Октябрь, 2019 год. Куантико, Вирджиния.
Кафе, в котором они в итоге размещаются на обед, оказывается намного более солнечным и атмосферным, чем хотелось бы Стайлзу. Ему бы хотелось, чтобы всё было немного более мрачным, тихим и печальным, сообразно его настроению. Однако, тут скорее приветливо светят лампы в виде бумажных китайских фонарей, а все стены украшены красивыми созвездиями, что наверняка еще поразительно прекрасно светятся в темноте. – Пожалуйста, закажи что-нибудь. Твоему отцу не понравится то, что ты пропускаешь приемы пищи, – прерывает его мысли Крис Арджент, не поднимая взгляда с меню. – Мне двадцать два, – дерзко замечает парень, хотя всё же берет в руки темно-красную книжку. Та приятно пахнет лавандой. Или ему так только кажется. – И тебе всё еще надо обедать, как и всем другим, – просто отвечает мужчина. И то с какой легкостью агент говорит с ним, дает Стайлзу мысль, что тот должен был иметь неплохую практику в разговорах с подростками. Со своими детьми, например. – И тут есть широкий выбор чая. – Д-да, – теперь немного отстраненно. – Чай исправит всё. В попытках удержать свое любопытство в узде и постараться не узнать случайно о своем начальнике больше необходимого, парень немного агрессивно, громко перелистывает страницы, даже не останавливаясь, чтобы хорошенько рассмотреть картинки. Это такой детский жест, он и сам понимает, но неожиданно обрушавшаяся на него волна раздражения, чувствуется, только с помощью показательного ребячества и может отхлынуть. Или он просто плохо находит пути решения легких проблем. (Или не только легких). – Мы говорили с тобой после твоего первого дела, – продолжает Арджент, не отрываясь от разглядывания меню. – Ты сказал, что, когда будешь уверен, ты мне расскажешь нечто важное. Помнишь этот разговор? – Я... – Стайлз хмурится. Он помнит. – Да. Шуршание страниц, агрессивное, громкое, раздражает его теперь больше, чем успокаивает. – Кажется, время пришло, – мужчина наконец поднимает на него взгляд. Он не отвечает. Нужно ли ему говорить? Это несомненно сделает многие вещи более простыми в понимании и принятии. И это удивительно хорошо (чертовски восхитительно удивительно хорошо) иметь кого-то, кто знает твой план и готов подстраховать, если всё пойдет по другому (неправильному) пути. Но... нужно ли ему говорить прямо сейчас? Приходит официант с милой улыбкой и глубокими зелеными глазами, принимает заказ и спешно исчезает. Арджент показательно кашляет, не отрывая взгляда от него. Стайлз всё еще не может принять решение. Если бы всё было так просто, так легко, и проблемы решались одним резким движением руки, как, например, когда нужно счистить одежду от шерсти кота или скинуть жука с ноги, то он бы и не сомневался так долго. А ведь многие вещи для него, человека, который видит будущее, на самом деле именно такие – простые, легкие, и решаются одним резким взмахом руки. Только в эту секунду вопрос затрагивает не обычные вещи в его жизни, а скорее личные, внутренние. Например, доверие к его семье. Что он в глубине души, Стайлз боится в этом признаться, не имеет. Он всё еще осторожен с каждым из них, хотя и бросает им свои секреты и слабые стороны прямо в лицо. Он всё еще скрывает свое происхождение, хотя он и гордится им, и вообще-то искренне верит, что стая от него не откажется. Пускай они сейчас напуганы им, пускай они держат дистанцию, обдумывая его поступки, они всё еще рядом с ним, всё еще говорят и прикрывают его – он видит это. Только в глубине души, в самых темных червоточинах разума и испорченных желаниях сердца ему чудится, что он не достоин семьи. Что он не должен их касаться, пачкать своей болтливостью и глупыми идеями, которые только доказывают отсутствие у него здравомыслия и всех инстинктов самосохранения. Он не достоин людей в своей жизни. – Безопасность наших агентов ва- – Это пожар, – выпаливает. Он не умеет держать язык за зубами. Это вообще его кредо по жизни. Но возможно... только возможно, это окажется самым мудрым решением за последний месяц. – Будет пожар в доме Айзека, – лицо Арджента остается нечитаемым, но парень чувствует, что тот явно взволнован его словами. – Он охватит только его квартиру, как я видел. И довольно сильно. Айзек будет спать и не услышит ничего. – Поджог? – Не уверен, – честно признается, но, замечая мрачный вид начальника, быстро добавляет: – Он будет жить. И я никогда потом не видел у него ожогов. Всё будет хорошо, просто- – Просто ты не знаешь, каким образом. Что вообще-то чертовски верно. Стайлз всё еще не догадался, из-за чего всё будет хорошо. Каким образом. Как именно он должен не дать этому произойти. Для человека, который видит будущее, он чертовски медленно справляется с принятием своей судьбы. Они некоторое время молча ждут заказ, а потом также тихо принимаются за еду. Оба усердно размышляют, копаясь в еде. Они должны что-то сделать, только информации, к сожалению, всё еще критически мало. – Твой план? – в конце концов спрашивает Арджент. Мужчина очень медленно пережевывает пищу, будто потерял весь аппетит за разговором. Стайлз ощущает тоже самое. – Сначала надо узнать чуть больше. Я чувствую, что у меня еще есть время, – тихо отвечает он, задумываясь, как так произошло, что ему намного легче находиться с боссом на их первом совместном обеде, чем сидеть рядом со своей командой в их обычный рабочий день. – Что было в той папке? Вопрос неожиданный даже для него. Парень на мгновение останавливается, переваривая то, что именно он сам поднимает эту тему. Мужчина, наоборот, сразу догадывается, о чем он говорит. Арджент даже словно готовился к этой теме некоторое время. – Информация об Уильяме Барроу, – прямо. Стайлз вздрагивает, машинально сжимая пальцы в кулак. Это не страх, но всё еще неприятное, неуютное, жалящее ощущение внутри. Почти что рефлекс. – Адрес нового дома и работы, номер телефона и машины. Выписанные штрафы. Сглотнуть и отвести взгляд тоже. Тоже рефлекс. – Тогда как меня нашли? – ничто из перечисленного не должно было указать на загородный дом, который тот арендовал. Его могли не найти. Эта идея, конечно, глупа, ведь он видел свое будущее, а оно у него есть, что значит – ему нечего бояться. И это самое