Кошки и призраки клана Учиха

Сакура обожглась. В её фантазиях Итачи, безусловно, был именно таким — горячим, настойчивым, знающим. Но ощутить этот жар под пальцами виделось чем-то ирреальным, недостижимым. Но в который раз оказалось, что возможно всё, на невозможное нужно чуть больше времени и усилий. Сакура поднимает распаренные пальцы над водой и внимательно изучает порозовевшие фаланги. Они помнят всё. Температуру тела, текстуру кожу, дрожь от нахлынувших эмоций. Принимать пенную ванную в пятницу, когда рабочий день едва ли близится к окончанию, тоже кажется чем-то фантастическим. Но случившимся. Рамки в её голове медленно, но неумолимо разъезжаются. Кажется, за пределами понятного и привычного поля информации, привычек, распорядка дней есть бескрайняя жизнь. Удивляющая, непредсказуемая. Сакура хотела всего один выходной — сегодня. Но, принимая её заявление, Какаши смело исправил цифру «1» на «2». Подписал. Сощурился в улыбке. Ещё долго смирял присущим лишь ему одному взглядом — проницательным, понимающим, неумолимым. Необходимости задавать вопросы не возникло — Сакура чересчур храбрилась, заглядывая сенсею в глаза, обиженно поджимала губы, задумавшись, и старательно улыбалась, опомнившись. Взвинченное поведение было красноречивее любых нестройных ответов. Сакура совсем забыла, какого это — сомневаться в себе и окружающей действительности. В поисках ответов вчера она отправилась в гости к родителям, как и обещала. Под любящими внимательными взглядами держать лицо оказалось ничуть ни легче, чем перед самим Учихой. Разговор не лился, скорее, выдавливался капля за каплей. Ночевать на прежнем месте тоже показалось дурацкой идеей — всё там напоминало о малышке Сакуре. Этот образ был с треском разрушен за последние пару лет, и сейчас воспоминания о детстве и юности немного раздражали и наводили ненужную дополнительную тоску. Из дома родителей Сакура поспешно сбежала. Тренировочный полигон. Сакура здесь всегда решала три стратегически важные задачи: снимала напряжение, изнуряла организм и конечно, возвращала ощущение контроля над телом и разумом. После тренировки мышцы наливались приятной тяжестью, в голове воцарялась гулкая тишина, а разум торжествовал над телом. Но в этот раз всё было иначе. Дверь своего дома Сакура закрывала медленно и плавно, словно оттягивая этот момент. Знала, что как только дом погрузится в вязкую темноту, вихрь мыслей с новой силой закрутится в голове. Не ошиблась. Вечер четверга она провела перед телевизором, даже заснула под него. Но не могла вспомнить ни единой передачи, ни единой сцены фильма, увиденных на экране. Так глубоко она погрузилась в собственные мысли. Сакура задумчиво сидит в гостиной, закутавшись в пушистый белый халат. Барабанит пальцами по колену. Другой рукой собирает влагу с волос. Ей лень. Посушить волосы, одеться, нормально поесть. Давно такого не было, но сейчас в Сакуре не полыхает огонь внутренней силы и энергии. Наоборот — в жалкий костерок нужно постоянно подкидывать дрова в виде позитивных мыслей, чтобы хотя бы выпить чай или — вот — полежать в ванной. Вроде уютно, тепло, спокойно. Но… «Что это вообще было?» …Сакура отдалась на растерзание мыслям. Она больше их не гасила, не игнорировала. Теперь окончательно признавала факт того, что испугалась и запуталась. Это влюблённость? Тогда почему вместо бабочек в животе покалывание тока на кончиках пальцев? Тогда она может принести столько же боли и разочарования, как и в случае с Саске (и даже больше)? Это помутнение? Тогда почему так ломает? Тогда почему так болит в груди уже сейчас? Идея составить таблицу и выписать все чувства и эмоции уже не кажется Сакуре дурацкой. Может хотя бы это позволит систематизировать хаотичный рой мыслей, чувств и воспоминаний? Минутная стрелка настенных часов неумолимо вращается, приближая заветный вечер. Ино придёт на ужин, а затем останется на ночь. Кажется, такое было последний раз ещё до войны. Наверно, если Сакура расскажет обо всём подруге, решение (путь и неисполнимое) будет принято строго и быстро. Нужно поговорить с Итачи. Эту абсолютно очевидную и простую идею Сакура с завидной настойчивостью игнорирует. Вот если бы только Ино узнала обо всей ситуации (естественно, после как минимум одной бутылки вина), тогда бы они с Сакурой точно наведались в его ведомственную квартиру прямо среди ночи. И никакой бы нависший рок гнева и сплетен соседей их бы не спугнул. Сакура бы играючи снесла дверь с петель, а Ино без труда задала обличающий вопрос: «А вы-то что думаете, Итачи-сан? По пунктам, пожалуйста!». Сакура улыбается мыслям. Её окружают удивительные прекрасные люди — Ино, Какаши-сенсей, Цунаде-шишо, родители. Стоит подумать о них, и тьма в сердце развеивается. «А ведь Итачи даже подумать так не о ком» Сердце болезненно сжимается. Это парадокс. Их раскол полностью инициировал сам Итачи, но чувство вины Сакура испытывала