Кошки и призраки клана Учиха

Сил плакать не остаётся. На ночь Сакура выпивает успокоительное, которое предназначалось Учихе. Хорошо, половина флакончика осталась. Утром она просыпается разбитой, но с осознанием одной очень важной вещи — Итачи обманулся впечатлением о ней. У Сакуры не было тех мыслей и чувств, о которых он говорил. Тогда какова вероятность, что она сама тоже могла ошибиться? Сакура вновь просыпается очень рано. Ворочается в постели ещё полчаса, отчаянно желая продлить бездумную дремоту. Голова лишь тяжелеет и тяжелеет с каждой минутой. «У макияжа и платьев чудесное действие! Если настроение плохое, надо наряжаться, и день тогда сложится совершенно иначе. А ещё надо вкусно завтракать!» Голос Ино — облако света в голове розоволосой. Он — звонкий и заливистый — перебивает суровый тон Итачи, лениво всплывающий на повторе. Сакура прислушивается и начинает собираться. Всё равно она наденет медицинский халат поверх обычной одежды, а словить восхищенные и заинтересованные взгляды по дороге в госпиталь будет очень приятно. Голубое платье с белыми пуговицами от круглого выреза до подола было словно кукольным. Оно открывало вид на шею и тоненькие ключицы, на длинные ноги и руки, перевитые упругими изящными мышцами. Белая кружевная кайма обрамляла рукава-фонарики. Рёбра и талию ткань словно обнимала — плотно, но нежно, а подол так и летел при каждом шаге. Платье подчёркивало обманчивую хрупкость и потаённую женственность Сакуры. Оно было абсолютно чуждо, инородно для жестокого и сурового мира куноичи. Сакура купила его очень давно, но не носила вовсе. Всё казалось, что нужен повод. Всё казалось, Саске оно обязательно понравится, удивит его, открывая совсем новую грань образа сокомандницы… Сакура трясет головой, и отросшие колкие волосы мажут по плечам. По рукам разбегаются мурашки. От ощущения или от мыслей? Платье куплено до войны. Тогда многое было иначе. Сейчас даже кажется, что всё. Пять стран ещё не подписали договор о сотрудничестве, Цунаде-шишо была Хокаге, в девичьем сердце кипела влюблённость в Саске-куна… Война не напугала Сакуру, как и не напугала многих — джонины уже пережили Третью мировую войну, новое поколение не раз видело, как жизнь человека отнимается, как случаются предательства и вершатся перевороты. Так или иначе, в страхе никто сознаваться не желал. Только вот теперь острое желание жить читалось во всём — в том, как заполнялись людьми вечерние улицы Конохи, как не простаивал пустым Ичираку, как каждый тянулся к близким, то и дело сжимая руку, проверяя, не покидает ли. Читалось и в самой Сакуре: она сорвала бирки со всей новой одежды — белоснежная рубашка с резным воротником, голубое и красное платье, чёрная короткая юбка больше не покоились на верхней полке шкафа. Надевая их, Сакура гнала прочь тревожную тоскливую мысль: «я могла никогда их не надеть». И вторую — «друзья и близкие могли уже этого этого не увидеть». Читалось и в том, как Сакура по-особенному начала ценить встречи с друзьями, вкус данго, запах осенних листьев и каждую выписку пациента. Конечно, пришло и совершенно новое осознание ценности жизни. Сакура боялась смерти. Это был позорный факт для её биографии ирьёнина, куноичи и просто человека. Сакура никогда добровольно не ходила на кладбище, ей было погано на похоронах, а всю ночь после снились кошмары. Она быстро отходила от тела, когда понимала — не спасла. И каждый раз подавляла позыв тошноты, когда обнаруживала, что у найденного шиноби пульса нет. Она часто впроброс говорила об этом с Цунаде, Какаши-сенсеем и даже с мамой. И каждый раз приходила к выводу, что искренне верит в абсолютный свет и спокойствие на той стороне переправы. Но по-прежнему ощущала смерть как личное поражение — не хватило сил, знаний, навыков. Не смогла. Не