***
— Чёрт, чёрт, чё-ё-ё-рт! — Сакура мечется по кабинету, её сжирает стыд. Когда утром она услышала, что Итачи пошёл в душ (и это в пять-то с чем-то утра!), молниеносно подскочила, чтобы приготовить ему завтрак. Зачем? Да затем, что чувствует за него ответственность и понимает, что он не обедает в архиве вместе со всеми. Затем, чтобы всё-таки разрушить между ними стену непонимания и недоверия. Затем, чтобы… — О-о-о, — Сакура сокрушенно стонет, вспоминая, как сидела и стояла перед ним, облитая чаем. Такая неловкая, испуганная, глупая. Теперь он точно её ни во что не ставит! Она не успела ни умыться, ни одеться, подскочила, чтобы накормить его простым завтраком. Всё не так! И как она могла подумать, что он будет угрожать ей, что метнёт нож? Но подумала. — Да! Войдите! — усесться в кресло получается только когда стук в дверь становится настойчивым. К счастью, это всего лишь Ино. — Что-то вы совсем исчезли с горизонта событий, Сакура-сан, — по девушке видно, что пришла она сюда совсем не по врачебным делам. — И тебе привет. Чай будешь? — Сакуру косит от воспоминаний. — Тут пару коробок конфет занесли. — Всякие секретные пациенты, я так понимаю? — Светловолосая не отводит от неё взгляд. — О которых ты никому не рассказываешь? — Ох, Ино, — Сакура качает головой, отвлекается только на приготовление импровизированной чайной церемонии. — Я не знала, что из этого получится, никому не рассказывала. А ты откуда знаешь? И почему вчера не зашла? — Я обиделась вообще-то! И ждала, что ты сама расскажешь! Мне — первой! — Воскликнув, она скрещивает руки на груди. Ино безумно идёт медицинский халат, отмечает Сакура. Он так подчеркивает её лучистые глаза, розовые губы и свежий румянец. Ей кажется, все вокруг выглядят лучше, чем она. — Вчера ещё обижалась, но сегодня решила, что ты можешь искупить вину, рассказав мне пикантные подробности, — Ино хищно улыбается, помешивая чай. Она игривая, энергичная, светлая. Сакура вздыхает. Может ей не хватает именно типичных женских качеств, чтобы наладить контакт с Учихой? — Я так устала, если честно. Лечить его было трудно, но то, что происходит сейчас, ещё труднее — работа, документы, амнистия. А ты-то откуда знаешь? — Ты шутишь! Слух разлетелся по всей деревне, когда он не пробыл в архиве десяти минут. Говорят, он вообще вчера по всей Конохе расхаживал, не скрываясь. Разве что ленивый это не обсуждает! Это шок и восторг одновременно! Чудо! Я сама навестить Сая вчера два раза заходила. Ну он, конечно…очень интересный. Сидит, как изваяние, листает документы. Как будто ненастоящий. Взгляд не отводит, ни на что не реагирует. Ни с кем не разговаривает, но на вопросы отвечает. Сай говорит, что за день сделал больше, чем остальные за два месяца. — Он знает намного больше рядовых шиноби и АНБУ, которые сидят там, — быстро отмечает Сакура. — И он очень исполнительный, ответственный, наделен высоким интеллектом. — Ты мне его характеристику зачитываешь? — Ино хлопает по столу перед Сакурой и кривится. — Лучше расскажи, как тебе жить с ним! — Откуда ты знаешь? — Сакура округляет глаза. Пусть знают, что он её пациент и что работает в архиве. Но как… — Так это правда?! — Ино разве что не вскрикивает. Сакура с ужасом понимает, что попала в ловушку. — Я узнала, что у него нет регистрационной карточки, значит, квартиру ему не выделили. В поместье жить невозможно, но… Как ты могла об этом не рассказать?! — Это случилось так неожиданно и так быстро… — Ладно! Ладно! И как оно? — Ино наклоняется ещё ближе. — Что «оно»? — Сакура, преступник, нукенин, убийца — это всё понятно. Но он же… такой привлекательный и такой загадочный. — Не-е-е-т, — Сакура закрывает лицо руками. Это именно то, что она табуировала