☆☆☆
Когда Стайлз просыпается, его встречают темнота и нечеткие очертания больничной палаты в приглушенном свете ламп. Он моргает несколько раз, чтобы сбросить пелену сна, но от этих действий, наоборот, только сильнее тянет закрыть глаза и поспать еще немного. Пускай и с кошмарами. По ощущениям море колеблется в такт его мерному сердцебиению, хотя он уверен, что должен был получить изрядную долю синяков на всём теле. Удивительно, но даже горло, кажется абсолютно не болит. Будто произошедшее не больше, чем еще один сон. Демон на самом деле не касался его? Это была паническая атака? Рядом кто-то спит, крепко ухватив его за руку. Парень пытается припомнить были ли у него отношения с человеком, у которого могли быть такие мягкие, теплые руки с неумолимым количеством колец. – Пенелопа не хотела уходить, – доносится голос со стороны, и, повернув голову, Стайлз видит Криса Арджента, сидящего в кресле возле двери. – Просидела всё время возле тебя. С неизмеримой нежностью в сердце он аккуратно сжимает хрупкую ладонь чуть крепче. – Я позвонил твоему отцу, и после консультации с твоим врачом тебе включили какие-то обезболивающие в капельницу, – мужчина кивает на иголку в его левой руке. И что ж, это объясняет волнительное ощущение качки. – Хотя они сказали, что ты в порядке. Только сильные ушибы, но нет трещин или переломов. Так что тебя, наверное, выпишут завтра после обеда. Парень отстраненно кивает. Его глаза вновь закрываются под аккомпанемент розовых вспышек в уголках глаз. – Ложись спать. Завтра всё узнаешь. Стайлз соглашается. Стайлз закрывает глаза.☆☆☆
В этот раз ему снится незнакомая квартира. То, что хозяин – одинокий парень, заметно сразу, как и то, что она обычно пустует. На кухонной стойке есть фото в красивой черной рамке с белым узором в виде цветов. Закрывающий уши руками Айзек и Джексон ерошащий тому волосы. Оба выглядят радостными, с широкими улыбками и светящимися глазами. Именно это и дает представление о том, в чьей он сейчас квартире. Когда огонь начинает пожирать обои и топчет мягкий светлый ковер в гостиной, Стайлз уже готов. «Дай этому произойти». Он проходит сквозь красные языки пламени дальше к запертой двери в конце коридора. «Просто только посмотри». В спальне Айзек клубочком лежит на середине огромной кровати, сжимая в руках плейер. В момент, когда Стайлз замечает, что уши человека заткнуты наушниками, треск пламени скрывается за громкой классической мелодией, а когда видит, что профайлер, Цветочек, привычно спрятал лицо под шарфом, да и еще уткнулся в подушку, то запах гари и дыма исчезает под ошеломляющим ароматом ванили и мужского одеколона. «Его кожа тоже будет гореть. Дай этому произойти. Просто только посмотри». Огонь незаметно пробирается в комнату, слизывает со стен вырезки газет и плакатов, а потом ручьем стекает по спинке на одеяло. Айзек продолжает спать. Красные языки пламени укрывают его под собой, лаская сначала беспорядочные кудри и длинные дрожащие ресницы. Айзек не открывает глаза. Золоченное бра падает на тумбочку, снося стакан с водой и белую бутылочку. Айзек не слышит. «Дай этому произойти». Айзек не проснется. Если он даст этому произойти.☆☆☆
В следующее пробуждение его встречают уже солнечные лучи и немигающий взгляд Питера. – Когда я говорил о том, что ты наживаешь неприятности, я не требовал от тебя доказательств, – ровно произносит оборотень, сжимая пальцами чашку с чаем. Стайлз думает, что еще никто не научился сидеть в больничном кресле, выглядя при этом, как действующая королевская особа. – Я не был уверен, что ты понял о размерах катастрофы, – хрипит в ответ. Его голос звучит прокурено, и вот теперь горло начинает жечь, но он в силах с этим справиться. – Хотел доказать. – Конечно, ты бы так и сделал, детка, – закатывает глаза волк. В это самое мгновение Питер так сильно похож на того мужчину из его видений, что сердце Стайлза непроизвольно делает кульбит и ухает куда-то вниз. Парень просто рад, что нет никаких аппаратов, считывающих его сердцебиение. Это было бы таким предательством с их