Безусловный рефлекс

Воцарилась тишина. Джей мотает головой, холодея с каждым мгновением молчания все больше. Иен манит за собой, закрывает за ним дверь. Оказавшись с ним один на один в этой тесной комнатке, Джей заволновался сильнее. Он не может осознать – неужели правда? Брат ни разу не давал повода так думать. Остается тонкая ниточка надежды, что это недоразумение и Иен не замешан во всем этом. В ином же случае… Джей не простит его. Не сможет простить. – Слушай, – обратил на себя внимание альфа, поворачиваясь к нему лицом, переносицу трет. Всегда так делает, когда оказывается в затруднительном положении. – Да, я участвовал в создании системы Чужаков, – но говорит он таким тоном, будто не раскаивается, а наоборот, гордится этим. Что-то тончайшее и невесомое обрывается внутри и распространяется болью, от сердца и по грудной клетке. Сотни вопросов в голове – но кашей. Он молчит. В шоке уставился на Иена и не может проронить и слова. – Какое право имеет стайка толстых советников решать судьбы людей? – продолжил альфа, резковато взмахнув рукой. – Мы установим реальное равенство и демократию. Это то, чем я живу. И не один я. Мы свалим «Империю» Уничтожим иерархию. Поверь мне, Джи, мир станет лучше. – Предатель, – качает головой Джей, медленно отходя к выходу. Иен кажется ему помешанным фанатиком, с таким рвением и горящими глазами рассказывающий бредовые слоганы. – Ты идешь против семьи, это… – Тебе промыли мозг с детства. Нам всем промыли, Джи, мой Джи, послушай. Мы сделаем это. Ты, я, сотни других. Поверь, нас много. Только представь. Свобода слова. Ты можешь говорить что захочешь, про дворян тоже. И тебя за это не сошлют в монастырь. Да, ты не понимаешь, потому что родился Фахо. Если бы был обычным, знал бы, насколько ущемляют народ. – Но зачем это тебе? Какое нам дело до народа? Они наши подчиненные! Ваша система не простоит и дня. Ты думаешь, так просто отобрать власть у кланов? – Джей, отойдя от шока, стал возмущаться. Но Иен и не посмотрел на него, игнорируя. Продолжил вести свое. – Ты не представляешь силу людей, у которых появилась надежда. Они поднимутся. Подумай, Джи. Сядь сюда и подумай. Религия вся эта, Совет, они управляют нами, как хотят. Иен говорит с придыханием и глух будто, все стоит на своем и убедить пытается. Как помешанный. Где он этого набрался? В спасители народа записался? За красивой идеей понятно, что стоит. Иен себя особенным возомнил. Меченым кровавой луной. Если отдать власть народу, начнутся полные беспорядки. Если клановая система падет, дисциплины больше не будет. И все же, ради чего? Ради одного желания вписать свое имя в историю?.. У Иена есть все. У него было бы все. Власть, земли, титул. Он не бастард, не десятый в очереди на наследство. Не верится, что альфа проникся судьбами бедного народа. Иен не благодетель, а народ угнетали и так было всегда. Свобода слова? Тогда никакого этикета, если каждый начнет выражать неуважение. Это разожжет конфликты. Без дисциплины и контроля Итана падет. Без властей, религии страна распадется на отдельные группы, разрушив общую идеологию, которая и держит их вместе. – Я не понимаю. – Джи, – Иен странно улыбается. – Это шанс для нас. – Э-э-э… только не говори, что ты выстроил эту систему, этих Чужаков ради того, чтобы узаконить наши с тобой… черт… – Ты сам все понял. Да, в Новой Итане мы сможем жить, как обычная семья и никто не будет называть наших детей отродьями. Джей покачал головой. – Ты не сможешь. Это безумно, Иен. И знаешь, мне все равно на Итану, как и на людей. Меня волнует одно. Ты понимаешь, насколько подло поступил? Ты заманил меня в Чужаки, и, все это время, я же, так, – он сглатывает подступившую к горлу горечь осознания раз за разом. – Все это время ты управлял