Мыслить как Стайлз Стилински

Февраль, 2020 год. Таллахасси, Флорида.

      Они в городе уже четыре дня. Так как в СМИ просочилась информация о серийном убийце, увеличился поток обеспокоенных граждан в полицейских участках и анонимных звонков в службу спасения. Шумные журналисты в погоне за сенсацией спугнули их субъекта, и тот скорее всего больше не объявится рядом с огороженной территорией, где были захоронены трупы жертв.       Это всё, определенно, препятствует их расследованию.       С другой стороны, они смогли подготовить короткое заявление о мерах безопасности, что помогло расстроенным гражданам почувствовать некий контроль над сложившейся ситуацией. К тому же к ним стали чаще обращаться по поводу пропавших людей, и именно так они смогли найти новую жертву, которую субъект возможно похитил вчера в парковой зоне. Теперь время играет против них, поэтому многие полицейские вышли в дополнительные патрули, а команда разделилась, чтобы проверить любые, даже скудные, зацепки Пенелопы. И только он с Айзеком остался в заметно опустевшем участке с кучей старых документов, фотографий жертв и всё той же цветастой картой города.       Хмыкая над еще одним возмущенным сообщением взволнованного хакера, Стайлз отрывает взгляд от бумажного списка подозреваемых и натыкается на сидевшую в кабинете начальника фигуру беролака. Брианна Розенберг с того самого дня не искала с ним встречи, пускай им обоим сразу было понятно, что оборотень почуяла его магическую искру и ее мощь.       Сила ужасающе прекрасна. Достойный противник. Злющий на мир.       Возможно, берсерк опасалась потенциального перевоплощения в безудержную медвежью ярость после их более близкого взаимодействия, а может просто относилась к нему с присущей женщине профессиональной отстраненностью. Стайлз не знает ответа и не беспокоится об этом так сильно, чтобы узнать самому. Не-а. Ни в коем случае. Он достаточно перепугался четыре дня назад, увидев прозрачную сияющую фигуру внутреннего зверя перевертыша. Так и не оправился от этого: с того дня вновь стал принимать глушащие его способности таблетки, пускай и в уменьшенной дозе. Ему не нужны случайные контакты с метафизической сущностью (он же может так ее называть, верно да?).       Ух. Необычное знакомство. По всей видимости, он в каждом городе будет находить какое-нибудь редкое явление, способное вывести его из себя.       Весело.       Интересно, есть ли предел у его способностей?       До одиннадцати лет Стайлз привык к внезапным розовым вспышкам видений и даже находил в них частичное утешение: это была одна из немногих констант в его жизни. Сны бывали странными, но пока он высыпался и видел хорошие вещи, его не особо волновало содержание беспокойных ночных мечтаний. Да и для любознательного мальчика любая дополнительная информация, обрушившаяся на его голову, казалась скорее приятным сюрпризом или даже заслуженным подарком, чем чем-то вроде проклятья.       А потом он стал слышать громкие мысли. И это всё изменило.       – Он… он громко думает? Я не знаю, однажды он шел по коридору мимо меня, и я услышал это. Он сказал, что… что он хочет исчезнуть. Но он не двигал губами. Почему он не делал? И я долго думал, пап, потому что ты всегда говорил, что нужно сначала собрать доказательства для обвинения, и поэтому я наблюдал за ним, и я… я-я могу слышать м-мысли того мальчика?       – Всё хорошо, Мечислав, – мягко сжимает его колени мужчина, и мальчик на мгновение запинается, сглатывая горькой ком в горле. Его глаза полны соленной влаги.       – Я думал, что мы всё нашли, – с испугом шепчет он. – Разве мне не хватает снов? Я не-       – Хэй, нет, ребенок. Ни чего из этого, – его папа ободряюще улыбается, излучая это теплое ощущение, что, как он думает, является любовью. – Возможно, мы что-то упустили. Но ничего страшного, хорошо? Мы обязательно просмотрим твои книги заново, и я могу проконсультироваться с некоторыми своими знакомыми, чтобы понять, что происходит. Это не значит, что ты изменился, хорошо? Это просто еще одна удивительная вещь, которую ты можешь делать. Хорошо? Это удивительно.       