стороны. Судя по самодовольной улыбке оборотня, он забывает о самом главном – чувствительном слухе мерзавца. – Ой, да иди ты, – краснеет. Мужчина в ответ тихо смеется. Стайлз отворачивается, чтобы скрыть мягкую улыбку, и натыкается на еще один стул. На спинке висит яркая шаль с кисточками и сумка с индийского базара, так что очевидно – здесь до этого сидела Пенелопа. – Ее увел Дерек на завтрак, – не дожидаясь вопроса произносит волк. – Что было довольно трудно. Ты, видимо, умеешь очаровывать даже безнадежно влюбленных. Питер звучит раздраженно. – А тебя? – храбро спрашивает Стайлз, но боится поднять голову, поэтому не видит реакцию на свой вопрос. Питер улыбнулся? Питер закатил глаза? Питер взволнован? – А как ты думаешь? – мужчина отставляет чашку на соседний стул. Волк сдвигается, широко расставляя ноги, и Стайлз на мгновение отвлекается, пока не замечает еще одну самодовольную ухмылку оборотня. – Я попробую, – закатывая глаза. Он взволнован, а лицо Питера, открытое, светится в ожидании его ответа. – Думаю, я на верном пути. Волк на это только с улыбкой качает головой. Стайлз находит чертовски судьбоносным то, что, проснувшись, он первым делом встречает именно Питера, а не кого-нибудь другого из стаи. И это ведь совсем неважно, потому что явно не было подстроено специально, и стая может и вовсе не ждать его пробуждения, но... всё равно приятно. И, разумеется, глупо, что его сердце вновь делает этот странный кульбит, посылая мурашки по всему его телу. И он закусывает губу в попытке придумать тему, увести себя и вдруг немного задумчивого оборотня в новый диалог. Но он не знает, что сказать. Слова вяжут язык, а щеки краснеют теперь уже от стыда, расцветшего под сиянием живой радости внутри. И эта нежная, аккуратная улыбка его пары совершенно не содействует мыслительному процессу. – У тебя правда там чай или- – Ты знаешь древнеславянский, – утверждает Питер в тот же момент, когда он решает задать вопрос. Они замолкают. А потом вновь делятся слабыми улыбками. Питер подмигивает, и Стайлз хихикает, а потом: – У меня польские корни. – Лапушка, сейчас десять утра и- ... говорят они одновременно. Парень кусает щеку изнутри, чтобы не рассмеяться. Сейчас всё кажется необычайно забавным, особенно с этим щекочущим ощущением в животе. Мужчина же просто фыркает и кивает головой, чтобы он продолжал. – У меня польские корни, – и Стайлз неожиданно осознает, что Питер ничего о нем не знает, и это вообще-то его тот самый шанс. – В детстве я думал, что мои родители ведьмы, потому что они всегда говорили на странном волшебном языке. Мне так казалось. Потом, правда, я узнал, что это мой родной язык, польский. Ну, и что у меня есть куча родственников в Европе, необычная любовь к свекле и труднопроизносимое имя. – Думаю, что свекла здесь не причем, Мечислав, – с идеальным произношением его имени усмехается Питер. – Хэй! Ты не знаешь, о чем говоришь! Я пробовал свекольный суп и хлодник, и овощной салат, хотя папа и говорил, что традиционные блюда не содержат свеклу, и моя тетя никогда не клала ее в овощной суп, но мне всё еще кажется, что это корни и... – он краснеет, когда ощущает, что вновь забалтывается. – У тебя очень красивое произношение, – резко сменяет тему. – Да. Благодарю, – Питер театрально склоняет голову, кидая на него взгляд из-под ресниц. – Я изучал русский в университете. Хотел производить впечатление на каждого с польскими корнями. Стайлз не выдерживает и смеется, хотя смех выходит немного грубым и хриплым. – Я вижу, – а затем тихо добавляет, – у тебя выходит. – А к твоему вопросу, – продолжает оборотень, словно не услышав его тихое замечание, – сейчас десять часов утра, и пить что-то крепкое уже поздно. – Да, конечно, – язвит Стайлз, припоминая, что Питер вообще-то ничего из спиртного и туманящего разум совсем не пьет. В этот самый момент ему кажется, что остального мира не существует, только непривычная тишина и белый свет больничной палаты. И они двое. А, возможно, так оно и есть. И Стайлз думает, что он готов признать, что- Дверь в палату