Октябрь, 2019 год Аэропорт Wicomico Regional (SBY) штат Вирджиния
– Ты... в Куантико? – голос по ту сторону связи заметно дрожит. Отец, разумеется, волнуется. – Конечно, ты в Куантико. Следует тяжелый вздох. Но это не звучит, как разочарование или стыд, Стайлз уверен. Это лишь еще один знак того, что отец наконец может выдохнуть всё своё великое, размером с планету, беспокойство из тела и сосредоточиться на задаче по доставке его в безопасность. – Машина подъедет через пятнадцать минут, – следует незамедлительно, как и предугадывалось. – Обязательно проверь номера. – Хорошо. Стайлз отвечает очень тихо. Потому что, да, хоть он и не хочет пугать самого близкого для себя человека, он совершенно не чувствует, что всё в порядке. Совершенно не чувствует себя в своем уме. Он потерял несколько часов из своей жизни, абсолютно не помня об этом, что чертовски точно не благоприятно влияет на его состояние. Он прошел регистрацию на рейс, паспортный контроль, провел четыре часа в воздухе и неизвестно сколько еще в здании аэропорта без собственного участия в этом. Без единой осознанной мысли. Так что, да, тихо. Не тревожить свое шаткое равновесие – его задача номер один. Ему отвратительно срочно нужна отвратительно большая чашка отвратительно бодрящего кофе. – Сейчас возьми вещи и пройди- – В место, где меньше людей и шума, – кусает парень без запала, а потом пытается смягчить вырывающуюся колючую панику, мягким: – Я помню. – Да. Ты прав... – в тоне отца присутствуют нотки сожаления, и на Стайлза сразу же хлынет, словно первые капли ледяного душа, вина за вспышку агрессии до этого. Он просто вновь боится, и почему-то вновь скидывает этот груз на другого человека. – Я- – Ты пьешь кофе? Они говорят одновременно, и парень понимает, что отец не обратил должного внимания на его ядовитое замечание, что в действительности делает только больнее. Такое происходит не в первый раз (когда ему сходит с рук его грубость), только потому что с ним опять что-то происходит, и он, подсознательно сбегая от грядущей опасности, находит себя на другом конце страны. Страшно. Нет ничего более пугающего, чем неумение управлять самим собой. Нет ничего более ужасающего, чем потеря доверия и веры в свой рассудок. Нет ничего более тревожного, чем то, что монстры в его голове, которых он старательно игнорирует, и монстры в реальности, которых он ловит и сажает в тюрьму, схожи. Страшно. Однако, это также не является оправданием его поведения. Не по отношению к единственному человеку в его жизни, у которого даже нет ни одного шанса отказаться от громоздкой ответственности в виде хрупкого тела еще совсем молодого юноши. Стилински всегда были непомерно упрямыми и до чертиков верными. – Это помогает мне, – слабо начинает он. Стайлз трус. Официально. Слова горят на его языке, обжигая неба и десна, но так и не вспыхивают в воздухе. Они оседают серыми хлопьями – горьким привкусом сожаления и новой тяжестью вины на его плечах. Прости. – Он помогает мне сконцентрироваться. И хорошо взаимодействует с болеутоляющим. Правда-правда... Врач говорил, что если- – Я помню, что говорил врач, ребенок, – мягко перебивает мужчина. – Но ты всё еще на успокоительных, так? – Я.., да, пап, – пристыженно. – Я забыл. А ему не позволено забывать. – Кофе провоцирует твои кошмары. Нет ничего хорошего в бодром состоянии, если ты всё это время будешь волноваться о каждой вещи вокруг себя. В излишнем беспокойстве вообще нет ничего хорошего. Его отец, Ноа Войцех Стилински, – великий человек. Его герой. Никто из его родственников не верил в него так, как верил в него отец. Никто не считал правдой его чудные истории, никто не обнимал его ночами, когда стены слишком громко шептались над его головой, никто не слушался его просьб перестать заставлять играть с другими детьми, перестать жалеть и вспоминать его мать, перестать отводить к психологу, перестать закрывать в комнате, перестать касаться открытой кожи, перестать касаться... Только один человек помнит все его правила и запреты, рецепты лекарств и расписания на день. И этот человек – не Стайлз. – Сентябрь был нелегким... – вдруг начинает отец, ударяя словами, словно хлыстом, прямо по открытой ране. – Ты … – Да-да, – но он не дает тому закончить предложение. Не стоит сейчас говорить об этом. Тихо! – Он был, – выходит с большим количеством эмоций, чем он хотел бы показать. Естественно, одно простое желание мысли не останавливает. И Стайлз поскальзывается на них прямо в змеиную нору, скрытую золотыми листьями и осенним утренним туманом. Сентябрь был не нелегким. Он был мучительным. Полным кошмаров наяву и реальности во снах. Он сменил восемь штатов за месяц, прячась в одиноких квартирах с двумя агентами, приставленными к нему. Блум и Лейла, как он называл девушек, только потому что мог, были серьезными и молчаливыми, и начинали разговор с ним только, когда приходилось выходить на улицу. Это только усиливало его тревогу. Чтобы выглядеть как потерянные первокурсники, им постоянно приходилось прижиматься друг к другу и смеяться каждые пять минут. И, если у девушек это получилось на отлично – серьезно, никто бы не смог подумать, что веснушчатая худышка в коротких шортиках, которая постоянно снимала всё на телефон, и латиноамериканка в футболке с непристойными надписями, которая