Он кивает. Он не уверен в словах отца, но доверяет им, потому что они никогда еще не оказывались пустой ложью во благо.       Все его магические способности казались ему отчасти агрессивными, скорее атакующими, чем оберегающими (ведь в глубине души он знает, что это он сделал их защитными, он связал из них теплое одеяло безопасности для своих родных, он привил им окрас стражника всех магических и амагических существ в этом мире). И самой жесткой, самой напористой, самой порочной из его умений – слабый слух, настроенный на особо громкие мысли окружающих. Чувствительность к потаенным желаниям и отчаянным мольбам о помощи.       Стайлз может себе представить, как помогают в работе его видения о чужом прошлом (например, так парень смог доказать причастность Габриеля Хогана, Беласко, оборотня-птицу, к убийствам женщин в Сан-Диего) или ощущения возможного будущего (так он смог спасти Айзека от Аластора, одушевленное магией чувство боли и предательства). Но что хорошего принесет его чуткость к чужим мыслям?       (Он помнит, как слышал рассуждения бумажного человека, мольбы старшей сестры-близнеца Вайолет, страх стажера ФБР Лиама Данбара, мечты маленького Зака и мотивы преследователя зрячих. Он помнит, как эта его способность спасла жизни людей. В этом, наверное, и проблема. Он не хочет знать внутренние голоса других существ; не хочет, чтобы это знание приносило хоть какую-либо пользу; не хочет вкушать собственную непреодолимую радость от этого. Само их присутствие в его голове отвратительно).       (Ведь и украденным мыслям можно придать благое значение, сделать себя ангелом-хранителем, услышавшим крик отчаянных душ в своей голове. Но имеет ли он право быть незримой аудиторией одинокой исповеди?). (Нет?). (А имеет ли они право затыкать его органы чувств? Он, всегда говоривший от их лица, впервые не уверен в ответе).       Айзек раздраженно мычит, разглядывая висящую карту города, и ненадолго отворачивается от нее, чтобы помассировать виски. Кажется, вундеркинд в последнее время плохо высыпается.       Он тоже.       Вернувшись обратно к документам, изумительно аккуратным ворохом разлетевшимся вокруг него, Стайлз никак не может отпустить дурное предчувствие внутри себя. Что-то не складывалось. Красочное полотно, утыканное столь же разноцветными кнопками, вновь перетягивает его взор к себе, словно красную нитку – связующую цепь между всеми преступлениями.       – Соберись, Мечислав, – ворчит себе под нос Стайлз, копируя тон отца. – Думай!       (В любом случае, некому решать эту дилемму. Он один против толпы).       Их убийца вырос в хорошей семье среднего достатка. Часто заработанных денег не хватало на дополнительные покупки или детские развлечения, но горячая еда всегда стояла на столе, и родители не пропускали достижения сына, вместе укладывая того спать каждую ночь. Мать скорее всего работала в небольшом ресторанчике около дома или возможно была учительницей младших классов. Отец не был строгим, работал только в будние дни на фабрике, а в выходные брал мальчика на прогулку в парк или в соседский гараж, где временно хранились их старые вещи.       Всё было хорошо, и детство ребенка было бы беззаботным, если бы не школа. Школа была ужасом и мраком.       – Почему?       Отец умер, когда ему исполнилось пятнадцать. Восьмидесятые. Свобода слова, дух независимости и массовая волна внезапно признанных всеми магических существ. Церковь вынужденно раскрывает свои секреты, охотники за сверхъестественным становятся гонимыми уставшими от войн горячими людскими сердцами. Первые большие дружественные фестивали, открытые кельтские ярмарки и смелое телевещание, больше не закрывающее глаза на вопиющую видовую дискриминацию по отношению к нелюдям.       – Мечислав? Что же дальше?       Нервный срыв и неудачное стечение обстоятельств, из-за которых его правая рука нервно дергается большую часть времени. Начались дразнения в школе, смешки и подначки. Первое время легкомысленные, забавные, но с каждым днем обстановка в мире менялась так быстро и резко, пугая детей и делая их более жестокими. А миссис Калис, одинокая женщина, хотела-       – Где он, Мечислав?       Цветы никак не умирали. Они были безопасным местом его жены, внезапно почившей несколько лет назад. Он забывал их поливать, топтал ногами от злости, хотел сжечь ее родительский домик с неунывающими клумбами синих клематисов и виноградных лоз. Но они жили. И он хотел жить. Многое уже не получалось, валилось всё из рук, его здоровье ухудшалось, дети разъехались по миру, он больше не мог возбу-… И там были цветы. Так много красивых: юных, только распустившихся, и зрелых, уже познавших жизнь. Они были прелестными, крепкими и молодыми. Совсем не зимостойкими. Не похожими на окаянный клематис. Они умирали, когда он их пинал и топтал ногами, захлебывались, если он поливал, и кричали, когда пытался их сжечь. Он их душил, неунывающие фиолетовые бутоны, они кричали и молили пощады, как он когда-то. Они были под его властью. Он был сильным, крепким и здоровым. Он жил, и-       Вибрация.       – Почему ты оста-       Его рука вибрирует.       Это клематис. Возле его ног. Висит на белом заборе, как в детской сказке про сказочных фей.       – Где-       Его вновь перебивает вибрация.       Телефон.       – Да? – хрипло отзывается парень, жмуря глаза в надежде открыть их не перед странно заброшенным коттеджем в неизвестном ему спальном районе Флориды. Не помогает.       – Я бегу за тобой, – пыхтит в трубку Айзек, – Я отследил твой телефон с помощью Пенелопы, она направляет меня за тобой. Никуда не ходи. Я скоро догоню тебя.       В реальности клематис намного красивее, живее. На фото в интернете цветок выглядел грустным, практически без лепестков, да и те слишком яркие. Здесь же всё приглушенное и тихое. Настоящее.       – Как ты-… – напрягается Стайлз, а потом вдруг вспоминает:       – Отследи мой телефон.       – И тебе привет, Сти. Как дела? Всё хорошо? А то давно-       – Скинь моё местоположение остальным. Попроси их не тревожить меня, и когда-       – Что? Нет! Только если ты обещаешь не выходить на контакт с преступником в одиночку! У тебя нет оружия. И допуска. И-       – Я… обещаю.       – Конечно ты… Вот и договорились. Повиси немного на линии.       – Мне надо сбросить, я не могу сосредоточиться.       – Терпение, Сти, ты не можешь вот так просто-       – Я возле родительского дома жены субъекта, – отчитывается он (запутанно звучит, ага). – Жду тебя, – откашливается и быстро моргает. (Он опять пропал в своей голове). – Никуда не собираюсь уходить.       Черт.       – Вот и правильно, – вздыхает Айзек, чертыхаясь себе под нос. – Надо было взять любую старенькую полицейскую машину, – ворчит вундеркинд, а Стайлз вдруг осознает, что утром команда забрала все арендованные ими машины, а дополнительные патрули исключили возможность найти свободного водителя. – Остальные уже едут на твой адрес, хотя, думаю, что я ближе.       Вот, что значит уменьшенная доза таблеток. Стайлз хотел разобраться? Узнать, мотивы преступника? Его местоположение?       Да пожалуйста! Примите и распишитесь.       – Хорошо, – наконец он отводит взгляд от цветов, вдруг осознавая, что стоит прямо возле окон дома. Не очень надежное укрытие.       Стайлз решительно наклоняется вниз, прячась за забором в клумбе (это клумба, если она вертикальная?), но через секунду догадывается, что со стороны, для соседей, это тоже может показаться вполне себе подозрительным, поэтому просто садится на землю, прижимаясь головой к деревянной арке. Так, наверное, он сможет притвориться, будто получил тепловой удар. Тем более он всё еще завернут свою красную толстовку и шарф, а на улице – Флорида в самом разгаре февраля, он потеет и в целом чудится болезненным.       – Извини.       – Ничего, – фыркает профайлер, продолжая бежать к нему. – Я уже даже не так сильно испугался, когда я не нашел тебя в участке, – Стайлз фыркает в ответ. – Хотя ты молодец. Позвонил Пенелопе, это было очень вдумчиво с твоей стороны.       Вдумчиво. Забавно.       – Ага, – не совсем соглашается Стайлз. Его воспоминание не столь отчетливо в этом плане. Задумывался или действовал по наитию? Какая теперь разница. – Береги дыхание, Кудряшка.       Повернув голову вбок, он натыкается лицом прямо в расцветший бутон цветка. Пахнет клематис приятно. А светлый он, наверное, потому что выцвел. Солнце жарит ужасно.       Стоп.       А разве он не цветет в мае и сентябре? Почему-       – Кудряшка? – переспрашивает Айзек, хмыкая. – Мне казалось, что ты-       Визг.       – Тсс, – шикает Стайлз, отодвигая телефон от уха. Парень прислушивается к звукам со стороны дома подозреваемого, но ничего необычного не происходит, и мертвая тишина всё давит на его напряженные плечи. – Мне показалось, я слышал чей-то крик, – шепотом объясняет он, нахмурившись.       На улице всё также тихо.       – У тебя получится незаметно подобраться поближе? – негромко спрашивает Айзек. – Не пробуй заходить-       – Внутрь, я понял, – закатывает глаза. – Я думаю, да.       – Хорошо, – соглашается профайлер.       Что-то определенно происходило. Грозная опасность, нависшая над всей территорией и этими дурацкими сине-фиолетовыми цветами, словно потихоньку сгущается за его спиной, цепляясь когтями за покрытую гусиной кожей шею. Острота момента крадет дыхание прямо из его груди.       – Мне придется оставить телефон здесь, – хрипло замечает Стайлз. – Ты меня отвлекаешь.       – Не очень разумная идея, – сдавленно сипит Айзек, а парень вдруг вспоминает, что доктор не особо выносливый бегун. (И всё же тот бежит за ним).       – Извини.       Он прячет телефон в клумбе, прижимаясь ближе к забору. Ему ведь могло показаться, да? Их убийца вполне мог затаиться здесь, чтобы отдохнуть, набраться сил, не чувствовать себя загнанным в угол рьяными полицейскими патрулями. Необязательно же потенциально похищенная женщина была именно похищена, вполне ведь вероятно-       Плач.       Теперь Стайлза осенило. Мысль яркая и внезапная, как вспышка молнии в чистом небе. Он бы не смог услышать крик жертвы за звуконепроницаемыми стенами подвала (как не слышал странных шумов ни один сосед), субъект не успокоился, он принимает уменьшенную дозу своих «глушителей», а земля прекрасный проводник.       Вскрик.       Парень падает, прижимаясь ухом к вспоротой граблями почве. Закрывает глаза. Вслушивается.       …дышит. Здесь удушающе влажно, едва ли можно сделать вдох. Страшно. Куда он ушел? Она не слышит его? Где он? Где он? Он рядом с ней? Там были инструменты. Что он собирается с ней сделать? Что? Что происходит? Почему он замолчал? Где он? О Боже, он собирается…       (Они здесь. Трофеи зарыты в цветах).       Стайлз резко садится, хватаясь рукой за скачущее где-то в бронхах сердце. Он рядом с ней. Субъект рядом с жертвой, и, очевидно, они не собираются распивать чаи и проводить время за пустыми сплетнями.       Нужно поспешить.       Перед глазами легко разворачивается знакомая картина вероятностей.       Ему следует зайти внутрь, здесь нет сомнений. Однако он безоружный, что повлияет на исход ситуации в любом случае. Субъект напуганный его внезапным появлением может наброситься на него или застыть. В первом случае ему может очень не повезти. Ульрих высокий и крупный, а Стайлз худосочный и весит как пьяная пушинка в глицерине (то есть почти ничего). А если убийца схватит рядом лежащий лом…       Так.       