распахивается и в помещение с ярким румянцем заходит (почти забегает) Пенелопа. – Стайлз?! – восклицает девушка, в одну секунду оказываясь возле него. – Как ты? Краска стекает с лица девушки, а счастливая улыбка превращается в слабую, дрожащую по краям. И если бы он знал Пенелопу достаточно хорошо, он бы сказал, что та сдерживает слезы. (Он знает ее великолепно). – Конечно, Пез, – прозвище легко срывается с его языка, как и маленькая соленая капелька с накрашенных ярким синим ресниц. – Ты как? Я надеюсь, тебе уже перехотелось кинуть в меня что-нибудь тяжелое. Мне кажется, с такого расстояния ты точно попадешь. Девушка приглушенно смеется, крепче сжимая его ладонь в своих руках. – Дурак, – без запала ругает, а потом плюхается на свое место и хмурится. – Я так испугалась. Ты пропал больше, чем на полчаса, и, и когда я вышла искать тебя, все вокруг поспешно выходят из зала, а потом лопаются стекла и такой беспорядок! Стайлз не помнил, чтобы Пенелопа хоть раз заговаривалась и тараторила, эмоционально и отстраненно одновременно. Обычно ее слова полны флирта и двойных смыслов, а она сама игриво подмигивает, пока не ляпнет что-то такое, что никто бы никогда не осмелился произнести вслух, с таким серьезным выражением лица и хитрыми-невинными глазами. Девушка, по правде говоря, намного умнее и сообразительнее, чем кажется на первый взгляд со всеми своими блестящими обертками и мгновенными шутками. Ни в одной вселенной нет Пенелопы с пустым лицом, без парфюма и плохо собранными волосами – если бы они и выглядели, как хаос, то точно, потому что девушка того захотела. Нет и взволнованного голоса с тоненькими нотками и рук, не занятыми гаджетами или новой красивой безделушкой. – Хэй-хэй, – привлекает внимание Стайлз. Он хватает маленькую ладошку девушки и прижимает к своей груди. – Я в порядке. Ничего плохого не случилось. Ты же видишь? – Ага, – Пенелопа потерянно моргает, сбиваясь с описания чьей-то куртки под осколками лопнувших окон. – И ты вроде хотела, – Стайлз подзывает ее пальцем ближе к себе, хотя замечает, что Питер уже давно оставил их двоих одних, а потом низким шепотом произносит, – рассказать, что делают с предателями. Девушка невпечатлено косится на него, затем показательно закатывает глаза (это, видимо, привычка всего отдела) и бьет его по руке, причем очень сильно. – Ауч! Я уже и так в больнице! – ворчит парень, потирая место удара. Он не сразу замечает, как легко и естественно он может вести себя рядом с девушкой, пока вдруг та не начинает всё еще немного нервно, но уже куда более счастливо хихикать, и он повторяет за ней следом. Они молчат минут пять, просто обмениваясь улыбками и комфортом, который каждый из них излучает для другого. Возможно, он не так одинок, как ему казалось несколько дней назад. – Что-то случилось, да? – неожиданно серьезно спрашивает Пенелопа. – Когда на нас вышло ФБР и ты исчез из сети. Я просто подумала и поняла, что ты не похож на того, кто может... Что-то с твоей семьей? Есть свои недостатки в пребывании в стае, состоящей из психологов, детективов и одного смекалистого хакера. – Почти, – без увиливания. – Я попал в больницу из-за лекарств, которые мне прописал врач. Мне снились кошмары, я плохо ел и не мог сосредоточиться на учебе. Поэтому мои оценки покатились вниз, я сумел кое-как договориться на академический, так и не закончив семестр, но всё равно... меня отец к себе забрал, так что я был под присмотром, – вообще-то признаваться в подобном немного неловко, но он всё равно заканчивает предложение. – И все гаджеты были вне моего доступа. – Родительский домашний аре-ест, – ласково пропевает девушка. – Ско-олько мне таких доставалось. И не пересчитать. – Точно, – Стайлз выдыхает, а в мыслях всё еще корит себя. – Я не собирался сбегать в последний момент и уж тем более не обезопасить твой выход из сети, но... извини. Я не... просто... извини. Мне жаль, что так всё произошло. Пенелопа долго смотрит на него, а затем кивает головой и отмахивается. Хотя они оба чувствуют, что вернутся к этому разговору