главное. Правда, шрамов своих он в будущем не видел, а теперь вот приходится прятать их под рубашкой с длинными рукавами. – ЦРУ помогло. Парень следит, как мужчина сужает глаза в любопытстве. Это означает, что его начальник не знает всей истории его стажировки именно в этом отделе. И это, что ожидаемо, быстро успокаивает его. Хотя впервые также и жалит – он обманывает своих близких. Пускай не по своей прихоти, пускай того требуют протоколы и закон. Пускай его попросил отец. Всё еще сокрытие. Неправда. Практически ложь. – Это не имеет никакого смысла, – осторожно начинает Стайлз. Кажется, ему пора говорить о себе чуть больше. Особенно тем людям, что ответственны за его безопасность. Необходимо начать доверять. – Они следят за мной только в Куантико. Он как-то не особо переживал из-за и о людях, следящих за ним, пускай он и замечал их достаточно часто – они не всегда могли хорошо прятаться, что довольно забавно. Они охраняют его, поэтому он старался не мешать им специально. Ну, и самого себя зазря не накручивать. – Сама агент Арая Калаверас из Центра по борьбе с терроризмом пришла скоординировать работу по твоему поиску. Пригласили людей из отдела стратегии и анализа, чтобы те помогли найти тебя, – кивает Арджент, наклоняясь чуть вперед. – Практически за двадцать минут ЦРУ выделило почти пятнадцать человек, чтобы вытащить тебя оттуда. Стайлз дергает плечом, с громким стуком роняя вилку. Вспоминая выстрелы и крики людей в том самом доме, где его держал бумажный человек, он машинально кладет ладонь чуть выше своего сердца, прикрывая локтем шрамы на животе. «Я сделаю тебя правильным, милый. Я сделаю тебя настоящим». Он не помнит ничего, кроме голоса. Голосов. – Ну, значит я должен принести им кексы в благодарность, – выдавливает Стайлз, даже не пытаясь нанести улыбку на свое лицо. – Или печенье с шоколадной крошкой. Кажется, его все любят. Парень замечает, как дергается от его слов Арджент. И хотя мужчине всё еще интересно, всё еще хочется узнать побольше о ЦРУ и его особых связях с ним, мужчина с поражением отступает. – Ты в порядке? – неожиданно спрашивает старший агент, и впервые эмоции проскальзывают на лице начальника. Не очень хорошие эмоции. Беспокойство и сочувствие. Это угнетает. И немного заставляет чувствовать себя жалким. Но, Боже, как всё же приятно чувствовать заботу. Особенно от человека, от которого подобного не ожидаешь. – Я буду, – всё же отвечает Стайлз. И ему кажется, что он только что приобрел еще одного человека на своей стороне. Хотя, разумеется, тот был здесь уже целый месяц. («Kocham Cię, tata».) – Спасибо за беспокойство. К еде никто из них так и не возвращается. – Ты ведь знаешь, что я должен отправить тебя к психологу, верно? – Арджент устало откидывается на спинку, оставляя руки открытыми на столе. Стайлз думает, что позиция, которая умышленно показывает уязвимость и безмятежность, не должна использоваться против него. Он на отлично завершил три семестра в Академии ФБР и ему нравилось читать дополнительные материалы, когда он учился на психолога. – Это протокол. Он так сейчас запутан, что даже не уверен, что должен чувствовать. – Но вам порекомендовали упустить это из виду в этот раз, – это на самом деле вопрос, пускай он и произносит это как факт. Парень уверен, что начальство не хотело бы лишней гласности, особенно связанной с ним. Хотя он и понимает их страх, он всё равно не уверен в причинах. Они боятся, что он узнает что-то важное и расскажет общественности? Они боятся, что он будет на другой – не их – стороне? Они даже не знают настоящую силу его способностей. И близко нет. Тогда чего они так опасаются? – Поэтому я говорю сейчас не как твой начальник, а как старый друг твоего отца, – мягко начинает мужчина, действительно звуча голосом взволнованного дальнего родственника. – Тебе нужно обратиться к психологу? Арджент же произносит утверждение вопросом. Вот теперь Стайлз готов прочувствовать вину за скрытность и необщительность. За недоверие. Мог ли он быть слепым ко всему вокруг? Мог ли он игнорировать нечто важное перед носом и видеть вдалеке то, чего не существует? Всё так запутано. – Я не-... – он даже не догадывается, как должно заканчиваться это предложение. В голове оно так и звучит. Бесконечным повтором «Я не». Я не готов. Я не смогу. Я не боюсь. Я не в порядке. – Это нормально, – замечает мужчина. – Каждый агент после сложной ситуации, что включает себя похищение и последующие пытки, ощущает дискомфорт. Они потеряны, напуганы или излишне беспокойны, – не про него. – Или ничего из этого. А вот это прямо в точку. – Это ощущал бы любой человек, подвергшийся насилию. Независимо от физической и эмоциональной подготовки, которую они получают в Академии, – продолжает осторожно. – Это не показатель слабости. Это не значит, что ты совершил непоправимую ошибку. Стайлз уверен, что дело не в этом. И не в том, что ему снятся кошмары. Или теперь у него есть шрамы, которых он никогда раньше не видел у своего будущего «Я». Или что, когда он эмоционален, он либо прячет их руками, либо чешет, пока тонкие белые линии не станут зудеть уже на постоянной основе. Дело не в этом. А в том, что ни один из его кошмаров не связан с его «похищением и последовавшими пытками». Что он эмоционален, потому что есть нечто более страшное, более важное и более гигантское, чем глупая несвоевременная выходка дурацкого инженера-электротехника Уильяма Барроу. Были события, были вещи, что случились с ним, и напугали его до смерти. До сих пор пугают. Бумажный человек по сравнению с этим – жужжащая крохотная букашка. Неосведомленность стаи, отсутствие элементарной поддержки не помогает. Да, он сам молчит. Да, он сам им ничего не рассказал. Да, он продолжает хранить этот секрет даже непосредственно от начальства. Но это и не так, будто он может им сказать в любом случае. – Я буду в порядке, дядюшка Крис, – слабо улыбается Стайлз. Мужчина замолкает со странным, мрачным выражением лица. Каким образом они успели сменить столько тем за один разговор? – Я буду, – поэтому он и решает закончить этот мрачный диалог. – Куда я денусь? Арджент в ответ отчего-то хмурится только сильнее.☆☆☆
Октябрь, 2019 год. «Дом», Куантико, Вирджиния.
