Белоснежная темница

      Пустые коридоры встречают шаги гулким стуком мраморных полов, тишина пугливо забилась по углам, прижалась к стенам, а пара пустых глазниц пугливо смотрит на новоприбывшего из белоснежного свёртка. Кошмар свободно прошёл мимо каролингов, оберегающих пустотные драгоценности, пока одна из них нерешительно прыгнула в руки хозяина труппы, держащего черепушку хваткой голодной, дикой твари. Чернильные глазницы ещё до своего оживления смотрели жалобно, а слегка приоткрытый рот застыл в невозможном вдохе, не решаясь выдавать вора. Бесполезно, кто бы это ни был-найти не удастся, он уже наверняка скрылся за версту. Тишина сжалась в чистейшем ужасе, забираясь в самые крохотные трещинки в стенах. Раздался треск. Пара осколков задребезжала на полу, перебивая гортанное, грубое рычание. В этот черепок больше никогда не смогут вдохнуть жизнь-она утечёт через неровные отверстия в висках, пробитых хваткой разъярённого зверя. Какая тварь посмела так поступить? И ради чего, когда Черв вынужден страдать за дезертиров, за предателей, воров? Он лицезрел, как круги под глазами чернеют подобно сосудьим. Он мог видеть его чрезмерную худобу от переутомления. Он беспомощно сидел на краю его кровати, оберегая от кошмаров и поглаживая белоснежные руки, огрубевшие от мозолей и постоянной работы. И он знает, что будет рад прижиматься щекою к грубому хитину белоснежных рук. И он не испытывает ни единого сомнения касательно того, что с тем же упоением будет любоваться изнеможённым ликом, будто тот совсем не изменился с момента их первого выступления, когда миловидные глаза слипались не от колоссальных масштабов работы, а всего-то от позднего часа ночи. Но он осознаёт, что не сумеет смириться со страданиями Черва. Пустые глазки сверлили его взглядом и от того выбешивали только больше, а потому, дабы не оставить после себя ещё больших разрушений, дух алого пламени метнулся в коридоры. Потеря его относительной снисходительности к ситуации была лишь вопросом времени.       Это место сильно изменилось с момента создания самого первого пустотного существа. Стены не были испачканы в пустоте, лежащие на столах склянки ранее ровно красовались на полочках, а воздух не пропитался остатками дурмана и запахом безнадёжной погибели. Сейчас смерть витала в помещении отчётливее некуда, что немудрено, учитывая лежащее на операционном столе худощавое тельце. Этот сосуд был самым удачным, настолько, что получил кличку от своего создателя, дабы обозначить его среди остальных. Ничего из ряда вон выходящего, просто-Полый. Но и он не смог выстоять-буквально вчера он расшибся насмерть во время очередного испытания, упав с большой высоты и прямо в полёте разбив черепок о мраморный выступ. Не в силах забыть успех, Черв не спешил с ним расставаться, вместо этого залатав черепок, вскрыв содержимое под хитином ровнейшим разрезом от самых ключиц до нижней части впалого живота, дабы разглядеть брешь в его нутре, и оставив дожидаться новых правок, дабы ничто не помешало пустотному созданию в следующий раз преодолеть злосчастную полосу препятствий. В силу такого безобразного вида он не сумел с радушием поприветствовать Кошмара, продолжив сверлить взглядом потолок и бессовестно сиять органами, косточками, обилием пустоты. Алый демиург склонился над творением иного, изучая, внимательно осматривая, будто выискивая самую вкусную часть бездыханного тельца. Нет, его подвело не тело, никогда причиной ошибки не была их изумительная физиология! У него была возможность напрячься чуть сильнее, сделать необходимый для преодоления препятствия рывок, но нет! Похоже, дело в другом, в совершенно противоположном ключе. Его разум, его душа была поражена эмоцией. Быть может, страх. Возможно, это была симпатия. Или же он начал себя жалеть. -Черв…-срывается трепетно с уст хозяина труппы. Это имя было произнесено с нескрываемой симпатией, но в нём затерялась жалость с безнадёгой. Тот, кто дарует эмоции, не способен создать нечто абсолютно пустое. Как бы он ни старался-у него не выйдет пойти наперекор собственной природе. И тут в глазах духа алого пламени вспыхнул огонёк. Не тот, который яростно пылает при взгляде на очередную жертву, нет. Вместо триумфа перед убийством его посетила идея. Если бледный демиург не способен в одиночку создать безрассудного сосуда, быть может, удастся с помощью алого? Надели разумом, преисполненным повиновения, а Черв завершит оболочку для души. На этой мысли Кошмар сперва огляделся, будто готовясь совершить необдуманную шалость, после чего приложил грубую ладонь ко лбу мученика. Скоро ты станешь нашим спасителем.