в своей голове строго и тщательно. Единственное, что правда получалось. — Такой красивый, от него веет силой и пахнет сексом. Он намного интереснее Саске! — Нет, нет, нет, от него ничем не пахнет, ничем не веет. Только медикаментами и всё. Он выглядит болезненно и истощенно. — Да, ты наверно, себе это трижды в день повторяешь? Ну чтобы не забыть, когда увидишь, как он в полотенце выходит из душа. — Не увижу. Мы держим дистанцию и никто не позволяет себе лишнего, — Сакура чувствует, как новая волна стыда накрывает её с головой. — Это всё бред, Ино. Он мой пациент. А я… Имя Саске никак не срывается с её губ. Ни в каком контексте. Ни «люблю», ни «нравится», ни «жду» не звучат. Она поняла, что вообще на какие-то несколько дней забыла о его существовании где-то на миссии. Они даже не поговорили толком. Саске принёс скупые извинения, дождался амнистии, сообщил о том, что уходит на миссию. Сакура так и не смогла рассказать ему о том, кто лежал в угловой палате на третьем этаже. Не хотела снова разочаровать, сделать больно, подвести. — А я его врач и думаю только о выздоровлении, — взять себя в руки сложно, но получается. — И о чем вы говорите, как проводите время? Когда он в последний раз был в Конохе, кого он знает из ныне действующих шиноби? Ни о чем. Никак. Сакуре и самой хотелось задать ему так много вопросов — о нём, о клане, о жизни. Но как получить ответы? — Он только встал на путь социализации, Ино. Ему пока трудно. И я не могу разглашать то, что он мне рассказывает. Он ей, конечно, ничего не рассказывал. Но признавать это было…больно?***
Это так странно, когда ребёнок в 10 лет не противится миссиям в архиве. Когда он, не боясь испачкать пальцы пылью, перебирает стопки дел, досье, планов. Ещё страннее, когда этот же ребёнок в 13 пишет отчеты по миссиям и сам заходит в архив поставить их на полку. И задерживается здесь надолго. Для Итачи архив — это место, где время замирает. Где единовременно существует прошлое и будущее, живые и мёртвые. Вереница полок — одна к одной — кажется бесконечной, и он медленно бредёт в полумраке желтоватого цвета. После шести вечера коридоры пустеют и тогда здесь можно уцепиться за постыдное (и немного полезное) удовольствие. Итачи любит читать досье и личные дела. В этот раз он вытаскивает сразу несколько папок. Своя — как он и думал — почти пустая. Ни слова об отступничестве. Саске — чуть интереснее. Он и прежде уже прокрадывался сюда, чтобы подробнее изучить успехи брата — сводка выполненных миссий, баллы в Академии, несколько пропущенных лет. Итачи с интересом погружается в изучение сведений о Наруто и Какаши. Как он и предполагал — всё компрометирующее надёжно выжжено. Самая толстая папка — Сакуры. Вот это и впрямь кажется ему «постыдным», он ведь может задать все вопросы напрямую. Но так Итачи будто напоминает себе о том, что он всё ещё шиноби и что всё ещё в нём теплится что-то от себя прежнего. Ему интересна каждая деталь: сводка миссий, характеристика способностей, стихии, связи с другими шиноби. Она вообще понимает, что здесь — в его руках — вся её жизнь? Вряд ли. А вот Итачи понимает, что Сакура — правда выдающийся ирьёнин. И полагает, что никто другой не справился бы с его излечением. Он делает почти запретное и бесполезное — смотрит личную информацию. Дата рождения, родители — не шиноби. Усмехается, перечитывая черты характера. Оказывается, она его и не показывает почти. Ученица Цунаде. В Академии была такой же прилежной ученицей, как и он сам. Итачи ещё долго держит в руках сводку всей её жизни, бессмысленно пересматривая страницы. Итачи не знают или забыли? К сожалению, нет. Он чувствует на себе самые разные взгляды — заинтересованные, удивленные, испуганные, осуждающие. В