Стайлз никогда не мог объяснить причину того, что он пьет зеленый чай только тогда, когда ему есть над чем подумать. Возможно, дело в завораживающем танце чаинок в полупрозрачной желтой жидкости. Обычный чай – черный с молоком – исключает такое красивое зрелище, пускай и восполняет всё восхитительным вкусом. Что есть, то есть. И это его беспокоит. Не странная зачарованность зеленым чаем или любовь к черному, а само ощущение внутри. «Что есть, то есть». Будто он потерян, парит где-то в пустоте, не реагируя на внешний мир и все те сигналы, которые тот посылает, чтобы разбудить его. В пустоте. – Есть солнце и луна, – напевает он, перемешивая чай, только для того, чтобы упавшие на дно кружки чаинки вновь закружились в танце. – Они смотрят на их старинную сладкую мелодию. Он сам словно эти чертовы чаинки плавает в чьем-то зеленом чае и следует за движением ложки и самой жидкости против собственной воли. Или просто не имея ее. Потерянный. На самом деле, это слово является действительно хорошим описанием его состояния. Или нет. Возможно, он не беспокоится на этот счет. Стайлз бы вообще не смог бы назвать ни одну из эмоций, главенствующую в нем прямо сейчас. Словно их и нет в нем. Он даже не уверен, что тревожится из-за очередного размытого кошмара, о котором он ничего не помнит, кроме неприятного ощущения слежки. Хотя это вероятно потому, что ему чаще снятся именно такие сны, нежели веселые и милые, где всё хорошо. – Очаровательный и яркий, Прикольный и веселый, – его голос немного дрожит, потому что сейчас шесть утра и поет он уже практически целый час, пускай и шепотом. – Я просто незнакомец. Это, конечно, не было для него удивлением, но никого из ЦРУ, кто помог найти и вытащить его он так и не встретил. Как рассказала потом Пенелопа, они все ушли сразу же, хотя агент Калаверас вроде собиралась пойти с жалобой на их команду в Центр. Правда, ничего насчет этой ситуации так и не было сказано. И Стайлз не удивлен, правда. Он бы тоже на месте государства гасил любую искру, ненароком вспыхнувшую фактически через два с половиной месяца после «тех событий». Чему он действительно удивлен, так это тому, что он совершенно забыл об этих самых «событиях». Он, разумеется, и раньше специально их не вспоминал, чтобы искупаться в своем страхе или заново рассмотреть всю цепочку своих действий, которые и привели его сюда. В реальности он хотел бы даже забыть о них. Однако, довольно необычно, что эта мысль не приходила к нему случайно. Например, после кошмаров, громких выстрелов или просто в мрачное утро? Хотя были ли у него эти самые мрачные утра за всё это время? Это, по правде говоря первое за несколько недель. И то только из-за вчерашнего разговора с Арджентом. Он просыпается не с надеждой, может быть, сейчас – нет, но с уверенностью в будущем. Его чай остыл. Стайлз, к сожалению, замечает это только тогда, когда уже был сделан большой глоток. Из всех напитков зеленый чай, наверное, самый отвратительный, когда остынет. Хуже холодного кофе. Ему всё-таки стоит позвонить Финстоку – своему психологу. Он обычно старается избегать любых разговоров с любителями поковыряться в его мозгах – а «Пирожок Бобби» обожал влезать в его голову. С другой же стороны, Финсток имел свой чарующий юмор и даже действительно мог помочь ему разобраться в себе, а у Стайлза до сих пор не выработался иммунитет к щенячьим глазкам мужчины. Ему всё равно придется пройти проверку у психолога, так что, почему бы не сделать это у знакомого? Тем более Бобби Финсток работает с военными, и проблем возникнуть не должно. Хотя в последнюю их встречу, которая проходила в кабинете у Пирожка, они играли в прятки, и мужчина умудрился нажать на тревожную кнопку, вызвав к себе полштаба с оружием наготове. Стайлз никогда раньше не подыгрывал обморок так искусно. Но... вообще-то это может быть не воспоминанием из прошлого. Парень сейчас ни в чем не уверен. Слишком рано, и он совсем не выспался. А его чай в кружке уже остыл. И ему еще нужно выпить свои утренние таблетки. И стая ждет его на работе. Они будут смеяться и шутить до конца его жизни, если он опоздает на работу из-за холодного напитка. Неунывающий стажер Мечислав Оптимист Стилински. – Ничто не сможет тебя изменить, – он залпом выпивает остатки чая, а потом заканчивает песню: – Не смей меняться.*Ноябрь, 2019 год. Отдел Поведенческого анализа, Куантико, Вирджиния.
Так и проходят дни. При свете дня, но в тишине ночи. Пенелопе временно выделяют свободный кабинет, где устанавливают несколько экранов. Та принимает это с огромной радостью, в секунду сбегая от гнетущей атмосферы их временного конференц-зала. Стайлз следует за ней. Его задача в настоящий момент состоит в разборе нескольких стопок дел, с помощью которых он может также поднабрать упущенные семестры учебы в Академии. Так что особого значения его место пребывания не имеет, лишь бы он находился на глазах у хотя бы одного из членов команды. Странное заключается в том, что вместе с ними переезжает Айзек с Эрикой. Девушка, разумеется, пропадает большую часть времени в своем собственном кабинете или в работе вместе с другими отделами, но с пугающей регулярностью прибегает к ним, чтобы передать очередные новости или слухи. Именно так они и узнают, что Лидия взяла небольшой отпуск, чтобы вернуться к своим студентам и исследованию в университете Вирджиния в Шарлоттсвиле. Айзек же по большей степени сидит над своими бумагами, а также идеально вписывается в их немного мрачную сейчас компанию. Профайлер шутит, когда у них выдается свободная минутка и молчит, когда никто из них не хочет говорить. По правде говоря, Айзек и он стали больше общаться, разделяя похожие интересы и большую правду о его происхождении. Из всей стаи только Кудряшка и справился с их совместным будущем так легко – вундеркинд только пожал плечами и вновь приобнял немного осторожно, но с той долей дозволенности, которая бывает между хорошими друзьями. Только Стайлз недавно заметил, что Айзек ходит с задумчивым видом и часто переписывается с кем-то, кто заставляет его теряться в своих мыслях слишком часто, отчего кажется, что профайлер тоже сделал шаг назад от него. (Это пока лишь настораживает). Иногда он оборачивается, чтобы сказать нечто дерзкое и саркастичное, что можно – и следует – считать флиртом, но рядом никого не оказывается. Точно также происходит и тогда, когда он делает бумажные самолетики из неправильно оформленных отчетов-черновиков, но кидать их не в кого. Это выбивает воздух из его легких, как будто он вновь оказался в руках демона, пытающегося его задушить. Такое происходит очень часто. (Каждый день). Бывает, Стайлз заходит в отдел с придуманной утром шуткой, потому что за ночь он забывает, что Питер его избегает (а ведь он сам позволяет эту временную слабость своему волку), поэтому рассказать ее некому. Он позволяет своей улыбке исказиться, когда проходит мимо дверей конференц-зала; позволяет потухнуть своим глазам в туалете, где когда-то (невероятно слишком давно) Питер решил поднять ему настроение дурацким комментарием; и также позволяет своему отцу забрать большую часть их рутинного разговора. Что он не позволяет себе – это скучать и расстраиваться. Потому что парень знает, что всё происходящее временно. Да, возможно он очень сильно ошибался насчет стаи и Питера, но это не значит, что он не справится. Справится, конечно. Стайлз помнит их будущее – счастливое, правильное и общее. И раз они всё равно будут вместе, Стайлз и Питер будут вместе, ему не стоит переживать по этому поводу. Нужно только подождать. (Вранье. На самом деле, он всё равно скучает, а в глубине души – сильно расстраивается). В разговорах с отцом тема его увеличенной дозы таблеток больше не поднимается, но Стайлз и так ощущает, как его решение не нравится ни папе, ни Адриану, который подобрал ему более или менее подходящий состав, чтобы он не смог убить себя сам, медленно и мучительно. Также они больше не обсуждают инцидент с похищением, хотя парень уверен, что мужчине есть что сказать, но тот терпеливо ждет, когда Стайлз сам будет готов рассказать подробности. И, к его огромному сожалению, слово «никогда» не может быть его отговоркой вечно.☆☆☆