тоже. Пусть они и не обсуждали его переживания, но интуитивно Харуно очень хорошо понимала, как трудно ему приходится. И даже немного ругала себя. Ведь на каждый монолог Итачи — короткий и яростный — был очень простой и пылкий ответ. Объятья. Почему же она попросту ни разу крепко и порывисто его не обняла? Не зашептала успокаивающе, как ребёнку, не поделилась теплом и нежностью? Сакура сильнее физически. Ей бы не составило труда сжать его в кольце рук, даже если бы Учиха неистово вырывался. Сакура вновь улыбается. Картинка, вспыхнувшая в голове, выглядит забавно. Хочется уцепиться за неё и прокручивать в голове снова и снова. Поток мыслей прерывает стук в дверь. «Рано» Даже не поправляя волосы перед зеркалом, Сакура открывает дверь. Губы её размыкаются и замирают в форме буквы «о». В груди сладко тянет. — Сакура, когда мы только начали жить вместе, я решил, что будет правильно, чтобы я приготовил нам последний ужин. В благодарность за твою заботу и время, потраченное на меня. Прошу, позволь мне это сделать. С опозданием. Сакура смотрит на Итачи с приоткрытым ртом. Ей не верится, что он снова пришел и тем более не верится, что он может говорить так… робко? Ну конечно, прийти вот так к ней — точно, что дать ей в руки лук с натянутой тетивой и стрелой, направленной себе в сердце. И ждать — выстрелит или нет. Сакура оружие опускает. — Проходи, — она пропускает его в дом и закрывает следом дверь. Банально — Сакура очень голодная. Честно — ей нравится, когда он рядом. Склониться в приветственном поклоне Итачи не дают большие бумажные пакеты, которые он заботливо прижимает к груди. Интересно, если бы Сакура отказала, он бы попросту оставил еду? — Так странно, что ты снова здесь. — Она приваливается плечом к дверному косяку и медленно следует взглядом за движениями Итачи — даже в том, как он последовательно извлекает продукты из пакетов, есть система и эстетика. — Я утратил контроль над собой. Сегодня планирую его вернуть. Это важно для меня и для тебя в равной степени. — Наверно, — Сакура легко пожимает плечами. Всё-таки волнение, которое она ощутила при первом взгляде на гостя, рассеивается. Можно ведь сделать вид, что ничего не произошло, верно? И, что более привлекательно, отдаться правилам игры, которые задаёт Итачи. — Командуй ты. С чем помочь? — Ни с чем. — Осечка. Когда Итачи оборачивается и перекрывает проход к столу, дрожь охватывает колени и пальцы. Сакура стоит так близко, что, кажется, чувствует жар чужого тела. Запах ощущает совершенно точно. Сакура очень хорошо помнит, что может случится через мгновенье. И возражение застревает поперёк горла. — Продолжи заниматься своими делами. А я приглашу тебя, когда всё будет готово. Сакура покорно кивает и на негнущихся ногах уходит в свою спальню. — Шаннаро! — Рычит она себе под нос, распахивая шкаф. Ей хочется переодеться и накраситься. Вот оно — фатальное поражение. Сакура может лишь временно прикрываться «незнанием» своих чувств, словно картонной ширмой. На самом деле всё она прекрасно понимает, когда машинально тянется за белоснежной рубашкой с резным воротником. Это ужин дома. Сам Итачи одет предельно просто — в тёмную свободную водолазку и такие же брюки. Но ей хочется нарядиться для него. Сакура быстро выписывает в голове картинку, как он сейчас режет овощи в её цветастом фартуке. Сознание не ведётся. Смеяться не хочется. Внутренняя Сакура одерживает сокрушительную победу, когда розоволосая размазывает нежный розовый блеск для губ подушечками пальцев. Так, чтобы выглядело ненавязчиво. Но и так, чтобы привлечь мужское внимание к пухлым губам. Тёплое предвкушение покалывает каждый сантиметр кожи. Но и дезориентирует. Переодеваясь, Сакура путается в рубашке, её волосы электризуются и пушатся, а выбрать между брюками и юбкой никак не получается — она чередует их, надевая и снимая. Осознание приходит неожиданно: за восемнадцать лет своей жизни Сакура никогда не была на свидании. Не держалась за руки в кино, не выбирала, что заказать в ресторане, не получала цветы, не рассказывала Ино с волнением и смущением о первом поцелуе с новым спутником. Сакура всю жизнь училась и работала, не поднимая головы. Ходила на миссии, спасала жизни. Была влюблена, очевидно, не в того. А вот то, что происходит сейчас, это… Сакура трясёт головой. Думать о том, будет ли в несуществующих отношениях с Итачи романтика совершенно точно кажется ненормальным. А вот то, как тело реагирует на его голос, уже привычно. Сакура ещё несколько секунд осматривает себя в зеркало. Всё-таки бордовая юбка. Шумный девичий выдох разрезает тишину, кожа на костяшках натягивается. Словно на битву, Сакура решительно шагает в сторону кухни, услышав своё имя. — Ничего себе! Это точно стоит всех ужинов, которые готовила я, — Сакура смущенно улыбается разглядывая множество тарелок на столе. — Я готовил не всё, если честно. Онигири и десерты взял в