мной. Устроил все это, да ты хоть, ты, представляешь, что я? Пережил, – дрожь в голосе усиливается. – Ты… подлец, Иен. – Ты заблуждаешься, – спокойно пожал плечами Иен, подходя все ближе и ближе. И его спокойствие раздражает больше всего. Неужели он не понимает? – Замолчи. И подумай. Все это время я старался для нас. Для тебя. – Для себя, гребаный ты эгоист! Ты всегда все делаешь для себя! – выкрикнул Джей, не в силах терпеть внутреннюю бурю. – Ты подловил меня обманом, шантажом. Ты знал. Все время! Пока я мучился с выбором, ненавидел себя, ты радовался, что я у твоих ног, ползаю, как собака, и задницу подставляю! – Прекрати истерику, – Иен заблокировал выход и Джей отошел к стене. – Немедленно. – А ты меня спросил, хочу ли я быть с тобой? Хоть раз... – Ты мой с рождения. Джей глухо рассмеялся, запрокидывая голову. Ударился о стену. Затих, посмотрев в глаза напротив, и бросил ядовито, со всей обидой: – Ты говоришь, у меня нет выбора. И это твоя демократия, свобода слова? Да?.. Ты сам себе противоречишь, говоришь одно, а делаешь... – он заикнулся, когда Иен подошел вплотную. Джей прижался к стене, готовый обороняться. Он вывел брата из себя. Но вместо успокоить, добавил громче: – Отпусти меня. Я не буду твоим рабом. – Да замолчи ты наконец, – прошипел зло Иен, так, что внутри все сжалось от силы феромона. – Или я заткну тебя. – Опять шантажи… – он промычал остаток фразы ему в губы. Иен целует жестко, больно, а Джей сжимает челюсти, пытаясь вырваться из захвата. Безрезультатно. Иен сильнее. Альфа повернул его и больно придавил к стене, фиксируя руки. Затрещала одежда. Джей вскрикнул – тот укусил его в плечо. Он дернулся со всей силы, ощущая, насколько беспомощны его трепыхания против брата. – Ты мой, – в ухо, рычаще. – Я хочу, чтобы ты понял это. Ты мой омега. Любимый. Моя семья. Следующий укус в мочку уха. Джей шипит и ругается, а когда Иен начинает тереться твердеющим членом ему между ягодиц, вскрикивает. Но альфа продолжает, И от понимания, что тот будет сейчас делать, Джей впадает в отчаяние. Он не хочет этого. Только не после того, что узнал. Замирает, слыша в ухо «как всегда, моя пташка, подергался и сдался». Ком в горле мешает нормально говорить, но Джей произносит как можно увереннее: – Только попробуй взять меня силой. Я буду ненавидеть тебя до конца жизни. Срабатывает. Едва Иен отпустил его, он выбегает и несется со всех ног. Запирается в комнате, отпирается, понимая, что альфа найдет способ пробраться, если захочет. Бежит к Релу. Младший удивлен: но впускает. Спрашивает, что его так напугало, на что Джей пытается отшутиться мышью. Рел не верит, это видно. Однако, ничего не говорит ему и выделяет место на своей кровати. Эмоции быстро сходят на нет. Большая доза успокоительных подействовала и сделала его вареным. Он всю ночь смотрит в потолок. Бездумно, неживой будто. Лежит ровно, дышит и удивляется собственному равнодушию. Рел просыпается утром, что-то говорит ему, тормошит, а до Джея не сразу доходит, где он. Слишком много таблеток выпил. Джей понял, что зря поднялся на ноги, когда почувствовал подходящую к горлу тошноту. Еле добежал до туалета, опасаясь украсить пол содержимым желудка. Живот скрутило. У него всегда болит живот, когда переживает. Но он не переживает. Так ведь? Сам не знает. Просто пусто. И внутри, и снаружи – оба мира опустошены. Апатия. Голова кружится – тоже побочный эффект. То ли лекарств, то ли стресса. Он не может думать о том. Только начинает – боль в висках. Пульсирует, выкручивает, кажется, кость вот-вот треснет. Он и не хочет думать. Что будет дальше, как жить, как принять – ответа нет. Джей не видит выхода. Холодно. Зубы стучат. Вода потоками сверху. Не согревает. Горячая – пар идет. Его вытаскивает