Кобры

Остен и Элли подошли к тому самому месту, с которым у женщины было связано столько воспоминаний. Она встала, оглядела это прекрасное место издали, и вдохнув, произнесла: — Ну что, Ваша светлость, кажется пора прощаться... я остаюсь здесь, а вы рызыщите свою дочь и спешите домой… Тут она, приблизившись к графу, резко обвилась вокруг его шеи и уткнулась носом в то самое больное плечо, на котором был порван камзол. Минуты с две они постояли так, ничего не говоря, а потом граф произнес, нарушив тишину: — Да, Элли, кхм, вы право, моё спасение! – ответил он, дружески похлопав её по спине, — Ведь если бы не вы, меня бы здесь сейчас не стояло. Заходите к нам в поместье, я награжу вас за отвагу. Ещё раз на прощание грустно улыбнувшись друг другу, Элли направилась к своему, к тому времени уже заброшенному шалашу, а Граф поспешил к Серафиме. *** — Люди! – раздался сквозь тихое утро громкий голос дозорного, — Люди в лагере! Все ведьмы и колдуны тут же повскакивали с мест, заняв оборонительную позицию, приготовившись защищаться. Серафима, тоже пришедшая на шум, была однако сильно удивлена, увидев рядом с лагерем своего отца. Тут в ней образовалось противостояние: вспомнив предупреждение Лилиан, ей следовало бы скрыться подальше от его глаз, но и не выйти она также не могла – всё-таки это её отец, тем более вид у него был весьма потрёпанный, что свидетельствовало о том, что дорога сюда ему выдалась отнюдь не просто. — Папа, что ты здесь делаешь?.. – удивлённо спросила девушка, наконец прорвавшись через толпу. — Немедля домой. – ответил тот, смотря дочери в глаза. Никогда ещё Серафима не видала в нём столько твёрдости и настоящего гнева, а не глупых скандалов, обычно всегда начинающихся на ровном месте. — Серафима. – медленно повторил граф, уловив её испуганный взгляд. «Ослушаться или повиноваться..?» – думала графиня, пытаясь принять верное решение. Если вздумаешь мне перечить и останешься в этом сером месте, то знай, что погубишь меня этим. – вдруг произнёс он, — Сейчас же пойду и утоплюсь. Однако, несмотря на угрозы отца, Серафима знала, что никогда он не поступит подобным образом, ведь  всегда он беспокоился за свою жизнь больше всего. Постояв ещё секунду-другую, взвесив все «за» и  «против», Серафима взглянула на него и ответила: — Нет. Я останусь, ибо отныне мой дом здесь. — Ах, здесь..? Хорошо, Серафима. В таком случае – прощай навсегда. – сказал граф и направился в сторону озера, которое заприметил около лагеря. Конечно, по-настоящему топиться ему очень не хотелось, но напугать было нужно, чтобы хоть как-то воздействовать на разум дочери. Он подошёл к обрыву и с гордым видом постоял так некоторое время, в тот момент, как Серафима издали наблюдала эту немую сцену, затаив дыхание.  Выдохнул и сделал шаг.  И вот, когда вода коснулась его тела, Граф вспомнил, вернее почувствовал, что не может работать одной рукой. Да-да, той самой больной рукой. В эти роковые секунды по щеке у него пробежали мурашки, при мысли о том, что он на самом деле может пойти ко дну. Такая жуть охватила весь его разум, что он был даже не в силах распознать того, на какую глубину прыгнул. Вроде бы, на секунду дно появится под ногами, а потом опять исчезнет. И так по нескольку раз. Серафима вскрикнула и истошно кидаясь от одного колдуна к другому, требовала, чтобы кто-нибудь кинулся за ним в озеро. И вот, когда кто-то из толпы вызвался прийти на помощь, девушка, закрыв лицо руками, отошла от обрыва, не желая даже смотреть на то, что там сейчас происходило внизу. Доброволец не стал ждать ни секунды, а сразу, немного разбежавшись, прыгнул на ту же длину, где тонул граф. Разбежался и прыгнул. Да только долетев до места, сразу упёрся ногами в мягкое илистое дно, и удивлённо посмотрев на Остена, встал в полный рост, очутившись в воде по пояс. Чем дольше граф на него смотрел, тем сильнее осознавал всю неловкость своего глупого положения. Никогда он обычно не испытывал такого редкого для