ресторане, — Итачи вновь выглядит расслабленным, разливая вино по стаканам. От робости не осталось и следа. Сакуре ничего делать не нужно — Учиха разложил всю еду порционно, и оставалось только изучать взглядом ароматную запечённую рыбу с овощами, маленькие плотные онигири, морепродукты в хрустящей панировке, маринованные овощи, свежую яркую зелень. Рот наполняется вязкой слюной, а в животе сладко тянет. — Ты прекрасно выглядишь. — Спасибо, — Сакура чувствует, как её лицо розовеет под стать оттенку волос. Почему-то комплимент кажется ей обличающим. Ну а на что она надеялась? Что Итачи не заметит, как вместо растрёпанных мокрых волос и большого халата появился почти парадный образ? Он же теперь не слепой всё-таки. Сакуре приходится по крупицам собрать самообладание, чтобы выдержать, пока Итачи наконец-то сядет напротив. В молитвенном жесте они синхронно складывают руки на груди и кланяются друг другу. Нарушать сервировку кажется преступлением. Расстановка посуды зеркальная, каждая тарелка перед Сакурой точно соответствует расположению тарелки перед Итачи. Кадр словно из кино. Никогда прежде Харуно не видела, чтобы кто-то так готовился к трапезе дома. — Ты очень хорошо готовишь. — Тихо произносит Сакура, когда тишина становится невыносимо тяжёлой, давящей на барабанные перепонки. Сидеть в молчании кажется совсем ненормальным, но как завести разговор? Кажется, так легко сделать больно, напомнив о прошлом. — Слишком хорошо, чтобы это не было удивительно. И сервировку стола я такую прежде видела только в ресторанах. — Теперь она понимает, какого это, когда «рыба тает во рту». Мясо сочное, нежное, легко отходит от кости — только подцепи вилкой. — Расскажешь? — У нас не было прислуги, как во многих поместьях. Мы не пускали в дом чужих в целях безопасности — были случаи, когда утечка информации происходила именно так. По двадцать лет добротные милые женщины оберегали детей, готовили еду, гладили кимоно. Юные наложницы прогуливались по саду, потягивая вино и дожидаясь вечернего выхода господина. Они сливались со стенами, превращались в предметы интерьера. Хозяева дома теряли бдительность. А потом со стола пропадали карты, документы, а в спине главы клана и вовсе обнаруживался кунай, тщательно спрятанный между кухонных ножей или складок шёлкового вечернего кимоно. — Итачи усмехается. Сакура слушает зачарованно — для неё это словно не реальные истории, а легенды, выписанные на пожелтевших свитках. Мужской голос обволакивает. Сакуре так нравится, когда он отвечает многословно, с очевидным желанием говорить. — И поэтому в детстве мы часто помогали маме по дому. В этом было что-то очень успокаивающее. Готовить еду и накрывать стол мне нравилось — сначала нет ничего — только продукты и белая скатерть, а потом ты сам понемногу заполняешь пространство и видишь практически мгновенный результат. Мама накрывала трижды в день. Мы помогали, когда могли. — Это же было так давно, — Сакура жадно глотает сладкое сливовое вино. Всё-таки Наруто всегда был прав: отличный плотный ужин расслабляет, успокаивает и поднимает настроение. Или же всё-таки для чудотворного действия нужна желанная компания? — Да, но и дальше мне постоянно приходилось готовить еду. Иногда мы были в таких местах, где едва ли можно было найти хотя бы небольшую забегаловку, вовсе ночевали в лесу по несколько дней. Часто опасались отравления. Поэтому обеспечить себя едой было всегда лучшим выходом. — У тебя был напарник, да? Я слышала о нём от Гая. — Совсем осмелев Сакура бесстыдно изучает взглядом своего собеседника — на щеке красуется бледное жёлтое пятно с фиолетовыми вкраплениями. Едва ли заметное, но и не исчезнувшее. И его лицо, и её ладонь до сих пор помнили эту хлёсткую тяжёлую пощечину. — Да, — тень улыбки скользит по тонким губам Итачи. — Хошигаки Кисаме. — На что это похоже? Это только работа или вроде дружбы или… — Сакура аккуратно напрашивается на продолжение. — Это походило на дружбу в нашем случае, — кивает Итачи. — Как и все нукенины, он совершал ужасные жестокие убийства. И действительно вёл себя садистски по отношению к врагам. Но когда-то он сам пережил предательство близких людей, и это всё-таки сложилось в определённые принципы. Я был уверен в том, что он не предаст меня. И научился со временем принимать его буйный нрав. Получалось разговаривать, напиваться вместе. Я многому у него научился. — Должно быть, предательство действительно что-то надламывает в человеке, и потом всю жизнь больно вспоминать… — Ради справедливости отмечу, что Фугуки — своего начальника и впоследствии предателя — Кисаме казнил и забрал его Самехаду. Так что справедливость восторжествовала. — Сейчас подёрнутые пеленой вина и смеха глаза Итачи блестят, как драгоценный оникс. Интуитивно Сакура наклоняется чуть ближе, ей так сильно хочется разглядеть этот редкий блеск! — Удивительно, как иногда очень разные люди находят