справилась. А когда погибали люди, которых она хорошо знала, прибавлялось и тяжёлое: «потеряла». И от того ежедневный бой за жизнь каждого пациента становился всё более остервенелым и жарким. И за свою собственную тоже. Сакура вновь отрицательно трясёт головой. Она обнаруживает себя, бредущей по торговому кварталу. Обычно она завтракает правильно, но сегодня заходит в кондитерскую и берёт только что приготовленные данго и паровые булочки. Тут же цепляет с собой зерновой кофе. Всё это пахнет так сладко, так притягательно! И настроение правда поднимается. «Ты отобрала у меня смерть» — Сакура жмурится и гонит прочь его голос, ослепительной болезненной вспышкой пронёсшийся в голове. С чувствами она не борется. Да, обидно и больно. Да, наверняка он погорячился и приукрасил свои переживания. Но все слова были сказаны, оставалось только жить. Коноха просыпается. После семи утра количество людей на улице увеличивается в геометрической прогрессии. Куда они все спешат? Сакура часто ловит себя на мысли: «неужели у каждого прохожего такая же насыщенная и интересная жизнь, как и у меня?». Они следуют за своей целью — тренировка, миссия, работа, обучение или преподавание в Академии. Только вот дни Сакуры на время стали однообразными. «Зато эмоций хоть отбавляй» Это точно правда. Сейчас все ощущения и чувства обострены до предела, кажется, всё тело покрыто оголёнными нервами. Сакура видит любой желтеющий листок, каждый скол краски на старом доме. Жадно вбирает запахи чужих сладких духов, аппетитного завтрака, осенней листы. И слушает-слушает-слушает гул улицы: заливистый смех, вспыльчивую ругань, проникновенные прощания на пороге дома. Щемит сердце. Чужие судьбы заполняют весь воздух вокруг, незримо пронизывают Сакуру насквозь. Она всегда чувствовала мир так остро? Или её тело подготовилось, безумно желая ощутить и запечатлеть новое? Сакура идёт медленнее обычного — вглядывается в лица прохожих, изучает окна домов. Неужели за каждой закрытой дверью есть секреты? Есть страсть, боль, нежность, удовольствие, ссоры, отчаяние, ярость? Много людей не нужно — и двух под одной крыше достаточно, чтобы свихнуться от присутствия друг друга. Сакура давно не была дома у родителей. Ещё до выписки Итачи. Она вносит это в мысленный план на неделю. Может, вообще остаться там на выходные? Поспать в своей маленькой комнате на узкой кровати и проснуться, когда аромат завтрака будет соблазнительно расползаться до дому? Всё-таки жить с кем-то любимым было столь же приятно, как и в одиночку. Ино часто оказывалась права. И сегодня, когда нарядная Сакура шла по улице, предвкушая потрясающий завтрак, она и впрямь почувствовала себя легче. Платье, как знамя её краткосрочной победы, наделяло силой и вселяло уверенность. Оно и дальше — весь день — даже спрятанное под халат создавало совершенно особое настроение. Сакура вновь обретала себя. Сакура поправляет макияж перед зеркалом в кабинете. Она осматривает отражение с ног до головы и улыбается, покачивая юбкой. День закончен. Сегодня они вновь идут ужинать вместе с Ино. Главные сплетни из Шикамару она вытрясла ещё в одиннадцать утра, едва тот вернулся с миссии. — Да, войдите! — Харуно даже не представляет, кому может хватить храбрости постучаться к ней в кабинет после шести. — Сакура, только не выгоняй меня сразу. — Вкрадчивый голос звучит настойчиво. «Шаннаро!» — взвывает она про себя. — Итачи-сан? Не буду врать, что рада видеть, — наверно, можно и не язвить. Но Сакуре хочется. Она ведёт плечами, словно отряхиваясь. — Я хочу принести извинения. — Сакуре кажется, что он всегда подкрадывается, как хищник. Медленно, тихо, но так настойчиво и решительно. Итачи совсем близко — отвесить ему пощечину ещё раз хочется адски. «А не потому ли это, что хочется прикоснуться?» — Стоило выбирать