Верлибры

      Заблудилась в закатных сине-золотых облаках, пока играла с сестрами в прятки в тайне от строгих родителей, и вынырнула из густых перьев одна-одинешенька где-то посреди пустынного райского неба. Наверху все голубое, блеклое, вперемешку с оранжевыми полосами, а под ногами — вата, сиреневая, густая, клубящаяся, будто пар. И за́мка не видно, как ни смотри: слишком далеко улетела.       Солар распустила длинные волосы, улыбнувшись свету со всей искренностью, и вдохнула полной грудью прогретый солнцем, душный воздух. Кожа ее искрилась, взгляд, полный жизни и радости, горел, а огромные мощные крылья создавали вихри. Принцесса была воплощением изящества и бойкости одновременно. Именно она, между прочим, всегда втягивала младших в различные авантюры. Вот и теперь вместо вечернего просмотра отчетов с Земли сестры резвились за пределами дома, наслаждаясь летней погодой и не думая совсем ни о чем.       Однако Солар не была легкомысленной. Наоборот: четко знала, когда можно сбежать, а когда лучше не испытывать ничье терпение. Выполнять свою работу умела отлично, подавала хороший пример детям, только вот пропускала все человеческие истории через себя. Впрочем, это было совсем не критично, поскольку Солар могла отказаться от власти и легко уступить место королевы более достойной кандидатуре. Но корить себя за проступки — обычное дело. Солар никого не хотела разочаровывать, не хотела увиливать от ответственности. К тому же ее совершеннолетие наступит через четыре года, и следует как можно быстрее удовлетворить все родительские запросы, оправдать ожидания.       Сестра Лýна была младше Солар всего на пятьдесят лет, и ее сдержанности можно было только позавидовать. Легко обуздав эмоции, она уже проходила стажировку среди лучших вершителей судеб. Солар же документировала то, что наблюдала через магический экран. Каллиграфическим почерком записывала историю мира вместе с лучшими переписчиками, начиная с тысяча семисотых годов. Очень трудно было вычленять главное, однако чем дольше принцесса занималась этим, тем проще ей становилось. Но порой она не могла удержаться и, пользуясь положением, наблюдала за судьбами отдельно взятых людей. Каждого из них любила, каждого помнила даже через сотни лет после их смерти и никак не могла избавиться от чувства вины за бездействие: столько раз собиралась броситься и помочь, но не делала этого. Просто смотрела, не могла преступить закон. Ангелы не спускаются на Землю. Никогда. А если вдруг решат попытаться — разверзнутся небеса и сородичи все сразу узнают.       Солар также не была проблемой. И не была гордостью. Самая старшая, искренне стремилась к могуществу, как от нее и требовали, но осознавала, что родилась не для трона, ведь все попытки измениться до сих пор не увенчались успехом. Одно дело — безразличное лицо, другое — истинное бесчувствие и холодный ум. А расстраивать родителей — больно и стыдно. Больно и стыдно обладать собственной волей.       На волю имели право только правители Рая, но и те всегда оставались расчетливы и холодны. Два величавых ангела, означающих одно целое, они всегда были согласны друг с другом и уже позабыли, каково это — чувствовать в полную силу. Смотрели на детей своих бесстрастными взглядами, а отголоски любви в едва ли не каменных сердцах, наверное, хотя бы немного, но согревали. Солар верила. И безумно боялась стать такой, как родители. Но в этом заключался ее долг. Так мучительно знать, что когда-то полет над волшебными облаками перестанет доставлять радость… О радости в принципе можно будет забыть. В груди место найдется только скупому довольству. Солар, как любая принцесса из земных сказок, мечтала о счастье. Хоть единственной садовницей в райский громадный сад… Всяко лучше, чем мучиться на престоле. Но делать, что вздумается, по классике жанра, Солар не могла. И сбегать было некуда. Разыгрывать драму — глупо. Все решили за них, королевских детей. Она не одна такая и прекрасно это понимала. Никогда не спрашивала «за что?» и «почему?». Так нужно. Это великий закон мироздания, который никто в здравом уме не оспорит. А Солар просто юная девушка, которая еще только училась принимать смиренность и святость. Судьбу. Избавляться от груза ответственности не стала, поэтому четко разграничила фантазии и реальность. Ее бремя — власть, а не сражение за неизвестность. Из-за амбиций рушатся системы. Но Солар не хотела ничего разрушать. И вершить. Созидать — совершенно другое дело.       Вспомнит, как в детстве босыми ногами шлепала по холодному мраморному полу и цеплялась руками за бархатную мантию отца, кроваво-красную, буквально горящую в белизне замка, и пыталась обнять, а его огромная лапища оставалась расслабленной, позволяющей касаться, но не дающей тепла. Солар знала, что он ее любит. Просто никогда не чувствовала. Приятно ли ему быть любимым?       — Вот она, — мягкий голос, раздавшийся позади, заставил резко обернуться, — вновь так легко вырвалась из плена собственных рамок.       