друг в друге что-то важное и даже необходимое, правда? Как думаешь, это судьба, обстоятельства или просто противоположности притягиваются? — Если судьба существует, то с такими, как я, у неё свои счёты. — Итачи усмехается, разливая вино. — Хочется верить, что то, что вспыхнуло между нами, это судьба, а не обстоятельства. Сакура замирает, потянувшись к бокалу. Глазами — наоборот — быстро скользит по кухне, ища, за что бы зацепиться. Завершающий штрих их стола — букет. Сакура прекрасно понимает и чувствует, что у этого ужина есть и второй подтекст — извинение. — Ино помогла выбрать цветы? — с напускным энтузиазмом Сакура впилась взглядом в пять белых хризантем, стоящих на самом краю стола, чётко посередине между ужинающими. — Нет. В поместье всегда собирали икебаны, так что кое-что на языке цветов я помню. И белые хризантемы — хороший букет, чтобы просить прощения. — Ты уже принёс извинения, я их приняла. Бессмысленно прокручивать это снова. — Я собирался извиниться за другое. В последнюю нашу встречу я вновь разочаровал тебя. Это правда — я действительно разучился жить в социуме, решать бытовые задачи, обращаться с женщинами. На меня обрушилась волна нового — люди, задачи, места, ярлыки, чувства, эмоции, траектории жизни. Это выбило меня из колеи. Я был несдержанным. И вёл себя в крайней степени невоспитанно. Не просчитал все возможные исходы ситуации и поэтому испортил тебе первый… — Я хочу десерт. Это невыносимо! Слушать его дурацкую, наверняка трижды продуманную речь, приправленную перчинкой благородства, не-вы-но-си-мо! Перебить его — апофеоз невоспитанности. И отлично! Сакура чувствует себя так, словно она пришла на бой без оружия — никаких заготовленных слов для Итачи у неё нет. Лишь один застывший немой вопрос: «Да что же ты всё-таки чувствуешь?» Прошёл целый час ужина. Была выпита целая бутылка вина, но задать его вслух Сакура так и не решалась. Всё потому, что ей хотелось услышать вполне конкретный однозначный ответ. Короткий монолог о чувствах, о страсти, о нежности, а не дурацкие оправдания. В шарик данго Сакура вонзает зубы с остервенением. Рот сводит от карамельной сладости. Харуно едва успевает сглотнуть слюну, но та всё равно густой каплей стекает по подбородку. Сакура размашисто стирает её пальцем и думает о том, что даже сейчас она умудряется быть такой неуклюжей. Стыдливо озирается на другую руку — густая карамельная капля стекает по указательному пальцу. Нельзя держать палочку с данго вертикально! Сакура недовольно сопит и широко облизывает кожу. Нужно использовать салфетку! Слова Итачи и отсутствие собственных совсем сбили её с толка. Конечно, куда ей до манер великого гения клана Учиха? Раздражение нарастает медленно и неминуемо. Сакура шарит по столу в поисках салфеток, но не находит их. Наталкивается лишь на тяжёлый пристальный взгляд Итачи. Он смотрит, не мигая. — Да, у меня нет таких прекрасных манер, как у тебя! И что? — Звонкое восклицание раскатывается по кухне. — Шаннаро! — Сакура замечает, что от всплеска руками жидкая карамель снова сползла на пальцы. Салфеток нет. Слизывает, воинственно глядя в глаза Учихе. Да, она может позволить себе быть собой — без напускного лоска. Грудь Итачи замирает на вдохе. Кадык несколько раз тяжело перекатывается под кожей. — Тогда, у тебя в кабинете, кто из нас потянулся за поцелуем первым? Вмиг подскакивает температура — от воспоминаний, от вина, от смущения. От его голоса — уже хорошо знакомого, надломленного и вибрирующего. — Я не помню. — Быстро отвечает Сакура, допивая вино. — Ты врёшь. Ты можешь с уверенностью сказать, что это был я, а ты только поддалась порыву? Сакура погружается в воспоминания, прикрыв глаза. Зря. Кружится голова, капля за каплей внизу живота копится тяжёлое горячее возбуждение. Вместе. Это единственное, что приходит на ум. Они потянулись друг к другу в один миг. Без сомнений и промедления. Сакура отрицательно качает головой. — Я думаю, что это было обоюдное желание. — Отзываясь на голос Итачи, Сакура открывает глаза. Первые несколько секунд видит мир размыто, словно сквозь горячее полуденное марево. — И если я прав, тогда у нас есть ответ на вопрос, который очевидно, мы оба хотим задать. Если слова всё ещё нужны. Не нужны. Сакура склоняет голову в бок и смотрит с интересом. Как ему это удаётся — в один миг выбирать деликатные, не обязывающие ни к чему формулировки, а в следующий быть настойчивым и однозначным. От стука в дверь вздрагивают они оба. Взгляд Сакуры быстро сменяется с непонимающего на виноватый. Она медленно поднимается и бредёт по коридору. Тяжёлое вино с последними каплями вероломно ударило в ноги и голову. Харуно немного пошатывает. — Прости, Сакура, Сай неожиданно пригласил меня поужинать, я только освободилась. — Ино замедляет речь к концу предложения. Сакура смотрит ошалело, стоит в дверях, закрыв телом вход. Внутрь не пропускает. — Ты тоже