Новое дело отправляет их в Сан-Диего. Теплый, солнечный городок Калифорнии. Город-курорт на побережье Тихого океана. Там есть хорошо налаженные, крупные сети двух общин, достаточно многочисленный Культ Святой Смерти и, что удивительно, самый крупный в стране клан вампиров. Оказавшись на месте преступления, оборотни синхронно заявляют, что их убийца – перевертыш, но не оборотень-волк. И это в достаточной мере сужает круг подозреваемых. (В вампирском-то городке). Спустя час они подают подробно описанный портрет неорганизованного маньяка. Асоциальный мужчина в возрасте тридцати-тридцати пяти лет, без друзей и хороших знакомых. Они все понимают, что оборотень должен жить довольно-таки уединенно, избегая людей, кроме вынужденного контакта из-за работы. А благодаря внутренним импульсам или возможному психическому расстройству, убийства совершались на месте, поэтому есть огромная вероятность нахождения прямых улик. Они, однако, находят пять подозреваемых. (Пенелопа точнее). И из пяти допросов, которыми им приходится заниматься, Стайлз участвует только в одном – в последнем. И то, только потому, что Джексон сделал неудачный комментарий: «если нам нужно вывести из себя подозреваемого, чтобы он раскололся, то мы просто нуждаемся в Стайлзе – только он может сделать это быстрее всех. Это в его естестве раздражать окружающих только своим присутствием». И Арджент вместо того, чтобы добродушно отмахнуться, просканировал их двоих хмурым взглядом, а затем отправил его в допросную на помощь к Дереку. Парень знает, что тилацином двигали обычная усталость и волчье недовольство от некомфортной атмосферы внутри отдела, а начальником – скорее всего, безысходность из-за прошлых продолжительных (уже почти двое суток) и провальных допросов. Что бы то ни было. Именно так он оказывается в допросной с двумя оборотнями – один из которых отчаянно избегает его, а второй – по собственной прихоти убил шестерых женщин. Габриеля Хогана, что просит называть себя Беласко, они забрали прямо из загородного дома. Укромного уголка вдали от мирской суеты и соседей, как они и предугадывали. Мужчина является представителем редких оборотней-птиц, что отличаются более длинными и острыми, а также светящимися когтями, намного лучшим, чем у вервульфов, ночным зрением и особенным, практически неслышимым запахом. Живущие сами по себе оборотни-птицы на самом деле наименее агрессивный вид перевертышей. И, видимо, именно поэтому Беласко только тихо кивнул, когда они предъявили обвинения, забрав того в наручниках в участок.Ноябрь, 2019 год. Департамент полиции Сан-Диего, Калифорния.
Когда Стайлз присоединяется к допросу, ни один из оборотней не отводит друг от друга взгляда, что означает игнорирование парня. Он не против. Есть множество проблем в ведении допроса с нелюдями – они легко впадают в транс, из-за чего их сложнее вывести на чистую воду. – Мы можем не учитывать в твоем деле ненависть к другим видам, – предлагает Дерек показательно неохотно. Хотя каждый из команды уверен, что убийства никак не связаны с этим. За последние пять часов это – их второе предложение. С каждым часом допрос всё больше начинает смахивать на торги, чего команда в самом начале хотела избежать. В который раз в помещении вновь повисает тишина. Несмотря на свою забитость, Беласко, казалось, знал, что его поймают, как и то, что против него ничего не найдут, поэтому оборотень молча сидит сейчас в допросной с задумчивым видом и равнодушием к обстановке вокруг. А парень вдруг понимает, что их разговоры никуда не приведут, если он не взглянет в мысли убийцы или... ну, если Питер ничего не придумает. Либо то, либо другое. И, как заметил Джексон, отличие лишь во времени – Стайлз сделает это куда быстрее. – Добрый вечер. Это пугает. Это, черт возьми, страшно – самому бросаться в омут своих способностей, когда большую часть жизни он сам же их и ограничивал. Здесь нет отца, что всегда готов подстраховать его погружение. Или что еще хуже, здесь нет никого, кто захочет укрыть его полотенцем, когда он наконец выберется наружу. Не то чтобы это смогло его остановить. – Меня зовут Мечислав Стилински, – храбро произносит парень, протягивая руку к оборотню. Тот обращает на него внимание. – Я стажер ФБР. Может только если чуточку напугать. Парень практически видит, как его эмоциональные ароматные комки – страх, возмущение и печаль – пропитывают воздух, как следом дергаются ноздри оборотней, а его сердце начинает задыхаться, спотыкаться, биться, словно мотылек, попавший в западню искусственного света, облаченного в прозрачную оболочку. Именно так загораются глаза Беласко, будто ярко-накаленная вольфрамовая нить, и мужчина тоже протягивает руку к нему. – Приятно познакомиться, стажер, – тихо. Мужчина впервые сам прерывает затянувшееся молчание. Нечто странное в чужих стальных глазах. – Вы пахнете дым-травой, стажер? Или не чуточку. Или сильно. В последнее мгновение перед погружением, Стайлз дергает ногой, и та касается колена Дерека. Он задерживает дыхание, не в силах спрятать облегчение и надежду, вдруг оживающих в нем. Руки соприкасаются. Розовые искры. Еще один импульс страха, замораживающий всё тело, пока- Дерек свое колено не отодвигает. – Дым-трава используется для скрытия собственного естественного аромата, – почему Дерек не убирает ногу? – Вы хотите что-то спрятать в своем запахе? – почему? – Люди так не делают, – Дерек поддерживает его? – Вам есть что скрывать от своего начальства? – может всё не так испорчено со стаей, как ему казалось... – Или вы прячетесь от меня? Стайлз держится за теплое ощущение своего альфы, как за якорь, и делает последний вздох перед погружением в глубину. – Вы знаете, как приготовить отвар дым-травы? – перебивает Беласко возмужавший Стайлз. Тот послушно замолкает, внимательно слушая рассказ парня о приготовлении отвара, явно пытаясь выведать секрет необычного стажера. – Сначала... И он не пытается отвлечь оборотней от своего запаха, как тем кажется. Нет. Он старается отвлечь себя от реальности, чтобы пробиться сквозь плавающие в его крови лекарства и без промедления утонуть в чужом сознании. Если для этого понадобится говорить о приготовлении своего геля для душа, то пусть так оно и будет. Ему нечего стыдиться. «...