Кошки и призраки клана Учиха

Итачи не мог ей надышаться. Ему нравился резкий запах больницы, ассоциирующийся единовременно с болью, спасением, утратой, надеждой. Нравился расползающийся по квартире запах еды, приготовленной женскими руками. Нравился парфюм — пряный, сладкий. Всё это Итачи страшно нравилось. Но её запах одурманивал. Постельное бельё пропахло Сакурой насквозь. Это первое, что чувствует Итачи после пробуждения. Затем с упоением сгребает девушку в объятиях, зарываясь носом в её волосы. Тепло растекается под кожей. Физическое — Итачи со спины прижимается к обнажённому телу Сакуры по всему контуру — льнёт животом к спине, обвивает талию обеими руками, переплетает ноги, даже нос прячет, утыкаясь в макушку. Эмоциональное — он с упоением вновь и вновь погружается в воспоминания, опаляя разум страстью и нежностью. Учащается пульс, когда в памяти всплывают красочные картины — податливое доверчивое тело, шумные выдохи, сладкие протяжные стоны, влажные девичьи губы, ласкающие плечи и шею. Сильные тонкие пальцы, до боли впивающиеся в спину и ягодицы. Лунки-полумесяцы от ногтей на предплечьях. Слова, которые были сказаны так легко. Прикосновения, которых оказалось так мало. Тепло красноречиво стекает ниже. Итачи растягивается в улыбке, когда чувствует, как нервно на вдохе замирает девичья грудь. И едва не смеётся легко и тихо, когда Сакура прерывисто выдыхает. Он уверен — на неё утро «обрушивается». И воспоминания, и осознание, и ощущение прижатого паха, налившегося в ответ на сладкие грёзы. В отличие от Итачи, лишь моментами погружавшегося в сон, розоволосая спала всю ночь крепко, даже ни разу не развернувшись на другой бок. Итачи, если честно, боялся заснуть. Ему казалось, что тогда утро наступит вероломно, слишком быстро, застанет его врасплох. Итачи не успеет подобрать слова, не сможет сполна насладиться истомой, растекающейся по всему телу, не надышится запахом чужого тела. Или вовсе образ испепеляюще страстной и нежной Сакуры, тающей в его объятиях, рассеется с первыми лучами солнца. В иллюзию попадётся он сам. — Доброе утро, — в ответ на девичий голос Итачи хочется замурлыкать. Так нежно и сонливо он сейчас звучит, так смущённо и растерянно, совсем не характерно для шумной властной Сакуры. Кажется, что такой уязвимой ирьёнина вряд ли кто-то видел. И это особенное сакральное доверие опьяняет сильнее прежнего. — Доброе, — руки чешутся прикоснуться, и Итачи не сдерживается — медленно скользит ладонями по животу и рёбрам, одной рукой накрывает окружность груди, другой — размашисто гладит внутреннюю поверхность бедра, вжимаясь пахом в крепкие ягодицы. Да, именно таким он и представлял себе тело Сакуры после сна — горячее и мягкое, словно утратившее всю свою смертоносную силу. И как им возможно насытиться теперь? — Не мог дождаться, когда ты проснёшься. У Сакуры разбегаются мурашки от уха до загривка, когда горячий шёпот опаляет затылок. Первые секунды после пробуждения в происходящее не верится, а воспоминания кажутся ложными. Но только несмотря на это чужому голосу мгновенно хочется покориться. Вкушённая темнота похоти и соблазна притягивает. Сакура ластится, как кошка, нетерпеливо потираясь о каменный стояк. Призывно тихо стонет, когда влажные поцелуи согревают кожу шеи. От тихого пошлого причмокивания жар разливается внизу живота, между ног приятно тянет. — Хочется в душ, — на выдохе произносит Сакура, по крупицам собирая остатки самообладания. Это правда. Всё тело словно ватное, во рту пересохло, голова немного гудит. В таком состоянии трудно откликнуться на зов желания. — Тогда я буду ждать тебя через пару минут, — по касательной он мажет поцелуем в плечо. Сакура перекатывается на спину, ещё несколько раз усиленно моргая. Не так уж и рано — восемь. Но в комнате серо и тускло, ни проблеска солнца. Кажется, грядёт настоящее похолодание. Кожа ощетинивается мурашками, когда Сакура выпутывается из одеяла, накидывая на голое тело халат. Но вопреки промозглой погоде за окном и сквознякам, блуждающим по квартире, хорошо знакомый огонёк разгорается внутри. Приятное волнение задаёт новый ускоренный ритм сердцу, подушечки пальцев пощипывает, а дышать хочется глубже и чаще. Всё тело реагирует на сладкое ожидание. Без стука Сакура тихонько открывает дверь в ванную. Тёплый пар уже