постоянно оглядывалась по сторонам с широкой улыбкой и флиртом в глазах, крепко сжимая его локоть, являются спецагентами ЦРУ, но в этом и заключается их работа, – то у него всё валилось с рук. Всё в Стайлзе бастовало против наигранного оптимизма. Он невольно вздрагивал, когда кто-то кричал рядом с ним слишком громко, до зажмуренных глаз и трясущихся коленей боялся фейерверков и звуков, похожих на взрывы и стрельбу, глупо кривил губы в полуулыбке, когда кто-то обращался к нему, и ронял вещи. Он походил на запуганного школьника, которого подружки его старшей сестры вывезли из города повеселиться. Запуганный и неуклюжий. А под трепещущими веками, за зашторенными окнами квартир, под чутким взором Блум и Лейлы, за тканью тёплого детского одеяла, наброшенного на голову, его ждала война. Кровавые реки, плач и слабый голос отца. Всё, как по списку. Он ненавидел скорые переезды: заново приживаться в месте, чтобы на следующий день вновь садится в машину и бежать в другой пустой, холодный уголок, скрытый безвкусными обоями и тяжелыми дверьми с пятью замками. Он не ненавидел. Он боялся. Всех кошмаров наяву и реальности во снах. – Я думаю, пятнадцать минут прошло, – замечает отец, выбивая его из нелегкого воспоминания. Он встряхивается, чтобы сбросить с себя туманные мысли, но резкое движение только усиливает головную боль, что, в свою очередь, приводит к слезящимся глазам и замедленному восприятию. – У тебя остался тот настой? Хочешь я могу... – Мне не нравится его вкус, – бормочет как-то даже слишком капризно. Стайлз сжимает губы, а потом и плечи в попытке не коснуться кружащих возле входа людей. Аэропорт даже в вечернее время наполняет голосящая толпа с бесконечным количеством оголенных конечностей и непрекращающимся шумом. – Конечно, тебе не нравится, ребенок, – со смешком соглашается мужчина. – Но- – Язык вяжет. И на вкус горькое, – ворчит, пока ищет правительственный номер машины, что должна привезти его домой. – А еще горчит. И вяжет. И почти похоже, как если бы взять муку в рот, а потом посолить песок в стакане с водой и запить те комья, что уже образовались у тебя во рту. Или, как мятное печенье. Кто любит мятное печенье? Это также мерзко, как зубная паста, запеченная в хлебе, а потом высушенная на воздухе возле костра. Пахнет прямо как дым! – Мечислав- – И настой этот, ничуть не лучше запеченной зубной пасты с запахом костра, – он вздыхает, хотя совсем не хочет показаться неблагодарным или раздраженным. – Но, конечно, я приму его. Два раза в сутки. Утром и днем. Вместо кофе. Я помню, – у его отца тоже никого, кроме него, не осталось. – Я помню, что надо беречь свое здоровье и себя. Ощущение, будто жалящая мысль, проскользнувшая в его голове, разделилась между ними, и вдох по ту сторону связи кажется вдруг наполненным знакомой дрожью. Тихая, гибкая грусть, тенью привязанная к груди. Их мистическая связь в действии. Стайлз наконец находит серую легковую машину с отстраненным водителем, которому явно некомфортно находиться в гражданской одежде. Парень шепотом комментирует отцу каждое действие, вплоть до того момента, пока он не садится на заднее сидение и кивает военному за рулем, что тот может завести машину. Знакомые, отточенные движения немного успокаивают его, пускай голоса в голове и становятся громче и яснее в тесном, закрытом пространстве. – Так? – неожиданно строго произносит отец. – Почему ты вернулся домой? Вот так сразу к делу. – Я сбежал, – признание даётся намного легче, если смотреть, как мелькают каменные здания за окном и периодически тусклый красный на загруженных перекрестках, забывая о настоящей причине его нахождения здесь. – Ну, это я понял, ребенок, – с весельем произносит отец. Хотя в голосе отчетливо слышны печальные и немного панические нотки. – Почему? – Я... мы были в Аризоне, – Стайлз бросает быстрый взгляд на водителя, но тот игнорирует его разговор, и парень спокойно продолжает. – Знаешь, новое дело и тому подобное… Оно очень запутанное. Нам пришлось вызвать главу общины. О! Представляешь, я встретил Мари-Джен Валет, но мы не успели поговорить, потому что… ну, потому что я… сбежал. Ага… но зато остальные точно увидели ее. Я знаю, что оборотни не высокого мнения об этом, но, я думаю, стая в восторге. Правда, причина, конечно, ужасная… и нам пришлось еще позвать представителей самой большой диаспоры. Мм-м… и? Это не очень хорошо для меня. Ведьмы из ковена. Сестры Талбот?! Мне кажется, ты слышал о них. И, наверное, я поэтому сбежал. Возможно. – Я думаю, сестры справились бы с тобой, – как можно мягче произносит отец. – Я – нет. Они молчат некоторое время, пока Стайлз не решит продолжить, произнося те же самые слова, что и много лет назад: – Вот в чем проблема. Я бы не справился. Я уже говорил, что… – Мечислав- – Это милосердие, пап. Великое, неоцененное добродушие без какого-либо ожидания ответной услуги. – Мечислав- – Нет. Всё в порядке, пап, – Стайлз закрывает глаза ладонью, а потом тянет руку вверх по волосам, превращая их в беспорядочное гнездо. – Это на самом деле прекрасно. То, как другие существа заботятся обо мне, хотя совсем меня не знают. – Это не забота, ребенок, – в который раз говорит мужчина, сохраняя один и тот же аргумент на протяжении каждой их дискуссии. – Это – лицемерие. – Нет, пап, смотри, – парень сжимает