***
Часом ранее…
— Жизнь странная штука, не так ли? — человек, которого она про себя окрестила Одноглазым, обвел взглядом ее комнату и, не торопясь, подошел к закрытому окну. Должно быть, он получил какую-то травму, из-за чего левая сторона лица заметно опухла, верхнее веко, плотно закрывающее глаз, имело серо-коричневый цвет и выглядело так, словно бы под него напихали вату. Жутко страшный тип. Он пугал ее до дрожи в коленях. — До какого-то момента все идет по масти, и ты начинаешь думать, что способен выиграть долбанный джекпот у старушки судьбы, а потом, — странный человек провел пальцем по стеклу и устало прикрыл здоровый глаз, — все исчезает…. Ты моргнуть не успеешь, как жизнь нагнет тебя раком, и каждый, кто был с тобой на протяжении многих лет, не упустит возможности поиметь тебя в жопу, — Одноглазый глубоко вздохнул, замер на несколько секунд, а затем резко развернулся и что есть мочи ударил кулаком в стену. — Ебанный в рот! — заорал он, а Рада шарахнулась в сторону от неожиданности и едва подавила крик; теперь она сидела, зажавшись в углу комнаты, не имея ни малейшего представления о том, что он выкинет в следующий раз: выбьет окно своим здоровенным кулачищем, разобьет шкаф, или вмажет ей по лицу? — Я семнадцать лет своей ебанной жизни отдал на то, чтобы обеспечить удобство и безопасность этим ублюдкам. Нужно разобраться с потерявшими нюх наемниками, которые окончательно здесь охуели? Без проблем, Луис Куперро сделает все по высшему разряду — тихо и без шума, так, что даже сам Большой папочка не заметит, что в ряду его славной команды поубавилось. Какой-то дебил втайне решает приторговывать дерьмом — следует наказать. И кому они поручают эту работу? Луису Куперро, ясен хуй! — Одноглазый, подошел к кофейному столику, расположенному близи от кровати, схватил бутылку портвейна и на целых две минуты присосался к горлышку; Рада неотрывно следила за тем, как вздрагивает его кадык при каждом крупном глотке. — Крепкий, сука! — зарычал Луис, разбивая полупустую бутылку об пол. Он вытер губы рукавом камуфляжной куртки и продолжил спокойно, словно бы ни в чем не бывало: — И что делаю я? Вычисляю этого ублюдка, отправляюсь в Берлин за его сукой-женой и привожу обратно ее голову, нафаршированную червями, словно праздничный шницель. Ха! Кто выполняет всю грязную работу? Кто исполняет роль палача? Я! Что я получаю взамен? Нихера! Меня оставили с носом и вынудили сидеть здесь, пока Ваас и его команда будут развлекаться вовсю. Одноглазого вывело недавнее происшествие, за которым он вместе с любопытствующей Радой наблюдал из окна, поскольку в просьбе принять участие в так называемом веселье ему было отказано. Луис Куперро — полный ноль, дурак и лузер. И он пришел сюда, чтобы отыграться.***
Девятью минутами ранее….
На улице суета, крики и гам. Пираты ошиваются возле машин, закидывая в багажники снайперские винтовки, шлемы и бронежилеты. Высокий мужчина в камуфляжной куртке и красной бандане, служащей ему как маска и закрывающей половину лица, приводит за ошейники двух ротвейлеров и пытается загнать их на пассажирское сидение зеленого джипа-сафари. Собаки упираются, воют, а потесненные ими пираты орут, что есть мочи: «Оппи, ты совсем ебнулся? Убери их нахуй! Здесь нет места!» Ваас мечется от одного внедорожника к другому, раздавая указания пиратам, сидевшим за рулем. Стройная брюнетка, одетая в длинный цветастый сарафан, увязалась за ним и, отчаянно жестикулируя, пытается привлечь к себе его внимание. «Не смей так поступать со мной, слышишь меня?!» — кричит она, и даже пытается стукнуть его кулаком в грудь, но пират перехватывает ее руку и отталкивает от себя, так ничего и не ответив. Ублюдки в красных майках хотят оттащить ее, но Ваас лишь отмахивается: «Пусть будет тут, если хочет. Она ебнутая, что с нее взять?». Он усмехается совсем без злости и трепет свою протеже по волосам: «Без обид, Кошерная, но у тебя и вправду что-то с башкой туго». Любовница Вааса резко одергивает его руку и собирается уйти: «Мразь!». Она проходит чуть меньше ярда, но потом, понукаемая внезапным всплеском эмоций, разворачивается и быстрым шагом направляется обратно для того, чтобы, разрыдавшись в голос, повиснуть на шее пиратского главаря. Она оттягивает момент отъезда, и это не нравится Ваасу, однако он все же целует ее, прежде чем довольно холодно оттолкнуть от себя: «Мне пора. Если все пойдет по пизде, делай то, что скажет Васко». Он запрыгивает в машину и велит пиратам трогаться. — Чтоб их всех, пидоров, на мине подорвало! — ругается Одноглазый, откупоривая зубами бутылку портвейна. Больше всего на свете он хочет быть среди этих людей, но не может ослушаться приказа своего командира. Он знает, что облажался, и это приводит его в бешенство. — Дерьма куски! Рада трясется от страха и наблюдает за тем, как девушка, которую главарь пиратов окрестил «Кошерной», следует за рядом внедорожников до самых ворот.***