Это был брат, погодок Луны. Улыбчивый Ме́нсис, самый близкий и сердечный друг. Крепкий юноша с аккуратными кудрями и добрейшими синими глазами. Форма истребителей сидела на нем прекрасно; при бедре находился украшенный самоцветами кинжал, отлитый из противодемонической стали. Скоро мальчишка отправится на свою первую чистку. Тогда голову украсят рога — сосуды для праведной скверны, как знак, что убийства свершились во благо.       — Что ты здесь делаешь? — обрадовавшись, Солар сразу же подлетела к брату, взяла его за руки и закружила, играючи. Они не виделись очень давно.       — Мать пригласила меня на ужин, — Менсис поддался, сжимая ее маленькие ладони. — Не хотела отпускать в Ад без благословения.       Солар нахмурилась: она тоже не хотела отпускать его в Ад. Вообще. Ни с благословением, ни без. Однако ничего не сказала, поскольку они уже успели трижды поссориться по этому поводу, как только Менсис отправился на службу. Солар не могла оправдать его. Не могла поверить, что в таком замечательном ангеле кроется тяга к жестокости, пусть в Раю и не привыкли считать демонов за тех, кто вообще имеет право обладать подобием жизни. Вот и еще одна причина, по которой Солар до сих пор не считала себя достойной престола — сострадание. Правда, ей хватило ума ни с кем не делиться своими мыслями по поводу Ада, кроме, конечно, Менсиса.       — Не делай такое лицо, — юноша отпустил сестру и немного отдалился, сразу же напрягаясь всем телом. Его импульсивность никто никогда не пытался перекроить. Наоборот, сразу сказали, что дорога ему в истребители. Впрочем, Солар тоже предлагали туда отправиться. Звучное «нет» до сих пор звоном всплывало в памяти. Как она могла так просто убить кого-то? Ну как?! — Мы не будем опять поднимать эту тему.       — Хорошо, — равнодушно отозвалась принцесса, отворачиваясь и вновь устремляя взгляд к облакам. Они постепенно темнели, провожая солнце ко сну. — Меня ищут?       — Нет. Но девочкам надоело играть, и они возвратились в замок. Я решил найти тебя, — Менсис одобрительно кивнул сам себе, когда сестра сменила тему. Демоны для него были не более, чем грешными душами, которые заслуживали своей участи. Но для Солар они оставались людьми, за которыми она только что наблюдала через магический экран. Людьми, которые создавали историю. Которые плакали и любили. Которые спасали и предавали. Которые были жи-вы-ми. Каждая их эмоция, чуждая Солар, восторгала ее. Другие ангелы неспособны восхититься этим. Они считали их жалкими… или просто не воспринимали всерьез. — Мне тоже нравится небо. Я мог бы вечность парить вот так, слушая тишину.       Солар усмехнулась. Он так мило старался оказывать поддержку, дабы не отдалиться от нее, но на самом деле не хотел оставаться рядом. Становился таким же, как остальные. Это раньше, едва ли не сотню лет назад, они могли говорить обо всем и принимать друг друга, но теперь Менсис менялся. Делался правильным, угодным их безразличному обществу. А вот у Солар не получалось. Но Менсис продолжал в нее… верить? А принцесса, не признаваясь сама себе, мечтала о собственном провале.       Напряжение чувствовалось между ними особенно остро в последнее время.       — Ты мог бы делать это сколько угодно, — обида вдруг пересилила, и Солар не удержалась от колкости, — но теперь у тебя другие дела.       — Мы больше не дети, — вполне здравый ответ. Но Солар только хмыкнула, до боли сжимая пояс белоснежного легкого платья. Им нельзя было оставаться наедине с братом. Это больше не кончалось ничем хорошим. Ведь действительно: только что они кружились, почти счастливые и любящие друг друга, а теперь Солар вспыхнула, словно спичка, без весомой на то причины, только из-за собственной тоски. — Не глупи. Я тебя терять не хочу.       — Ты не теряешь! — воскликнула она оскорбленно, вновь разворачиваясь к нему. От взмаха крыльев кудри Менсиса колыхнулись, и он сразу заправил выбившийся локон за ухо изящным движением. — Я просто хочу, чтобы все было как раньше.       — Как раньше уже никогда не буд…       — Я знаю. Я знаю, знаю! — внутри Солар все сжалось. Она поняла вдруг, что завелась отнюдь не из-за их отношений с братом. Из-за него — да, но его жизненный путь сейчас был ни при чем. Принцесса уже смирилась с выбором, который ему навязали, осознала свое бессилие. Теперь ее что-то тревожило… но что?       — Тогда перестань вести себя не по возрасту, — Менсис попросил снисходительно, будто был старше. Солар подавила невеселый смешок. Конечно, она сама толком не понимала, что с ней творится, откуда же знать Менсису, стремительно отдаляющемуся от нее… — Мы не можем вечно спорить из-за такой ерунды.       — Ерунды? — принцесса вскинула бровь. — Убийство — это теперь ерунда?       — С тобой невозможно, — юноша потер переносицу, устало прикрыв глаза. — Не цепляйся к словам, пожалуйста.       — У меня ощущение, что ты сам не понимаешь, что говоришь, — теперь Солар была скорее поражена. Раздражение ушло на второй план, хотя непонятная тяжесть в груди сохранилась.       — «Демоны когда-то были людьми» — не это ли я услышу в ответ? — принцесса вдруг наконец осознала в полной мере, насколько они чужие. Перед ней стоял ангел, связь с которым уже утратилась; бороться за то, чего нет — бессмысленно. Менсис играл роль хорошего брата, потому что родство не отменить. На самом же деле он позволил им затуманить свой разум. Солар должна стать такой же. И это произойдет. Нерешенным остается только вопрос времени… У нее мурашки пошли по коже. Мир будто разрушился и собрался заново. И Солар прекрасно понимала, что все происходящее правильно. Неправильная только она. Оттого ей так больно. — В Ад без причины не попадают.       — В Ад попадают в с е люди, Менсис, — пришлось перестать умолять его вернуться в свою реальность. Он имел полное право оставаться там, где хотел сам.       Юноша отчеканил:       — Это вполне заслуженно, согласись. Мы рождены для холода, чтобы легко решать, куда их отправить. Но вершителям даже работать не нужно. Как ты и сказала: в Ад попадают все.       Солар не могла это слушать. Это говорил не ее горячо любимый брат. Не тот добрый и справедливый мальчишка, плачущий над смертью и жизнью тайком от бесчувственных взрослых. Менсис ушел на службу давно и за то время, что они не виделись, превратился в постороннего. Как истребителям удалось сотворить это? Впрочем, опять же: Солар смирилась. По крайней мере, теперь — окончательно. Остались лишь разочарование и отнюдь не светлая грусть.       — Откуда в тебе столько гордыни? — посмотрела на него исподлобья. Взгляд голубых глаз был отчего-то юноше совсем непонятен.       — Гордыни? — Менсис усмехнулся. — Что ж, раз ты так считаешь — радуйся, что я не вершитель.       — В-Ад-попадают-все. Так что, какая разница?       — А ведь действительно.       Они замолчали. Солар не видела смысла с ним разговаривать, а брат, хоть и старался не показать, но очень хотел продолжать спор. Открывшаяся в нем червоточина пугала. Солар с ужасом ждала открытия подобной в себе. Это случится. Вновь и вновь она думала об этом. Вновь и вновь.       Менсис, такой прекрасный и такой обезличенный, стоял и вглядывался в бескрайний гаснущий простор, и мягкая улыбка его казалась почти безучастной. Однако он все еще не скатился до тотального безразличия. Солар с ужасом отметила, что ему нравилось быть с ней жестоким. Кто он такой? Нет, точнее, кто они, ангелы, все такие? Солар вдруг осознала, что никого в своем окружении не знает действительно хорошо. Ни родителей, ни сестер. Все улыбались одинаково, одинаково двигались, одевались, разговаривали. Младшие с ней смеялись, играли, но… Девочки ведь вырастут в таких же непробиваемых, а может быть, даже и злых… Солар на мгновение стало страшно. Потом она снова насильно возвратила себе мысль о том, что ей тоже это грозит. Дышать стало легче.       — Ты разбил мне сердце, — по-доброму улыбнулась. На сей раз действительно придя к умиротворению по поводу ситуации в целом. Только в груди все еще что-то давило. Не от обиды. Это…       — Можешь меня не прощать.       — Ну как же мне тебя не простить.       Солар его обняла. Менсис не стал противиться.       …это было предчувствием.       Прикоснувшись к нему, поняла, что все кажется ей зыбким, и образ брата, не прошлый, а весь образ в целом, рассыпается на глазах. Стук крови в ушах едва не свел с ума. Что-то было не так… Все было не так… Солар сжала его предплечья, впилась в них пальцами, точно в последний раз, сильно-сильно, буквально до синяков на нежной белой коже. Сделалось дурно. Голова потяжелела, а губы задрожали. Крылья, сведенные судорогой, после нескольких болезненных взмахов опали, и она едва не рухнула, широко распахнув глаза.       — Солар! — брат, что собирался уже было спросить, в чем дело, явно не ожидающий падения, успел подхватить ее и прижал к себе так крепко, как только смог. Взял за подбородок, заставляя посмотреть на себя. — В чем дело? Ты больна?       Солар посмотрела на него остекленелым взглядом. Менсис нутром чувствовал, что она в порядке, поэтому не паниковал. Это видение, не иначе. Или какое-то осознание…       — Сестра, — юноша придержал ладонью ее голову. — Не молчи, прошу.       Солар выглядела как смятая бабочка с изувеченными тонкими крылышками. Слабость полностью захватила ее тело, и теперь она безвольно вглядывалась в небо, такое же синее, как глаза Менсиса.       — Не ходи на вылазку, — прошептала она одними губами.       — Мы же уже обсудили это!       — Ты не понял, — Солар вдруг включилась. Так же неожиданно, как и погасла. Взгляд ее наполнился вновь, крылья заработали. Она отшатнулась, вырвалась из хватки. — Тебе нельзя на вылазку. Нельзя. Случится что-то плохое. Я чувствую, я…       — Тебе нужно успокоиться, — Солар пораженно отметила, что он не отнесся внимательно. Такого никогда не было раньше. Хватит уже удивляться. — Просто дыши.       — Я дышу, если ты не заметил, — огрызнулась, уязвленно поморщившись. — Я скажу это матери.       — Зачем?       — Зачем? Это касается тебя. Тебе что-то угрожает. Она должна знать.       Тишина растянулась на несколько долгих минут.       — Ну, говори, — в конце концов Менсис пожал плечами. — Я считаю, ты просто перенервничала из-за нашей ссоры. Раньше у тебя никогда не было никаких видений…       — Это предчувствие!       —…или предчувствий. Не важно. Ты не провидица. Скорее, просто хочешь меня удержать.       Смотреть на самое дорогое существо как на умалишенного — непередаваемо горько. Вот так наблюдаешь за людьми через магический экран, мечтаешь, чтобы все, как у них, а когда получаешь — не знаешь, что с этим делать.       Солар его понимала. Верить сестре после всей ругани, после всех уговоров остаться, зная, как она трепетно относится к понятию жизни, просто невозможно. Но Солар уповала на то, что Менсис все еще любит ее по-настоящему. Что память об их детстве сильнее взрослых обид. Любовь спасет мир, не так ли? И родственные связи крепче прочих.       Солар рассмеялась, схватившись за голову. В ангелах не было ничего святого. Какой кошмар.       — Давай, делись с матерью, мне все равно, — отрешенно проговорил брат, складывая руки на груди. Его предплечья болели. — Ты права. Пусть сама решает, что делать в данной ситуации. Если все и правда серьезно, она никуда меня не отпустит.       — Хотя бы матери ты доверяешь, — Солар хмыкнула. Все еще с трудом верила в происходящее, но дышала размеренно и спокойно. Ей надоело бороться с тем, что по определению не могло быть повержено. Она знала, что проиграет, с самого начала.       Домой летели в молчании. Лишь шум ветра и загорающиеся с хрустальным звоном звезды нарушали странную тишину. Будто кто-то играл на стаканах. Сначала небо окрасилось в синий полностью, разгоняя облака, а потом стало черным. Все вокруг замерло, величественное и спокойное. Когда ангелы умирают, их сбрасывают на Землю и людям кажется, что это падают звезды.       С каждым взмахом крыльев Солар становилось тревожнее, но Менсис выглядел показательно отстраненным с этой нежной улыбкой, от вида которой хотелось взвыть. Солар злилась и сразу прощала. Злилась-прощала-злилась-прощала-злилась-прощала. Тысячу раз за мгновение. Голова гудела. Сердце стучало разрушительно. Нужно было поговорить с матерью, только не за ужином. Потому что за ужином будут младшие.       Пока ела, фальшиво улыбаясь семье, только сильнее убеждалась в том, что не показалось. Солар несла ответственность за брата. За всех. Словно весь мир весь ее мир зависел от нее, и это гнетущее чувство было нестерпимым. Принцесса ощущала, как внутри бурлит магия, кипит, словно золото, предупреждает. Своей магии нужно верить. Она не сводит с ума просто так.       Войдя за матерью в ее покои, Солар стушевалась, не зная, как быть. Слова застряли в горле, ее все еще трясло. Менсис напоследок одарил сестру скептическим взглядом, будто она его предала. Но это не имело значения. Его нужно было спасти.       Бетельгейзе была потрясающей, как всегда. В богатом платье, расшитом бисером, в драгоценной короне и неудобных маленьких туфлях. Вены на ногах сильно набухли. Плотно сомкнутые синюшные губы, блестящие локоны, мертвый взгляд. Солар любила мать. Мечтала броситься ей на шею и оказаться защищенной. Так делали люди. Но ангелы не люди. Они не бросаются друг другу на шею. Не целуются просто так. Не рассказывают друг другу шутки. Не спят в обнимку. Не плачут от горя. Не…       — Ты выглядела встревоженной весь вечер, — Бетельгейзе говорила бесстрастно, ровно, звонко. Словно сделанная из фарфора, кукла с хмурым лицом. Не пугающая даже. Красивая и не более. — Я тебя слушаю.       — У меня было предчувствие, — Солар выдохнула. Было тяжело не заплакать. — Насчет Менсиса, — мать склонила голову, призывая дочь продолжать. Королева никогда не была многословной. — Его нельзя отпускать на истребление, мам, — сказала так искренне, что аж задрожал голос. В голосе этом Бетельгейзе услышала мольбу. Крик о помощи, не иначе. Солар устала бороться в одиночку. С собой — в том числе.       — Почему? — и вот — казалось бы, безучастный вопрос. Однако не безразличный.       — Что-то случится там, — Солар заметалась по комнате, силясь унять тремор рук. — Не знаю, как объяснить. Меня будто парализовало на мгновение, когда я дотронулась до него. Все защемило, стало так трудно… Но он не послушал меня. Мам! Не пускай его, мам…       Бетельгейзе остановила дочь, взяв ее за плечо. Не сильно, не слабо. Просто — взяв. Провела по плечу большим пальцем, точно не знала иных способов успокоить, и отпустила, опустив руки. Больше всего на свете Солар хотелось поговорить с ней, как говорили человеческие девочки с хорошими матерями. Те нежно гладили их по волосам, лежа рядом в кровати, и так уверенно обещали, что все наладится… Но королева всегда будет верна себе. И король. И все ангелы. В момент уязвимости Солар чувствовала себя такой одинокой и такой неправильной. Она больше не могла так. Н е м о г л а.       — Он будет с куратором и охраной. Думаешь, кто-то так просто отпустит зеленого мальчишку разгуливать по Аду? — монотонно проговорила королева, не способная выдавить из себя даже вопросительной интонации. Странно разговаривать с… роботом. Позднее Солар, когда люди придумают роботов, наречет ее так. Хотя люди научат своих роботов изображать эмоции, чтобы упростить восприятие. Натянут кожу на железные лица. Трудно общаться с кем-то, когда не знаешь, что испытывать по отношению к нему. Некоторые, когда роботов, любых, даже напоминающих коробки, станут ронять или пинать, начнут сочувствовать им. Солар тоже начнет. И сочтет это глупым до ужаса.       С матерью она ощущала отчаяние. Ну, хотя бы что-то.       — Нет, но… — замялась, не зная, как достучаться. Сомнений в собственной правоте не возникало. Столь сильные переживания не могут оказаться ложными. Неужели никто кроме Солар не испытывал ничего подобного?       — Я поговорю с советником и провидицей, — наконец изрекла Бетельгейзе, отходя к окну и поворачиваясь к дочери спиной. Разговор был окончен. — Ступай.       Солар ушла.       О чем разговаривать с той, кто осознанно соглашается на глухоту? Бетельгейзе и лишних слов не любила, и время считала наивысшей ценностью. Ценностью этой нужно было умело распоряжаться. Каждому из детей — пять минут в сутки, мужу чуть больше, а остальное — дела, дела, дела. Приемы пищи — по расписанию. Сон — от силы четыре часа. Сон — непозволительная роскошь для самой влиятельной женщины Рая. Забавно, правда? Солар не понимала, ради чего все это. Система не станет работать менее слажено, если королева посмеет проспать завтрак. Или если поцелует ребенка в лоб лишний раз.       Солар побежала к отцу. Сириус никогда не слушал ее внимательно, не послушал и в этот раз. Ответил дежурными фразами, как и мать. «Все у них всегда под контролем». Но, девочка, как можно сомневаться в тех, кто занимает престол большую часть жизней?       Возможно ли, что они оба на самом деле были гораздо живее, чем демонстрировали? Возможно ли, что они плакали из-за неудач или смеялись над глупостями? А вдруг они тайком от остальных спали рядом, хоть раз в неделю, крепко обнявшись и тяжко вздыхая над своими судьбами? Вдруг они на самом деле глубоко страдали из-за своих же законов? Вдруг тоже боялись нарушить их?       Впрочем, Солар понятия не имела, что они чувствовали. Просто строила догадки, основываясь на человеческих откровениях, которые удалось подсмотреть. А потом обрубала все, жестко и твердо: она никто и, чтобы стать кем-то, должна стараться как проклятая.       Пришлось насильно заставить себя отправиться в комнату и больше не говорить ни с кем. Заплакать — все, что она могла. Раньше, если что-то случалось, Солар шла к Менсису. Теперь ей хотелось держаться от брата подальше.       Чем дольше остаешься наедине с развивающейся тревогой, тем быстрее теряешь контроль над ситуацией. Это чревато. Разочарованием родителей, например. Хотя они и так уже были достаточно разочарованы, ведь их дочь — малолетняя истеричка. Или просто плохой оратор, не способный убедить никого в своей правоте? Если не поступить правильно, случится необратимое. Оно точно случится. Потому что предчувствие — это нечто очень сакральное. Это отнюдь не простая уверенность, не самовнушение. У ангелов все не как у людей.       Солар все еще не думала бежать от ответственности. Наоборот, в ней проснулась некая твердость, пусть вовсе и не та, какую требовала система. Настроенная решительно, принцесса готова была действовать, невзирая ни на что. Однако оставалась одна проблема: Солар понятия не имела, что делать, ведь не обладала ни властью, ни влиянием — ничем.       И ее самой, наконец, будто не существовало вовсе. Возможно, она просто кричала настолько громко, что ее не могли услышать?       Аластор в этот момент говорит: «Моя дорогая, взгляни на себя, ты слабее, чем кажешься. Маленький ребенок, которому рано совать нос в дела взрослых. Но ребенок с огромным бременем, и бремя это сломает тебе позвоночник, если попытаешься его нести. Балласт нужно сбросить. Ты самая обычная. Разве это так плохо? Позволь случиться тому, что предрешено. Ты не избранная, не святая. Жестокий мир тебя уже поглотил. Больно, не так ли? Не играй в праведницу, не делай вид, что сможешь справиться с властью, родители видят твое истинное лицо лучше прочих. А еще его вижу я. Вижу настолько ярко, что       мой чертов голос       уже звучит       в твоих воспоминаниях       вместо твоего собственного».       Здорово, правда? Здорово. Очень здорово.       В Аду Солар скручивается на кровати и воет в подушку, или сидит за столом на виду у всех, пряча дрожащие руки, или застывает посреди коридора, обожженная паникой — неважно. Она неразрывно связана с болью, виной и Аластором. Связь с Аластором сама по себе — боль и вина.       