только пришла? Ты что, пьяная? — Ну…да, я поужинала без тебя и… немного выпила. — Ну ладно, ляжем спать пораньше, а утром где-нибудь позавтракаем. Сакура? — Харуно так и замирает в дверях. Ни шага назад. Цепляется рукой за дверь до побелевших пальцев. — Давай как-нибудь в другой раз? — Она судорожно облизывает пересохшие губы. — Я очень устала. — Сакура нервно улыбается. — Ты хочешь сказать, что не пускаешь меня в дом, потому что очень устала? — Ино улыбается хищно. — А не потому, что в доме есть кто-то ещё? — Нет, — Сакура настойчиво качает головой. — Никого. Но просто не в этот раз. — То есть ты меня выгоняешь, когда я уже на пороге, потому что ты устала? — Ино откровенно смеётся, сложив руки на груди. Совсем беззлобно. — Ну да. — Сакура согласно качает головой, как шарнирная кукла. — Поняла, — Ино тоже активно кивает. Сакура напрягается всем телом. Кажется, что подруга сейчас надвинется вперёд, заталкивая её в дом, и обнаружит постыдную тайну. Не вполне очевидную даже для себя самой. — Что же, — Ино хитро щурится. — В таком случае желаю хорошей ночи. Не спокойной, прошу заметить. — Последнее она повторяет особенно громко. Безусловно так, чтобы в доме тоже было слышно. — И тебе. Сакура чувствует, как от стыда и волнения щёки становятся пунцовыми. Она медленно закрывает дверь, вновь погружая коридор во мрак. Спиной ощущает цепкий взгляд. — Я собирался уйти, раз у тебя планы. — Итачи стоит так близко — в проёме кухни. Не врёт, кажется. Собирался. — Но не ушёл. — Вторит своим мыслям Сакура. Подходит ближе. Банально — Сакуре нужно попить воды на кухне. Честно — нравится, когда Итачи рядом и можно коснуться вытянутой рукой. — Почему ты не сказала, что я здесь? — Иногда я тоже не думаю, что говорю. Сакуре ведь не обязательно говорить правду? Как и не обязательно отводить взгляд? Кухонный свет заливает мужской силуэт со спины. Подсвечивает тёмные волосы, обласкивает острые плечи. Прячет во тьме глаза. Сакура едва различает их, совсем не считывает эмоции. Как и движения губ угадывает почти интуитивно. — Сакура, я хотел бы провести ночь с тобой. — Да, конечно, — она медленно кивает, его низкий бархатный голос ласкает слух. — Ты уверена? — А почему нет? — Сакура пожимает плечами. Действительно, такое ведь уже несколько раз было. Она легко обходит его и наконец-то добирается до стакана ледяной воды. Жадно глотает её, набираясь сил, немного приходя в себя. Тело ватное и тяжёлое. Отмывает липкие от карамели пальцы. Сакура медленно бредёт по коридору, слышит, как шумит вода в ванной. Несмотря на опьянение она легко отыскивает его постельное бельё в шкафу. Постиранное им, поглаженное ей. Усмехается и всё так же неторопливо разбирает диван. Уже привычно. Возвращается в комнату, и с тяжёлым вздохом залезает в постель. Мягкий желтоватый свет ночника заливает привычный интерьер, согревает, успокаивает. Сакура полусидит в кровати и смотрит в стенку напротив. Вновь он там. Интересно, приготовит ли утром завтрак? Продолжит ли разговор? Харуно вздрагивает, когда слышит стук в дверь, смотрит растеряно. Итачи заходит к ней в комнату, облаченный в белоснежную юкату. — Сакура, ты наверно не поняла. Я хочу провести ночь с тобой. Закончить начатое, — говорит он вкрадчиво, с нажимом выделяя каждое слово. Сакуру словно окатывает ледяной водой и она размыкает губы, теряясь в словах. Смотрит на него широко распахнутыми глазами. Он вновь, как хищник — неумолимо, медленно, тихо — подходит к её кровати. Рядом с подушкой бросает несколько шуршащих упаковок. — Это что, презервативы? — Сакура поднимает на него недоверчивый взгляд. — Да, я всё-таки сдал тот анализ. Способность к зачатию сохранилась. Сакура тяжело сглатывает, наблюдая, как Итачи садится на постель. Она отодвигается — это инстинкт. Сейчас, когда им ничего не может помешать, когда он так настойчив и уверен в своих действиях, Сакуру вдруг это пугает. Учащается пульс, горит лицо, потеют ладони. — А если я не хочу? — Сакура окончательно садится на кровати. — Я уверен в обоюдном интересе и влечении. В этом ты меня уже не переубедишь. — Итачи откидывается на подушки. Лицо безмятежное, взгляд спокоен. — И я же не насильник. Ты сможешь остановить меня в любой момент. Сакура облизывает пересохшие губы. Звучит надёжно и так успокаивающе. Но ситуация абсурдная и глупая. Сакура сидит, вытянувшись по струнке, и то и дело бросает скользящий взгляд на Учиху — не верит, что это происходит на самом деле. Для него всё как будто проще. — Я понимаю, что напугал и расстроил тебя своими словами и действиями, но я уверен, что смогу всё исправить. Сакуре хочется воскликнуть, что ничего он её не напугал и не расстроил, но вместо этого она медленно произносит: — Ты хочешь сказать, что ты пришёл ко мне трахаться и взял с собой юкату? — Сакура акцентирует внимание на последнем слове и даже не скрывает недоумение. Это точно не сон? — Ну, Сакура, — он