свет покидал их глаза...». – ... а затем часа через три нужно выложить... – Стайлз даже не уверен, о чем он делится с тихими и очень любопытными оборотнями. Он мысленно шепчет себе ободрения перед тем, как: – Ты их убил, потому что это было интересно. Оба оборотня заметно напрягаются. Каменеют. А он, напротив, готов расслабиться. – Они были полностью в твоей власти. И ты видел, как свет покидал их глаза, – его рука продолжает гореть из-за призрачного ощущения чужой открытой кожи. – Тот лунный свет, что горел в ту ночь. Ты так хотел быть свободным. Ты надеялся, что он спасет тебя. Беласко съеживается, распахивая глаза со всё еще тем странным огоньком, только теперь Стайлз знает, что это – разрушающее всё на своем пути, опасное любопытство испуганного существа. Дерек же возле него, наоборот, расправляет плечи и чуть приподнимает подбородок, но колено так и не убирает. (Стайлза переполняет храбрость). – Тебе было всего десять, но ты был уверен, что это поможет тебе стать сильнее, скинуть с себя оковы насмехающейся матери, что сама звала тебя «слабаком». Всего один укус, и ты больше не будешь «маменькиным сыночком», – «... я буду большим и сильным, с клыками и когтями...». – Ты пошел в лес и там были они. «... кто это тут? Гляньте, парни!..». – Они были просто подростками, веселящимися в лесу. Слишком много алкоголя и таблеток. Ты не смог себя защитить. «... зовет свою мамочку, маленький слабый маменькин сыночек...». – У тебя были сломаны ребра и ключица. Ты потянул руку, а в твою ногу была воткнута ветка, – Стайлз вздрагивает, когда ощущает каждую чужую рану на себе, как свою собственную. «... как больно, мама, пожалуйста...». – И он пришел, чтобы спасти тебя. В лунном свете темной ночи. Ты хотел стать волком, самым сильным оборотнем. – Это было обращение несовершеннолетнего без разрешения, – выдавливает из себя Беласко. Голос мужчины дрожит и поднимается на несколько октав. Стайлз пропускает их мимо, концентрируясь на незримом присутствии чужих желаний на себе. – В нашем штате такое карается законом. «... умоляю спасите меня, я ведь пришел сюда только для этого, пожалуйста...». – Но это была птица. Своевольная, свободолюбивая птица, а не волк. И вот ты сам стал таким. Нет дополнительной силы; стаи, что всегда придет за своим собратом. Только регенерация и когти. Совсем не то, что ты хотел, – «... я сильный, всё равно сильный...». – Однако... ты всё равно слабый. Каким был, таким и остался таким же слабым. – Не правда, – слабо протестует. Беласко уже дрожит, и парень видит, как рядом двигается Дерек, чтобы теперь альфа мог защитить и его. «... проси меня. Проси сильнее! Тебе плевать на свою жизнь? Проси!..». – Ты слабый, – Стайлз ненавидит то, как он звучит. С презрением и глубокой ненавистью. Он никогда таким не был. – Ты говорил им, что дашь уйти, если они попросят тебя. Но ты сам не мог их отпустить, потому что ты стал зависимым. Слабым. А как еще он должен был заставить убийцу признаться в своих преступлениях? – Маленький слабый маменькин сыночек. Остальное происходит в считанные секунды. – Они боялись меня! Беласко рыча вскакивает и пытается достать его, Дерек поднимается на ноги вместе с мужчиной, отталкивая Стайлза с пути. – Я был сильным! А сам он соскальзывает со стула, чтобы спрятаться под столом с настойчивым присутствием бумажного человека в комнате. – Я убил шестерых! Я удержал каждую! Я- «Мы играем в плохого-хорошего копа?». «Я не хочу Вас обижать, агент Стилински, но Вы выглядите очень молодо для спецагента ФБР». «Я хотел принести Вам свои извинения за мои слова. Я немного нервничал и, возможно, оскорбил Вас». Краем глаза он видит, как Дерек рявкает, в мгновение ока успокаивая другого оборотня альфа-голосом, как открывается дверь и вбегает два полицейских-человека, но близко не подходят. «... исправлю их... я исправлю тебя... стану новым миром для каждого... они пожалеют!». Стайлз трясет головой, затем крепко сжимает правое предплечье, где расположилась уже зажившая, почти исчезнувшая без следа царапина. (В его голове она еще кровоточит). Полицейские следят за ним, поэтому он им слабо улыбается, но не предпринимает попытку встать с пола. Проходит только пару секунд, но его сердце, кажется, успело отбить почти десятки долгих лет. – Стайлз? – зовет Дерек. Он больше не даст своей неунывающей душе поверить в беспокойство в чужом голосе. – Я в порядке, – ровным тоном, еще крепче сжимая руку. Когда он проходит мимо команды, Джексон неуверенно кивает ему, но Стайлз слишком спешит на воздух, чтобы заметить это. Воду, как и взявшийся откуда-то теплый плед, молча подает проследовавший за ним Айзек. (Они получили признание. Стайлз выполнил свою работу). В самолете он сам отсаживается в самый дальний угол, по голову заворачивая себя в отцовский свитер. Он пахнет домом и безопасностью. (Ему всё равно чудится знакомый ледяной сквозняк и солнечные блики в сияющих кристаллах дурацкой люстры).☆☆☆
Стайлз думает, что он не умеет бояться. После всего того, что принес ему летний ветер, а затем и сентябрьский ураган, страх будто искоренился из его тела, мыслей и сердца. И этот мимолетный испуг своих способностей в допросной стал для него определенной встряской. Именно поэтому сейчас он с небывалой уверенностью может сказать, что раздражен. До безумия. Он был разражен, что оказался в такой ситуации, где ему приходится вновь задумываться о вреде и пользе своих способностей, хотя он обещал себе еще в детстве, что такого больше не произойдет. Но вот он вновь размышляет, вновь чувствует себя загнанным в угол самим же собой, и будто его единственный выход – потушить свою искру внутри себя и больше никогда не давать ей возможности воздействовать на его жизнь. А она будет. Она уже. (Именно поэтому он просил Адриана придумать, как увеличить его дозу таблеток, как перекрыть голоса его стен и картинки чужой кожи). Он раздражен, что вновь не доверяет самому себе. На самом деле, это практически перманентное состояние, но он уже очень давно не разделял себя и свои способности по разные стороны бурной горной реки его жизни. А еще он очень раздражен тем, что происходит со стаей. Раздражен, что каждый из них чертовски одинок, хотя мог бы исправить это в мгновение ока. Раздражен, что его стая не включает в себя людей, отделяя виды внутри команды. Раздражен, что словосочетание «его стая» даже в его голове звучит неправильно. Искаженно. Он раздражен, что каждый из его близких людей на грани собственного истощения, поглощенный своими внутренними демонами, и поэтому не видит проблем другого. Он раздражен. Он раздражен, что он обманул самого себя, ожидая дружную, заботливую семью, а вместо этого получая разрозненный коллектив, который он с трудом назвал бы командой. А, может быть, он вовсе не раздражен. Может быть, ему всего лишь скучно и одиноко. (Вероятно, ему не стоит так думать. И на это есть две веские причины. Айзек и Дерек. Насчет последнего он не должен быть уверенным, но после того, как у оборотня легко получилось заземлить его, парень чувствует, что начинает доверять альфе). (Хотя он бы хотел иметь большего с ними обоими). Поэтому он в пустоте, парит, словно маленькая чаинка или еще более крошечная пылинка. Поэтому его кожа зудит, а шрамы чешутся, и в сны проникают черные как смоль кошмары, полные выстрелов и криков. Поэтому он носит безликую черную рубашку с высоким воротником с такой же безликой черной жилеткой. Однако и это не мешает ему сделать кое-что невероятное.Ноябрь, 2019 год. Куантико, Вирджиния.