себя чувства, как стыд, но сейчас он явно заговорил в нём с новой силой. А колдун в свою очередь сделал серьёзное лицо и хмыкнув себе под нос, растерянно произнёс: — Сударь, я, конечно, всё понимаю, но, позвольте – здесь и топиться-то негде..! Граф молнией вскочил на ноги, встав напротив своего «спасителя», и поспешил скорее вылезти из воды, дабы не стать ещё большим посмешищем для остальных. Хоть в этот момент вид Остена был и смешон и глуп, но ему удалось хорошенько напугать Серафиму, которая, только он вышел из озера, бросилась к нему на шею, прижавшись к его мокрому телу в порванном камзоле. — Папенька! Папочка! Я право вернулась бы назад не раздумывая, да не могу. Судьбою мне предначертано, что здесь мой дом! Ведь я одна из них! Я – такая же ведьма! — Что-с..? – переспросил Остен, вопросительно уставившись на графиню, — Нет, нет я уже ничему не удивляюсь! Если сейчас я стою посреди лагеря ведьм, то почему бы и родная дочь не может оказаться колдуньей! Серафима, скажи, что ты шутишь… Но по всему виду графини было ясно, что ей не до шуток. Девушка виновато опустила голову вниз и произнесла: — Я могу вернуться в поместье, чтобы рассказать обо всём маме, а потом… вернуться назад. Ведь здесь я нашла своего суженного. Джон, поди сюда. – подозвала она она к себе юношу, — Мы познакомились относительно недавно, но наши души успели полюбить друг друга. Прошу, не губи меня в неволе. Я обещаю, что сохраню общение со своим домом. Буду часто навещать вас. Граф тяжело вздохнул и ещё раз обведя всех грустным взглядом, произнёс: — Хорошо, Серафима. Только пойдём по скорее домой. Ты лично расскажешь всё маме. Девушка согласилась и попрощавшись со всеми, позвала с собою Лилиан и Джона. Они вчетвером отправились в путь. *** — Ваша светлость! – вдруг раздался в комнате Джесс испуганный голос её слуги. Женщина, которая сегодня не планировала никого принимать, раздражённо оторвалась от рукописей и сердито спросила: — Что тебе, Карлос? — Н-нашлись..! — Кто? Говори же яснее! — Его светлость граф Остен Нортгемптон и Её светлость юная леди Нортгемптон! В этот момент у графини перехватили дыхание, а земля ушла из-под ног; настолько ошеломительной для неё оказалась эта новость. Потом, немного придя в себя, она ни минуты не раздумывая, скорее кинулась во двор. — Нашлись?!  И граф?? – злобно переспросил Жюлиан, сжав кулаки. — Да! И граф! — Чёрт подери… живучий, собака..! Ну ничего, я от своей цели не отступлю. Эй, Бертен! Принеси-ка мне из комнаты мой револьвер! Джесс выбежала во двор и не говоря ни слова, кинулась к ним, не обращая внимания на стоявших рядом Лилиан и Джона. Такая радость охватила её в этот прекрасный момент. Все втроём они сплелись воедино, пока Джесс поочерёдно прижималась лицом то к Серафиме, то к графу, одновременно вытирая рукой катившиеся градом слёзы. — Милые мои! – наконец произнесла она сквозь всхлипывания, — …Где ж вы были?? Однако ни Остен ни Серафима не успели сказать и слова, как сзади послышался чей-то громкий голос. — Браво, Ваша светлость! – позади стоял Депардье, держа в руке револьвер, — Сначала вы внезапно исчезает, оставляя любимую жену одну в неистовом горе, а потом так же неожиданно появляетесь, делая вид, что ничего не произошло. Постепенно нарастающий гнев в нём становился всё больше и больше. — Что?! Да кто ты такой, плебей, чтобы так со мною разговаривать! – вскричал граф, несмотря на свою усталость. Тут Жюлиан направил револьвер на него. — Вы не достойны этой женщины, сударь! И я сделаю всё, чтобы она была со мной! – произнёс он, растеряв последние капли здравого рассудка. И вот, в этот, казалось бы решающий момент, как только он собрался стрелять, подоспела стража, и тут же обезвредила его, изъяв оружие. Как бы не вырывался и не пытался он сопротивляться — держали его крепко, не оставляя даже шанса вырваться на свободу. С горем пополам Депардье увели в темницу, а издали ещё долго доносились разнообразные ругательства французском.