***
Итачи никогда не рассчитывал, что попадёт в рай. Последние лет пятнадцать точно. Однако ад представлялся ему более упорядоченным и однозначным нежели то, что теперь звалось его жизнью. Ему едва ли удаётся фокусировать взгляд на предметах. Когда Итачи желает перевести взгляд вниз, голова обрушивается на грудь. Тело иссушила агония. Он прикрывает глаза и отчаянно по крупицам пытается восстановить события — в голове каша. Он не делит размытые картинки на «до» и «после». Не знает, что правда, а что ему примерещилось в больном бреду. Чей голос звал его, чей он мечтал услышать? Учиха вновь открывает глаза. Может, происходящее — это лишь череда воспоминаний, которая вспышкой проносится, когда переступаешь порог жизни? А разве у него могли быть такие бредовые воспоминания? А разве он через что-то переступал? Всё его тело точно горит и чешется. Раздражение, сомнение, неведение. Они навалились на него, как только Учиха разомкнул веки, и не утихли до сих пор. Грызли в груди, гудели в голове. Итачи привык жить с болью, но сейчас она сконцентрирована у него в районе сердца, вжимает в постель. Его руки на вид тонкие и ломкие, как ветки в панцире из изморози. Он едва может увидеть на них вены. Итачи вспоминает своё пробуждение, и сердце бьётся быстро-быстро. В один миг на него наваливаются чувства, мысли, ощущения, воспоминания. Их так много, что упорядочить невозможно. Они летят на него градом сюрикенов, вонзаются в тело. Вытащить их, и кровь хлынет потоком. Он уже был мёртв. Мёртв и спокоен. Безмятежен. Так ведь? Всё закончилось логически и просто, а сейчас всё заново — жить, думать, анализировать, осознавать, выгрызать авторитет. Кончики пальцев уже холоднее хирургической стали.***
Дома Сакура теряет самообладание. Швыряет вещи, посуду, книги, переворачивает стол и стулья. — Какого чёрта! Сакура ещё даже не представляет, сколько раз ей предстоит это повторить. Она шипит сквозь зубы и не знает, за что бы ей ухватиться. Мечется и мучится, задыхается от подкатывающих рыданий. Не понимает абсолютно ничего — что ей делать, что говорить. Ответственность делить не с кем — жизнь Учихи — теперь её ноша. Она-то думала, что Итачи, прослывший образцом строгости, жесткости и владения собой пусть и не поможет Сакуре, но хотя бы не попытается испортить ситуацию. Харуно настороженно замирает. Скрещивает руки в замок и подносит их к губам. Думает лишь секунду, а затем срывается с места и спикирует прямо в окно. Она отталкивается от крыш и стен, и стремглав несётся в госпиталь. Она без стука залетает в палату и напряженно оглядывает Итачи. Тот уже полусидит, но смотрит по-прежнему сонно и подслеповато. — Скальпель! — Сакура цедит это сквозь сжатые зубы. — Вы мне его не вернули. Итачи растягивает острые уголки губ в скудной улыбке. «Смышлёная» Предмет ему доставать не нужно, тот уже надёжно зажат в его руке. Оба понимают, что догадка Сакуры ошибочной не была. Девушка искажается в лице, когда осознаёт это, и с силой вырывает предмет из цепких пальцев. — Как вам не стыдно, Итачи-сан! — В сердцах восклицает она. — Я потратила так много времени и сил, чтобы попытаться помочь вам, а вы подумали о том, чтобы свести счёты с жизнью! — Я уже был мёртв, Сакура, мне не привыкать. — Но сейчас всё иначе. Вы живой, хотите этого или нет… — Но по-прежнему отступник. По-прежнему переживший смерть. Насколько легко обществу будет принять меня? — Это уже проблемы общества, а не ваши. — Если не хочешь кровавой истории, уколи мне что-нибудь. Разве требовать эвтаназию не моё законное право? — Вы не смертельно больны. — Я