позже. – Сейчас, конечно, намного лучше, – Стайлз смущенно чешет нос. Таких понимающих девушек нужно возводить в ранг святых. – Ну, кроме учебы. – Учеба вообще дело дерьмовое, – пожимает плечами. – А сейчас? Кошмары? Нет, он, разумеется, не собирается врать, но столько правды за раз, он считает, слишком вредно для здоровья. И психики. – Вот тебе всё нужно знать, – журит парень, когда в палату заходит врач с медсестрой для его осмотра, что и спасает его от вранья и увиливания. Как и следовало ожидать, Стайлза выпишут после обеда, порекомендовав мази и постельный режим. Ничего неожиданного в том, что обвиняющая себя в его ушибах Пенелопа решительно кивает головой на все слова врача и смотрит так, будто у него нет выбора в этом вопросе. Как только осмотр заканчивается (его тело выглядит не так плохо, как чувствуется), к ним присоединяются Айзек с Эрикой. Благодаря им парень узнает, что убийцу они поймали как раз перед его звонком, и это оказался аспирант, который уже очень давно хотел что-то сделать, но никак не осмеливался. И пишачи*, демон, просто сумел воспользоваться чужой уязвимостью. – Сестры говорят, что пишачи должен кто-то вызвать. Они не могут появиться из ниоткуда, – замечает Айзек, сидящий на подоконнике. – Я порылся в справочниках, и это интересно, что в людской мифологии есть достаточно хорошее описание именно этих демонов. Они есть в индуизме, а также- – Информация была у нас под носом, – бесцеремонно перебивает профайлера Эрика. Девушка сидит прямо в кровати, забравшись на его ноги. – Но это нам больше не грозит. Ковен проведет очистку. Стайлз кивает. Это очень мило с их стороны. – А кто меня спас? – О, это волк из быстрого реагирования, – Пенелопа поднимает взгляд от клавиатуры. Девушка наконец достаточно расслабилась, чтобы взять свое сокровище обратно в руки. – Он вообще случайно был на нашем этаже. Должен был занести какой-то отчет куда-то там. Но его бабушка, как я поняла, занималась вуду или что-то типа того, так что он знал, как развеять заклинание призыва и уничтожить демона. Все они очень прекрасно игнорируют причину нападения демона именно на него. – Круто! Надо зайти как-нибудь к нему, – кивает Эрика. – А он красавчик? О! – Как его зовут? – это будет таким знамением, если он прав. – Вроде Вернон, – отвечает Пенелопа, а потом оборачивается к Эрике. – Объективно говоря, да. Он мускулистый и... – Вернон Бойд, – шепчет себе под нос. Вот оно как получается. Стайлз раньше как-то не задумывался над тем, как красиво переплетает их жизни судьба. Быть уверенным, какой результат в итоге будет получен, не тоже самое, что прочувствовать каждый шаг, сделанный для этого. Он видел, что Айзек будет в его жизни, но стоять рядом с ним утром возле автомата с кофе под бесконечный монолог о формах зерен или смеяться над недоумением доктора в чем-то очень простом, как, например, почему взрослые перестают смотреть мультфильмы, если раньше они их смотрели, ощущается по-другому. По-настоящему. Удивительно хорошо. Как и то, что Эрика упрямо называет его малышом и никак иначе, а также любит портить ему прическу, и что у дерзкой девушки, кажется, есть в запасе необычный материнский тон, направленный только на него. Как то, что Питер улыбается ему (ему!), а Пенелопа существует с ним в одной Вселенной и вроде снова не против быть друзьями. Это виделось чем-то невероятным, голубой мечтой в далеком будущем, что всегда будет сладко спать в уголке его порхающего сердца. Это ощущается еще сильнее. Громче, тревожнее и сказочно. Его сердце набухает и разрастается во что-то гигантское только от одного прикосновения видений к его настоящей реальности. Он здесь и сейчас, а рядом с ним его близкие. Об этом он тоже совсем не думал. (Также, как и о том, что Айзек уже догадался, кто он, судя по осторожным прикосновениям, всегда только к одежде и одеялу; о том, что отец ждет звонка от него; что Адриан потом будет орать и прочитает еще целую лекцию, как «бедного» доктора вновь окунули в махинации с медкартами, или о том, что был сбит режим приема таблеток и Стайлз