клубится в комнате, застилая зеркало. — Я так и знал, что ты первым делом будешь чистить зубы, — Сакура не видит его за плотной белой шторой, но слышит по голосу, что Итачи улыбается. Мятный вкус бодрит, холодная вода по лицу — тоже. И уже не терпится переступить порог ванной, чтобы оказаться в жарких мужских объятиях. Своим желаниям Сакура решает следовать. Струи воды часто и шумно разбиваются под ногами, скрывая тихие вздохи удовольствия. Итачи и Сакура льнут друг к другу одномоментно, прижимаясь обнажёнными телами так крепко, что юркие капли едва ли могут просочиться между. Вода словно оберегает от постороннего, бережно укрывает и обнимает. Вновь довериться, раскрыться становится так просто. Сакуре нравится целовать его шею, царапать короткими ногтями острые плечи и жилистые руки. Чувствовать, как ощетинивается кожа в ответ, как подрагивает от напряжения упругий член, упирающийся в живот. Нравится откидывать голову, чтобы поймать ответные поцелуи. Сакура сладко стонет, когда длинные пальцы искусно проникают между ног и массируют набухший от возбуждения клитор. Итачи разворачивает её лицом к стене и подталкивает вперёд. Никакого контраста температур нет — предварительно он нагрел кафель струёй воды. От этой мимолётной заботы и внимательности сладко щемит в груди. Сакура прогибается в пояснице и картинно прикусывает нижнюю губу, когда Итачи медленными долгими поцелуями спускается по спине. Как бы сильно она не вжималась в стену, Учиха вторит ей, крепче прихватывая чувствительную кожу на боках, с нажимом оглаживая ноги. Почти в кольцо он обхватывает щиколотки — не ошибся, правда такие тонкие. Скользит ладонями выше, очерчивая колени и шире раздвигая бёдра. Целует и широко облизывает кожу ягодиц, срывая бесстыдные шумные вдохи и полустоны, прикусывает упругую плоть до острой боли, так потрясающе граничащей с удовольствием. Настойчиво разворачивает Сакуру, разомлевшую от тепла и ласки. Её взгляд — желающий и манящий — взывает к большему. Не откликнуться — преступление. Итачи перед ней на коленях. Как возможно не смущаться, лицезря его? Как возможно оторвать зачарованный взгляд? Итачи целует низ живота вдумчиво и неторопливо, заставляя от нестерпимого ожидания поджимать пальцы на ногах. — Итачи… — Сакура не уверена, что голос слышен сквозь шум воды. Но Итачи отзывается. Он чувствует непреодолимое желание, которое источает тело. Убеждается в этом, когда его пальцы без труда скользят меж влажных порозовевших складок. Смотреть на неё снизу вверх — раскрасневшуюся, возбуждённую, отчаянно желающую — оказывается мучительным удовольствием. Член сочится мутными каплями и ноет от болезненного тяжелого возбуждения. Итачи подхватывает её ногу под коленом и закидывает себе на плечо. Напрягается слух, жадно вбирая череду нервных вздохов, горит кожа, когда Сакура впивается пальцами в плечи. — Я боюсь упасть, — сорвавшимся голосом шепчет она. — Не бойся, я же тебя держу. Когда его уверенные знающие руки вернули силу? Она возрастала медленно и неминуемо. Сакура зарывается пальцами в длинные смоляные волосы на затыке, прижимает его голову теснее, безмолвно прося о большем. Шершавый язык без устали щекочет чувствительный клитор, лишь иногда спускаясь ниже, чтобы проникнуть между влажных складок, вылизывая. Раздуваются ноздри, втягивая сладостный аромат. Сакура несдержанно подмахивает бёдрами. Из-за позы все мышцы ног и бёдер напряжены, и удовольствие ощущается острее, тяжелее. А ещё из-за ощущения собственного бессилия. Оказывается, покориться кому-то сильному, знающему, уверенному очень приятно. Итачи сам стонет. От терпкого вкуса под языком, от жара мышц, перекатывающихся под пальцами, и в ответ на её надрывный сбивчивый голос, конечно. Он поднимается стремительно, тут же втягивая Сакуру в грубоватый настойчивый поцелуй. Итачи давит на её подбородок, шире размыкая рот, и ласкает её язык своим. Подхватывает за бёдра и прижимает спиной к стене, приставляя член к влажному жаждущему лону. Шаринган вспыхивает и гаснет. Итачи не нужно его контролировать, потому что Сакура заглядывает в алые глаза с готовностью. И дьявольским интересом озаряется её лицо, когда раскручиваются томоэ. Сакура думает, что Итачи ловит её в иллюзию. Нет. Учиха сам тонет в женском сознании, переполненном чувственными фантазиями.