слова тщательнее, а многое — и вовсе не говорить. Это конфеты и заколка. Если не понравится, выбросишь или передаришь. — Итачи не отдаёт ей это в руки, ставит на стол, лишая шанса отказаться. Они стоят лицом к лицу. — Правда ли вы такой — честный, воспитанный, и сдержанный или же только хотите таким казаться? Совершенно точно вы справляетесь с этим образом, — в голосе сквозит недоверие и обида. — Я очень несдержанный, Сакура. Особенно в последнее время. То, что я сказал тебе вчера… Я действительно так думал в самом начале. Но затем мои мысли и чувства изменились. А вчера… знаешь, иногда людей ослепляет их боль. И, к сожалению, в этот раз я не смог ей противостоять. Я приношу извинения. — Итачи низко кланяется. Сакура впервые видит, чтобы ему так сложно было выдавливать слова. Они налипают, как снежный ком, а тугой узел волнения затягивается внизу девичьего живота. Что-то неуловимое проскальзывает между ними, воздух в кабинете вдруг становится удушливым, тяжёлым. — Извинения приняты. — Сухо отвечает Сакура. Конечно, сама себе не верит — обида и боль жгут всё так же ощутимо. В ответ за пощёчину извиняться не собирается. Кланяться — тем более. — Сакура, как видишь, я был достаточно откровенен с тобой. Ответишь тем же? Скажи, что ты чувствуешь. Даже если… Нет, особенно если это что-то плохое. «Шаннаро!» Сердце колотится всё быстрее и быстрее. Сакура сцепляет пальцы в замок и глядит на него снизу вверх. Итачи возвышается отвесной скалой. — Мне нечего сейчас сказать. — Сакура, я могу покинуть деревню насовсем. В ближайшее время. И тогда яд, который сейчас теплится на языке, всю жизнь будет разъедать тебя изнутри. Если есть что сказать — надо говорить. Мы не знаем, представится ли ещё такая возможность. Почему его голос звучит столь молитвенно? О чём он её просит? — Я слишком много думала о вас. И передумала. Перегорело, — она легко пожимает плечами и ежится под его пристальным взглядом. Ну не может же ей мерещиться, как он разглядывает её шею, лицо и руки? — Вы просто человек, как и все остальные. Многогранный и непостоянный. И что у вас на душе я не знаю. И теперь не хочу знать, — эти слова даются ей с трудом. Сердце отзывается тоской. «Шаннаро! Найди для него хоть одно доброе слово!» — взывает подсознание. Неужели эта встреча правда может стать последней? — Вы удивительный и прекрасный человек. У вас действительно есть будущее. — Шепчет она. Собственные слова смущают. Она ведь и правда так думала и думает до сих пор, несмотря на его горячность. Грудь Сакуры приподнимается и тяжело раздувается на вдохе, врезаясь в тугую ткань. Харуно готова поклясться, что Итачи прослеживает каждое микродвижение её лица и тела. Сакура судорожно облизывает пересохшие губы. Тянущее волнение зарождается в животе, покалывает кончики пальцев. — Моя ошибка в том, Итачи-сан, что я пыталась стать вам другом вместо того, чтобы просто лечить. Мы всего лишь врач и пациент. Другого исхода быть не могло. — Правда так думаешь, Сакура? Вспышка. Губы, руки, кожа. Ни сомнений, ни стеснения между ними нет — Сакура дуреет от одного его поцелуя, затяжного и настойчивого, от его пальцев удерживающих её за шею, сжимающих почти до боли. Движения рта по шее хлёсткие и быстрые — под ними тут же расползаются алые пятна. Язык шершавый, влажный, горячий, скользит настойчиво и размашисто. Сакура прерывисто вздыхает, надавливая на затылок, требуя большего. Итачи толкает Сакуру к стене и вжимает её всем телом, подкидывает не тяжёлое тело наверх, и розоволосая повинуется. На уровне инстинкта цепляется за его плечи, обвивает ногами за бёдра и жмётся теснее. Запрокидывает голову, подставляясь под скользящие ласки. Под её пальцами Итачи настоящий — жаждущий, чувствующий, жадно желающий. В нём так много неугасимой силы, так много пыла