Значит он не должен дать ему выйти из ступора в агрессивном состоянии. У него есть бейдж стажера ФБР, придется снять толстовку – всё же необычная жилетка выглядит куда более опрятно, чем старая мальчишеская одежда. Ему необходимо будет заговорить его. Потянуть время. Всего каких-то четыре минуты. А если он всё же набросится, сначала нужно пригнуться и быть более изворотливым. У него в этом плане больше возможностей, ведь он на лестнице, а в коридоре перед местом заключения жертв есть много сваленных в кучу вещей, забитых полок и инструментов. Отвлечение внимания на себя будет также означать выбывание жертвы из уравнения. Ему больше не нужно беспокоиться за ее жизнь. Только свою. Он мог бы спрятаться сначала. Потом ударить субъекта по голове той бейсбольной битой в углу, а потом кинуть в него брезент. Даст время на побег в угол. Там-       Или он мог бы взять пистолет на кухне под раковиной. Потом будет сложно доказать, что это оружие мистера Калиса, но хранение огнестрельного без разрешения вряд ли будет иметь значение, когда его поймают с восьмой жертвой, запертой в подвале дома его покойной жены.       Или он должен сделать это с самого начала. Если он собирается пробираться через хлипкую заднюю дверь, то кухня даже ближе к нему, чем сам подвал. Он должен будет пробежать мимо, схватить пистолет и спуститься вниз вооруженным. Тогда субъект определенно услышит его. Но у него нет наручников. И жертва рядом с линией огня. Ульриху надо будет сделать лишь один короткий шаг, чтобы спрятать себя за избитым телом женщины, прижимая отвертку к-       Вопль.       К черту.       Нет времени на раздумья. Стайлз бросается внутрь.       Серийный преступник организованного типа обычно отказывается давать показания, ждет «достойного» соперника в лице правоохранительных органов. (Стайлз и не думает претендовать на столь высокий постамент в чужой голове). Может быть агрессивным, но чаще занимает выжидательную позицию, оценивая свое окружение. (То есть его). Почти всегда наслаждается вниманием. (Поэтому нужно его предоставить бесплатно, но при этом не сильно занижать цену).       Как и задумывалось ранее, он скидывает толстовку во дворе, поправляет волосы вспотевшими руками, да и в целом вытирается (всё той же красной кофтой), чтобы не выглядеть сильно болезненным и бледным. В подвал спускается уверено, держит спину ровно, а на шею вешает свой рабочий бейдж с заметным гербом ФБР в уголке.       Обычно субъекты-тираны чувствует себя польщенными, если им задают вопросы, дополнительные или нет, потому как любят говорить, играть с ведущим допроса, ощущать себя важной частью расследования. (Это легко, Стайлз выглядит как тот человек, который ставит любопытство выше своего блага и готов сбежать из-под пяты своего наставника, чтобы самому найти «крутого» преступника. Он стажер). Другое дело, что организованных преступников не прельщает уточнения, ведь так они падают в непривлекательную позицию в беседе. (Это допрос, на самом деле, но что бы ни тешило их самолюбие). Им кажется, что их не уважают, принижают их интеллектуальные способности и уровень профессиональности. (И что Стайлз должен выбрать тогда? Задавать вопросы или нет?).       Он тихо скользит по коридору, заваленному всяким хламом, практически не производя никого шума. Такой походке их учили в Академии, а его – еще в детстве отец с Джорданом. Большую часть времени он не может сдержать свои нервные порывы произвести шум, потому что это облегчает высвобождение накопившейся энергии в его теле, но в нужный момент времени он может собраться. Сейчас это тот самый момент.       Большинство серийных убийц не способны на такие сложные эмоции как раскаяние или сожаление. Но они здорово умеют притворяться такими, лгать и обманывать. (Стайлзу соврать сложнее, но у него доброе сердце и он предпочитает сперва поверить человеку. Оптимист, что с него взять). Психопаты, а их субъект именно такой, всегда пытаются манипулировать другими в свою пользу и легко втираются в доверие. (Нужно быть осторожнее).       