Рада смотрела на Одноглазого во все глаза, не понимая, зачем он жалуется ей на судьбу? Он ждет от нее сострадания? Слов поддержки? Если так, то ублюдок промахнулся: «Ты еще даже не получил по заслугам, паскуда!». Ей нисколько его не жаль. Ее колотило от страха, тело буквально парализовало, но все чувства были наряжены до предела. Мозг работал с удвоенной силой и каждая возникшая в голове мысль сводилась лишь к одному: «Как же не хочется умирать!». То, что случилось с Джеромом, заставило ее по-другому посмотреть на мир и наконец-то понять, что смерть — это не только нечто абстрактное, что обычно происходит с кем-то другим: со знакомыми ее знакомых, дальними родственниками, которых она ни разу не видела в глаза, и людьми, до которых ей нет никакого дела. Смерть — более чем реальна, поэтому…. — Мне так жаль, — сказала Рада. Она решила быть во всем с ним согласной, и тогда у Одноглазого просто не будет повода причинить ей вред. Ее взгляд, обращенный на него, полон нежности и понимания. — Ты в Блядюшнике без малого пять часов, а уже ведешь себя как настоящая шлюха, — Луис Куперро возвел здоровый глаз к потолку и горько ухмыльнулся. Он сильно облажался и теперь хотел отыграться на ней. Раде все в нем казалось непропорционально огромным: его внушающий, под два метра, рост, массивный подбородок, исполосованный мелкими шрамами, нос с крутой горбинкой, который был сломан бесчисленное количество раз, и его пудовые кулачищи, с зэковсвскими татуировками на костяшках пальцев. — Не надо мне подыгрывать — не люблю. Молчи, если трусишь озвучить то, о чем ты на самом деле думаешь, но, если захочешь подъебать меня в следующий раз, я выбью тебе зубы. Ты поняла? — Да, — кивает Рада. Угроза Куперро прозвучала таким тоном, что у нее непроизвольно затряслись руки. Он в ярости за собственные неудачи, и он хотел причинить кому-то боль. Ее и Одноглазого разделяют жалкие несколько ярдов. Бордельная комната, которую ей выделили, была слишком мала: справа, возле окна, — железная двуспальная койка, застеленная черным покрывалом из кожзаменителя, старая прикроватная тумба с выбитой дверцей, стол и корзина для различного шмотья; слева — дверь, закрытая на ключ, — выхода нет. К тому же здесь был особый запах: сырой, немного с гнильцой, настолько устойчивый, что никакие благовония не способны его перебить. Рада трезво смотрела на ситуацию и понимала, что Куперро пришел сюда с целью отвести душу и хорошенько перепихнуться. Хочет она того или нет, он своего добьется, а даже попытка сопротивления казалась суицидальной затеей. Святой Иисус, как же хотелось оттянуть неизбежный момент! Одноглазый достал из кармана леденцовую конфету, избавил ее от целлофанового фантика и закинул в рот. Рада слышала, как он перегоняет конфету с одной щеки на другую, громко стуча ей о зубы. Ему хватило всего пять широких шагов для того, чтобы преодолеть периметр комнаты, и оказаться рядом с Радой; она опустила глаза, бездумно отслеживая траекторию движения какого-то жука, черные панциреобразные крылья которого переливались зеленым цветом. Непозволительная близость Куперро вызывала неприятные ощущения в животе. Смотреть на него было страшно. — Ты красивая, — Одноглазый встал перед ней на одно колено, что все равно делало его на полторы головы выше девушки, к которой он обращался. Его слова послужили поводом для того, чтобы он смог коснуться ее волос, заправив выбившиеся светлые пряди за ухо. Рада скривилась, но все же переборола в себе желание отстраниться: «Терпи и не смей заплакать». Ей никогда не нравилось собственное лицо. У нее был мальчишеский, вздернутый кверху нос, глубоко посаженные глаза с радужкой бледно-голубого цвета и щеки с пурпурным румянцем, который ужасно ее раздражал. Если бы у нее была возможность, она бы изменила в себе почти все. — Спасибо, — ей хотелось, чтобы ее голос звучал спокойно, но он получился испуганным, высоким, едва не переходящим на писк. Одноглазый приблизился губами к ее лицу; сладкий запах леденцовых конфет, смешанный с портвейном, табаком и мускусом ударил Раде в нос. Дышать стало трудно. — Не бойся. Ты ничего не почувствуешь.