***
Труппа оставалась на том же месте-близ Белого Дворца. Никто и не был против, даже наоборот, ведь становится всяко спокойнее, когда на твоей стороне пребывает ещё одно божество, оберегающее то, которому поклоняешься ты сам. Даже внешний вид духа алого пламени перестал пугать большинство зевак, так или иначе замечающих его за пределами шатра. Остались лишь самые упёртые личности, которые за неимением аргументов проклинали пребывание труппы на землях королевства за то, что именно из-за них род жучий созерцает кошмарные сны на практически регулярной основе. От бессонницы никто не страдал, конечно, однако эти слухи были в кои-то веки правдивы. В силу отказа от кровавых выступлений, которые заменили иные, не менее странные, но менее пугающие ритуальные представления и обряды, сила Кошмара могла иссякнуть, оттого находя подпитку от чужих страхов. Однако в этот вечер королевство могло спать спокойно, когда за них страдает иная душа, на которую им будет всё равно. Тихое хрипение наполняет покои мастера, свидетельствуя об очередном мученнике, которому не посчастливилось разгневать хозяина труппы. Гримм осознал, что оказался раскрыт, что его застали в покоях Кошмара за копанием в его вещах. Он уже было кинулся к выходу, как вдруг словил меткий, крайне болезненный удар в брюшко, свалившись наземь и сдавленно простонав от тупой, наростающей пульсацией боли. Мастер уже не походил на былого себя-был исписан ещё большим количеством шрамов, лик его был безобразен, однако злость и ненависть от этого пылали в нём сильнее, чем когда-либо до этого. -К-какой же ты лживый ублюдок,-пробормотал тот почти шёпотом, приподнимаясь на локтях. Могло показаться, что тот раздосадован, что начинает пропитываться страхом перед получением новых увечий. Однако в следующий же миг тот рассмеялся перед возвышающимся Кошмаром, зажимающим в цепких, грубых ладонях чёрную как смоль шею. Гримм выгнулся в неестественной позе, словно его пытали щекоткой. -ОБМЕНЯЛ ДОВЕРИЕ ТРУППЫ НА РОЗОВЫЕ СОПЛИ! ОН ЖИВ! ОН ЖИВ! ПОЧЕМУ ОН ВСЁ ЕЩЁ ЖИ-И-ИВ?!-с воплем тот забарабанил согнутыми ногами по полу, походя на капризного ребёнка, если не обращать внимание на содержание слов. Кошмар беспомощно смотрел на детище самого сумасшествия под собой, словно не верил в происходящее. Можно было бы сказать, что ученик превзошёл учителя, однако это выражение звучало двояко, когда речь шла о кровожадности. Были бы ставки не столь высоки, то он давным давно вспорол бы выделяющиеся на тонкой шее артерии, впился бы в шпарящую плоть, наелся бы до отвала, да, так было бы проще, вместе с мастером иссякло бы целое множество проблем. Как бы то ни было, был один сдерживающий фактор. Если сгинет маэстро, погибнет носитель, сосуд, как угодно, то и Кошмар сперва ослабнет, а затем потеряет физическую оболочку, пребывая лишь в кошмарных грёзах. Такова плата за бессмертие, за молодость, за могущество, за то, что он слишком долго пребывает на белом свете. Вне сомнений, может быть создан ещё один сосуд, дитя труппы, самого духа алого пламени, однако он не успеет окрепнуть и его создатель надолго сгинет в грёзах. -ТОГДА Я САМ УБЬЮ ЕГО! ВНИМАЙ! УБЬЮ, КАК БЕЗЩАЩИТНОГО МЛАДЕНЦА!-и вновь залился хохотом. -Тогда ты не оставляешь мне иного выбора, паршивец,-в его голосе не было даже самой неуловимой нотки ярости, вместо неё он не выражал ничего, помимо дистиллированного презрения. Одна из грубых ладоней крепче сжала шею, нащупав под собой трахею, которая от малейшего давления была готова лопнуть с характерным, глухим хрустом. Гримм смотрел ехидно, с вызовом, явно изголодавшийся по жестокости, даже если та была направлена своим остриём точечно на него. Истинный безумец, каким и должен быть член труппы, каким должен быть отрицающий свою природу Кошмар. -Я тебя породил!-вторая рука схватилась за "маску" маэстро, ставшую его лицом, сросшуюся с черепом, пустившую в себя нервные окончания, мышцы, подкожный жир. -И ТЫ БУДЕШЬ ПОД МОИМ КОНТРОЛЕМ!-Когти поддели края маски. Вопль, переполненный болью, лишённый страха, заглушил собой звук рвущейся ткани, даже если рана между маской и мышечным ликом под ней не была столь уж велика. Нельзя больше, иначе убьёт, иначе перегнёт палку, даже несмотря на явное желание рвануть корпусом назад, меж тем прижав маэстро к полу. Глаза Гримма, пылающие, слегка затухли, тепло, пышущее от его тела, вырвалось из самого нутра пламенем, струящимся через образованный разрыв. Когда какое-либо сопротивление со стороны исчезло, Кошмар резко вжал маску в голову оппонента, а рану прижёг кончиком указательного пальца, проведя по ней с трепетом. Он избавил его от бремени в виде могущества, его способностей, он почти пуст, пока не наберётся сил вновь. Его дитя, порождение его пламени, ослабло, и он не мог отрицать тончайшую нить эмоциональной привязанности к существу под ним. -Ты идиот…-хрипло вдохнул маэстро, распластанный на полу без сил,-Мы связаны! И ты… Теперь тоже…- -Даже ослабший я буду в два раза сильнее тебя,-он схватил его за рог и резко оторвал голову от земли,-Надеюсь, ты насладился этим днём, ведь теперь дверь в свет извне для тебя закрыта,-***