– То, что ты делаешь, пугает, – прерывает затянувшуюся тишину в машине Эрика. Хотя он бы не сказал, что ему было некомфортно молчать. Ладно. – О чем ты? – всё же подталкивает девушку Стайлз. Они только что остановились возле небольшого частного домика с милым белым заборчиком и садом, полным диких роз. Очень красиво. (Он на самом деле не любит розы). Девушка замолкает на время, будто не решаясь начинать говорить. Хотя они оба знают, что она в итоге не выдержит и скажет ему прямо то, что крутится в ее голове. Вероятно, поэтому никто из них в действительности не удивляется, когда она говорит то, что заставляет его сердце биться будто в сотни раз быстрее. – Ты за минуты три рассказал все мысли Беласко. Просто потому что ты коснулся его? Или пристально посмотрел? Это пугает. Не так, чтобы все в ужасе, но да. Заставляет задуматься. Как и его. Эрика продолжает смотреть вперед на пустую дорогу в тихом спальном районе, не поворачиваясь к нему для разговора. Хотя она сама не кажется напуганной. Вообще нет. Что он и сообщает девушке. – Д-да, наверное, – неуверенно отвечает Эрика, а потом с шаткой улыбкой всё же переводит любопытный взгляд на него. А он старается не зацикливаться на мыслях, что те, кто, как он думал, будут поддерживать его, возможно, его же и боятся. – Теперь я понимаю, почему ты сказал, что назвать тебя «пророком» почти что оскорбление. Нет, ты – нет. – Ага, – неуклюже соглашается. Он абсолютно точно не хочет говорить сейчас об этом. Но в какой-то степени парень даже благодарен, что девушка сказала ему правду. В этом есть своя доля милосердия. Или заботы, если быть уж очень дерзким. И всё же парень решает сменить тему. Что не должно означать его ускоренное бормотание, но... всё же означает. (Он, честно говоря, догадывался). – И всё-таки ты согласилась пойти со мной покупать подарок. Я бы не справился сам. Я даже не совсем уверен, что именно можно было принести как благодарность за спасение. Это очень сложный вопрос, – даже если Стайлз знает ответ на него. – Пьет ли он алкоголь? – да. – Тогда нужно красное вино? – ликер, вообще-то. – Или хорошим выбором будет просто домашний пирог? – с брынзой и зеленью или мясной и немного острый. – Что я должен был выбрать? – привести его будущую жену прямо к его дому – шикарный вариант. Уже. В ответ девушка хихикает. – Очаровательный, – Стайлз на это закатывает глаза, но тоже улыбается. – Ты всё еще совсем малыш. Будто только делаешь свои первые шаги. Кто ж виноват, что ты катастрофа? Последнее выходит неправильно серьезным, и они сразу прекращают смеяться. Стайлз кривится, а Эрика неожиданно вдруг тянется к его руке и аккуратно обхватывает его левое предплечье. От места касания – точнее крепкой дружеской хватки – расходится тепло, и у него перехватывает дыхание. Это перемирие? – Знаешь, дело не только в твоих способностях, понимаешь? – он всегда будет поражаться храбрости девушки, не боящейся говорить с ним и с недюжинной стойкостью передавать всю палитру своих эмоций через открытый взгляд. Глаза в глаза. – Да, это напрягает, что ты можешь знать о нас больше, чем нам бы того хотелось. Но как бы нам приходиться мириться с таким и с оборотнями. Понимаешь? Они, например, всегда могут учуять, что недавно был секс или, что просто ужасно, у тебя начались месячные сегодня. Это ненормально. Но ты привыкаешь к такому. Таков наш мир. Стайлзу стоит прекратить забывать, что агент Рейес на добрый десяток лет старше его. И видела она в своей жизни не только розовые облака, радугу и созвездия в ночном небе. Абсолютно не так. – И, да, пугает то, как быстро ты можешь прочитать нас или наше будущее. Я не спорю, – Эрика выглядит сомневающейся, и парень понимает, что следующие слова девушки будут очень важными. – Знаешь, когда Питер с Дереком пришли в отдел, они не были такими... хм-м... живыми? – она хмурится, явно не любя то, как звучит в итоге предложение. – Крис и я – единственные, кто был в тот момент в отделе из нового состава. И всё работало не совсем так, как сейчас. То есть ничего вообще почти не работало. Чего он не забывает, так это то, что она не желает его обидеть или обвинить в чем-либо, даже если кажется обратное. – Питер был тихим. Со своей долей сарказма и яда, но без улыбки и веселья в глазах. Казалось, он ненавидит всех вокруг себя, – она просто говорит правду в своей неотредактированной, открытой манере, которая может чувствоваться немного агрессивной. – В то же время, Дерек замкнулся на себе и Питере. И вот этого Стайлз бы не хотел знать. Не от нее. – Стало немного лучше, когда пришел Джексон с Лидией. Хотя Питер всё еще оставался затворником. Одиночкой, – продолжает девушка, будто не замечая его дискомфорта. – Но после полнолуния, когда Хейлы приняли Джея к себе в стаю, всё стало налаживаться. И к приходу Айзека, а потом и Пенелопы, Питер изменился. Стал больше шутить и открываться. И это только подтверждает, что Стайлз многое упустил. Он помнит, как в видениях Питер рассказывал о своем детстве, о своих братьях и сестре, о том, как он потерял первых слишком рано, а изменить отношения с последней – уже слишком поздно. Ни в одной из картинок, ни в одном из его снов, ни в одной утренней розовой дымке нельзя было прочесть ощущения долгого одиночества и крутящей хронической боли волка. Ни в одной. Что делает слова девушки еще более острыми. Пронзительными. – Я не знаю, что произошло, и, наверное, не хочу, знаешь, лезть не в свое дело, – а надо бы. – Сейчас Питер выглядит так, будто всё вернулось обратно. Стайлз с понедельника (а сегодня уже пятница) видел Питера лишь дважды, поэтому не может сказать правда это или ложь. Тот с усердием трудоголика избегал любой встречи с ним. Ему больше интересно, является ли странным то, что это не заставило его грустить также, как бывает горюет отец на день его с мамой свадьбы? – Я выражаю ему глубокие соболезнования, – хмыкает Стайлз с яркой улыбкой бумажного человека. Эрика выглядит невпечатленной. Она будто видит сквозь него, поэтому просто поднимает одну бровь и сжимает губы в неодобрении. – Что ты хочешь от меня? Я тебя услышал. Что еще- – Время, – спокойно произносит девушка, сжимая его руку. – Тебе