и ровного обжигающего огня. Сакура стонет нетерпеливо и ёрзает. Она не замечает, когда Итачи опускает руки. Поддержка не нужна — Сакура обвивает его ногами крепко-крепко и сама скользит губами по тонкой коже за ухом, пока он одёргивает штаны. Нетерпеливо елозит бёдрами, ощущая расползающийся между ног жар. Не может надышаться его запахом — знакомым, но впервые доступным не украдкой. «Какая ты красивая», «как сладко ты пахнешь», «как сильно я тебя хочу» — он сбивчиво шепчет ей в самое ухо не своим голосом. Низким, вибрирующим, надломленным. Он по-новому притягательный и сексуальный, хочется запечатлеть это, прижаться теснее. Дыхание обжигающее и щекотное, молочная кожа тут же ощетинивается. «Ты вся в мурашках» — это он выдыхает ей в губы. Задрать её платье легко одним литым движением. Одернуть трусы ещё легче. Сакура зарывается лицом в изгиб его тонкой шеи и вся сжимается, когда Итачи с упоительным рыком толкается в её жаркое лоно. Она с трудом подавляет нервный вздох, но второй всё же срывается сквозь плотно сжатые губы, смешанный с недовольным мычанием. Сакура крепко зажмуривается и чувствует, как горят щеки и колотится сердце. Рокот крови в ушах стихает в один короткий миг. Итачи настойчиво отстраняет её, заглядывая в глаза. Прямой взгляд отрезвляет. — У тебя не было опыта или ты не возбуждена? Сакура даже не успевает собрать слова в предложение. Мысли в её голове хаотично мечутся, отскакивая друг от друга. Она бесшумно размыкает губы, не в силах выдержать пронзительный взгляд. Не в силах отвести собственных глаз. Нет, не было. Да, неприятно. Нет, вообще-то можно было и продолжить. Но Итачи отстраняется, продолжая поддерживать её тело навесу. — Всё нормально, — тело и голова вмиг остывают под его ясными, не перепачканными эмоциям, глазами. Сакура хочет, чтобы и её взгляд под стать. — Секундное помутнение. Это не имеет значения в любом случае, — она знает, что сможет противостоять ему не больше нескольких минут, а потому упирается в плечи и легко соскакивает на пол. Даже не морщится. — Давай я провожу тебя домой? — Он быстро поправляет свою одежду. — У меня встреча. — Получается слишком резко. — Нельзя оставлять это так, Сакура… — Нет. Наоборот, не нужно больше об этом. Пожалуйста. — Её голос звучит всё тише с каждым словом. Сакура задумчиво разбивает пальцами пряди волос, прочесывает их, стоя перед зеркалом. Губы влажные, искусанные ей самой. И немного им. В отражении Сакура видит себя. А ещё Итачи. Он наблюдает — скользит взглядом по влажным розовым пятнам на шее, медленно вздымающейся груди, узкой талии и, наконец, по длинным ногам, опьяняющую силу которых он наконец-то почувствовал на своих бёдрах. Доходит до узких щиколоток — того и гляди, переломятся, если спрыгнуть с высоты. Сакура сейчас не выглядит, как куноичи. И на ощупь она совсем-совсем другая. Итачи возвращается вверх по телу — смотрит глаза в глаза. Сакура так и замирает, не касаясь помадой губ. Оказывается, тоже за ним наблюдает. — Посмотри, какой закат. И правда. Итачи наконец-то отрывается, ведомый её голосом. Позади них — и вместе с ними — всё это время разгоралось огненное зарево. Алое небо пронизывали нити ослепляющего жёлтого света. Тонкие, сияющие. Высь над облаками уже отливала тёмно-фиолетовым. Кабинет был залит мягким оранжевым светом. Сакуре шёл закат. Её глаза, кожа, волосы заиграли совсем новыми мягкими оттенками, она словно растворялась в тёплой вечерней дымке. Ещё сильнее захотелось потянуться навстречу — взять за руку, обнять, поймать, остановить. — Может… Сакура отрицательно качает головой, пресекая чужую речь. Взгляд Итачи впервые растерянный и блуждающий. Он уходит так же тихо, как и пришёл. Сакура готова поклясться, что его глаза сегодня полыхали алым. И как только закат мог в них отразиться?