Выдохнув страх и зарядившись гневом, Солар вскочила с кровати. Прожив три дня в неконтролируемой панике, она перестала ощущать себя жалкой и никому ненужной, перестала вообще о себе думать. Поняла одну важную вещь: свою жизнь она контролирует сама. И спасет, спасет Менсиса, чего бы это ни стоило. В конце концов, он ее младший брат.       И, облачившись в неприметное платье, накинув плащ, спрятав лицо под капюшоном, Солар, невзирая на тревогу и тяжесть в груди, сбежала из замка, спустилась по огромной лестнице вниз, к канцелярии, второму по величине небесному зданию, и ворвалась внутрь. Множество ангелов собралось проводить в путь истребителей, король и королева — в том числе. Детей на подобные мероприятия не пускали, поскольку огромная порталирующая сфера посреди зала губительно влияла на их состояние. Солар осмотрелась, прячась за спинами сородичей и задыхаясь в их перьях, но никого из истребителей так и не увидела. До выхода оставалось еще полчаса.       Посмотрев на мать, вдруг замерла.       Если серьезно, что она могла вообще сделать против этой толпы? Что?!       Сбилось дыхание. Захотелось кричать. Спертый тяжелый воздух, атмосфера всеобщего одобрения — все это давило на виски. Все радовались, все восхваляли убийства демонов, все принимали то, что Менсис шел на погибель… Но как же так? Сердце забилось громко… Стоять было просто невыносимо. Пот покатился по вискам, задрожали руки.       Солар всего лишь ребенок, которому никто не поверил.       Аластор говорит: «Ты плохо слышала? Жестокий мир уже поглотил тебя. Хватит, остановись».       Аластор говорит: «Хорошо уже никогда не будет».       Аластор говорит: «Этот момент — переломный».       Аластор говорит: «Ты не сможешь».       Солар не сможет. Уже не смогла. Это ведь простое воспоминание. Да-да, она не смогла. И когда стояла в толпе, беззащитная и горячая, говорила эти слова себе сама. Откуда там взялся Аластор?       Ниоткуда.       Так что нет. Он не там.       Он здесь и сейчас.       И это вовсе не он.       Солар, вытерев слезы трясущейся кистью, проскользнула под рукой какого-то ангела. Тот развернул ее, взглянул в лицо, и сразу узнал.       — Ваше высочество, — он взял ее за плечо, — вы должны уйти. Вам нельзя здесь быть. Ни в коем случае.       Менсису будет тяжело проходить через барьер. Ведь он такой же ребенок. Ему тоже нельзя.       «Ему тоже нельзя, понимаете?»       «Понимаете?!»       — Тихо, — шикнула Солар, сдвинув брови. Внутри теплилась решимость, несмотря ни на что. — Тихо, — повторила она.       «Тихо. Ему тоже нельзя. Нельзя.       И вам нельзя. Всем вам.       Кто вы такие, чтобы заставлять детей умирать?       Кто вы такие, чтобы заставлять детей убивать?»       Адское пламя разгорелось в ее голове. Ангел послушно стушевался, и Солар ощутила власть. Чья-то покорность бывает так кстати… То ли смеяться, то ли горько плакать…       «Ему ведь, понимаете, тоже нельзя».       Аластор говорит очень довольно и тихо: «Они не понимают. Они нас не понимают, милая. И я бы мог посоветовать убить их, но ты, будем откровенны, не можешь убить всех. Никто не может убить всех, милая, да?»       Знаете, что это такое на самом деле? Что это за «Аластор» в ее голове? Все просто. Очень и очень просто. Солар хочется, чтобы Аластор винил ее. Без этого она как без крыльев. Как грешник без адского пламени.       Вот бы Менсиса никто никуда не пустил в последний момент… Однако она прекрасно понимала: этот день — последний день детства. Все изменилось так резко… Попросту не дали времени на раздумья. Впрочем, Солар ничего бы и не придумала. Ведь ее власти, действительно, только и хватит на то, чтобы осадить кого-нибудь при дворе.       И вот все стихло. Ангелы обратили головы к распахнувшимся дверям, откуда вышли истребители. Двадцать, включая четырех новичков. Менсис заметно нервничал, но при этом улыбался, ведь очень хотел туда, в Ад. Неразумный птенец, положивший руку на кинжал, силу которого еще не представлял в полной мере. Солар сжала зубы, глядя на брата, и растерялась. Что делать? Что ей дальше делать? Не утаскивать же его насильно домой! Кто ей разрешит?       Принцесса не могла сдаться, пусть и теряла веру в себя. Но пока мать выступала с речью, промывая мозги ангелам, мол, все это во благо и нет ничего важнее, и, пока Менсис вдохновенно пялился на капитана, одетого с иголочки, Солар начала дрожать, да так, что на нее обратил внимание еще один мужчина, но от него удалось отойти, не засветив лица. Внутри вновь поднялось то самое чувство, как и тогда, наедине с Менсисом. Оно буквально сбивало с ног. Солар нужно было за что-нибудь ухватиться, но она не могла позволить себе слабость. Не сейчас. Брат в ней нуждался, пусть и не осознавал этого.       Выскочить, перебить Бетельгейзе и высказать все свои мысли? Солар едва ли не рассмеялась сама над собой. Какая же глупость. Ей этого не простят. Но брат…       «Отпусти его, твоя мать не дура. Провидица тоже не дура. С ним ничего не случится».       