принципе, особого дискомфорта они не приносят, но и наслаждаться улицами Конохи мешают. Резиденция всегда была особенным зданием — величественным, красивым, родным. Что-то щемит в груди. Итачи не привык думать о себе, но тут вдруг вспоминает, как отдал жизнь служению деревни. Свою и чужие. Как это сделал Шисуи. Итачи вообще очень много чувствует в последнее время. Он идёт быстрее. Торговый квартал. Здесь Ичираку, здесь он покупал сладкие тягучие данго, здесь шиноби напиваются в идзакая. Тёплые огни лампочек уютно рассеивают тьму, отовсюду слышен смех и голоса. Лишь проходя Учиха оставляет после себя шлейф шёпота. Усмехается — и хорошо, что у окружающих благодаря ему появилась новая тема для разговора. Разросшиеся корпуса госпиталя. Теперь это не одно двухэтажное здание, а целая сеть из коридоров, палат, операционных. Итачи знает, что в глубине — морг. Он там и должен был лежать, если что. В тишине и покое. Но всё вышло иначе. Стеклянная дверь лечебного корпуса открывается и прямо перед ним предстает Сакура. Такого не может быть, таких совпадений не бывает. Харуно видит его и стремительно направляется на встречу. — Добрый вечер, Итачи-сан! Вы что, только с работы? Уже темнеет. — Добрый вечер, — он машинально кланяется. Так глупо. — Ты тоже задержалась. — Куда вы идёте? — неловкая пауза не затягивается. — В поместье клана. — Итачи холоден и немногословен. Но чувство вины за утреннее происшествие всё же скребётся где-то очень глубоко в душе, в неизведанной и позабытой её части. Он делает внутреннюю ставку: если Сакура не спросит — он не пригласит, но вот если ей хватит глупости и смелости… — Итачи-сан, можно составить вам компанию? — Учиха даже не успевает закончить мысль. Вопрос звучит резонно, совсем не безнадёжно. Кажется, Сакура правда надеется получить положительный ответ. Это не вежливость и не пустая попытка. — Да, идём. — Лицо Сакуры озаряется, она не может скрыть облегчение и улыбку. Итачи слишком пристально наблюдает за её реакцией. Ему это совсем не нравится. Харуно вся наполняется предвкушением, волнением и… радостью? Ей кажется маленькой победой идти с ним вот так — бок о бок — по Конохе в одном направлении. Она вообще слишком много думает об Итачи и быстро принимает такое простое в понимании, но сложное в исполнении решение — разговаривать с ним, как прежде, когда он был без сознания. — На моей памяти Коноха второй раз восстаёт из пепла — первый раз после нападения Пейна, второй — после Четвертой Мировой Войны Шиноби. Хочется верить, что в последний. Вы же застали и другую войну, но тогда перемирие действительно было очень хрупким. Именно сейчас ощущается та самая философия Воли Огня, которая хранится в сердце каждого жителя Конохи. Это то, что помогает нам выстоять, пережив потери. Любовь — ключ к миру, и вы это знаете очень хорошо, — она слышала, что клан Учиха любит так глубоко, горячо и верно, как никто другой. И как никто другой, платится за это болью и кровью. Мурашки берут своё начало у загривка и стремительно сползают по позвоночнику. Россыпью покрывают всю спину, руки. Итачи всё время казалось, что этот голос, преследовавший его во снах, не более, чем галлюцинация или далёкое воспоминание. Соотнести эмоциональные реплики и возгласы Сакуры с обволакивающими тихими рассказами о деревне было невозможно. До этого момента. Он действительно слышал её голос, пока лежал в коме? — Угу, — он выдавливает это нехотя. А вот последующий вопрос срывается легко, — Сакура, мне кажется, я слышал голоса, пока был в коме. Это возможно? — Да, — её этот вопрос совсем не настораживает. — Такое может быть, особенно на стадии выздоровления. Иногда это сны и видения, иногда правда пациенты слышат