Рел, помогая одеться и ругаясь на него последними словами. Джей говорит ему, что все в порядке, замерз просто. В подтверждение показывает трясущиеся руки. Но дрожь эта изнутри идет: ее не унять теплом. Ему снова плохо. Рел дает таблетки от отравления, грозясь позвать слуг и папу, когда Джей отказывается пить. Оставаться в особняке – мука. Несмотря на угрозы Рела, он собирается и садится в транспорт с близнецами. Едет в школу. Младшие братья беспокоятся о нем. Даже отстраненный Робертс предлагает отвезти в больницу, подмечая, что вид у Джея болезненный. Синяки под глазами, мол, сами глаза красные, будто он не спал пару суток. То бледный, то зеленеющий. Джей посмотрел безразлично в зеркало и пожал плечами. Его не смутили растрепанные волосы, как и отсутствие косметики на лице. Хорошо, кофта с высоким воротником хоть. Получается – Рел видел отметины? Явно видел же. И понял. Но промолчал. Ткнул утром в руки заглушку аромата, о которой Джей напрочь забыл – и посмотрел внимательно. Но не с укором. Пониманием, что ли? Или сочувствием? От осознания во внутренней пустоши появились капли горечи. Он сглотнул их вместе с комом. В школе его не трогают. Как всегда. К доске не вызывают, отпускают с контрольной, советуя отправится в медпункт. Джей поднимается, собирая нетронутые тетради в сумку и долго шастает коридорами без цели. Ему некуда пойти. Он хочет закрыться где-нибудь, в себе желательно. Свернуться калачиком и попросить, чтобы к нему никто не лез. На улице поразительно солнечно, но тепла не ощутить. Снежный покров блестит. Джей замечает знакомый транспорт. За ним приехали, ждут. Направляется к воротам, чувствуя себя как под тоннами воды: придавленным, затуманенным. Кажется, выдохнет – пузырьки вверх полетят. А вдохнет – захлебнется. Идти тяжело, под водой-то. Открывает дверь, но вместо водителя за рулем Сид, а на заднем Иен. Брат хватает его за руку, тянет, но Джей упирается неожиданно для самого себя. – Мы уезжаем, Джи. Я собрал твои вещи. Эта падаль… Рел, он знает. Шантажировал меня. С ним я разберусь, но ты едешь со мной. Сейчас. – Н-нет, – единственное, что может выдавить Джей, давясь кислородом. Иен ослабляет хватку. Этого достаточно, чтобы вырваться и пойти обратно к воротам. – А ну стоять! – выкрикивает в спину, заставляя сорваться на бег. – Джи! Джей заворачивает за здание, бежит дальше, в дворики жилых домов. Слышит позади его шаги и ускоряется. Заскакивает за первый угол, прячется за полуразрушенной стеной. Тут окурки по снегу. Приседает, задерживая дыхание. Проклятый снег. Проклятый Иен. Он рассматривает окурки, пытаясь успокоить отголоски паники. Куда на этот раз собирался тащить его Иен? Увезти? На морозе думается лучше. В голове проясняется, он ощущает, что руки горят. На снег оперся. Он трет ладони, дышит на них, а те, как чужие. Не чувствуются. Иен – создатель Чужаков. Сложно осознать. Джей до сих пор не знает, как относиться к этому. Его привычный мир рухнул. Мечты повалились, как камни с этой старой стены. Планы, тепло – все выгорело и пеплом развеялось. Иен не только клан предал, Иен предал его доверие. Запах, который невозможно спутать с другими, становится отчетливее, как и шаги. Джей поднимается, слыша, как шуршит куртка по стене. Кривится. Бежать незачем. Он не смотрит на брата. Не может смотреть. Его запах все еще родной и это не вычеркнуть. Чертова истинная связь. Чертовы гормоны. Это все они. Иен не отпускает его, когда Джей пытается вырваться из хватки. Теперь альфа не шутит с ним. Держит крепко, до боли. Кажется, руку сломает, так сжимает. Разозленный. Дышит тяжело. Поднимает пальцами подбородок Джея и скалится. – Тупая тварь. В следующий раз придушу. Тянет за собою и Джей плетется, зажимая во второй руке найденную в кармане