волосы в пальцах, пытаясь придумать достаточно хорошую аналогию их ситуации, но, разумеется, в голову ничего правильного не лезет. – Я на шатком мосту… хах, я всегда на шатком мосту. Дурацкое сравнение! Я… ладно, пускай я на шатком мосту, прямо по центру, а многие люди не видят этого. Они просто продолжают идти, толкая его из стороны в сторону, и у всех них есть надежная страховка, когда у меня ее нет. И мост, он совсем не крепкий, как- – Мне не нужны никакие сравнения, Мечислав, – перебивает его отец, действительно, теперь разозлено. – Не нужны никакие сравнения… с шатким мостом, чтобы видеть, что они могли сделать большее. Ты говоришь милосердие? Я говорю, что лицемерие. Бездействие – такое же преступление. Они – потомственные ведьмы. Я ожидал от них большего, чем слепое милосердие в том, чтобы избегать чужую беду. – Всё… – нет таких слов, способных остановить волнение родителей о своих детях. – Не всё так плохо, пап. Я… я справляюсь. – Я знаю, сынок. Я знаю. Ты можешь заботиться о себе с восьми лет. Если не раньше. Удовлетворение от этих слов он всё равно не получает. А его папа на другом конце страны морщит сейчас брови и опускает голову на руку, согнутую в локте на столе. Мужчина так часто делает, когда сталкивается с чем-то, что он не в силах решить сию секунду. – Я не один, пап, – пробует Стайлз еще раз. Ему кажется, что он буквально чувствует, как расслабляются плечи отца, и мужчина откидывается на спинку стула. Ему нужно быть там, рядом со своим лучшим другом, чтобы обнять и сделать массаж, а потом заставить того отдохнуть. – Я не один, пап. И скоро всё разрешится. Ты встретишь стаю и поймёшь, как они заботятся друг о друге. И обо мне, – хотя бы будут. – Мы не дадим друг друга в обиду. Они наслаждаются тихими звуками друг от друга, сохраняя привычную, мягкую тишину между ними. – Я действительно рад это слышать, – со вздохом выдаёт мужчина, когда парень уже поднимается в свою квартиру. А Стайлз видит ясное: я мог бы сделать лучше. И это было бы чертовски верно. – Я скучаю, пап, – вырывается неожиданно, и у него подкашиваются коленки, когда он понимает, как правдиво и отчаянно звучат эти слова. Он опирается лбом в закрытую дверь в поисках опоры, не желая двигаться после слишком длинного дня и тяжёлого утра. – Я очень скучаю. – Я тоже, ребенок. Я тоже. Скоро всё закончится, и я приеду навестить тебя. Я не хочу больше быть один, хочет сказать он, но прикусывает губу до крови и крепко сжимает в руке ручку двери. «Мне одиноко, пап. Мне страшно». – Я оставил книги в Аризоне, – его голос почти звучит ровно. – Всё будет хорошо, сынок. Я позвоню потом Крису. – Я впервые забыл про них. – Не беспокойся. Просто заходи внутрь, проверь квартиру и закрой дверь. Мне нужно освободить водителя. Они проходят обыденную рутину, проверяя вместе окна, количество еды и важных вещей, тайники с дневниками, и только потом мужчина говорит, что пора прощаться. – Я очень горжусь тобой. Ты молодец, ребенок. Возьми на себя только то, с чем ты справишься, – командой. – Позволь всему идти так, как оно собирается случиться, – голос отца немного влажный. – Ты можешь звонить на этот номер каждый раз, когда захочешь. Я буду проверять тебя перед сном. – Хорошо, пап. До скорого. Люблю тебя, – скороговоркой выдавливает он. – Люблю тебя тоже. Стайлз первым завершает звонок. С каждым разом делать это становится немного легче.☆☆☆
Октябрь, 2019 год «Дом», Куантико, штат Вирджиния
Стайлз догадывается, что пить снотворное и ложиться в кровать сейчас нет никого смысла. Поэтому он просто натягивает на себя пижаму, кутается в одеяло и садится в гостиной на пол, прикладывая ухо к стене. Тут же сквозь марево головной боли пробиваются выкрики женщины, клеившей обои, смех ее партнёрши, топот соседских детей и мелодичное звучание флейты, но они настолько знакомы, настолько заучены наизусть, что он легко отталкивает их в сторону и зацикливается на одном лишь звуке. Хлопке маленькой ладошки прямо на том месте, куда он прислонил голову. Эта маленькая ладошка из его будущего – одна из немногих вещей, что может заставить улыбнуться сквозь боль и грусть. – Привет, Колючка. Стайлз тянется к крошечному тельцу с тонкими запястьями и хрупкой кожей, а затем легко погружается в другое видение. Он на кухне, а мальчик с темными мудрыми глазами закрывает рот той самой ладошкой, чтобы не показать своё веселье остальным. Сердце Стайлза, как в первый раз (хотя, как и многие разы до этого), подпрыгивает и, словно обретает настоящие крылья, бесперебойно стучащие по его грудной клетке. И, наверное, так неправильно, особенно по отношению к другим своим прекрасным детям, но упрямый язвительный найденыш имеет отдельный краешек в его душе. – Куда ты меня ведёшь? – спрашивает он нежно, когда чувствует, что его тащат дальше. Прозрачные пальцы обхватывают огромную по сравнению с ними ладонь и ведут в темноту, заворачивая всё дальше от комнат со звонким детским смехом и горящих золотом глаз. – Ох. Останавливаются они, достигнув небольшой комнатушки с кроватью и одним стулом, на котором аккуратно сложена маленькая стопка детских вещей. В помещении холодно, а пол и вовсе выложен голым камнем. Если бы не солнечный свет позади них, комната была бы погружена во мрак и сырость, олицетворяя собой глухое одиночество украденного