нужно дать ему и себе время. И- – Мы можем уже зайти в дом? – хрипло спрашивает Стайлз, сбрасывая руки девушки. Он обычно старается игнорировать свою потерю, даже будучи с самим собой. – Да, конечно, – закатывает глаза девушка, не обижаясь. Она выхватывает небольшой презент с заднего сидения и бодро выпрыгивает из машины. Но судя по брошенному многозначительному взгляду, ему будет не так легко отвязаться от разговора потом. Эрика просто не знает, что у нее будут другие проблемы. У Стайлза есть целый план. Они вместе подходят к двери, хотя девушка задерживается чуть поодаль, разглядывая необычный розовый цветок в горшочке перед крыльцом. Парень же спокойно жмет на звонок. Так вершится история. Когда дверь открывается и их встречает явно узнавший его и теперь удивленный агент Вернон Бойд, в розовом фартуке и с мукой на руках, Стайлз видит, как работает та самая «любовь с первого взгляда». «Любовь с первого взгляда» – это, когда Эрика впервые запинается в туфлях на высоком каблуке, чтобы в следующую секунду замереть с широко распахнутыми глазами. Она краснеет и смущается, поправляя волосы, хотя ни одного слова еще не было произнесено. «Любовь с первого взгляда» – это то, как громко вздыхает Вернон только для того, чтобы задержать дыхание, глядя красивой даме в коротком платье и глубоком декольте прямо в глаза. Оборотень дергается, чтобы поймать девушку, когда та запинается, а потом так и застывает в положении с поднятой рукой. «Любовь с первого взгляда» – это все неловкие приветствия, неуклюжая передача подарка и медленные касания, а также тот первый взгляд, который кажется закончится лишь после смерти влюбленных в один счастливый день в старости. То, чего у него не будет. – Ну, я пошел тогда, да? – громко прерывает свои мысли. – Мне нужно позвонить отцу. Я совсем забыл, – агенты, наконец, отрываются друг от друга. Все они еще стоят на пороге. Спустя-то семь минут. – Пока. Стайлз кивает обоим и начинает уходить. В груди странное щемление. – Подожди, разве тебя не надо отвезти? – кричит Эрика. Парень оборачивается и всё же улыбается, замечая шокированные лица агентов. У них всё будет хорошо. Возможно, у него – нет. Ему надо в конце концов это заметить. – Не-а, – Стайлз машет им рукой. – Веселись, родная! И так он уходит. Он слоняется по городу, даже не пытаясь поймать такси или сесть в автобус. Хотя следовало бы. Небо медленно седеет, и сумерки укрывают улицы долгожданным полумраком, что только поддерживает его настроение на нуле. Хотя он всё же немного улыбается – Эрика выглядит красивой, когда краснеет. Она счастлива. Возможно, любовь действительно меняет жизни людей к лучшему. Сначала она забирает их из мрака и пустоты, затем согревает и наполняет светом, и только потом выпускает обратно. И они становятся звёздами на чёрном полотне Вселенной. Любовь красива, Стайлз знает. Она прекрасна, трогательна и драгоценна. Как воздух или вода. Любовь жизненно необходима каждому. В любом своем красивом образе. Чувствовал ли он сам когда-нибудь любовь? Не от других по отношению к себе, а наоборот. Да. Наверняка. К маме, к отцу, к дальним родственникам и стае. К Финстоку, Адриану и господину Эйчу, которые сражаются за него с военными каждый чертов день. К Скотту, к Кире, к Валери и другим людям, которых он до сих пор не встретил. Но был ли он когда-нибудь влюблен? – Хэй, пап, – звонок отцу был его лучшим ответом. – Ты в порядке? – Привет, ребенок. Конечно. Каким-то образом – самым волшебным – отец догадывается, что ему необходимо немного времени, чтобы собрать мысли в правильный поток, поэтому мужчина первым начинает рассказывать о своем дне. Глубокий, успокаивающий голос отца помогает ему расслабиться. Он впускает каждый оттенок, каждую смешинку и нежное мычание в тоне папы, чтобы те могли исцелить его. Пускай он и не был уверен лечение чего ему требовалась так явно. – ... поэтому, да. Теперь я должен встретиться на выходных с Сатоми, – продолжает мужчина, а Стайлз наконец полностью сосредотачивается на словах отца. – Она передавала тебе привет. Мы давно не гостили в ее стае. – Да, – соглашается парень. Сатоми Ито была старейшей альфой огромной стаи на всём Восточном побережье. Ее стая включала в себя множество видов разумных существ, но большинство бет, разумеется, всё же являются перевертышами. Самое необычное стаи «Солнце и Луна» заключается в том, что она образована двумя вождями двух, казалось бы, враждующих видов – хитрых лис и гордых волков. И пока альфой стаи является Сатоми, оборотень-волк, ее правая рука, советник, будет один из представителей лис. Стайлз всегда был восхищен политикой внутри этой стаи. Но ему, к сожалению, приходилось встречаться с ними не так часто. Он бы не против иметь более близкие отношения с этой величественной и разношерстной семьей. – Так как прошел день у тебя, ребенок? Что-нибудь новое от Пенелопы? Я в самом деле хочу познакомиться с девушкой, что заставила тебя покупать ей кофе каждое утро. Это- – Мне нравится Крис, – не думая ляпает Стайлз. Судя по тишине после этого заявления, наверное, здесь требуются уточнения. – Я имею в виду, он поговорил со мной, – может, он расскажет об этом в следующий раз? – У меня, кстати, есть отличная новость. Мне ее сказал Арджент, – воспоминания об этом резко поднимают его настроение. – Я даже не задумывался об этом раньше, понимаешь? Мне нравилось это и так. А теперь я будто по-настоящему взрослый. Могу сам о себе позаботиться. Это-... это очень прекрасно. У него в глазах застывают слезы. – Я очень рад. Ты не представляешь, пап. Очень-очень. – Я тоже, ребенок, – голос отца полон невысказанного веселья. – Так что за новость? Ой. – Я получил свою первую зарплату, – Стайлз вообще-то не собирался плакать. – Я-... моя первая зарплата, пап! С той стороны связи слышится мягкий смех. – Я очень рад, сынок. Я- – Я могу купить себе что-нибудь на свои деньги, – перебивает он взволнованный. – Как теплую одежду? Может быть, новый шарф? Или просто ужин? Это было бы невероятно. Знаешь, я ведь могу купить- «Что угодно», – остается несказанным. – Я сделал это, – шепчет он вместо этого. – Да, ты сделал это, ребенок, – соглашается. Они