Проходя последние несколько метров до тяжелой двери, отделяющей пыточную от «нормального» семейного домика пятидесятых, он замечает клочок бледных волос с запекшейся кровью и ножницами, открыто лежащие на какой-то металлической полке чего-то смутно похожего на стеллаж.       Первый допрос, первое задержание, первый момент поражения – все они ценны. Они дезориентируют преступника, выводят из состояния равновесия. В такой момент даже самый опытный организованный серийный убийца может попасться или даже проболтаться. (На его вкус – слишком большая ответственность). А чтобы поддержать разговор (потянуть время) стоит спрашивать о насилии, пытках и убийстве (не о фантазиях и ощущении кайфа). Нельзя быть чересчур враждебным, как и крайне дружелюбным. (То есть не волноваться и быть собой).       Стайлз выдыхает через рот, тянет уголки губ в слабой улыбке и после еще одного успокаивающего вдоха решительно толкает металлическую дверь.       – Я знал, что найду тебя здесь! – спотыкаясь о порог, вваливается в едва освещенную комнату парень. – Меня зовут Стайлз, я стажер ФБР, и после того, как я увидел лица всех семи жертв, я понял, что мне нужно приехать прямо сюда. И я не ошибся!       Он размахивает рукой, как бы говоря «посмотри вокруг». Ульрих Калис, пятидесятилетний мужчина с пугающими светлыми глазами, оборачивается на его голос, наряжаясь в шоковое одеяло как в праздничную тогу.       – Более опытные агенты ФБР действительно низкого мнения о серийных убийцах, – качает головой Стайлз, стараясь при этом не отводить взгляд от застывшего субъекта. – Хотя я конечно выбрал бы что-то более яркое. Здесь ужасное освещение. Но цветы прекрасны, не спорю.       Он так и не понял, что нужно говорить, чтобы не потерять организованного властолюбца, психопата с четко выраженными мускулами и наточенной отверткой в левой руке. У него еще не было опыта задержания подозреваемого, тем более ведения переговоров с одним из них, когда беззащитный гражданский физически находится ближе к своему агрессору, чем к нему.       Хотя Стайлз доверяет своей искре. Она подсказывает ему, что сказать, куда надавить и что опустить. Его единственная защита прямо сейчас.       – Что ты-       – Мне было интересно. Извини, что перебил, – отчитывается он, всё также стоя у порога. Он слегка дергает руками, пока говорит, чтобы каждый раз демонстрировать отсутствие оружия у себя и присутствие при этом похожих дерганий в пальцах. (Хотя у Ульриха нервные тики, конечно же, настоящие). – Почему заточенная отвертка? В прошлый раз ты использовал зазубренный нож. Разве это не больнее?       Что-то меняется в жидких серебристых глазах старика. Стайлз не назвал бы проснувшийся светлый огонек надеждой, скорее интересом, но даже так, без четкого положительного оттенка, всё равно жутко. (Он не глупый и наивный, он знает, что позитивные, благополучные и теплые эмоции есть и у очень плохих людей и нелюдей, но этот факт всегда приносит определенный уровень дискомфорта и вводит в громоздкое состояние катарсиса).       – Потому что более приятное проникновение? – бормочет парень, слегка покачиваясь на месте. – Глубокое и пронзительное.       Пронзительное – не то слово, которое он бы использовал, глядя на пугающе острую отвертку и ловя ее зловещий блеск в ослепительно белом искусственном свете, но оно определенно понравилось его оппоненту.       – И ты, стажер ФБР, – впервые заговаривает мужчина, откладывая инструмент на стол рядом с собой. Ульрих делает шаг вперед, к Стайлзу, и мягко улыбается. – Ты пришел сюда без оружия, бронежилета и средств связи. С бумажкой в подтверждении своих слов.       Парень напрягается от показного равнодушия, или скорее даже благосклонности, ведь всё это кажется еще более неправильным и резким, особенно с учетом того, что они оба точно знают, что он настоящий стажер ФБР.       