мальчишки. – Я знаю, кроха. Я знаю, – Стайлз непроизвольно падает на колени, теперь находясь на одном уровне с ростом ребенка. – Тебя вытащат оттуда сразу. Я обещаю. Мальчик, намного младше серьезного школьника, сидящего когда-то там на кухне, смотрит на него слишком понимающими глазами и медленно кивает. – Тебя будут искать. И найдут, – ему впервые приходится говорить это самому, а не видеть во сне. И слова даются чертовски тяжело, застревая на полпути в горле, а потом выпадая полусырыми прямо на поникшую голову ребенка. – Это… это не вернёт твоих родителей. Но я найду тебя. Я приду за тобой так скоро, как узнаю, где ты. Это почти правда. И судя по тому, как резко поднимается детская макушка, а потом сужаются тёмные мудрые глазенки на открытом бледном лице, мальчик понимает это тоже. – Я заберу тебя, как только смогу, – впервые звучит также печально, как он себя чувствует. – Я говорил тебе, что не оставлю тебя там, Колючка. Мальчик в конце концов соглашается, слегка кивая головой, и Стайлз обхватывает худое тело в крепкие объятия, оставляя поцелуи на вихрастой темной макушке. – Давай, давай, идем. Пойдем обратно, – но вместо родной кухни, они неожиданно перемещаются в другую незнакомую ему комнату, залитую светом от ночника в виде большой рыбы. На стенах голубые обои с рисунками деревьев, а на потолке звезды, светящиеся в темноте. Это странно и неправильно, но парень не решает пугать ребенка своим дискомфортом от слишком красивой обстановки вокруг. – Хочешь я расскажу тебе, как Кира однажды случайно сломает нос Джексону? Он ждёт весёлой ухмылки или даже закатывание глаз, но вместо этого мальчик в его руках меняется – исчезают затравленный взгляд и морщинки на лбу, руки становятся чуть толще и волосы короче, а лицо теперь освещается детской невинностью и непосредственностью. Ребенок выглядит намного младше, года на три-четыре, в пижаме с ракетами и огромной игрушкой волка в руках. Стайлз точно не знает в чем причина этих изменений. Он обычно встречал уже повзрослевшего тихого мальчика в отражении будущего его ребенка, и тот просто садился рядом с ним. Тогда школьник редко давал себя трогать, но часто сам натыкался лбом в его живот, засыпая клубочком возле его ног. Почти никогда до сегодняшнего дня «младшая» версия мальчика не видела его. – Ладно, хорошо, – тянет Стайлз. На самом деле сейчас он практически не чувствует своё тело, и голова болит немного меньше, зато крохотные пальчики на его запястье кажутся настоящими. Голоса же из других осколков жизни больше не слышно, будто сама комната стала выключателем всего плохого, и он тоже невольно расслабляется, растекаясь на подушке в детской кроватке. – Давай я расскажу тебе сказку, пока родители не пришли укладывать тебя спать? Мальчик скованно улыбается, но тут же кивает, всё еще удивлённо разглядывая его. Стайлз сам удивлён. Что он потерял в прошлом своего ребенка? Есть ли веская причина его здесь нахождения? – Неважно, – выдыхает он, когда замечает, что ребенок дергает его за рукав. – Ну, ладно, – парень меняет позу, протягивает руки к ребенку и укладывает того на себя. Мальчик, кажется, более, чем рад такому положению. – Однажды один маленький храбрый человечек…Октябрь, 2019 год. Отдел Поведенческого анализа, Куантико, Вирджиния.
Знакомиться с громкой и яркой Пенелопой после бессонной ночи оказывается не самым приятным началом рабочего дня. И пускай Стайлз улыбается прямо с того момента, как зашел в маленькую каморку, оборудованную множеством мониторов и клавиатур, и был схвачен цепкими руками с кучей браслетов и колец. Немного спокойствия сегодня никому не помешает. Девушка с двумя короткими хвостиками и цветными прядями в них несколько раз кивает, соглашаясь со своими мыслями, и ее глаза за стеклами очков в тусклой комнате без окон и полок с личными вещами, кажется, сверкают всеми цветами радуги. – Привет, потерянный мальчик, – с широкой улыбкой произносит она, заправляя светлый локон за ухо. – Я Пенелопа Гарсиа. Тот самый гениальный хакер, что спасает ваши задницы каждый день, – она подмигивает, показывая руками на всё свое техническое богатство, – и которого ты забыл посетить. Девушка говорит громко, закусывает губу, а, когда парень немного смущенно кивает в согласии, отмахивается, прося его не волноваться, и тут же отворачивается, чтобы очистить для него стул от бумаг и бесконечных проводов. – Привет, – мягко отвечает Стайлз, находясь в волнительном облаке цветочного парфюма и тихого бормотания. На каждый поворот Пенелопы ее аляповатая юбка, сделанная в виде лепестков цветка, танцует, играя под искусственным светом от ламп, а множество бусин на шее переливаются приятным тонким звоном. Это странным образом напоминает ему его маму. – Так, присаживайся, – командует девушка, плюхаясь в компьютерное кресло и уже что-то печатая. Она немного бормочет, не отвлекаясь от работы. – Я вчера разговаривала с Арджентом, мне сказали, чтобы я присмотрела за тобой. Он звучал взволнованно. Кстати, как и Дер-Дер потом. Я еще подумала, что... и в общем я согласилась, конечно, но... ты в порядке? Она резко разворачивается обратно к нему, задавая вопрос в лицо. У Пенелопы цепкий взгляд и защитная аура старшей сестры – это очень быстро располагает к себе. Поэтому спустя час он находит себя расслабившимся на