персонал. — А ты много говорила со мной? — Этот вопрос Сакуру смущает. — Да, — она решает, что врать бесполезно. — Очень много. Так бывало, что мне некому было выговориться… — А у меня шанса избежать диалога не было. Сакура замирает. Это что — шутка? Она не уверена, но всё равно не может подавить улыбку. Её настрой меняется быстро. В животе затягивается тугой узел и мороз стелется по коже, когда они подходят к воротам квартала Учиха. Кажется, что из-за забора веет ледяным сквозняком. Неужели когда-то это поместье было наполнено силой, смехом, любовью? Здесь рождались и росли дети, проводились чайные церемонии, на энгавах тихо беседовали представители элитного клана? Сейчас здесь пахнет старостью и смертью. На деревянных воротах — раскидистый поблекший герб клана. Сакура вздрагивает от их скрипа. Ей совсем не хочется идти дальше. Почему нельзя было сходить утром, перед работой? Или дождаться выходных? Но Итачи не медлит совсем. — Удивительно, что здесь горят фонари, — Сакура его догоняет и рассеивает тишину своим возгласом. — Удивительно, что поместье никому не передали, — он тихо вторит ей в тишину. О трагедии здесь больше ничего не напоминает. Окна и двери плотно задвинуты, несколько уличных фонарей вереницей освещают одну центральную улицу, земля подле каждого дома поросла высокой травой. Ростки и здесь — на дороге — пробиваются повсюду. Сакура несмело заглядывает в переулки между домами — там кромешная темнота. Насколько квартал огромный? У неё потеют ладони. Такое чувство страха ей хочется назвать стерильным. Это не тревога и не беспокойство, это не атака и не нападение. Это страх из детства — темноты, неизведанного и… — Ками! — Сакура вскрикивает, когда темнота стрелой тянется к неё ноге, словно это техника тени Шикамару. Она крепко стискивает пальцы…чуть выше локтя Итачи. Сердце делает кульбит, кровь стучит в ушах, она переводит взгляд на его лицо и снова вниз. — Извините! — Также резко одёргивает руку и с силой топает ногой. — Шаннаро! — Ну тише, Сакура. — Она стоит, как громом пораженная. Итачи улыбается. Мягко растягивает бледные губы и обнажает ряд зубов. Присаживается на колено, чтобы погладить чёрную кошку, выскользнувшую из объятий тьмы к ним на встречу. — Это мы у неё в гостях. Я здесь больше не хозяин. — Он немного качает головой, невесомо поглаживая шею мурчащей кошки. — Она могла быть котёнком и видеть всех, кто тут жил до резни. — Слово вылетает у него так легко, а Сакуру вводит в ступор. Оно и не удивительно — для неё это ужасающая история. Для него — тысяча часов мыслей и несколько разговоров с Кисаме в пустой идзакая на границе со страной Снега. — Не забывай, что у меня браслет, — он поднимается и демонстрирует запястье Сакуре. — В случае опасности тебе нужно будет спасать себя, а не хватать меня за руки. — Сакура не может вымолвить ни слова. В нём всё изменилось. Он словно стал моложе, его голос — звонче. А ткань на плече была до того горячей, что до сих пор жгла руку Сакуре. Она поняла, что впервые дотронулась до Итачи не в медицинских целях. «Этого не может быть» — стучит в голове Итачи всю дорогу до поместья. Он никогда не представлял, что снова окажется здесь. Да и как? Не в рамках диверсии. Не получается поверить и в странное чувство тоски — оно пронизывает его сердце из вне или разрывает изнутри? Непонятно. Итачи чувствует усталость. Ему невыносимо хочется сесть на чей-нибудь порожек или привалиться к забору. Дышать тяжело. Но, что удивительно, всё равно получается. Страшные душераздирающие сцены из прошлого не настигают его — наверно, это будет позже, в доме родителей. Или не будет вообще? Он косится на Сакуру. «Этого не может быть». Ему с ней легче. Она словно щит от чувства