***

— Сакура-сан, может вы не будете так налегать? — Ино удивлённо и заинтересованно смотрит на подругу, залпом выпивающую третью рюмку за первые пять минут. — Ещё закуски не принесли. Сакура не слышит. Он утыкается носом в кулак и глубоко затягивается. «Что это вообще было?» — Весь день чертовщина на работе творилась, Ино, я хочу накидаться и взять выходной в пятницу. — Ого-о-о! Ты же никогда в жизни выходные не брала? Выкладывай, какие у тебя планы! — Голубые глаза горят, искрятся, светятся. Глаза Сакуры — лихорадочно блестят. — Никаких планов нет. Мне нужно просто пару дней побыть в одиночестве — поваляться в кровати, полистать книжки, посмотреть кино. У меня всё — шарики за ролики заехали. — Ино едва успевает чокнуться с Сакурой четвертой рюмкой. Закуски наконец-то приносят, но Сакура словно не чувствует их вкус. И действие саке тоже пока ощущает. — Сакура, по причине усталости во вторник вечером не напиваются. Что у тебя в госпитале, живые из мёртвых восстают? Или ты скучаешь по совместной жизни с Итачи-саном? — Ино щурится и наклоняется вперед, чтобы услышать ответ. Если бы она только могла представить, как близки её слова к правде! — Не скучаю. Теперь никто не будит меня в пять утра, не шумит, можно есть перед телевизором и не сервировать стол. — Сакура глубоко вздыхает и откидывается на стуле. Наконец-то немного расслабляется. Запах еды перебивает запах его тела, между ног не саднит — поток чакры в секунды устранил все ощущения, на шее — ни следа. Только воспоминания накрывают обжигающими волнами. «Как сильно я тебя хочу» — Шаннаро! — Сакура хлопает ладонью по столу от злости и смущения. Кисло улыбается посетителям за соседним столиком. — Нервы! — Почти взвизгивает Ино, оправдываясь за подругу. Она наклоняется ближе к Сакуре и яростно шипит: — Ты что делаешь? Либо рассказывай, что происходит, либо пойдём домой! Сакура молча опрокидывает стопку. — Я хочу на свидание. — Констатирует она. — С кем? — Ино хмурится и совсем не верит в сказанное. — С кем угодно. Мне нужно отвлечься от всего, что произошло за последний месяц. Где сейчас парней берут? — Э, ну, среди пациентов присмотри или вокруг. — Яманака оглядывается сама, но наталкивается лишь на постаревших джонинов. — Ну ладно, не нужно наверно присматриваться к тем, кто пьёт среди недели. Ну Сакура! — Ино щурится, — из твоих пациентов самым привлекательным был… — Нет! — Сакура вновь хлопает по столу. — Всё. Его имя — это табу. Мне надоело, что вся моя жизнь сосредоточена вокруг его здоровья, психоэмоционального состояния, безопасности. Накорми, уложи спать, проследи, чтобы выпил таблетки и сдал анализы, спроси, как себя чувствует, как настроение. Мне надоело беспокоиться о других в ущерб себе! — Благо весь монолог произносится яростным шёпотом, а потому ни гости, ни персонал не пополняют личный список сплетен. Любая хорошая подруга, которая бы знала ситуацию, сказала бы, что Сакура сама виновата, что взяла его под опеку. Но Ино была её лучшей подругой, а посему эту тираду она комментировать точно не собиралась. — Я имела в виду Кио из отряда допросов и пыток. Помнишь, он проходил медосмотр в начале месяца. — Аккуратно продолжает Ино. — Он такой высокий, голубоглазый, волосы вьются и сияют на солнце так, что я завидую! И как проникновенно смотрел тебе в глаза, и как улыбался! И конфетки в знак благодарности за ускоренное оформление документов принёс. Совсем не похоже, что он под началом Ибики работает. Сакура поморщилась. Теперь-то она точно знала, как обманчив бывает внешний образ. А ещё поняла, что лишь слабо припоминает, о ком говорит Ино. Тогда все её мысли были заняты… — А этот табуированный… ну не такой уж он и красавчик, да? И правда приносил тебе много хлопот. И