неудобном стуле, но с маленькой лиловой подушкой в руке (он всё еще не понял, откуда Пенелопа вытащила ее) и глупой улыбкой на лице. – ... и бум! Он совершенно не ожидал от меня ничего подобного! – она взмахивает рукой, но тут же опускает ее под его хихиканье и глядит на него неодобрительно. – Ты проверяй, проверяй папки. Не отвлекайся. Скоро позвонит команда, у них как раз через полчаса наступит начало рабочего дня. И обычно они звонят намного раньше. – Не-а, – тянет он, откладывая в сторону еще одно дело с поджогом из архива. Они всё-таки решили перепроверить старые застопорившиеся расследования, но Стайлз уже знал, что делает это впустую. Хотя дела в его руках были интересными, пускай и ужасающими одновременно. – Твой разговор с секретной хакерской системой, которую ты не в силах взломать, намного увлекательнее. – Кто сказал, что я что-то взламываю? – подозрительно спрашивает девушка. Он пытается подавить ухмылку, растущую на его лице, когда Пенелопа неестественно высоким голосом начинает описывать процессы проверки документов на всех мониторах, кроме крайнего правого, на котором Стайлз отчетливо видит абсолютно точно нечто вне закона. – Хорошо-хорошо. Разве я что-то сказал? Такой девушке, как ты... – подыгрывает ей парень. Непринужденное заигрывание портит широкий зевок, и Стайлз следом теряет концентрацию, а буквы на страницах сливаются в черно-белое скучное пятно. – Кто-то не спал всю ночь. А, малыш? – Пенелопа улыбается ему, но тихое волнение искажает дрожащие уголки пухлых губ и ломает звонкий голос на середине. – Ты- Раздается громкий звонок телефона, и они тут же подпрыгивают на своих местах, а веселье слетает с их лиц, прячась в профессиональных масках сосредоточенности. – Богиня на связи, – отвечает девушка, а потом кладет телефон на край стола между ними. – Вы на громкой. – Доброе утро, – слышится усталый голос агента Арджента, и сразу становится ясно, что бессонная ночь была не только у него. – Стайлз? – Я здесь. Я в порядке, просто... – и как такое объяснить? – Вы нашли в книгах что-нибудь полезное? – Да. На самом деле... Гарсиа, с лаборатории пришли анализы? – Да. В земле, что вы прислали много красной глины и немного базальтовых пород, что вообще-то невозможно найти в городе, но это в принципе свойственный для каньонов Аризоны материал, – четко и быстро докладывает девушка. – Мы отправили образцы в Церковь, которая никогда вовремя не отвечает на наш запрос, и также к Мун, но та уже давно просит об увольнении, так что, я думаю, ответ придет вечером. Просто из вредности. – Ладно. Хорошо, – мужчина слышится таким уставшим, что раздражение передается лишь громкостью голоса. – Что, если- – Но я решила, что вы будете не против, – перебивает Пенелопа, – что я отправила образцы еще одному специалисту. Она давно занимается оккультными науками, в особенности изучением священных земель и пропитанной магией почвы, как таковой. А еще ее семья династическая, так что они хранят множество очерков и- – Ближе к делу, Гарсиа. – Да, ага. Так вот, она сказала, что отправит отчет к одиннадцати, то есть через двадцать минут. Я сразу перешлю вам ответ. Но это точно священная земля. Она говорит, что вокруг веет странной энергетикой. – Хорошо. Что-нибудь еще? – Есть что-то по тем кристаллам, что я отправляла? – доносится хриплый голос Лидии. – Да, доктор Мартин, – сконфужено отвечает девушка. Пенелопа впервые звучит неуверенно, и Стайлз так быстро поднимает голову от папки в руках, что слышит, как хрустит шея. – Эти зеленые кристаллы – уран. Точнее не сам уран, в комплексе из фосфора, меди, воды... такие кристаллы можно найти в граните, и они, разумеется, не широко распространены, но- – Это торбенит, – не замедляясь произносит Стайлз. – Да, – подтверждает голос Айзека из телефона. – Хотя они используются в качестве индикаторов для урановых месторождений. – Но они крайне опасны. Торбенит выделяет излучения, а также смертельный газ радон. – Звучит так, будто мы приобрели вторую энциклопедию в команду, – удивленно замечает Пенелопа, с широко распахнутыми глазами глядя на него. – Нет-нет, – смутившись. Стайлз закрывает глаза руками, пряча покрасневшие щеки. Ему нужна стопроцентная концентрация. – Я где-то читал о них. Это что-то важное. – Торбенит не описан ни в одной летописи о магии, – замечает Лидия, и ей вторит незнакомый женский голос: – Он не используется в ритуалах, – Стайлз догадывается, что говорит Мари-Джен Валет. – Никто из общины не стал бы подвергать опасности людей. Все, кто прибыл к нам, как представитель новой ветви нетрадиционной магии, обязуется очень многим. – Ну, мы уже согласились, что это человек, – доносится голос Джексона, и парень почти видит, как тилацин раздраженно закатывает глаза. – Сестры Талбот не нашли ничего, что могло указывать на нестабильную магию полукровок. Но им не нравится атмосфера вокруг общежития. – Торбенит видится странным, – вновь пробует Стайлз, но слишком тихо, сомневаясь. – Если это – магия ворожбы или манипуляция сознания через амулеты, то мы ничего и не найдем, – произносит Питер. Оборотень тоже звучит глухо, устало. – Это недолговечная связь, так как они не связаны физически ни кровью, ни контактом. И тот, кто манипулирует, в итоге потеряет силу спустя время. – Откуда появилась земля? – А священная