был мёртвым, это не считается? — Сакура плотно сжимает губы. Ино как-то рассказывала ей про крайне интересный психологический эксперимент. Нужно попросить человека дважды отдать приказ: первый раз — стоя, второй — лёжа навзничь. Звучать должно многим менее убедительно. Харуно была готова растоптать результаты. Она смотрела на Итачи — по крупицам собирающего силу, полностью истощённого, слабовидящего, с подавленной чакрой, лежащего едва не навзничь на больничной койке и сгорала под этим взглядом. Внутренняя сила Учихи поражала, она бурлила в его мутных угольно-чёрных глазах. — Нет, не считается. — Сакура едва может сглотнуть. — Хорошо, — он покорно кивает. — Тогда как насчёт того, что задолго до своей смерти я чувствовал себя отвратительно? — В этом нет ничего удивительного, — Сакура медленно опускается на койку подле Итачи. Глядит уже глаза в глаза. — Во-первых, отсутствие должной помощи со стороны ирьёнинов. Вы, должно быть, переносили многие банальные ранение и заболевания в полевых условиях, а это тоже влияет на самочувствие. — Харуно ловит себя на мысли, что совсем не боится своего пациента. Ему не составит труда даже в таком состоянии вцепиться девушке в горло и переломить хрупкие позвонки, но Сакура знает, чувствует, она уверена — Итачи этого не сделает. Ему незачем марать руки. — Во-вторых, образ жизни. В-третьих, — она заминается лишь на секунду, — откат после использования техник Мангекьё Шарингана. И они оба понимают, что это значит, но Итачи ждёт. Ждёт, пока Сакура сама озвучит приговор. — Я смогу сохранить и даже попробую улучшить ваше зрение при условии, что больше вы не будете использовать Мангекьё. — То есть лишусь своего основного преимущества в сражении. . — Вам больше не придётся воевать, — Сакура тщательно подбирает слова, — потому что сейчас наступает мирное время… Потому что… — Новая жизнь, я помню. — Итачи утвердительно кивает. — Так говорят. И я всё равно не смогу вернуться на службу, потому что я преступник. — Нет, нет, Какаши-сенсей обязательно сможет найти правильно решение. Многие люди реабилитировались после службы, ничуть не легче вашей… — Мы уже это проходили. Я не буду сидеть на цепи, Сакура. Меня убьёшь либо ты, либо я сделаю это сам. — Дыхание Сакуры сбивается. Она крепко сжимает губы, и дышит медленно и ровно. Печет глаза. — Итачи-сан, — Сакура как никогда ощущает твёрдость своих намерений. — Пусть вы этого не хотели, но выжили. Ваша жизнь — ваша новая ноша, и будьте её достойны. — Харуно прерывисто захлёбывает воздух и не позволяет Итачи вновь заговорить. — Найдите в себе силы жить дальше, искупить свои грехи, а не отречься от них. А я выполню свой долг — сделаю всё, чтобы помочь вам. Если ещё заговорите о том, что ваша жизнь вам не нужна, есть и спать буду подле вас, следить, как вы нужду справляете. — Она с трудом переводит дыхание и продолжает сверкать воинственным взглядом. Итачи усмехается, качая тяжёлой головой. «Почему вы молчите?» — хочется завопить Сакуре. — Сакура-сан, — начинает он, смакуя каждую букву. — Вы — мой лечащий врач, а так меня раздражаете, — он роняет тяжёлую голову на подушку и отворачивается. Сакура с грохотом захлопывает дверь палаты и набирает бумажной работы в своём кабинете. Хватает кружку, несколько пакетиков кофе и настольную лампу. Злость придает ей сил и уверенности, Харуно с лёгкостью удерживает все предметами своими тонкими пальцами. Без слов возвращается в палату к Итачи и оборудует на подоконнике рабочее место. Осознаёт, что вот так — в полевых условиях — работать ей предстоит до самой его выписки.