оба делят очень долгий момент счастья, будто их и не разнимают друг от друга километры суши и государственных бумаг с печатями. – Очень горжусь тобой. Он сглатывает. Уже не очень взволнованный. Горжусь тобой. Возможно, папа не был бы, если бы знал больше. Его отец бы подумал, что Стайлз вновь ошибся. Подумал бы, что всё сам себе напридумывал, а теперь обижается на Вселенную непонятно за что. Что вновь игнорирует проблемы, пока они не готовы взорваться прямо перед его лицом и вновь совершенно не слушает разумный голос своего отца. (Что вообще довольно часто происходит). – Н-нет, пап, – бормочет парень, прижимая руки к носу. На улице намного холоднее, чем он предполагал, и куртка уже не спасает его от ноябрьского ветра. – Всё плохо. По правде говоря, это катастрофа. На последнем слове из него невольно вырывается горький смешок. Так назвала его Эрика. Он сам себя недавно так назвал. – Они не-... они... – он спотыкается на словах, и его сердце сжимается. Больно. – Стая в очень плохом состоянии. Он-ни не слышат друг друга. И-и волки... он-ни отделили себя от людей. Это очень плохо. Он фыркает, когда слезы вдруг решают покинуть его глаза. Громко и ясно. Особенно для его отца, неожиданно затихшего в эту самую минуту. – Они почти совсем не касаются друг друга. Никто из них. Д-даже волки. Это открытие он сделал несколько дней назад. Он не присматривался к этому специально, но в последнее время он каким-то образом выхватывал те или иные факты о его стае. Те факты, что говорят о различии реальности и его видения. Он не признается в них себе. Но он может признать их для отца. – Оборотням же нужны прикосновения? Им нужно помечать близких своим запахом. Я помню, как Сатоми говорила об этом и-... – вот тот момент, когда действительность наконец состыковалась с его сердцем. – В команде есть традиция собираться вместе после дела. Но на этом всё... они не знают больные точки друг друга, боятся спросить лишнего и почти не говорят о себе или своей семье. Я даже не уверен, что они знают важные даты друг друга. Они вообще ничего не знают. Каждый постоянно ранит другого. Об этом ли было то чувство в прошлом? Словно он упускал нечто очень важное, очень серьезное, что могло всё изменить в одно мгновение. – Питер избегает меня, пап. Он не разговаривает сейчас ни с кем, кроме Дерека, – он запинается на именах, словно об вылезшие могучие корни, спешащие уронить каждого на своем пути. – И Джексон не видит дальше своего носа. Я не ждал, что он с Айзеком уже будут встречаться, когда мы познакомимся. Но он даже не близко с мыслью... и Эрика все еще не помирилась с родителями. Она всё еще такая... Пенелопа не доверяет мне. Она спрашивает меня, но я всё еще ощущаю ее смущение. Она думает, что если я расскажу ей что-нибудь, то мы станем ближе. И тогда ей придется тоже говорить со мной. А она ни с кем не говорит с момента... а... а я... Он хочет сказать больше про каждого, но это – не его секреты, и каждый раз, когда он заходит дальше той линии, за которую его не пускают, он замирает, его горло сжимается, и Стайлз не может вымолвить ни слова. – ... а я-... я-... Вот он – тот момент, когда он начинает плакать навзрыд. Заикаться и размазывать сопли дрожащими, ледяными пальцами по горящим щеками. – А я-я не хочу... н-не хочу бояться быть тем, кем я являюсь, – он прерывается, чтобы сделать пару глубоких вздохов. Это занимает почти пять минут. – Я не хочу... я не-... Он замолкает, разрешая себе плакать теперь, когда он добрался в безопасность своей квартиры. Отец издает расстроенный звук, но не мешает ему выливать свое горе, свое раздражение и свою пустоту. – Тш-шш... Отпусти это, ребенок. Давай. Не сопротивляйся. И Стайлз падает на колени, закрывая глаза руками. Так проходит, наверное, около часа, прежде чем он достаточно успокаивается, чтобы ответить отцу. – Я в порядке. Я... всё хорошо, пап. – Я знаю, ребенок. Ты молодец, – по голосу легко прочитать, как его отец хочет быть сейчас здесь, рядом с ним. – Уже поздно, и тебе стоит сделать глубокий вдох, умыться и попытаться очистить разум перед сном. Справишься? – Д-да. Я могу сделать это. – Давай тогда. У тебя всё получается хорошо. – Ага. Он уверенно встает на ноги и идет ванную чтобы помыть руки. Умывает лицо холодной водой и старательно не смотрит на свое отражение – страшится того, что может увидеть. Затем Стайлз направляется в спальню, чтобы переодеться в мягкую домашнюю одежду, натягивая сверху теплый отцовский свитер и вязанные носки. Однако дрожь и странный холод в костях это не прогоняет. На несколько минут он задерживается в спальне. Сейчас солнце уже село, но лунный свет всё еще не попадает через его окно, поэтому особенно сильно комната кажется темной и мрачной. Только храбрый одинокий фонарь делится светом достаточно ярко, чтобы осветить и его спальню. Наверное, именно из-за этих мыслей ему и не нравится быть в одиночестве. Стайлз всё же встает с кровати еще через некоторое время. К этому моменту он всё еще мерзнет и уже чувствует себя невероятно усталым, но всё же находит силы вернуться в ванную. Там он открывает шкафчик, достает таблетки, недавно прописанные Адрианом, и ставит их на раковину. – Ты всё еще здесь, пап? – тихо спрашивает Стайлз, вдруг пугаясь того, что может отступить в самый последний момент. – Конечно, ребенок. Я здесь. – Я не принимал увеличенную дозу, – признается парень, опуская голову. – Я хотел. Я правда хотел, но- – Всё хорошо, – он слышит мягкий, немного сонный голос отца. – ... но я не хочу скрывать свои способности. Мы уже говорили много раз, я знаю. Они часть меня, и, – он нервно выдыхает, – прятать их глупо. Всё равно, что прятать часть себя. Я не поступлю так с собой. Я такой, какой я есть. – Так и есть, ребенок. Ты намного сильнее и храбрее, – в голосе его отца таится гордость. В этот раз он ее принимает. – Ты правильно поступаешь. Горжусь тобой. Его сердце вновь собирается, набухая, словно гигантский воздушный шар, готовый поднять целую планету. – Ты такой сильный, детка. – Люблю тебя, пап, – от всего сердца. – Люблю тебя тоже, ребенок, – и, видимо, уловив его усталость, спешно добавляет: – Спокойной ночи. – Спокойной ночи.