земля? – спрашивают они с Лидией в одно мгновение. – Если бы это была манипуляция, то… – Айзек звучит задумчиво, – в таком случае, они должны быть знакомы? Так как обычно такая магия работает хотя бы на слабой эмоциональной привязанности. – Да. Обычно. Поэтому, я думаю, что это дух, – заключает Питер. И на одну долгую секунду между ними воцаряется тишина. – Мы привыкли иметь дело со злыми намерениями людей, влезающих в магию и оккультизм, что сами собой отбрасываем потусторонних. Бестелесые, так называемые духи и демоны, призраки и полтергейсты, могут вселиться в человека и манипулировать им. Их сил обычно недостаточно для управления всем телом, но они могут разжигать эмоции и подпитывать дискомфорт и страх, а следом и адреналин. – Тогда получается, что священную землю он таскает с собой, чтобы увеличить время контакта с духом, – продолжает Айзек, подхвативший идею. – Наука не отрицает существование бестелесых и мира, где они могли бы временно пребывать. Тоже самое говорит и магия. Если кто-то из них пробрался к нам- – Это могли пропустить ведьмы и фейри, но не жрецы вуду, – замечает Мари-Джен, которая звучит теперь более взволнованной и вовлеченной в разговор. Стайлз уже забыл, что им помогает сама глава общины. – Я могу попросить верховных мамбо и хунган* приехать и обойти округу. Они скажут, если почувствуют нечто потустороннее. Жрецы вуду окажут им огромную помощь. – В книгах есть упоминания о духах. В последних главах, – произносит парень с намеком. – Я не читал о них на латыни, но там может быть что- – Я посмотрю, – легко соглашается Лидия. – Тогда мы продолжим работать по описанию, что дала нам Трейси, – включается агент Арджент. – Есть какие-нибудь совпадения? Команда отключается, чтобы описать портрет убийцы для собирающихся в зале полицейских. Они также успели разработать план реагирования для колледжа, который не должен спугнуть маньяка, но одновременно с этим обеспечить безопасность студентов. – Ты думаешь, что это что-то потустороннее? – любопытствует Пенелопа, завершив звонок. Она уже вновь что-то печатает, рассматривая камеры на дорогах в Темпе. – Да, – кивает Стайлз. – Звучит разумно. Благодаря общинам мы привыкли чувствовать безопасность от таких вещей, но всё… мы ни от чего не застрахованы. Предостережение вслух получается намного более зловещим, чем в голове. – Это не самая вдохновляющая речь, малыш, – хмыкает девушка, разворачиваясь к нему. У нее решительное выражение лица, которое вполне может напугать. – Так откуда ты решил, что я не могу что-то взломать? Вот так впустую уходят старания на хорошее первое впечатление. – Ну-у, – тянет Стайлз, пытаясь придумать, что ответить. Сказать, что он узнал эмблему секретной организации хакеров или то, как она пишет код, очевидно, не может быть хорошим вариантом. – Ну, Пез, я ничего такого не говорил. Просто наблюдения. Девушка невпечатлено поднимает бровь. – Ой, да ладно тебе, – он неловко хихикает, а потом не думая ляпает: – Мы оба знаем, что Эринию ничего бы не остановило на своем пути. Это просто еще один пустяк. И лишь, когда он закрывает рот, он соображает, что сказал. И вся его гордость от утренней уверенности в разговоре с Пенелопой, напрочь снесена полнейшим идиотизмом сейчас. Он умеет терять друзей с завидной регулярностью. – Эриния? – в шоке переспрашивает девушка. И Стайлз практически видит, как сменяются ее эмоции и тот момент, когда она всё понимает. – Никто не знает… Ты! Он не будет удивлён, если его попытаются сейчас задушить. Это, конечно, не самый лучший вариант, но не то чтобы у него есть выбор. Парень просто надеется, что девушка не сильно разозлена. И, разумеется, Пенелопа в бешенстве. – Давай не будем- Его останавливают пока еще тихие возгласы: – Ты! Ты! Да как ты посмел! Ты знаешь, что- – Эй-эй-эй! Не надо ничего в меня кидать! – восклицает парень, когда замечает, что девушка ищет, что схватить в руки. – Ты просто бросил меня, когда на нас напали! Ты знаешь, что с такими, как ты делают? Ты! Ты! Мы обещали закончить нашу миссию! Довести ее до конца! Пенелопа подскакивает, но Стайлз первым успевает отбежать к двери, перекрывая путь за собой стулом. – Я тебя не кидал! – у него есть куча причин, по которым иногда парень остаётся вне зоны действия своего собственного же сознания. – Я не знал, как тебе помочь. И там была ловушка, которую мы не заметили- – Ты был моим напарником! – почти кричит девушка, наплевав на тонкие стены и приоткрытую дверь. Она гневается, и сейчас, как никогда раньше, действительно очень схожа с богиней мести и ненависти. Однако, Стайлз больше всего боится того, что последует за этой короткой вспышкой эмоций. И поэтому, когда спустя мгновение ее лицо сминается во что-то до ужаса печальное, он внутренне сжимается, готовясь к худшему исходу. – Ты знал, как важно для меня и- – Нет-нет, Пез, – Стайлз уже видит, что шансов на создание такой же крепкой секретной дружбы, которая у них была раньше, больше нет, но всё равно надеется изменить хоть что-нибудь. Пенелопа была для него большим, чем просто незнакомцем в сети и коллегой по преступлению. – Я никогда не- – Уходи, – шепчет девушка. И одно слово, оказывается, в силах разбить его сердце. – Я пришёл за тобой. Я искал, но- – Уходи, – Пенелопа на самом деле расстроена. – Я не хочу говорить с тобой. Стайлз