одиночества, отчаяния и смертельной тоски. Розоволосая смотрит вокруг с таким неподдельным интересом, так по-детски боится не его… Не нукенина, с которым пошла одна ночью чёрт знает куда, а темноты, кошки… Сердце снова пронзает. Из вне или изнутри? — Итачи-сан, а вы верите в призраков? — Её касание к его плечу было таким искренним, таким порывистым. Оно до сих пор клеймит кожу. — Конечно. Я уверен, что сейчас за нами наблюдает множество неупокоенных душ. — Э…э…нет, это не тот ответ, который я хотела услышать, — сдавленно шепчет Сакура. — Вы ведь это не всерьёз? — Конечно, всерьёз. Когда я был мёртв, я только и делал, что наблюдал за живыми, больше-то заняться нечем. «Этого не может быть» — только это и крутится в голове, когда Итачи хочется рассмеяться. — Вы сказали, что ничего не помните, — кажется, Сакура сокращает расстояние между ними до невозможности. — Я соврал. Конечно, неупокоенные души посещают живых, приходят во снах. Их тут множество. Разве не чувствуешь — мороз по коже пробегает — это они проносятся сквозь тебя. — Нет-нет-нет, — стонет Сакура, — вы надо мной шутите. — Не шучу, посмотри в окно того дома. Сакура резко оборачивается. Окно абсолютно пустое: ни занавесок, ни дощечек. Она всматривается до того пристально, что вообще перестаёт видеть. Ледяное дыхание обдаёт её плечо, перепутать невозможно — холодный поток воздуха аккурат стелется по коже. Вскрик застревает в горле, девушка резко оборачивается. Успевает заметить, как Итачи отстраняется. Его лицо практически безмятежно, а вот глаза… Впервые за долгое время они обретают свою глубину — тёмные, с удивительно изящным, почти женственным разрезом, они взирают насмешливо и выжидающе. — Вы надо мной шутите! — Сакура повышает голос и готова ударить его — хотя бы немного стукнуть по плечу. Но отчего-то не может. Если бы Наруто так над ней шутил, она бы врезала не задумываясь. Но Итачи… Он неприкасаемый, недоступный, несуществующий в одной параллели с ней. Но только что приблизившийся, чтобы подуть ей в плечо. — Да, — он согласно кивает. — Так мой друг — Шисуи — шутил с Саске, когда он был совсем ребенком. Но Саске быстро перестал вестись на такие глупости. Сакура вскипает от возмущения и выбирает слова одно обиднее другого, но… — Мы пришли. Сакура совсем не следила за дорогой. Дом главы клана предстаёт во всём великолепии — древесина совсем не высохла и не сгнила даже местами, гербы лишь немного поблекли, но всё также украшают стены по периметру. Огромная деревянная дверь едва ли поддаётся Итачи, но в итоге покорно скользит в сторону. Лишь однажды, во время миссии, Сакура была в традиционном клановом поместье. Здесь абсолютно особенная атмосфера — огромные пустые пространства, створки сёдзи между комнатами, поскрипывающий дощатый пол. Как будто их отбросило на сто лет назад. На ощупь Итачи идёт уверенно. В кладовке он находит спички и свечи на прежнем месте. — Только посмотри, ничего не украли, — он освещает оружейный шкаф. У Сакуры перехватывает дыхание. Катаны, сюрикены, кунаи, танто, луки и стрелы развешаны вдоль стены. Какое-то оружие Сакура видит впервые. Лезвия хоть и покрыты пылью, но всё равно поблёскивают во тьме. — Держи, — Итачи легко подхватывает катану и вручает её Сакуре. Затем по карманам раскидывает пару кунаев и сюрикенов. — Это не запрещено, — он чувствует настороженный взгляд Сакуры. — При желании нож и вилка могут стать оружием, а мне нужно возвращаться к тренировкам. Это правда. Сакура молчит, впиваясь побелевшими пальцами в катану. Она тяжеленная! Как владеть ей одной рукой на протяжении долгого времени розоволосая даже не представляет. Сколько нужно силы и техники! — Ками-сама… — срывается с губ Сакуры, когда он заводит