Казалось бы, ты бывал в этом месте сотню раз. И вроде ты даже спал в ложе в глубине сего шатра, целовал его хозяина тысячу раз, был частью одного из выступлений. Однако стража стоит у входа в шатёр по обязательству сопровождения, однако волнение всё ещё заставляет скелет звонко дрожать. Будто ты невовремя, будто что-то не так. Непрекращающаяся тревога не давала покоя даже в месте, в котором ты сбрасывал с себя маску стоицизма, отдавался моменту и забывал о том, что ты король здешних земель. Монарх ступил на пустую сцену, оглядев её круг, пропрыгав взором по потухшим факелам, будто оказался здесь случайно и не знал куда ступить. Спрыгнув с одного из факелов, взгляд уткнулся к покоям Кошмара. Тот уже было хотел направиться туда, но резко остановился, сложив руки вместе в невольном жесте неудобства, когда увидел Кошмара, выходящего из глубин шатра, взор коротого при созерцании зазнобы превращается из холодного в чуткий и обеспокоенный, а также влюблённый. Хозяин труппы в плавную секунду выпрямился, перестав так явно походить на хищника, сотворившего нечто ужасное. Кажется, что он прибыл в это место как раз вовремя, кажется, что можно успокоиться. -Родной, почему ты здесь?-голос, и без того глубокий, раздался эхом, настолько сцена была пуста от попрятавшихся по укромным уголкам шатра артистов. Монарх не сумел подобрать нужных слов, чтобы описать ситуацию в полной мере. Каждый из них к этому моменту уяснил одну простую истину-если рот зашит, если весь словарный запасс иссяк, словно по повиновению волшебной палочки, то стоит попытаться выразить всё действием. Язык тела, прикосновений, хватки-они всегда будут самыми читаемыми, самыми понятными, с речью превращаясь в нечто совершенно любимое. Черв медленно ступил к хозяину труппы, первое время словно страшась поднимать взгляд, делая это только к концу, когда уже обнял поддающующся ладонь своими. -Побудь со мной,-король вновь опустил голову, касаясь лбом дрогнувшего от неожиданности локтя и прикрывая клаза, крепче сжимая источающую тепло руку,-Молю,- Просьба необходимого внимания прозвучала почти отчаянно, как тяжело больной выпрашивает у доктора панацею от смертельного недуга. Монарх говорил шёпотом, словно сцена была переполнена посторонними. И в ответ уловил такой же тихий тон, мягко заполнивший пустое пространство. -Мой король, разве я могу тебе отказать?- Безумец не стал вызволять руку из цепких объятий, уложив вторую на бледной щеке, говоря так многое эти жестом: "Ты можешь всё мне доверить", "Ты никогда не станешь моим бременем", "Приходи почаще, говори, проси что угодно душе твоей". И монарх поверил этому взгляду, поверил манящему теплу на своей щеке, постепенно открываясь, показывая своё доверие добровольно прижатой рукой зазнобы к своему тавро. -Пойдём со мной, ты выглядишь таким изнемогшим,-и тот вяло кивает, пустив на лице почти незаметную, вовсе крошечную, но значимую, полную благодарности улыбку. Пройдя в покои вместе с возлюбленным, монарх уяснил, что здесь почти ничего не изменилось с последнего визита. Те же маски на столе, те же склянки, ложе с большим количеством подушек и пышным одеялом. От этого стало по-своему тепло на душе, будто забытая Богиня Света так и не отошла ото сна, будто они проводят время без таких душащих забот. Ох, такое диво, лишь бы ты вернулось в реальность на пару жалких часов. Такая роскошь впредь недосягаема, отчего тепло на душе потеснилось, а рядом уселась тоска. Иной демиург не мог этого не заметить, да и чего таить, новые эмоции давным-давно обуздали его жестокое бытие, позволяя прочувствовать тот же спектр чувств. Было бы кощунством оставить всё как есть, особенно, когда обстановку имеется возможность разрядить. -Мой король,-привлёк тот сперва внимание, проходя к граммофону у стены и уложив на него руку, когти тихо цокнули от прикосновения к металлической детали,-Не хотел бы ты станцевать со мной?- Черв вяло улыбнулся. Парный танец, ох, звучит столь заманчиво. Он не мог бы отказаться, однако сейчас лишь резко поднял с досадой руки, опустив с хлопком о хитин, и неловко замялся на месте, горько усмехнувшись. -Боюсь, на сцене я сейчас не буду смотреться в силу усталости,- -Нет-нет, ты не так понял!