Накал, резонировавший между ними, поднимается сразу на несколько уровней, быстро достигая критической отметки, и он мог бы испугаться, мог бы приготовиться к надвигающейся опасной грозе, но… Впервые за очень долгое время Стайлз вдруг чувствует себя уверенным, сильным, непоколебимым. В нем больше не роятся сомнения, не плачет по свободе вера в себя, не терзается виной внутреннее равновесие.       Он крепок. Огромен. Могущественен. Значителен.       (И нет ничего, что могло бы остановить его).       – Ага, – кивает парень, вновь дергая свой бейдж. – Суть в том, что я не собираюсь останавливать тебя, – пожимает плечами парень, спотыкаясь из-за сдавленного вскрика женщины, отреагировавшей на его последнее предложение. – Мне лишь нужно было зайти и увидеть тебя, – странно ли думать, что, когда Ульрих улыбается, лицо мужчины как-то приукрашается, становится более миловидным. – Поговорить. Потянуть время.       Стайлз чувствует ту самую секунду, когда ему нужно рвануть в сторону, чтобы освободить проход для прибежавшего Айзека и остальной команды, следующей по попятам. Он довольно заметно сжимается, вновь отвлекая внимание субъекта на себя, когда у того еще был шанс схватиться за нож или другой инструмент.       Всё заканчивается очень быстро, и Стайлз может гордиться тем, что был главной причиной этого.       – Мечислав?       Должно быть, начальнику пришлось по душе звать его настоящим труднопроизносимым именем. Забавно.       – Я не собирался заходить внутрь, – оправдывается парень, встречаясь с суровым и практически обжигающе ледяным взглядом Арджента. Он не думал, что серый цвет может быть таким зловещим. – Я знаю риски и никогда бы не полез внутрь, если бы не услышал… почувствовал, что времени на раздумья больше нет, и мне надо было что-то предпринять. И моим планом было потянуть время до вашего прихода. Я был уверен-       – Был ли ты уверен, что не пострадаешь? – резко перебивает его наставник, внимательно всматриваясь в его покрытое грязью лицо. – Мы предполагали наличие у него пистолета для запугивания своих жертв. Был ли ты уверен, что он не застрелит тебя? Или ее? Скажи мне, что ты знал, что справишься.       Несмотря на всю неохоту, проявленную мужчиной в начале, тот в итоге никогда не был с ним чересчур жестоким или строгим. Старший агент задерживается с ним на работе, проверяя каждый его отчет, разбирая с ним старые дела и обогащая псевдо-фальшивую-но-вроде-как-настоящую стажировку до реальной учебной практики. За последние месяцы в команде, парень получил больше знаний, чем за последний год в Академии.       Сейчас же Кристофер Арджент, начальник отдела поведенческого анализа и его наставник, предельно серьезен и, кажется, в полной мере разочарован им.       – Да, – выдыхает Стайлз. А что еще он может сказать? – Я знал, что у него есть Glock 19, но он оставил его на кухне, под раковиной. – он приободряется, догадываясь, что простой обыск сможет подтвердить его слова. – Он более крупный, ему было бы не так удобно бежать по коридору мимо инструментов, как мне. И там был лом прямо на выходе, я легко мог взять его, – всё еще правда. – Своим внезапным появлением я отвлек его от женщины. Я стал интересной аномалией. Ни гражданский, ни полицейский, ни-       – Ты на все сто процентов знал, что справишься?       Это решающий вопрос. Арджент легко отбросил все его оградительные конструкции, как невесомую блестящую мишуру, незначительную, но прекрасно справляющуюся с отвлечением внимания. (В доказательство этих же слов у них есть арестованный серийный убийца, ослепленный его праздным сиянием).       Простой вопрос. На него будет просто ответить.       – Я-… – глаза Арджента сужаются, а колотящееся сердце парня подскакивает прямо в горло. – Да. Конечно да. Разумеется, я был уверен, что смогу спасти ее. Иначе бы я и не зашел.       Он соврал.       Ведь никто не станет оправдывать неконтролирующего себя оборотня, который что-то там услышал благодаря своему усиленному обонянию. Никто не поверит крикам банши, не прошедшей ритуал инициации и долгое обучение своим способностям. Никто не простит отставным военным или же мастерам спорта использование своих навыков на простых гражданских.       