её в другую комнату. Гардеробную. «Это же стоит целое состояние!» — едва не срывается с губ Сакуры. Шёлковые кимоно, юкаты и хаори — ткани переливаются, озаренные пламенем свечи. Сакура с восхищением оглядывает полки и вешалки, пока Итачи уверенными движениями складывает себе стопку одежды. — Какая красота, Ками-сама, — шепчет себе под нос Сакура. Такое она видела едва ли украдкой на витрине. Зачем ей тратить огромную сумму на кимоно, куда потом надевать? Она не в силах подавить желание прикоснуться. Шёлк под пальцами холодный и нежный, как лепесток розы, она немного тянет ткань. Кимоно тёмное с белоснежными цветами по подолу. Сакура знает — расписано вручную. Рисунок и впрямь завораживает. — Если нравится — забирай. — Сакура резко выпускает ткань и оборачивается. Итачи уже стоит подле неё. — Пусть это будет извинением за то, что напугал тебя утром. — Я не знаю, куда его надеть, — предложение Сакуру смущает, но она прекрасно понимает, что если не сейчас, она может вообще никогда не получить такое кимоно. Смущает, но очень нравится! — Не важно, забирай. В ближайшее время вряд ли наш клан пополнится женщиной. За кимоно нужно ухаживать. Удивительно, что оно не утратило вид за столько лет. — А как его упаковать? — Сакура опускает взгляд в пол. Это так ужасно неловко, но она не представляет ни как кимоно взять с собой, ни как надеть. Вместо ответа Итачи сам снимает его с вешалки. Он бережно и ловко складывает слой за слоем и оборачивает в бумагу. — Возьми ещё вот это, — он снимает с вешалки домашнюю хлопковую юкату. — И это можно забрать, — другое шёлковое кимоно — в темноте кажется, что изумрудное — мелькает в его умелых руках. — Тебе очень пойдёт, поверь мне. — Спасибо…спасибо большое, Итачи-сан! Это так неожиданно и приятно и… — он вручает Сакуре стопку и долго — слишком долго — смотрит в её глаза. — Я сказал: «в ближайшее время вряд ли наш клан пополнится женщиной». Почему ты не возразила? — Сакура искренне не понимает, о чем он говорит. Пламя свечи всему придаёт налёт мистики, но глаза Учихи делает поистине дьявольскими. — Сай сказал, что у тебя романтический и сексуальный настрой к Саске. Это цитата. — Сакура шумно выдыхает. Она не сомневается, что Сай слово в слово так и сказал. Непонятное напряжение между ними кажется нестерпимым, Итачи никак не выпускает из рук свёртки, они вместе держатся за них. — Вы состоите в отношениях? Как это связано с твоим решением помочь мне? Это он тебя попросил или ты это делаешь, чтобы самоутвердиться в его глазах? — Нет-нет-нет, всё не так, ничего из этого неправда, — Сакура отрицательно кивает и не знает, куда себя деть от стыда. Итачи давит на неё. Она вдруг замечает, что он очень высокий. Выше Наруто, Саске, Ли. Он возвышается над ней отвесной скалой. — Я действительно долгое время испытывала к нему чувства, об этом все знали. Но это в прошлом. И после войны мы не успели нормально поговорить, он сразу покинул деревню без объяснений. Я не успела рассказать ему о вас. — у Сакуры огненным кольцом сжимает горло, печет глаза. А что она вообще такое говорит? С каких пор Саске — это прошлое? Она это когда решила и поняла? Но Сакура держится и терпеливо продолжает говорить. — Я решила вам помочь, потому что я врач. Так было правильно — изучить уникальный случай и не оставить вас умирать на поле боя. Итачи смотрит на неё, кажется, целую вечность. Но какое ему вообще дело до её личных отношений? И до её мотивов? Учиха отпускает свёртки. — Стирать только руками. После короткого наставления он отворачивается и берёт свои вещи. Мышцы и сухожилия его рук тут же напрягаются. Сакура отворачивается, как от удара. Почему она наблюдает за ним так пристально? Следуя за Итачи по тёмным