морщится. — Точно не только «трахаться», как ты выражаешься. Но я ведь не мог ходить по твоему дому после душа и утром в уличной одежде или в полотенце? Гостям следует соблюдать такт. Точно так же я подумал, что не следует уходить ночевать к себе домой, хотя это может быть удобнее для нас обоих. — Соблюдать такт? — В Сакуре закипает ярость. — Ты в моей постели! И это не я тебя пригласила! — Да, потому что я планирую заняться с тобой сексом, здесь никаких противоречий не вижу. — Это ты очень хорошо придумал! Ты вообще очень много думал, как я вижу. Как всегда вы очень разумны, Итачи-сан. — Дыхание учащается от злости и раздражения. Сакура наотмашь бьёт его ладонью по плечу. — Ты меня бесишь! — И ещё раз, и ещё раз. Она наносит ему удар за ударом — лёгкие, нечеткие и даже теряет понимание того, что подсела слишком близко. Замирает, в очередной раз замахнувшись, когда Итачи скользит пальцами по её щеке. — Ты такая красивая, Сакура, — тихо-тихо шепчет он. — Все эти дни я очень пристально за тобой наблюдал, но не смог наглядеться. — Он гладит её лицо подушечками пальцев. Сакура замирает, ей так хочется вобрать эти прикосновения, запомнить их. И совсем новое волнение рождается внизу живота. И предвкушение. Она очень хорошо помнит, какими воспламеняющими могут быть прикосновения Итачи. Прикрывает глаза, только лишь чувствуя, как он вплетается пальцами в её распущенные волосы. Притягивает к своему лицу. Медленно касается губами губ, не углубляет поцелуй и вслушивается, как тихо поверхностно она дышит. Скользит языком по верхней губе, едва ли прихватывает. И повторяет, повторяет дразнящие касания. Для Сакуры терпеть волнение становится невыносимым — она обхватывает его подбородок большим и указательным пальцем, надавливая, размыкая губы. Целует жарко, влажно, ненасытно, обводя его язык своим. Тихо стонет, когда он опрокидывает её на спину и нависает. — Как всё-таки получилось, что ты ни с кем не встречалась? Ты такая привлекательная, совсем не робкая. — Итачи таким нравится. Искрящийся похотливый взгляд Сакура уже знает отлично. Нет, не так… Она успела по нему соскучиться. — Да когда? — Сакура яростно сверкает нефритовыми глазами. — Когда Цунаде-сама изнуряла меня тренировками? Когда мы с Наруто и Какаши-сенсеем неделями были грязными, уставшими и голодными? Когда была война? Когда ты был в коме? — Девичьи пальцы с неистовой силой комкают ткань мужской юкаты на плечах. — Когда я, как проклятая, работала в госпитале и выбирала часы, чтобы просто поспать? Когда я думала только о С… — долгая свистящая буква сочится меж розовых губ. — С…? — Итачи улыбается. В противовес тяжёлым касаниям Сакуры он только легонько скользит по её скуле большим пальцем. — Договаривай, в этом нет ничего страшного. — Я ведь правда ждала Саске. — Злость Сакуры тает от тепла его спокойного голоса. — До какого момента? — Уже ладонью он придерживает её лицо, не позволяя отвернуться. — Пока не перестала ждать. — Ответ меня не устраивает. Но не переживай, у тебя вопросов ко мне ещё больше. Зададим их позже. — Итачи дьявольски красив. Наконец-то можно сдаться и отчётливо прокрутить эту мысль, чеканя каждое слово. Особенно, когда тёплый свет ночника заливает его бледную кожу. Притягиваемые магнитом, их губы легко находят друг друга. Не важно — закрыты или открыты глаза — голова кружится, весь мир утопает в разноцветных пятнах. Итачи скользит ладонью по животу — распаляюще, дразняще, нежно, забирается под свободный шёлковый топ. Касается носом подбородка и скользит по тонкой коже на шее — попеременно целует её и кусает, заставляя расцветать алыми пятнами. Сакура несдержанно стонет. Пока ещё понимает, что стоит остановиться, но не понимает зачем. — Итачи, — тихо срывается с её губ, когда он накрывает грудь ладонью и мягко сжимает. О чём она хочет его попросить? Быть нежным? Но куда нежнее, когда он оставляет вереницу коротких поцелуев от ключицы до уха и прихватывает мочку. — Ты вся в мурашках только от поцелуев, представляешь, что может быть? — Она чувствует, что он улыбается. И не знает, как его попросить вот так шептать и шептать ей на ухо. Никаких сомнений не остаётся, только чистое предвкушение и возбуждение. Она и сама смелеет — развязывает негнущимися пальцами юкату и запускает руки под ткань. Впивается ногтями, когда чувствует, как он задирает её топ и облизывает сосок. Стонет громко и протяжно, когда он сжимает его губами, вбирая и посасывая. Приподнимает бёдра, когда Итачи стягивает с неё шорты. С гулким причмокиванием он отрывается. Так пошло, так возбуждающе. — Ты хочешь сказать, что все дни под этими шортами не было трусов? — Он смотрит ей в глаза и усмехается. — Ну это шорты для сна, — словно в бреду шепчет Сакура. — Согласен. А это что? — он вновь гладит пальцами низ живота. Едва видным бледно-фиолетовым орнаментом проступает печать. — Чтобы не забеременеть и ничего не подцепить. Так