***

Неужели это может стать повседневностью? Утренний секс, завтрак, приготовленный его руками, горьковатый кофе, абсолютная тишина? Итачи словно отрицает существование вилок и подхватывает палочками омлет умело и решительно. На него — в белоснежной хлопковой юката, со стянутыми в низкий хвост влажными волосами — не наглядеться. — Кажется, у тебя есть вопросы? Сакуру его голос застаёт врасплох. Неимоверно приятно сидеть на кухне, завернувшись в мягкий халат, чувствовать сладкую истому и то, как слипаются от недельной усталости глаза. Вдруг наконец-то получается полностью выдохнуть. Успокоиться. — Как ты смог отключить браслет? — лениво тянет она. — Это, конечно, самый скромный вопрос, который ты можешь задать, но не самый животрепещущий, — Итачи усмехается, и Сакура не может сдержаться от ответной улыбки. Парадоксально: вернув силу, Учиха перед ней окончательно сбросил налёт суровости. — Помнишь, я бывал в публичном доме? Помимо прочего там всегда можно было отыскать и другие нелегальные услуги, вроде продажи и скупки оружия, запрещенных веществ и так далее. На взлом технических устройств давно существует свой прайс. — Не думаешь, что Какаши это совсем не понравится? — Сакуру вдруг по сердцу режет мысль, что её сенсей может разозлиться или расстроиться. Так неприятно, словно она лично подвела его. — А он давно знает, — легко парирует Итачи, спокойно отпивая кофе. — Ещё в тот вечер. Когда я отдавал ему бумажку, я показал браслет. Датчики перестали мигать. Сакура вспыхивает от стыда и злости. Она неистово запрещала себе смотреть на Итачи внимательно и придирчиво и совсем не заметила, что вместо мягкого мигания, зелёные датчики по верхнему краю браслета теперь только блёкло и жалко горели. — Но только если я его совсем сниму, он погаснет. Так что ношу, как видишь. «Из уважения» Никто этого не сказал. Но Итачи подумал, а Сакура поняла. — У тебя почти нет шрамов на теле, — Сакура бормочет это под нос. Она отметила это ещё в больнице, но никак не решалась спросить. — Техники шарингана позволяют не вступать в ближний бой. За последние годы у меня было мало сражений, не спровоцированных мной. Поэтому я успевал подготовить тактику, чтобы удерживать противника на расстоянии. Сакура понятливо кивает. Она это и предполагала. Вопросов много, но они всё как-то тают на губах. И не хочется разрушить удивительную спокойную атмосферу, воцарившуюся между ними. Кажется ирреальным, что чуть больше недели назад они завтракали здесь впервые. Кажется, эпизод будто из другой жизни. Может, даже чьей-то чужой. Погода за окном давит. Всегда светлая кухня сейчас тонет в серых сумерках. Грядёт короткая морозная зима. — Всё в порядке? — Сакура отрывает глаза от чашки. Она так и замерла, держа её в руках. — Да… — неловко улыбается, встречая его встревоженный участливый взгляд. — Холодно… — пожимает плечами. — Пойдём ещё полежим? — Зовёт её Итачи неожиданно даже для себя. Сакура забирается под одеяло, не скидывая махровый халат. Дрожит от сладкого простого удовольствия, когда прижимается к Итачи. — Кажется, здесь ты намного смелее, — от дыхания в макушку по спине расползаются мурашки. — Интересно, почему же? Прохладное одеяло быстро нагревается от их тел. Становится уютно-тепло. Чувствовать, как он обнимает её рукой за плечи, устроить голову на его груди, слышать мерное биение сердца тоже кажется невозможным. — Потому что нам здесь было хорошо, — он ворошит нежно-розовые волосы на макушке. — И в душе тоже. — Это всё не ты, а шаринган, — Итачи хрипло смеётся и его грудь вибрирует под щекой. — Иллюзия лишь помогла отключить твой разум, чтобы расслабилось тело, — снисходительно объясняет он, скользя ладонью другой руки по спине. Сакура чувствует себя хрупкой и маленькой рядом с ним. Это непозволительное прежде, но опьяняющее сейчас ощущение. — Глаза не болят? Может нужно посмотреть, не травмированы ли каналы чакры? — они оба улыбаются. Всё-таки Сакура ирьёнин почти в первую очередь. Она даже приподнимает голову, но Итачи укладывает её обратно, не давая даже взглянуть. Так проще — чувствовать тело друг друга, но не смотреть глаза в глаза. Для них обоих происходящее в новинку. — Нет, это примитивный уровень. Ты, конечно, как образцовая ученица, интересуешься механикой гендзюцу, которое я использовал? — Конечно! Было бы интересно послушать. — Я не погружаю тебя в свой воссозданный мир, который использую для пыток. Я цепляюсь