Ничто его не оправдает, никто его не простит.       Вот и он, разумеется, соврал.       Соврал, потому что не хочет пить эти дурацкие таблетки и прятать свою магическую искру в человеческой кожаной оболочке. Ему противно от запаха лекарств, баночек с дым-травой и одиночества безопасного убежища.       (Если бы он позволил себе отпустить контроль, то понял бы как сильно жаждет быть полноценным, как соскучился по видениям, мыслям, розовым звездочкам на краю зрения. Что он голодающий смертный, ползущий в пустыне с надеждой найти источник прохладной воды).       Он солгал в лицо своему начальнику, лучшему наставнику, которого он мог бы иметь, только для защиты своей магической искры. Он старается не врать, лишь иногда, бывает, недоговаривает, но никогда целенаправленно не обманывает. Не своих близких людей. Не вообще никого. А тут он скрыл правду, согрешил в больших добрых глазах, что оберегают его от столь многих угроз. Не раскаиваясь и не сожалея. Для нее, для своей искорки, он бы сделал невозможное, он бы мир перевернул, он бы-       … предал.       – Ну и хорошо, – его начальник слегка расслабляется и даже похлопывает его по плечу. – Ты отлично поработал.       А Стайлз и звука выдавить из себя не может, потому как ужас подкрадывается вверх, забивая всё горло острыми осколками стекла и ощущением раскаленного песка. Его сердце дергается, пропущенный электрический импульс, а тело парализовано безобразным чувством собственного безумия, скребущимся изнутри его живота. И если бы не панический страх, бурлящий вместе с адреналином в венах, он бы вытолкнул из себя всю желчь, надеясь вырвать с ней и воющую совесть, а это-       Вопль.       Стайлз распахивает глаза. Его руки сжимают комья слегка влажной почвы, а над головой нависают грустные бутоны фиолетовых звезд-цветов. Небо чистое, нежно-голубое со стадом белых пушистых облачков. И тяжелый запах сырой земли, пахучей травы и прогретого ярким солнцем воздуха умиротворяет его тревогу, рассеивая беспорядочные иллюзии и прогорклое смятение.       Он отказывается врать. Он собирается поступить по-другому. Правильно.       Четыре минуты.       Судорожно глотнув противный теплый воздух (сейчас зима!), парень подскакивает с места, чуть расстегивает вверх толстовки, попутно сбрасывая с себя комья земли и кусочки рваной травы. Он даже пытается привести себя в порядок, поправляя свои вечно непослушные волосы, похлопывая по щекам в попытке получить живой румянец и платком вытирая лицо (он надеется, что не размазал грязь пóтом).       Пряча бейдж ФБР в кармане, Стайлз бегом направляется к дому и начинает судорожно колотить в дверь. Он вполне в силах оправдать свою настойчивость тем, что хозяин не слышал его аккуратных постукиваний в начале. Спустя несколько секунд он направляется на несколько метров в сторону, заглядывая в окно. Где-то под этим местом должен проходить подвальный коридор, а значит… он вновь начинает барабанить теперь уже прямо по стеклу и рядом стоящей водосточной трубе. Такой шум будет слышен даже внизу, он уверен.       Как и следовало ожидать, через мгновение в окне появляется смутная тень, а еще через десять секунд открывается входная дверь, вытаскивая на свет настоящего монстра этой истории. Стайлз больше не сделает свою искру чудовищем дня, нет. Вместо этого он собирается делать то, что у него всегда получалось лучше всего – улыбаться сквозь нервы, быть дружелюбным в испуге и импровизировать.       Две минуты.       Он улыбается недовольному мистеру Калису, дружелюбно махая правой рукой, и спотыкается о подвернувшийся камень, в наконец сформированном в голове плане отвлечь внимание субъекта в безопасной среде и спокойной обстановке.       Теперь. Он всего лишь Стайлз, и этого более чем достаточно.