что презервативы не нужны. — Я могу им воспользоваться из чувства такта, — Итачи над ней смеётся! Сакура вспыхивает в момент, поворачивает голову и коротко, но сильно кусает его за плечо. Кажется, Учиху это только распаляет. У Сакуры всё сильнее кружится голова, когда он стягивает с неё одежду и раздевается сам. Широко гладит её ноги и раздвигает их в стороны, прижимаясь к промежности твёрдым членом, трётся нетерпеливо через ткань. Вновь припадает к шее, целует уже иначе — несдержанно, яростно, кусая до боли кожу, переходя к чувствительным соскам. Сколько раз Итачи себе это представлял! Сколько раз он прокручивал в голове, как она шепчет его имя в бреду желания. Сколько раз он не мог поверить, что это возможно. Эти дни — без надежды увидеть Сакуру, без понимания, как можно осмелиться попросить прощения — он и не жил вовсе. Только сейчас вновь начал дышать, почувствовав рядом её дурманящий запах. Итачи сам тихо стонет, намеренно замедляя дыхание. Её пальцы — тонкие и сильные ласкают плечи, спину, перебирают волосы. У него у самого мурашки разбегаются по коже. Сакура совсем не робкая, она испепеляюще страстная в каждом поцелуе и прикосновении, в каждом томном выдохе и чувственном стоне. Когда Итачи скользит ниже — по рёбрам — под его губами бешено стучит сердце. Реакция искренняя, неподдельная, долгожданная. Он припадает к её животу в щекотных затяжных поцелуях, Сакура словно задыхается от них и нетерпеливо ёрзает. Мышцы живота дрожат, напрягаются, когда длинные волосы змейками скользят по коже. Итачи не представляет, как можно оторваться от её тела. Именно таким он его себе и представлял — чувствительным, сильным, непокорным, но желающим покориться. Он очерчивает кончиками пальцев печать внизу живота и шире разводит ноги Сакуры, ложась между ними. — Не надо, — выдыхает Сакура, обессиленными пальцами цепляясь за плечи. — Разве непозволительно ближе рассмотреть печать? — Он хищно оскаливается, и взгляд его окрашивается похотью, хитростью, желанием. Противостоять ему невозможно, и Сакура порывисто хватается руками за простынь. Итачи не врёт — продолжает гладить росчерк изящных мышц её пресса и вторит витиеватому орнаменту, выписанному по коже. Красиво. А ниже — не просто красиво — невозможно притягательно. Итачи словно в забытии наблюдает, как его пальцы скользят между широко разведённых бёдер, поглаживая тёмно-розовые складки, утопая в них кончиками пальцев. Тепло и влажно, терпкий запах опьяняет. Итачи льнёт ближе с блаженным выдохом облегчения. Жадно вбирает слухом её нервный тихий стон, когда кончиком языка касается клитора, скользит невесомо, медленно. Возбуждение для обоих становится невыносимым, испепеляющим. Сакура мечется, всё сильнее сжимая его голову бёдрами, подмахивает навстречу и стонет непрерывно и громко. Ей одновременно хочется, чтобы эта сладкая пытка наконец-то закончилась и чтобы это не заканчивалось никогда. Она даже разочарованно хныкает, когда Итачи отрывается и возвращается к её губам. — Сакура, — он гладит её кончиками пальцев по лицу. В его глаза, затянутые пеленой страсти и похоти, хочется смотреть вечность. — Наконец-то я могу доставить тебе удовольствие. — Она едва разбирает речь, уже ничего не соображает — всё тело накалено до предела. — Я так долго этого хотел. Вторя своим словам, он проникает в неё двумя пальцами, растягивает для себя. Ритмично сгибает их, ловя губами тяжелые девичьи вздохи. — В этот раз ты успела стать такой влажной, — шепчет он в ухо и прикусывает чувствительную мочку. Его выдохи в шею оплавляет кожу, Сакура бесконтрольно всхлипывает, сгорая от возбуждения, сама вскидывает бёдра навстречу умелым пальцам. Сакура понимает, что назад дороги нет, когда одной рукой Итачи крепко обвивает её за талию, а второй отводит ногу шире. Придавливает Сакуру своим весом и припадает к губам. Она чувствует, как горячая головка члена протискивается между влажных мышц, пока лишь немного проминая. — Это намного больше пальцев, — шепчет Сакура, прижимаясь к нему теснее, ища опору. — И хорошо, поверь мне, — ответ тонет в тяжёлом выдохе. В стоне протеста Сакура размыкает губы, и Итачи пользуется этим бессовестно — припадает в глубоком жарком поцелуе, лаская её язык своим. Он медленно подаётся вперёд, на каждый толчок погружаясь всё глубже, и наконец-то вжимается бёдрами в её. Сакура зажмуривается и напрягается всем телом. — Ты как? — его голос ломается, и Сакура даже не представляет, чего ему стоит сохранять самоконтроль. «Где-то между вскриком боли и фантастическим оргазмом» — в порыве чувств хочется обронить колючую оскорбляющую правду. Сакура привыкла терпеть разного рода боль, но сейчас контраст между сладким удовольствием и саднящим растяжением обличающий и яркий. Кажется, даже намного больнее, чем в прошлый раз. — Неприятно, — она совсем не может смотреть Итачи в глаза, и зарывается носом ему в шею. Глубоко втягивает