за твои фантазии, и проигрываю их заново, но только красочнее. И ощущения тоже беру из памяти — возбуждение, удовольствие. Всё это ты испытывала раньше. Не важно — давно, когда ты была одна, или пару минут назад, когда я ласкал тебя. Всё удовольствие в голове в первую очередь, а тело откликается. Да уж, под одеялом становится жарко, когда Сакура вспоминает, как «откликалось» её тело. Как она слышала свои звонкие оглушающие стоны, отражающиеся от кафельных стен, когда иллюзия прекращалась. В ванной всё-таки была непревзойдённая акустика. Вспоминает, как захлёбывалась воздухом здесь, когда он смотрел ей в глаза, протяжно постанывая сам. Осознать, где грань между фантазийным и физическим удовольствием было невозможно. Итачи был мастером иллюзий. Как оказалось, не только их. — Всё-таки если для тебя это слишком бестактный вопрос, то ты можешь не отвечать на него. Но мне было бы важно услышать ответ. — Кстати, допрашивать он тоже умел виртуозно. — Можно коротко. По крайней мере пока. Но как получилось, что интерес к Саске пропал? — Ой. — Сакура шумно выдыхает. Этот монолог она не репетировала и даже особо не крутила в голове. — Ну, ты ведь понимаешь, что я знала его в довольно раннем возрасте. Потом связь прервалась, но чувства я берегла. И думала, что он правда вернётся, я выйду за него замуж, у нас будут дети. — В тепле говорить правда легче. — Но во время войны он… Ну в общем разговор не задался. — Сакура учится у Итачи владеть голосом, получается говорить медленно и уверенно, только вот в теле дрожь не унять. — Расскажи. — Он сжимает её крепче обеими руками. — В общем я в который раз напомнила ему о своих чувствах, а он… — Сакура набирает побольше воздуха, — …погрузил в гендзюцу и показал, как убивает меня. Она договаривает быстро, безжалостно и отчетливо произнося каждую букву. Жар под одеялом успокаивает, замедляет. Но Сакура чувствует, как сердце под её щекой стучит быстрее. Пальцы Итачи холодеют. — Это очень жестоко. — На выдохе шепчет он, лишь крепче сжимая предплечье Сакуры. Помолчав, продолжает. — Сначала я думал, что это сложно — быть для тебя мужчиной лучше, чем Саске. Но кажется, нужно просто в гендзюцу заставлять тебя испытывать удовольствие, а не боль и страх. Сакура взрывается тихим заливистым смехом. Волна глупой радости сметает сомнения и тревогу. На душе становится легко и тепло. От самоконтроля Итачи во многом. — Как же так получилось, что у тебя сохранилось чувство юмора? — спрашивает она, всё ещё хихикая. — Так же, как и сексуальный интерес. Всё для тебя, как оказалось — Я не думала, кстати, что ты такой… искушённый, Итачи-сан, — Сакура трётся щекой о тёплую ткань юкаты и скользит ладонью ниже, обнимает. — Как будто секс — это единственная сфера жизни, где я могу быть собой. Чувствовать хотя бы призрачную свободу, делать то, что хочется. Отдыхать, расслабляться, отключаться от жестокости судьбы. И я всегда пользовался этим на максимум. Предлагаю тебе делать то же самое. — С таким партнёром, как ты, думаю, получится. — Да, вечером вот пойду на тренировку с Наруто. Он тоже хочет, чтобы у нас с ним что-то получилось, — Итачи вновь хрипло смеётся. — Присоединишься? — Нет, с тобой я драться точно не буду. — Ну, я пока скрываю, что сила шарингана вновь при мне. Так что мы попрактикуем тайдзюцу. В этом тебе нет равных. — Откуда ты знаешь? — Изучил твоё личное дело в архиве, — признаться получается так просто, как будто ничего зазорного в этом нет. — Ого, и что интересного узнал? — Что тебе под горячую руку лучше не попадаться. — Сакура тяжело вздыхает, когда вспоминает акварельные разводы синяка на его скуле. — Не извиняйся, это было заслуженно. — Не хочу на тренировку. С тобой интереснее другое кардио. Сакура вновь улыбается. Итачи перебирает её волосы медленно и хаотично. Ритм сердца убаюкивает. Кажется, что нужно вставать. Может, даже тяжело дышать, когда розоволосая голова давит ему на грудь. Но тело ватное, разомлевшее от ощущений, отяжелевшее от воспоминаний. Вокруг запахи — его, её, их вместе. За окном — прохлада и туман. Вязкая тишина. Дикое для шиноби умиротворение застывает в воздухе. А нежность, тоже совсем не характерная ни для бывшего нукенина, ни для своенравной куноичи, наполняет комнату. Нет сил даже поёжиться, так идеально они лежат. Сомкнувшись, как пазл. Сакура понимает, что нужно вставать. Она знает, что вот-вот найдёт в себе силы разомнкуть объятия. Вот-вот…