вообще ничего особенного в нём нет, — Ино ложь даётся непросто — её глаза ищут пятый угол в маленьком деревянном зале. — Забудем. — Кивает Сакура. — Жить стало так безопасно и легко без миссий, я даже забыла, какие поражения случаются в мирной жизни. А можно ли случившееся назвать поражением? Кому Сакура проиграла — себе или Итачи? И как именно проиграла — не стала противостоять? Или в миг загорелась желанием разделить с ним близость? Да так, что любые предостережения и опасения вылетели из головы. «Ты вся в мурашках» — Нет-нет-нет, — стонет Сакура, когда одномоментно возбуждение обжигает низ живота, а стыд заливает щёки. — Так, Ино! — Она успевает перебить гневный вопрос подруги. — А как ты поняла, что влюблена в Сая? — Сначала он казался мне просто привлекательным, но потом я поняла, что не могу перестать улыбаться, когда его вижу. И от него так вкусно пахло, так хотелось его потрогать. Так удивительно в нём сочетается непосредственность, прямолинейность, сила. Как будто ты читаешь его мысли — он выкладывает вообще всё, что думает. И он никогда почти не раздражает меня, он вообще малозаметен в доме. Но всегда рядом, — Ино и впрямь улыбается всё шире, произнося каждое слово. Сакура и не надеялась, что это поможет. И не помогло. Итачи раздражал её ужасно, его присутствие в доме она ощущала каждой клеточкой, он вообще не делился тем, о чём думал. Ну кроме… Сакура зажмуривается. Яркие пятна вспыхивают в голове — как они ходили в поместье, как напились, как в кабинете… Нет, ну конечно это была не влюблённость. Наверно. Тогда прав Какаши-сенсей? Нет романтических чувств, есть эмоциональный накал. Вчера он разрядился вспышкой гнева, а сегодня… Да уж, два попадания из двух. Чего ещё оставалось ожидать от опытного элитного джонина? — Кто был инициатором отношений? — Сакура и этот момент когда-то упустила. Сейчас она понимает, что вообще не жила, пока трудилась в госпитале днём и ночью — не встречалась с друзьями, не сплетничала. — Ну конечно Сай! И в этот раз он смог до романтического ужина сохранить всё, что хочет сказать. И сказал! Очень просто, без витиеватых фраз, но честно. И этого было достаточно. Сакура тяжело вздыхает. — Но! Про Шикамару намного интереснее! — Ино наконец-то игнорирует подавленный вид подруги и возвращается к самой животрепещущей теме последних дней. — Это Темари, представляешь? Правда она! — Да, хорошо представляю, Сай очень точно подметил её преимущества. — Сакура уже лениво опрокидывает очередную порцию саке. — Я его разве что не пытала утром! Но он так вразумительно и не смог объяснить, как начались их отношения. Химия, говорит, и всё тут! И никаких тебе признаний, свиданий. Но судя по тому, что сказал Наруто, из постели они не вылезают! С каких пор стало возможным сплетничать о чужих отношениях, а не обсуждать миссии, политику, пациентов? Сакура изо всех сил старается включиться в этот незатейливый и даже интересный разговор. — Ну и хорошо, значит, им обоим это подходит. То, что он второй раз за неделю туда сбегает, говорит о многом. — Как ты думаешь, это серьёзно или всё-таки просто временный роман? — Ино вновь закусывает согнутый указательный палец. Сакуре эта привычка кажется умилительной. — Я уже, если честно, совсем-совсем ничего не знаю, — Сакура задумчиво глядит в пустоту. Как можно даже предполагать что-то о другом человеке, когда, имея на руках все карты, не можешь разобраться даже в себе? Сакура знает, что их следующая встреча с Итачи не заставит себя ждать. Но какой она будет — представляет с содроганием. Ни есть, ни пить вообще не хочется. Хочется поскорее в душ и спать. Может так удастся смыть с себя прикосновения и поцелуи, которые до боли клеймят кожу весь вечер? «Что это вообще было?»