побольше пообщаться с Серафимой. Нависла неловкая пауза, длившаяся недолго, после которой Джон, немного собравшись с мыслями, потоптался на месте и как ни в чём не бывало сказал: — Тогда не окажите мне честь, прогуляться с вами по рассвету? Ты только посмотри – как прекрасны эти леса! Будет просто преступлением не полюбоваться утренней природой. В голосе его чувствовалась какая-то надёжность, что-то неуловимое, чему можно доверять; да и внешний вид колдуна располагал к себе. Поэтому Серафима, недолго думая, согласилась на прогулку с новым другом. *** Лошадь летела будто ветер, перелетая на пути абсолютно все преграды на своём пути. Деревья мелькали с такой космической скоростью, что через несколько часов в дороге голова просто шла кругом и было невозможно ориентироваться на местности. Граф скакал почти всю ночь, ни разу не останавливаясь на отдых, хотя глаза слипались уже сами.   Вдруг конь резко встал, увидев перед собою препятствие в виде кучи поваленных деревьев, загораживающих совершенно весь проход. Граф на всей скорости слетел с лошади, больно ударившись плечом о рядом стоящее дерево. Проезд был полностью закрыт, оставляя путника в безвыходном положении, выбраться из которого если возможно, то отнюдь не просто. В этот то момент Остена и посетил здравый смысл – будто какая-то невидимая сила стукнула его по голове. Он один, без стражи, ночью отправился в тёмный лес и только когда уже был в самой его чаще, понял, что не знает куда ему дальше ехать, и не знал с самого начала. Ведь в тот момент, когда он сбегал из поместья, им управляли эмоции, а не разум. — О, горе мне! – произнёс граф, опустившись на поросший мхом старый пень, — Не могла эта мысль прийти мне в голову раньше! И стало жутко...  Жутко при мысли о том, что теперь он мало того – обречён сам, теперь и Серафиму никто не спасёт..! Остен лёг на траву, хотя обычно брезговал наступать на неё даже туфлёй, стараясь ходить только по вложенным камнями дорожкам. Через некоторое время, несмотря на восход, графа стало страшно клонить в сон, уберечься от которого ему не удалось. Он крепко уснул, не просыпаясь даже от довольно-таки громкого фырканья лошади и дуновений лёгкого ветерка, учитывая то, что он не смыкал глаз уже третьи сутки. *** Проснулся Остен ближе к вечеру оттого, что кто-то сильно тряс его за  плечи. Граф быстро вскочил на ноги, держась за ушиб, но то, что он увидел перед собою заставило его в ужасе отшатнуться назад. «Разбойники..!» – пронеслось в голове у Остена,  – «Я пропал...» Человек их было где-то тридцать пять и у всех, как на подбор, была грубая, устрашающая внешность: почти у каждого за поясом торчала сабля или револьвер; все они были одеты в какие-то старые обноски, больше походившие на половые тряпки, которыми в поместье у Нортгемптонов обычно протирали пол. И от всех страшно разило спиртным так, что в горле у графа встал ком. Прорываясь через толпу, к нему повидимому подошёл атаман, ведь при виде него все быстро расступились, а некоторые даже изобразили нечто вроде поклона. Он медленно приблизился к Остену, предварительно осмотрев его с ног до головы, видать вычисляя, какой выкуп с него можно будет содрать. — Кто таков будешь? – вдруг произнёс разбойник так, что внутри у графа всё содрогнулось. Он посмотрел на атамана и собрав последние силы, ответил: — Сударь, вы ведёте себя крайне невежливо, – остальные разбойники боязливо переглянулись, зная, чем обычно заканчиваются все пререкания с их главарём, — Вы подошли ко мне первым, значит в долге первым и представиться. — Хорошо, – прозвучал неожиданный для всех ответ, – Моё имя Генри Баркер, если тебе, напыщенный индюк, это хоть о чём-то говорит. А имя это и правда значило очень много среди населения в те времена и наводило на всех страшную жуть, заставляя бежать лишь при одном его упоминании. Генри Баркер – головорез, разбойник и просто мерзавец, прославившийся среди народа своей жестокостью, властностью и самыми изощрёнными способами издевательства над пленниками. Нет, он сохранял им жизнь, этому негодяю было любо смотреть на то, как мучается жертва. — Д-да, сэр... Более чем говорит, можно сказать, кричит... – сказал граф, потихоньку осознавая то, что судьба его теперь висит на волоске,  — А моё имя граф Остен Нортгемптон, сэр. — Граф! – воскликнули все, — Эх и знатная птичка попала к нам в лапы! В этот момент глаза Баркера загорелись хищными огоньками, будто у коршуна, заметившего вдали маленькую птичку. — Ах, вижу вы оробели, Ваша светлость! – с подлой поддёвкой сказал Генри, хватая графа за руку, — отныне пленником нашим будешь, до поры до времени. Сейчас скажешь мне адрес своего жилья, а мы письмецо семейке твоей вышлем, да выкуп за тебя потребуем. Ну? Чего молчишь? Отвечай немедля! Но не мог Остен так просто взять и выложить всё этому разбойнику, тем самым обрекая супругу, дом и многочисленных слуг на верный конец. —...Делайте, что хотите... Но боле не дождётесь от меня ни слова... Нависла страшная тишина, будто предшествующая неминуемую бурю перед затишьем. Однако, глядя на разбойников, распознать можно было сразу, что Остен обречён... но на что – ещё не знал никто, кроме Баркера. В его голове тут же созрел пусть не самый креативный, но довольно-таки жестокий план издевательства над этим хамом. Он подошёл к графу и не сказав ни слова, со всей си­лы дёрнул его за больное плечо, тем самым заставив свалиться на землю. Пока Остен лежал на траве, пытаясь унять нетерпимую боль, атаман всё нависал и нависал над ним, словно грозовая туча, вот-вот готовившаяся метать молнии. — Ты испытываешь моё терпение, граф! – процедил он сквозь зубы, —   Я в первый раз встречаю такого смелого пленника. Однако, твоё счастие, что я с тобой ещё не наигрался! Хватайте его, ребята! – приказал он своим прихвостням и те, сразу же налетев на Остена, грубо подхватили его под руки и потащили в своё логово, которое на удивление оказалось намного ближе, чем думалось графу.