Атин Ллетан должен умереть

Хелсет стискивает зубы, когда появляется в обеденном зале. Опоздание — признак дурного тона — как в Вэйресте, так и здесь. Он давно усвоил это. …однако позволяет себе прийти к завтраку позднее всех. Хелсет ловит взгляд — осуждающе-холодный Барензии. «Разве этому я учила?» — читается в красивых глазах. Но ни слова упрёка, только неярко накрашенные губы неплотно сжаты. Хелсет знает — Барензия не упрекнёт вслух, подобно многим матерям (тем самым оправдывая себя), что учила, но это не принесло плоды. Не унизит сына намёками, дескать, тот слишком твердолобый, раз не в силах усвоить несложные правила. Барензия только тихо вежливо приветствует и, отвернувшись, надрезает мясо серебряным ножом. Спина безупречно прямая. Волосы уложены в высокую причёску, несколько серебристых локонов падают на шею. Хороша, очень хороша. Хелсет не получает и половины того внимания, что достаётся Барензии. Не зря Атин Ллетан взял слово именно с неё, что посягательств на трон не будет, а про него не думает. Не видит угрозы со стороны Хелсета? Тем лучше, что тот остаётся в тени собственной матери. Хелсет садится, когда слуга отодвигает тяжёлый стул. Он старается ни на кого не смотреть, точнее, пристально таращиться. А вот разглядывать присутствующих краем глаза может себе позволить. Oн замечает Талена Вандаса. Даже не так: ловит его взгляд, насмешливый, и отворачивается. Тален заметил плохо прикрытый интерес к себе? …или то, что привиделось Хелсету ночью, и не сон вовсе? Тогда что? Магический морок? Хелсет мельком бросает взгляд на Талена и утыкается в блюдо. Ест он охотно — не делает вид, а действительно голоден. Фаршированные рубленым мясом яйца под соусом в самый раз. Кроме Талена, кажется, на него никто не обращает внимания. Барензии достаётся гораздо больше взглядов и комплиментов, чем ему. Тем лучше… «Похож на Симмаха», — самые желанные слова, пусть и редкие. Похож на отца… …но не сам Симмах, кому даже после гибели достаётся больше внимания, чем его сыну. И это хорошо. Именно таким, незаметным, легче всех обыграть. Внимание нынешнего короля приковано к Барензии, которая при желании может вернуть себе трон. Хелсет понимает: тягаться с Атином Ллетаном — равно что фуражиру квама со скальным наездником. Нужно всё хорошенько продумать — до мелочей. Не действовать нетерпеливо-порывисто, как там, в Вэйресте, а продуманно-неспешно, благо время позволяет. Прошлые ошибки допустит только глупец, а Хелсет себя им не считает. Но чувство беспомощности перед старым дурзогом Ллетаном нет-нет — и одолевает. Остаётся скрипеть зубами и напоминать себе, что действовать ещё очень рано, хотя далёкая от юношеской свежести физиономия нынешнего короля с каждым днём становится омерзительнее. Завтрак съедается незаметно за мыслями. Хелсет задерживается, потому что позднее всех пришёл. Изо дня в день распорядок у него один и тот же, поэтому он знает, чем займётся. …заодно убьёт время в ожидании вестей. О, Тьениус и Каррод не должны подвести. Оба заняты сбором сплетен: один вынюхивает, как настроены к Атину Ллетану знатные горожане, второй в это время делает вид, что пьёт в таверне, и впитывает как губка сплетни. Задумавшийся Хелсет не замечает ничего — и никого — вокруг, а это грубейшая ошибка. Он не последний. Понимает это, когда встаёт из-за стола и слышит: — Было решил, что вы больны, однако, судя по аппетиту, совершенно здоровы. Голос он узнаёт. Ещё бы не узнать — после того как его обладатель, пусть и во сне, одарил язвительной, но всё же похвалой. Хрипотца знакомая и такая, скамп побери, волнующая! Сейчас она нечётко различима, а вот ночью — во время, когда дыхание сбивалось от страсти, она чётче. Хелсет делает вид, будто разглядывает резной узор на столешнице. — А вот здесь мастер неумело пытался исправить ошибку. Плохо. Атин Ллетан — ваш дядя — должен был его прогнать и поискать другого, более… — ехидничает он в ответ, не забывая намекнуть на то, что нынешний король настолько плох, что выбирает дрянное окружение, — добросовестного и искусного. — И это говорит тот, кто должен знать, что разговаривать стоя спиной к собеседнику — неприлично? — Талену Вандасу палец в рот не клади. Не просто откусит, но демонстративно прожуёт и выплюнет, всем видом давая понять, что невкусно. — Или в Вэйресте не