коридорам и улице, она старается смотреть себе под ноги. — Побудь здесь, пожалуйста, — Итачи бросает свои вещи на пол. Он сокрушенно оглядывает полуразрушенный храм Учиха. — Это…? — Во время нападения Пейна. Верхний уровень был разрушен, его не успели восстановить. «И вряд ли собирались» — проносится в головах у обоих. О храме Нака Сакура слышала. Это важная веха в истории Конохи — клановый дом для поклонений. Там же стоит Каменная Скрижаль, надёжно и бережно хранившая секреты Учиха. Прочесть её может только обладатель Шарингана. — Сакура, — Итачи оборачивается у самого полуразрушенного входа. — Призраков не существует. Учиха скрывается под землёй. Почему-то он уверен, что Сакуре и впрямь после его слов становится легче. Он опускается на колени перед разрушенным алтарем и дышит медленно и глубоко. Сердце стучит тяжело, оглушающе, кровь шумит в висках. Ничего нового он сказать себе не может. Итачи берёт полную ответственность за то, что произошло в ту роковую ночь. Он всё сделал по приказу. Его действия соответствовали накаляющейся обстановке. Это не умаляло чувство вины и горечи ни на грамм, но нести этот груз за десять лет он привык. Он привык к мысли, что иначе было нельзя. Привык к терзающим сомнениям и ночным кошмарам. Привык к тому, что на словах всё разложить можно четко и понятно, но с чувствами по итогу совладать получается едва ли. Он привык считать себя лишь инструментом политической машины. Привык. Но всё равно крепко зажмуривает глаза и склоняется, прижимаясь лбом к холодному камню. Сакура ждёт его вся на иголках — кажется, она вновь протоптала поросшую землю, пока его не было каких-то пять-семь минут. — Всё в порядке? — Сакуре кажется, что Итачи вновь выглядит подавленным. — Да. Призраки прошлого, кажется, всё-таки существуют. Возвращаются они молча. Сакура разогревает рыбу и заваривает зеленый чай с мятой. Скудно, но Сакура так привыкла, живя одна. Больше они не разговаривают, коротко прощаясь перед сном. Итачи ждёт, пока Сакура выйдет из душа и идёт перестирывать руками старую одежду — она вся в пыли. Грязная вода сменяется на прозрачную. Медитативно. Он понимает, что не мог больше тянуть визит в поместье. В его мыслях это было больно, страшно, отвратительно. Но оказалось, что сегодня впервые после пробуждения в госпитале ему захотелось шутить, дышать и чувствовать. Несмотря ни на что, впервые за долгое время Итачи сегодня побывал дома. Поместье его подкосило, дезориентировало. Он почувствовал, как теряет контроль над эмоциями. Вёл себя глупо, слишком фривольно с Сакурой. Но думать об этом не хотелось, ужасно хотелось спать. Сакура ворочается и никак не может унять ни чувства, ни мысли, ни внутренний голос. Она знает, что этот вечер проникновенный, особенный для них обоих. То, как целый калейдоскоп эмоций отразился на скучающем лице Итачи. То, как он наконец-то заговорил. То, как… — Чёрт! …как он сократил расстояние, подув на её плечо. Как скупо улыбнулся ей. Как долго держал взгляд, отдавая кимоно. «Тебе очень пойдёт, поверь мне» — Чёрт! Чёрт! Чёрт! — она закрывает лицо руками и без устали шепчет это себе под нос. Каким чувственным, совсем не безжизненным был сегодня его голос. Завораживающим. Она не может это контролировать. В её мыслях молниеносно проскакивает параллель: Итачи и Саске похожи, но… Подавить это невозможно. Его безмятежное лицо, длинные угольно-черные волосы, тонкие ловкие пальцы, тихий голос. Глаза…и без шарингана источающие невероятную внутреннюю силу, глубокую осознанность и вековую печаль. Итачи безупречно, невозможно прекрасен. «Поверь мне» Сакура понимает, что проиграла этот бой своему подсознанию. Пораженная, переставшая бороться, она наконец-то засыпает без сил.