теперь не в силах предугадать свои способности). После обеда, во время его выписки, за ним приезжает вся команда. Они ждут его в холле, пока агент Арджент разбирается с документами, а Эрика приносит его дорожную сумку, чтобы он мог переодеться в обычную одежду. Пенелопа впервые за всё утро оставляет его одного, но Стайлз буквально ощущает, что причина кроется в ком-то хмуром и особенном. Их приезд переворачивает что-то в его душе, и он просто не может справиться с мягкой улыбкой и румянцем на щеках и шее. В груди разрастается мерное, счастливое тепло. (Хотя в голову также закрадывается печальная мысль, что для объединения команды им требовалось что-то плохое). (Это немного разбивает его сердце). – Шагай, малыш, нам еще надо вернуться на работу, – нахально толкает его в сторону выхода Эрика. Девушка улыбается каждому проходящему доктору и подмигивает медсестрам, но при этом крепко держит его под руку, будто в страхе, что он вот-вот свалится на пол без сознания. – Ты и вообразить не можешь, сколько у нас сейчас там проблем. – Пф-ф, – фыркает Джексон, закатывая глаза. Тилацин стоит поодаль возле странно задумчивых Лидии и Дерека. И если Стайлз вполне может представить причину необычного поведения девушки, то почему хмурый оборотень смотрит на него слишком долго и внимательно, как будто даже виновато, остается вне его понимания. – Мне кажется, он вполне себе «воображает». Хотя, возможно, Стайлз всё же догадывается. – Я в порядке, – заверяет парень вожака стаи, пускай и адресует это Джексону. Тот в ответ просто показательно громко вздыхает. Лицо альфы между тем немного светлеет. – И да, наверное, я всё же воображаю. Подо мной провалился кусок пола, – пытаясь пошутить, – и он должен был куда-то упасть. Неуверенные смешки разносятся со всех сторон. Это по-своему заставляет его чувствовать себя лучше. – А вы знали, – начинает Айзек, – что глагол «воображать» появился еще до- – Конечно, милый, – громко перебивает, а потом пытается похлопать кудрявого вундеркинда по щеке Пенелопа, но тот отшатывается, влетая в объятия донельзя спокойного агента Арджента. – Простите, сэр. – Необязательно было так- Они так и выходят из больницы – большой толпой толкающихся «как бы взрослых» и умело не показывающих свое веселье «настоящих взрослых». – Я рад, что с тобой всё в порядке, мартышка, – отвлекает Стайлза возникший рядом Питер. Парень же неловко хмыкает, колеблясь в выборе ответа. – Ты хорошо выглядишь. – Спасибо, – слово ни капельки не описывает его чувства, однако, оно ближе к тому сладкому чувству за ребрами, чем еще одно неуклюжее молчание. – Всё еще пахнешь дым-травой, – и вновь Питер произносит название травы так елейно, подчеркнуто. Волк явно вкладывает еще один смысл в предложение, но Стайлз опять его не понимает. – Да ладно, мартышка. Неужели ничего? Шотландский экосез*? Оборотень улыбается одним приподнятым уголком губ, пока команда вокруг них решает, как именно им стоит разместиться по автомобилям. Шумят машины, гремят сирены, кричат хохочущие дети, а золотистое солнце, как благословение с самих небес окутывает их теплым одеялом в очередной прохладный осенний день. И Питер смотрит с надеждой, чуть прищурив глаза и наклоняется к нему, будто они разделяют только ими понятную шутку, совершенно не волнуясь о целом мире за их плечами. – Дым-траву используют для сокрытия запаха, – неуверенно начинает Стайлз. А также ими пользовались фейри, оставляя ее в окнах тех, на кого потом в полнолуние нападает стая волков, продолжает в голове он. Хотя бы так считал один шотландский летописец. – Или может я жажду, чтобы на меня напал оборотень? – Ну, это ты обрызгиваешь себя дым-травой, – пожимает плечами волк. – Ты и скажи, мартышка. Стайлз впервые за последние несколько месяцев смеется чисто и открыто. Это глупо и даже не смешно, но парень догадывается – Питер специально отвлек его от жужжащих в голове тяжелых мыслей. И это всё еще, конечно, глупо, но чертовски, чертовски приятно. (И на мгновение, долгое-долгое мгновение, ему кажется, что всё будет хорошо).