нашлось хорошего гувернёра для вас? Гувернёр-альтмер у Хелсета был прекрасным. Барензия умеет выбирать окружение. Хелсет не собирается оправдываться, хотя неприятно слышать подобные слова. Он резко разворачивается. Тален едва заметно улыбается. В алых глазах плещутся смешинки. Ради этого хочется глядеть в его лицо — чтобы видеть, как стирается победное выражение. Хелсет не отводит глаз. Он уверен, что ни на чуть не склонил головы. Роста он и его собеседник одинакового, не приходится вздёргивать подбородок. Тален, тем не менее, кажется выше — из-за хвостика отливающих рыжим волос на темени. — Если для вас правила настолько важны, чтобы терпеть неприятную физиономию «очеловечившегося» данмера, то я не против! — Хелсет, как правило, не прячет уши, но сегодня его волосы распущены и скрывают изувеченные раковины. — К тому же здешние гувернёры не отличаются, как погляжу, совершенством. — Он ненадолго замолкает и следит за слугой, собирающим грязную посуду на поднос. Когда тот скрывается, понижает голос на полтона и добавляет: — Они не знают, что унижать собеседника при челяди — неприлично. Если Талена Вандаса эти слова цепляют, он не подаёт вида. Складывается ощущение, что его вообще ничто не может задеть. Ни кадык не дёргается, ни бровь не приподнимается. Взгляд и тот не меняется. Вот у кого следует поучиться выдержке. Хелсет не помнит, когда в последний раз срывался на крик. Даже когда испытывал боль, закусил губу до крови, чтобы никто не посмел ворваться, не дав завершить начатое… От воспоминаний уши разом болят, каффы беспощадно давят на хрящи, хочется их поправить. Но не при Талене Вандасе это делать. — Зачтено, — тот поднимает руки и демонстрирует ладони. Линия жизни выражена, но обрывается едва ли не на середине, подмечает Хелсет. — Нас воспитывали плохие гувернёры. Согласитесь? — Не согласен. — Такое согласие никуда не годится, особенно если его выражает король, даже будущий. Рыжеватая бровь приподнимается, Тален склоняет голову набок. — Да-а?! — протягивает. — То есть должные навыки нам обоим не привиты, однако вы искренне уверены в своём гувернёре. Не кажется ли вам, что что-то не вяжется? Или не видите причинно-следственных связей? Упомянутые Таленом Вандасом связи Хелсет видит. Он смотрит на искривлённые в ехидной усмешке красивой формы — разве несколько бледноватые — губы. И краем глаза следит за вернувшимся с тряпкой и теперь протирающим столешницу слугой. Заговаривает, когда тот уходит: — Не всегда дело в плохом воспитании. Разве вас никогда не тянуло нарушить правила? — Хелсет отворачивается и подходит к столу, поглаживает резную столешницу, оценивает, насколько хорошо та отполирована. Всадить занозу в ладонь он не боится. — Например, заставить всех говорить только о вас, породить сплетни ничего не значащей мелочью. — Он закладывает пряди за уши, чтобы ничто не мешало Талену хорошенько рассмотреть каффы, затем разворачивается и присаживается на край. — Я прекрасно осведомлён, что сидеть на столе неприлично. Кто угодно может сюда явиться. Но Тален даже не думает остановить, только шумно сглатывает и спокойно замечает: — Мне казалось, вы вышли из отроческого возраста. Я ошибся. Хелсета его слова не задевают, напротив, подстёгивают взобраться на стол с ногами, что он и делает, после подтягивает колени к груди и обхватывает их. Зауженные серые штаны натягиваются до предела. Кажется, вот-вот треснут по швам. Сплетен не избежать: челядь любит и подслушивать, и подглядывать. Тален Вандас не язвит, только почёсывает острый, как всегда, гладко выбритый подбородок. Вошедший слуга замирает с открытым ртом. — Протри столешницу, — невозмутимо приказывает ему Хелсет, после слезает и, обойдя собеседника, покидает обеденный зал. Мало того, что проспал, так ещё и на тренировку с оружием явится не вовремя. Треклятый Тален Вандас! Пока он не появился, Хелсет не давал повода усомниться в собственной пунктуальности. Всё гуару под хвост… Не считая только что порождённых слухов, что поведение сынка бывшей королевы более чем вопиющее. …настолько, что горожане позабудут об особенных ушах. Как безвкусной, яркой откровенной одеждой можно отвлечь взгляды от лица, так и вопиюще-безобразными сплетнями можно прикрыть то, на что не хотелось бы, чтобы кто-то обращал внимание. Это Хелсет давно усвоил.