***

      Дверь покоев резко отворилась. -Черв,-коротко позвал Кошмар, метнувшись в сторону кровати и сдержанно затормошив зазнобу за плечо, пока не расслышал сонное, вопросительное мычание,-Черв, скорее, просыпайся, ну же!- Бледный демиург не успел толком протереть заспанные глаза, как его подняли на руки и куда-то понесли, всё ещё слабого, но вдобавок к этому недоумевающего. Что случилось? Он вновь ранен? К чему такая спешка? Встревоженный вид зазнобы вырвал Черва из сна с концами, при том грубо схватив за корону и потянув с такой силой, что бедолага мог бы лишиться головы. -Свет мой, что сотворилось?!- Бледный не дёргался, не пытался спрыгнуть, отстраниться от возлюбленного, вместо этого направив выжидающий взгляд на него. -Полый!- Кошмар практически влетел в мастерскую и, уже приготовившийся к очередному вопросу, Черв, захлопнул рот, пускай от увиденного его челюсть была готова отвиснуть в тот же момент. Тишина разбавлялась звонкими шлепками пустоты, стекающей со стола, а так же тяжёлым дыханием духа алого пламени, всё так же сжимающего короля в своих руках. Но вдруг, помимо всего перечисленного, послышалась тик-тиковая возня-Полый оторвал от стола голову, устремив пустой взгляд на прибывших и, убедившись, что в охраняемую зону не проникли чужаки, вновь уложил голову обратно ровным, ничем не нарушенным движением. Типичное поведение для сосудов, те и в период своего идеала осматривали каждую живую душу, попадающую в их поле зрения, дабы оценить и в случае опасности кинуться в атаку. Но было одно обстоятельство в этом ничем не примечательном жесте-он всё ещё был вскрыт, но совершенно не обращал на это внимание, продолжая смирно лежать на том же столе, для надёжности прикованный к нему за запястья и лодыжки. -Он…-начал Черв. -Ничего не чувствует,-завершил мысль Кошмар. Речь не о физической боли как таковой-новорождённый сосуд не реагировал бы на неё, ведь в силу отсутствия исправно работающего инстинкта самосохранения просто игнорировал её, потому король мог преспокойно оставлять на них порезы для внедрения чумы. Но стоило перейти черту, стоило появиться яркой угрозе их безнадёжному существованию, как те начинали брыкаться, биться в панике и пытаться улизнуть. Однако этот индивид не только не являлся в привычном понятии новорождённым, так ещё и игнорировал вспоротое нутро, будто не ощущал ничего вовсе. Черв тут же спрыгнул с тёплых рук и кинулся к пустотному созданию, искусно заживляя рану, не оставив даже шрама, словно самый талантливый в мире скульптор. И вновь ничего. Бледный высвободил его конечности, на которых остались следы от тугого пленения, но сосуд остался в том же положении. -Вставай,-скомандовал ему создатель. И тот встал, повинуясь каждому приказу и замирая в ожидании следующего, даже не удосужившись посмотреть в сторону присутствующих-приказа для сего не было дано. На этом моменте напряжение Бледного вырвалось наружу-тот схватил его за черепок и резко, грубо развернул на себя с Кошмаром, выжидающе смотря в пустые глазницы, словно пытаясь залезть через них в его голову в поисках малейшего напряжения. И вновь ничего. Полный не дрогнул, не напряг мышцы, не показал беспокойство, а когда его отпустили, то просто вернул голову в исходное положение. -Ступай прочь на место ожидания,- И тот покинул мастерскую, направившись в тесную комнатушку, где пребывал большую часть времени в ожидании своих испытаний.       По правде вам признаться, монарх не поверил счастью, накатившему внезапно, как чудо из чудес. Он окинул взглядом мастерскую, руками задрожав, и не заметил сразу, как опрокинул пару-тройку слёз. Он так устал, измучен, окончательно ослаб. И вот теперь, внезапно, страдания ослабили железную хватку, что ощутилось столь блаженно, что Черв не выдержал, заулыбавшись, но не в силах остановить поток из слёз. Ох, невообразимо, невыносимо, но так чудесно и так долгожданно. Кошмар опешил от такой картины, пытаясь прочесть эмоцию на лике зазнобы. Разве может разумная персона сквозь улыбку так содрогаться, терять контроль над стоицизмом, так беззастенчиво слезиться? Но да, в действительности так и есть. Всё равно что днями подвергать заключённого непрерывным пыткам и издевательствам, а затем распахнуть перед сломленным входную дверь со словами: "Ты невиновен, уходи". И всё же дух алого пламени наконец просыпается, опускаясь на колени и протягивая руки. Ни одного лишнего слова, ни одного неуместного движения или жеста, только крепкие объятия в мрачной комнатушке, где полегла сотня, а то и тысяча сосудов. Сломленного успокаивают после пережитых мучений, поглаживают в ласке истерзанную спину, говоря трепетно и больше не крича в угрозе. Всё хорошо, всё будет хорошо, твой кошмар окончен, и сейчас нет места слезам. Но король продолжает рыдать.       Белый дворец, несомненно, огромен, скрывая в своих стенах тысячи жизней и столько же судеб, совершенно различных меж собой. В своих покоях, закрыв дверь на два замка, Мерфер неохотно изучает варианты для упрощения работ медиков, меж тем присматривая за сосудом, изучающим какую-то книгу, и ловя себя на мимолётном умилении при виде гигантских глаз. Ученик Мономоны созерцает пустым взглядом один из роскошных залов в полном одиночестве, лишь своим видом вызывая искреннее сожаление, однако тот никогда и никому не сознается в причине поникшего состояния, появившегося аккурат после одного из отборов. Кошмар пребывает рядом с зазнобой, в который раз зацеловывая бледный лик, пока привзбодрившийся после полноценного сна монарх тихо посмеивался, но всё равно льнул и обхватывал ладонями горячие скулы, радуясь моменту ласки, хотя до этого почти падал от изнеможения. Тысяча судеб, тысяча жизней, пребывающие под одной крышей, в одних стенах, одном мирке, совершенно различные и в то же время сплетённые в единую композицию, вынуждающую смеяться, тревожиться, ловить моменты печали.