Волнение перерастало в панический страх. Голова гудела. Перед глазами все плыло.       Выстраиваешь образ хорошей девочки, а потом смотришь в зеркало и понимаешь, что там вовсе не та, кого хотят видеть окружающие. Там даже не зло. Просто подросток, которому некуда себя приткнуть. Несчастный, непонятый и перепуганный — типичная для людей ситуация. Казалось бы, еще недавно играла с друзьями и беззаботно гуляла в саду, но теперь… Поразительно: все по-прежнему и что-то катастрофическое, что-то безумное, происходит исключительно у тебя в голове. И никто, никто, совершенно никто этого не замечает. Точнее, замечают лишь следствие. Никому не нравятся подростки. Никто не знает, как себя с ними вести. Да что уж, подростки сами ничего о себе не знают.       Сфера призывно загудела, разрослась до размера портала и ослепляюще вспыхнула. Солар едва не упала в обморок из-за мощного выброса энергии. Хрупкая магия действительно оказалась чувствительной. Время пошло как-то уж чрезмерно быстро. Мать закончила с речью, и вот капитан уже направился к сфере, окунулся в свет и исчез. За ним пошли остальные.       Сдавило виски. Сдавило с такой страшной силой, что у Солар закатились глаза, и запал язык, а крылья инстинктивно дернулись, помогая не свалиться. В следующее мгновение она снова включилась. Осмотрелась, шумно дыша, будто не понимая, где находится. Стало так больно, так жутко… Все загорелось. Все стало рассыпаться. Таять. Солар увидела, как Менсис падает замертво, и она схватила его, приподняла, затрясла, закричала… Это видение быстро исчезло, но стало последней каплей.       Менсис пошел за остальными, а Солар принялась пытаться пробраться к нему через толпу, но сил было очень мало. Принцесса толкалась, рвалась, словно через терновник, и ее истерика все усиливалась. «Почему никто не понимает, что Менсис идет на погибель?! Почему все так слепы?!»       Солар тянулась к брату и ломалась под гнетом чувств. Будто судьба мира зависела исключительно от нее. Слетел капюшон. И буквально все вокруг повернулись к ней. Все узнали ее. Все замолчали.       Стук крови взрывами раздавался в ушах. Но Солар не обратила внимание. Ангелы расступились, и она побежала вперед, не глядя на родителей, чтобы ни в коем случае не остановиться. Менсис, увидев ее, замер. Зал замер. Замерло время, которое пару минут назад мчалось с бешеной скоростью.       Солар вцепилась в брата, крепко его обнимая и закрывая крыльями от чужих глаз. Рыдания разрывали глотку.       — Не ходи! Не ходи! Не ходи! Не ходи, не ходи, неходинеходинеходинеходи! — взревела так, что все облака вмиг превратились в тучи и на Земле пошел сильнейший ливень. — Менсис, я тебя умоляю!       Шум послышался даже здесь.       Красиво: капли ударялись о листья деревьев, и все шелестело. Веяло прохладой. Небо тонуло в серости.       Где-то там будет радуга. Но не здесь. Естественно, только не здесь.       Менсис ее оттолкнул.       Его взгляд, Господи, этот взгляд, был таким презрительным, таким гневным, таким озлобленным и разочарованным…       Солар споткнулась и рухнула в чьи-то руки. Ее подхватили под мышки и дернули назад. Принцесса отчаянно захлопала крыльями, завертела головой. Никто не понимал, в чем дело. Никто из подданных. Они были шокированы. Но не родители. Родители смотрели безразлично, как и всегда. Молча смотрели, как на полоумную.       Мир говорит голосом Аластора: «Ты не сможешь». И Мир оказывается прав. Так открывают Вселенные: через боль.       Солар хватала ртом воздух, готовясь выкрикнуть что-то, когда Менсис вошел в сферу и исчез в дурманящем сиянии. Солар захлебнулась собственным горем.       Ее утащили, держа за локти, и никому не было дела, как бы она ни орала.       Однако Менсис вернулся с вылазки целым и невредимым.       Пережив нервный срыв, Солар едва ли смогла осознать, что он жив. Бетельгейзе надавила на сына и вынудила помириться с сестрой, хотя он и не хотел, это чувствовалось. Менсис ужасно злился. Солар всех опозорила, поэтому считала его отношение вполне заслуженным.       И отношение родителей — тоже. Они не ругали. Просто стали еще холоднее, хотя, казалось бы, куда уже больше. Солар замкнулась и еще очень долго не могла прийти в себя, однако прошло несколько месяцев и все нормализовалось. Удалось реабилитироваться в глазах семьи и наладить общение братом. Но все хорошее кончается быстро. За месяц до новой вылазки принцесса снова впала в состояние дикой тревоги. Предчувствие вновь накатило. Солар старалась подавить его, но ничего не получалось. Она сама ходила к провидице, та успокаивала, только вот легче не становилось.       