носом такой полюбившийся запах, хочет отвлечься. — Попробуешь расслабиться? — Сакура ни с того ни с сего чувствует, как печёт глаза. — Может, ты попробуешь постараться? — Цедит она сквозь зубы. — Взгляни на меня. — Сакура лишь ещё теснее прижимается к его шее. — Не хочу, — пара слёз всё-таки срывается из-под прикрытых век. — Просто посмотри, — он успокаивающе и ласково скользит ладонью по её бедру. Сакура повинуется и вновь откидывается на подушки. Её лицо искажается в немом вскрике, когда она наталкивается на алеющий шаринган. Крутятся томоэ, мир вокруг плывёт. Боль исчезает в одно мгновенье, а испепеляющее возбуждение разгорается с новой силой. «Иллюзия?» — проносится в её голове. «Да, теперь я выбираю, что ты чувствуешь» Его губы не шевелятся, голос звучит в голове. И последние мысли выбивают его толчки — размашистые, глубокие, частые. Они приносят яркое, испепеляющее удовольствие и Сакура мечется под его сильным телом, гладит спину и плечи, цепляется за руки и срывается на вскрик, когда чувствует, как губы хаотично скользят по ключицам. Итачи сам стонет шумно и протяжно, рычит ей в шею. Хочется прижиматься всё теснее, царапать его предплечья, прикусывать губу, самой скользить языком по шее, оттягивая длинные волосы. Сакура нетерпеливо вскидывает бёдра, скрещивая ноги на его пояснице, жмётся всё теснее и теснее, совсем не осознавая, где начинается и заканчивается контроль над собственным телом. Их шумные вздохи, нетерпеливые стоны и пошлые хлюпающие шлепки тел заполняют всё пространство. Низ живота сводит до боли от нестерпимого возбуждения, промежность на каждом толчке распирает горячий, упругий член. Сакура срывается на вскрики, когда всё тело бьёт агония и кончить хочется невыносимо. Сакура запрокидывает голову и срывается на череду протяжных громких вскриков. Волна оргазма сокрушительная, кажется, будто волосы у корней волос приподнимаются, пальцы рук и ног покалывает. Всё тело заливают волны жара. Последний вскрик оглушает её саму. Сакура широко распахивает глаза и видит уже потемневшие глаза Итачи. Он впивается всеми десятью пальцами в её лицо, удерживая на месте, не моргает. Хочется запечатлеть, каждую эмоцию — как искажается лицо в гримасе удовольствия, играют под кожей желваки, алеют щеки, распахиваются губы, жмурятся глаза. Запомнить, как протяжные стоны заполняют комнату, а короткие ногти впиваются в его предплечья, оставляя кровавые полумесяцы. Как мышцы сокращаются вокруг его члена. Толкаться получается едва ли, но он продолжает. — Посмотри на меня, — цедит он. Сакура тихо скулит от острых болезненно-приятных ощущений, когда он размашисто толкается бёдрами. Смотрит из-под слипшихся от слез ресниц зачарованно — запечатлевает каждую его жаркую сокровенную эмоцию. Итачи сам жмурится, утыкаясь ей в шею и стонет громко, протяжно, замирая глубоко внутри. Он кончает, кажется целую вечность. И сам дрожит, когда пах крутит от сладкого долгожданного оргазма. У него такое впервые — изливаться без презерватива, ощущать вездесущее тепло влажных стенок. Он еще долго шумно дышит, навалившись на Сакуру всем телом. Перед глазами расползаются яркие пятна. С трудом получается заставить себя податься бедрами назад и перекатиться на спину. Нега разливается по всему телу. «Это что вообще было?» У Сакуры тяжело и гулко стучит сердце, между ног ноет и пульсирует. — Шаннаро! Какого чёрта, Итачи? — Она наотмашь бьёт его по плечу. Итачи лежит навзничь и блаженно улыбается. — Ты решила сегодня ударить меня за все предыдущие моменты, когда так хотелось это сделать? — Его голос сбивчивый, под стать дыханию. — Какаши убьёт тебя! — Яростно шипит Сакура. — Он заботливо, но не ревностно относится к своей ученице, так что не переживай. — Я про браслет! Как ты смог его обезвредить? Ты представляешь, что будет, когда узнают… — А Какаши уже знает, давно. Всё, Сакура, — он накрывает её ладонь своей и медленно садится на кровати, — я знаю, что у тебя много вопросов, но давай мы утром всё обсудим. Я так устал, если честно, я давно не практиковал гендзюцу особенно при одновременной нагрузке на тело. И тем более такой долгой нагрузке. — Итачи усмехается, собирая растрёпанные волосы в хвост. — Ты куда? — Сакура видит, как он тянется за юкатой. — Соблюдаю такт. Ты постелила мне в другой комнате. — Оставайся — Сакура закатывает глаза и хлопает рукой по простыни подле себя. Никаких сил на вопросы правда не остаётся. Пусть все разговоры случатся завтра. Сакура выключает ночник и заворачивается в одеяло. Тело остывает, становится прохладно. Она слышит, как Итачи возится с юкатой. Неужели он правда одевается? Бесит! Приступ раздражения проходит, когда он мягко перекидывает руку через её талию, прижимая парадоксально нежное и сильное тело ближе. Сакура на мгновение перестаёт дышать, когда Итачи крепко обнимает её со спины. А в следующее мгновенье — они синхронно погружаются в сон.