открывает дверь и делает шаг наружу, точно зная, что сейчас лучше отступить. – Я всегда был твоим другом, – очень тихо бормочет он, но так и не получает ответа. Это намного мучительнее, чем он представлял себе. Где-то внутри Стайлз проникся мыслью, что однажды Пенелопа узнает его или же он где-то поскользнется, просто он никогда не видел этого так скоро. В первую же встречу! – Гениально, – ворчит парень, хватаясь за волосы. И пускай отец говорит ему, что в случившемся нет его вины, но он чувствует себя именно сожалеющим и огорченным. Это, конечно, не помогает. Пенелопа... на ее месте Стайлз бы тоже кинул в себя что-нибудь тяжелое и не поскупился бы на красочные ругательства. Они познакомились случайно, в интернете, на сайтах, которых не должно существовать. Хотя бы закон не подразумевает их существование. Они вдвоем быстро нашли общий язык, и уже через месяц делились историями своих взломов. Это было его темное время, о котором он не вспоминал бы никогда, если бы не знакомство с яркой милой Эринией, что также была яростна как дикое пламя и безжалостна как лесной пожар. В тот момент он многое о ней не знал, но ему хватало уверенности в том, что их союз был нерушим и что у них есть спины друг друга. Он был в этом уверен. Уверен, как сто тысяч процентов, абсолютно точно и никак иначе, пока... Это было его темное время, которое он не хотел вспоминать. Только спустя почти полтора месяца Стайлз узнал, что это была Пенелопа. Пенелопа Гарсия. Яростная и безжалостная, милая Эриния с картинкой девушки-рыцаря вместо аватарки. Это было самое прекрасное и самое уничтожительное осознание. Потому что он видел эту невероятную девушку в своем будущем вместе с остальными членами стаи, его семьи, и это удивительно, чувствовать уже имеющуюся связь с ней, но и ощущать, как собственноручно он ее так резко и грубо оборвал. Трель его телефона рассеивает концентрацию, как солнечные лучи пронзают вечерние сумерки, и Стайлз смаргивает туман забвения. – Да? – Привет, ребенок. Как ты? – Хорошо, – отвечает просто. Звучание отцовского спокойствия легко проникает в него. – А ты? – Неплохо. Только позавтракал. Без жирного бекона, – смеется мужчина. Стайлз тоже улыбается, сворачивая в конференц-зал. – Как Пенелопа? Первая встреча? Родители даже на расстоянии могут задеть ту тему, которая волнует тебя больше всего. – Не очень удачно, – замечает парень, плюхаясь на диван Питера. Это удивительно быстро расслабляет его, почти закутывая в объятия сонливости. Ему даже чудится тяжелый запах мужского одеколона и мягкий аромат чая. – Дело, да? – Нет. То есть, да. И это тоже, – медленно произносит. Стайлз проводит рукой по лицу, пытаясь сбросить с себя оцепенение, но всё, чего он добивается – лишь еще один долгий зевок и слабость в теле. – Много чего странного. И торбенит... Торбенит звучит так знакомо. – Ты опять болен камнями с памятью? – вновь смеется мужчина, но теперь с более громкой радостью. – О чем ты? – Ты не помнишь? – удивляется Ноа. – Лет в одиннадцать ты был таким упорным в поиске идеального камня с внушаемой памятью на магию. И ты болел «адским мхом» месяцами, хотя понимал, что он слишком опасный для нас... ты же о нем? – Не-ет, – Стайлз садится, изумившись пришедшим на ум воспоминаниям. – Кажется, это именно он. Да. Ты ныл о его потере каждый наш выходной, и именно поэтому я и согласился познакомить тебя с профессором древних языков, чтобы хоть как-то отвлечь тебя. Ты как раз тогда ходил с подаренными Крисом книгами, как со святыней, так что- – Торбенит называется «адским мхом», – потерянно произносит Стайлз, когда вдруг все точки собираются в его голове в правильную комбинацию. – Так называли его экзорцисты. Это предпоследняя глава. Демонология. Демон! Ему кажется, или он уже доходил до этой мысли? – Ребенок? – взволнованно зовет отец. – Ты- – Я в порядке, пап. Я перезвоню после обеда. Мне надо бежать. Стайлз бросает телефон и подскакивает с места, направляясь к Пенелопе, когда понимает, что та скорее всего заперла дверь. И он даже не может начать ее винить. – Черт возьми! – парень ругается, но тут же одергивает себя. Не время поддаваться эмоциям. Он меняет направление, вновь хватает телефон и по памяти набирает номер, который он слишком просто нашел в базе данных ФБР в свои темные времена. – Говорите. Питер с такой силой давит на одно единственное слово, что в первую секунду Стайлз запинается, забывая, о чем он вообще собирался сообщать. – Если- – Это демон! – выкрикивает парень, не давая сказать оборотню что-то явно слишком сложное и завуалированное для его сонного, и между тем взбудораженного, разума. – Торбенит – слишком опасный и ядовитый, поэтому он нигде не применяется сейчас. Но в средние века священники-экзорцисты описывали сияние зеленых кристаллов, что они находили возле людей одержимых демонами. Люди в конечном итоге погибали от излучений быстрее, чем приходила церковь. Что логично! И... но в бестиарии было описано, как «адский мох», то есть торбенит, использовался, как флэш-карта для хранения памяти. И демоны хранят себя в ней. Поэтому- – Мартышка, вдохни, – осторожно говорит Питер, но Стайлз слышит скрываемую дрожь взволнованности и мысленно улыбается. Волку интересно. – Да-да, я дышу, – парень сжимает пальцами переносицу, закрывая глаза. Строчки скользят перед