Предчувствие стало возникать перед каждой вылазкой. И каждый раз — ничего. Это было прекрасно, но одолевающие чувства — отнюдь нет. Солар перестала верить себе, стала нервной и скрытной. Холод наконец-то пробрался и ей под кожу, но не смог захватить нутро: принцесса продолжала чувствовать все чрезмерно остро для ангела. Повторяла про себя без конца: «Ты сама себе врешь» и разочаровано переписывала историю человечества в чистовик. Все проходило, только не это.       Беда пришла на его сорок восьмую чистку. ***       — Сорок восемь лет в адском пламени Рая, — Энджел присвистнул, подперев подбородок рукой, и усмехнулся: — Тебе не привыкать.       Вэгги посмотрела на него с осуждением и крепче сжала руку Солар в своей.       — Что правда, то правда, — Солар улыбнулась натянуто, но благодарно, и опустила голову. Рассказывать о брате оказалось легче, чем она представляла, но все равно было горько.       Они помолчали немного.       — Так, что потом? Что с ним стало? — Энджел не выдержал, поддавшись любопытству.       Та отрешенно повела плечами.       — Его обратили в демона.       Вэгги и Энджел удивленно переглянулись.       — В демона? Разве так можно? Разве истребители не всесильные? — затараторил Даст, но Вэгги его перебила:       — Это был кто-то из грешников?       — О, нет-нет, — Солар усмехнулась сама себе, — всего лишь план по свержению власти.       Всего лишь.       — Что ж, я думаю, на сегодня достаточно, — Вэгги не дала Энджелу вставить слово. — Не нужно вспоминать все разом. Это очень трудно. В любом случае, помни, мы обязательно поддержим тебя.       — Большое спасибо, — стараясь сохранить лицо, Солар говорила приглушенно, но такая забота, безусловно, была ей приятна. Только вот она невольно задалась вопросом: а зачем здесь, в Аду, строить из себя невесть кого? Быть может, пора прекратить? — Я очень рада, что познакомилась с вами.       — Это все очень мило и замечательно, но у меня много вопросов! — Даст негодующе глянул на Вэгги, заставляя ее задохнуться от возмущения, а потом повернулся к Солар. — Конечно, я не задам их все сразу, но ты… ты не можешь вечно скрывать самое интересное! Мы же не просто так здесь сидим и трещим обо всем на свете, не так ли? — обворожительная улыбка заставила расслабиться, причем даже Вэгги. Она видела, что Солар не задевает его поведение, поэтому промолчала. — Ты так и не сказала, чье убийство планировала. Кто этот таинственный незнакомец, которому ангел осмелился перерезать глотку? И перерезал ли?       — Я пока не готова говорить об этом, — на самом деле она просто-напросто не придумала достойной легенды. Все же Аластор ясно дал понять, что с ним лучше не шутить.       — Как скучно, — Энджел закатил глаза, но сразу же спросил: — А кровь у тебя красная или черная?       — Красная, — Солар нервно облизнула губы, боясь, что за время, пока они говорили, все могло измениться. Интересно, это вообще можно почувствовать? — А у тебя?       — Тоже. Вэгги?       — И у меня. У большей части демонов, не занимающих высокого ранга, красная кровь.       — Ну да. Будем откровенны, мы с вами не особо внушаем страх, — Даст рассмеялся. — О нас баллад не сложат. То ли дело такие, как Аластор. Или Вокс. Про Люцифера я вообще молчу. Хрен знает, как его кровь выглядит. Может, она вообще ядовитая.       — У всех у них ядовитая кровь, — беседу о высших Вэгги поддержать была рада, вот и зашипела, не скрывая ненависти (к Радио-демону, конечно). — Этот проклятый Аластор… Красный ублюдок. Уж он-то точно опаснее прочих, хотя бы потому что пытается подобраться к Чарли!       — Да он ко всем пытается подобраться, — Даст улыбнулся.       — Вот именно! Я видела, он заходил к тебе, — Вэгги вновь обратилась к Солар. — Он очень опасен. Не доверяй ему. И пусть только попробует хоть пальцем тебя тронуть…       Солар осторожно похлопала подругу по плечу, дабы немного успокоить, и сказала:       — Мы вообще-то отлично поладили, не будь к нему так жестока.       Энджел заразительно рассмеялся, вновь заставляя Вэгги смягчиться. Она не смогла не улыбнуться в ответ. Солар безумно хотелось влиться в их коллектив, и вроде как это даже хорошо получалось, поэтому она тоже поспешила растянуть губы.       Вдруг Энджел спросил:       — Падать было больно?       И не успела Солар открыть рот, лишь вздрогнула, вспоминая, как раздался негромкий стук, а затем скрипнула дверь. В кабинет вошел Аластор со своим неизменно радостным выражением лица. И его привычно бодрый голос, точно доносящийся из старого радио, нарушил всю атмосферу:       — Всем недоброго утра, дорогие дамы и Энджел Даст! Погода сегодня славная, не так ли? Кто-нибудь видел Шарлотту? Я собирался обсудить некоторые деловые вопросы, но на ее рабочем месте почему-то есть все, кроме нее самой!       Вэгги, сразу же ощетинившись, едва ли не зарычала, и подскочила. Правда, поскольку пообещала Чарли держать себя в руках, решила не вступать с ним в конфликт.       — Сейчас я ее найду.       Аластор театрально поклонился. Пространство между ними наэлектризовалось.       Когда Вэгги вышла, Солар посмотрела на Энджела безжизненным взглядом:       — Да, падать было больно. Очень.