- Кошмар подступил к возлюленному на шаг, протягивая руки и, когда белоснежные пальцы оказались в его пленении-мягко подтянул зазнобу к себе. Взгляд влюблён, всё тело пропиталось трепетом, а так же желанием показать всё испытываемое. -Без чужих глаз,-пояснил тот, поглаживая большими пальцами крохотные ручонки,-Небольшой танец, здесь, в этой комнате,- Небольшой танец. Возможно, именно он отделяет от минутного спокойствия. Возможно, что именно он сумеет вырвать из оков тревоги. Пожалуйста, лишь бы это сработало, лишь бы вновь привело в чувства после случившегося. Бледная ладонь дотянулась до худощавого, но сильного плеча под уютные помехи, издаваемые граммофоном, вызывающие трепет от ожидания, когда из его нутра польётся мирная мелодия. Шаг в сторону, теперь назад, вновь в сторону и вперёд под ощущением тёплого прикосновения на талии, которое расслабляет мышцы, разум, будто рука демиурга помогает собственному, поддатливому лишь ему творению, принять спокойствие. Когда его неспешно прокружили, Черв прикрыл глаза, укладывая голову на груди зазнобы, улавливая, как к его короне прижались линией челюсти, словно пытаясь закрыть от мира и бушующих в нём невзгод. Предложение станцевать ленивый вальс было спонтанным от того, что на данный момент хозяин труппы слишком слаб для полноценного представления. Огонь не пылал бы столь ярко, он не был бы так же бодр. Наверняка это вызвало бы подозрения со стороны короля. Однако, кажется, им обоим нужно было именно это-отстранённость от всего мира исключительно в паре друг-друга. Размеренное, спокойное дыхание со стороны, улавливаемое собственным торсом, не оставило в этом сомнений. Кажется, что всё точно хорошо, если не в прошлом, то сейчас точно. -Свет мой,- Монарх обращается к Кошмару, как к свету своему, коим тот и являлся наперекор своей природе, борясь с ней каждый божий день. Танец почти окончен, мелодия становится медленнее перед тем, как замолкнуть, сгинуть в небытие, пока хозяин труппы не захочет повторить этот момент или с горестью вспомнить в одиночестве. -Молю тебя,- Молю о ласке, молю о пребывании рядом, о том, чтобы момент не закончился, молю обо всём на свете, лишь бы это ощущение не иссякло без возможности повторить его, как зависимый молит поставщика о лишнем грамме вещества. Кошмар сам готов взмолить об этом, стоит только напрячь память, достав из её закутков воспоминания о том, как он молил о взаиности, о лишем поцелуе, о нежном обращении. А потому сейчас, при смене ролей, охотно даёт то, что накопил за всё это время, касаясь почти дрожащими от любовной робости устами иные в поцелуе. Конечности сплетаются крепче, как и объятия, вызывающие чуть ли не плачь с обеих сторон сплетения двух демиургов. Ноги почти не держат, а эмоциональные качели выматывают не хуже целых гор бумаг, вне зависимости от того, в какую сторону тебя качнула действительность. Ощущение прияиной усталости брало верх над телом, пока в какой-то момент ощущение земли под ногами не пропало, пока спиной не ощутилась невозможно мягкая перина, расслабляющая с новой силой. Хочется остаться в этой обстановке на остаток веков, расположенный на мягком ложе, держащий лик Кошмара, нависающего, созерцающего с любовью и беспокойством, которое всегда украдкой забиралось в его взгляд. -Возлюбленный мой,-белоснежные губы дрогнули на рваном вздохе, пока тот шёпотом выдавливает из себя слова, слегка покачав головой,-Я не могу поверить в то, что это конец,- В его словах слышны радость и восторг, страх и беспокойство, трепет и нервозность. Грубая, но нежная в обращении ладонь пригладила расслабленный от тепла лоб. Дух алого пламени улыбнулся, одаривая переносицу звонким поцелуем. -Прискорбно сообщать, но тебе придётся поверить,-тот располагается совсем рядом, наблюдая за тем, как лик с широко раскрытыми глазами, убаюкиваемый ладонью на щеке, обращается к нему,-Нет ни единого повода для твоих тревог,- Тепло негой ощущается каждой клеточкой тела, но тишина звенит в ушах до тех пор, пока хозяин труппы не завершает свою истину. -Молю, доверься мне ещё раз,- Он доверился тогда, когда позволил заключать себя в объятия, пребывать рядом, целовать королевскую особу с ног до головы, чтобы получить ответную ласку. И готов довериться сейчас, подползая ещё ближе, дав немое согласие на предложение. Тебе вновь доверились, так не подведи, не разорви в клочья то, что выстраивалось месяцами, совместными вечерами, минутами спокойствия вдвоём. Кошмар вновь сгребает в охапку худощавое тело, его монарха, оберегаемого тем, кого весь свет белый страшится, кого признали дикой тварью.