его глазами, хотя информация немного спутана долгим временем, за которое он не открывал родной томик бестиария. – На самом деле, там есть информация о видах демонов. Их не так много. Не все из них могут управлять разумом человека, как и не все способны на какое-либо воздействие на неодушевленные предметы, как кристаллы. Особенно кристаллы. Их структура слишком сложная и... Там было еще что-то о происхождении «адского мха». Его свойства были открыты монахом в Индии, кажется, и- Стайлз не договаривает. Распахнув глаза, он замечает неестественное завихрение темно-серых оттенков в центре помещения. Осознание приходит мгновенно. Он же чертов везунчик! – В любом случае, – хрипло шепчет парень, аккуратно отступая назад. – Сейчас мы и узнаем, что это за демон. Есть ли вероятность, что это простое совпадение, и что он сможет избежать чего бы то ни было в нескольких метрах от себя, если сделает это по-тихому? Конечно, нет. Он успевает сделать ровно два шага к двери. – Мартышка? Там- Плотная волна воздуха откидывает его назад, пригвождая к стене. Телефон падает слишком далеко, и Стайлз не слышит концовку предложения волка. – Катех-х, – шипит уже массивный сгуток чего-то очень сильно смахивающего на грозовое облако. Этот сгусток дрожит и темнеет, каждые несколько секунд толкая волны силы по кругу, которые бьют ему в грудь. – Кате-ех-х. Дверь с оглушительным грохотом захлопывается, а следом за ним лопаются окна и сносятся в сторону столы и стулья, разбивая по дороге стеклянные стены конференц-зала и падая на нижний этаж. Возможные крики людей заглушает громоподобный рев. – Ты! Катех-хумен*, – ревет демон, образовывая уже более заметную фигуру с длинными тонкими конечностями и яркими желтыми впадинами вместо глаз. Стайлз, всё еще прижатый к стене невидимой силой, с неимоверным трудом открывает слезящиеся от боли глаза. На миг он потерял сознание, сильно ударившись головой, но теперь перед его взором еще более пугающая картина. Демон медленно, но верно приближается к нему. Каждая следуемая волна бьет мощнее, вновь и вновь выбивая воздух из легких. – Ш-ш-ш-шукалин*, – словно подкроватный монстр из чертового детского кошмара, его бескостные ноги-веревочки скребут пол острыми когтями, а глаза сияют ярче солнца. Только сейчас Стайлз видит, что их двоих окружает плотный черный дым и запах костра, не дающий подступиться спасательной группе. Если она есть, конечно. – Ш-ш-шукалины мертвы! За ревом следует вспышка света, и оглушительный грохот, так как пол растрескивается, и они летят на этаж вниз. Он скользит по стене, но облегчение от непроизошедшего удара при падении быстро сменяется ужасом, когда он понимает, что демон возникает прямо возле него, сжимая его горло. – Ш-ш-шукалины мертвы! Стайлз уверен, что с возникновения демона не прошло и полминуты, но каждая секунда скручивается в его костях и крепко сжимает грудину. Его сердце бьется где-то в горле, а глаза то и дело застилает тьма. А теперь он не может вдохнуть. – Шш-ш... Звуки слишком громкие, пульсируют в голове в такт задыхающемуся сердцебиению. Он чувствует, как обжигающе горячая рука скользит к его шее, и он не может сглотнуть, он не может вдохнуть, не может поднять руку и противостоять. «Сожги их! Они хотят освободиться. Огонь прекрасен. Разве ты не видишь?». Грудь сжимается, а ноги дергаются, упираясь в стену, но слишком легко соскальзывая вниз без сопротивления. «Огонь делает меня сильнее. Огонь прекрасен, не так ли? Сожги ее. Ей это нужно». Кислород заканчивается. «Шукалины думали, что обманули меня, но я вернулся. Мои братья придут за мной». Его глаза закрываются. «Его кожа тоже будет гореть. Дай этому произойти. Просто только посмотри». Он падает на пол под раскатистый рык, воздух наполняет легкие, но Стайлз почти выхаркивает их, кашляя и трясясь. Рядом слышится знакомое волчье рычание, шум падающих вещей и пронзительно тонкое звучание колокольчиков, только он не в силах повернуться или даже оползти. Огонь кричит в его венах. «Дай этому произойти». Он сжимает пальцы на груди, когда зрение возвращается и дыхание немного выравнивается. «Дай этому произойти». Стайлз сворачивается в клубок, крепко сжимая голову в руках. Его ребра болят, но он знает, что они не повреждены, что нельзя сказать о затылке и локтях. Досчитав в голове до трех, он пытается прижаться головой к более холодной части пола, но всё вокруг пылает и пышет. Или это то, что показывает ему его подсознание. – Вставай! Давай, малыш, – рядом возникает потрепанная, осыпанная штукатуркой Пенелопа. – Нужно уходить. «Дай этому произойти». – Ты удивительная, – прохаркивает парень едва слышно, когда девушка практически берет его вес, помогая ему подняться. Он смотрит на ее лицо, в горящие глаза и маленький порез на правой щеке, слишком испуганный, чтобы встретится с происходящей борьбой сбоку. За него кто-то сражается. – Так и есть, – кивает девушка. И он видит слабую улыбку, которая быстро сменяется обеспокоенный взглядом, когда вместо того, чтобы встать, он прислоняется к стене. – Что ты- – Я лучше прилягу, да, дорогая? – он не уверен, произносит ли он это вслух или же только в своей голове, но он замечает панику Пенелопы перед тем, как его глаза вновь закрываются, в этот раз унося его в тихое, свободное парение в долгожданной темной прохладе.