заточку для ногтей. Острая. Без раздумий вгоняет в руку альфе, не переживая, что ранил. Иен от неожиданности отпускает его, за руку хватается, шипит. Это шанс. Все, что он хочет, это чтобы Иен не прикасался к нему. Никогда больше. Джей бежит прочь, но уже к людной улице. Забегает в кафе. Посетители и работники смотрят на него и от этого внимания хочется скрыться. Он садится за свободный стол вдалеке, но расслабиться не может. Дышать тяжело, горло жжет. Джей заказывает воду, а на вопрос официанта, все ли впорядке, кивает. Коммуникатор жужжит. Звонки. Джей отключает его и прячет. Сидит долго, но не замечает времени. На улице темно. До закрытия сидит. Потом выходит, боясь наткнуться на Иена. Но того нет. Ему удалось убежать. Улицы пусты. Тихо. Если прислушаться, можно услышать стук потухшего сердца в ушах. Его подташнивает, и это уже не в первый день. Это похоже на отравление, но… все может быть. По-настоящему страшно становится именно сейчас, когда он в шаге от знакомого здания с зеленой вывеской. Целитель. Обращаться к официальной больнице нельзя. Там без документов не примут. А как узнают, что несовершеннолетний, родителям сообщат. Другое дело, старый травник, заведующий зельями. Тому точно все равно, кто перед ним. Ступает на порог, дергает за колокольчик. Двери приоткрываются. Внутри светло. И пахнет травами. Сильно. Джей сглатывает, когда натыкается взглядом на старика. Тот узнал его: Джей приходил к нему как-то за травами для успокаивающего чая. Он не стал мучить себя сомнениями и сказал сразу. – Я… хочу провериться. Травник кивнул, будто мысли его прочитал: понял все. А Джей так и не смог произнести фразу до конца. Страшно. Очень. Подумать даже. Целитель усмехнулся в усы и без слов взял его руку, занося над чашей. Уколол резко – еле ощутимо – красная капля скатилась с пальца в водицу. Джей смотрит на нее отчужденно, а та расползается пятном, редеет. Врачеватель отпускает его руку, приложив к ране какой-то лист и сказав зажать. Сам чашу поднял, переколотил, пригляделся – что он видит там, неведомо. Качает головой, а Джей ждет, как приговора. И слова старца звучат слово в слово с его опасениями. – Вы носите дитя. Он не чувствует радости или огорчения. Не знает сам, почему. Но руки трясутся, когда он расплачивается, забрав с собой снадобье. Старец не посмотрел на него с осуждением или с неприязнью. Не сказал «подумайте, прежде чем сделать выбор». Видимо, сам понял, что там выбирать нечего. Выход в одну сторону. Джей идет по улице. Медленно, без цели. Блуждает незнакомыми местами, не боясь наткнуться на грабителя или убийцу. Зато натыкается на заборчик: лишь тогда осознает, как сильно зажал баночку в руке. Теперь, когда узнал, в пустоши его поселился ощутимый огонек. Крохотный огонек, которому не суждено гореть. Он стоит, сгорбленный, посреди безлюдной улицы. Фонари – высоко. Звезды еще выше. Этот пустой-огромный мир давит на плечи, мешает разогнуться. Джей трет щеки – мокрые. «Почему я плачу?» Он зажимает рот рукою, сдерживая удушающие рыдания в горле. Нет сил держать все это в себе. Баночка в руках, давно открыта. Пары капель хватит, но лучше выпить все. Избавиться. От позора, клейма, грязи. От плода греха. Что ждет этого ребенка, если его оставить? Ничего хорошего. Он родился бы с патологиями. Его бы ненавидели, презирали. И Джей тоже не сможет дать ему любви, оградить от злого мира не сможет. Он себя-то оградить не смог. Джей считает от десяти шепотом. Обещает, что на единице выпьет. Отсчитывает который раз, вместо выпить, начинает заново. Глухо рыдает, давясь комом. Глаза закрывает. Три, два один… Нет. Десять девять… Джей выпивает залпом на «восемь». Глотает со слезами снадобье и с воплем разбивает банку об землю. Со всей силы. Горчит.