Февраль, 2020 год. Филадельфия, Пенсильвания.
Стайлз открывает глаза. Невероятная картина самых красивых оттенков голубого, хромового и белого поражает его чувства. Чистое, ясное небо. Высокое-высокое. Пахнет сладким цветочным ароматом, нежным и немного озорным: он щекочет ему нос и оставляет необычный привкус во рту. Руки сжимают хрустящую сочную траву, она же и осторожно гладит его в крохотной щели открытой кожи между подвернувшимся краем брюк и сползшим бортом носка. Всё вокруг пульсирует естественной природной магией, создано и взращено ей. Маленькая Солнечная система построенная внутри большой с помощью тонких блестящих жгутов лей-линии, голубых потоков атмосферных струй и белых живых пылинок. Стайлз когда-то хотел побывать в месте, где магии снаружи больше, чем внутри него, где она старше и могущественнее его. Это не оно: здесь не так много свободной, нереализованной силы как таковой, ведь вся она уходит на поддержание этого крохотного карманного измерения. Однако, это всё еще невероятно много мерцающих фундаментальных чар сверху, сбоку и под ним – повсюду. Он словно в самом красивом и красочном игрушечном домике, который он когда-либо видел или мечтал иметь. И если бы только джинсовая ткань не стесняла его чувствительную кожу, царапая мягкие оголенные нервы грубостью волокон и твердостью швов- – Ты жив, – громко и как будто даже удивленно произносит Джексон, тут же загораживая ему вид на прекрасный синий свод. Да. Стайлз жив. Никогда еще в этих словах не было так много смысла. – Питер еще в отключке, – продолжает оборотень, исчезая из поля зрения. Парень слышит, как тот располагается рядом с ним, умудряясь двигаться так тихо, что едва перекрывает слабый шепот пышной листвы деревьев. – Но он дышит. Дышит. Стайлз тоже дышит. Живот двигается, лопатки упираются в землю, свежий воздух наполняет легкие, сдвигая ребра, диафрагму и мышцы груди. Полноценный объем. Он не уверен, что вообще когда-либо дышал до этого времени. – Оказывается, манипулирование чужим разумом оставляет рубцы в голове… жертвы, – тилацин не запинается на трудновыговариваемых словах, лишь замедляется на короткое мгновение. – Я не знал. Стайлз поворачивает голову, не удивляясь схожей с ним позе оборотня, устроившегося параллельно ему. Яркий солнечный свет превращает цвет кожи в расплавленную бронзу, и разглядеть выражение лица волка становится непосильной задачей. Парень только и может, что оценить длину пушистых и рыжих от медно-желтых лучей ресниц и нелепые модельные скулы молодого мужчины. – Я тоже не знал, – хрипло шепчет. – Прости. Протянутые им слова подобны прозрачным холодным росинкам, скользящим по всё еще тревожащему разум ожогу. Приятные, но не особо полезные. – Да, – кивает Джексон. – Спасибо. Звуки приглушены, вдруг осознает он. Парень слышит рокот травы, живой и практически мурчащей под его пальцами, слабый голос напевающего себе под нос знакомую всем мелодию ветра и гул жаркого солнца, но на этом всё. Магия как обычно ластится вокруг них и пытается что-то нашептать им на ухо, однако других живых существ здесь нет. Нет громких толстых жуков, копошащихся в траве муравьев или лопочущих на кончиках ветках взъерошенных пташек. Никого. – Прошлое поменялось, да? Разглядывая расслабленное позолоченное лицо тилацина, Стайлз вдруг осознает, насколько сильно разнятся их приоритеты. Стайлзу важно будущее: это тот параметр, на котором построен его жизненный ориентир. Он научился тому, что многие вещи в естественном круговороте событий неизбежны, от столкновения с некоторыми метеоритами невозможно отклонится и рано или поздно солнце вновь зайдет на востоке. Он потерял маму, его отец часто оставлял его одного из-за своей службы, стая так или иначе бы приняла бы его, а мстительный дух напал бы на Джексона. У них (у него) не было и шанса. Но для тилацина, чье основание столько раз давало трещины, скреплялось, ломалось и заново отстраивалось самостоятельно; человека, которого сформировал сырой опыт пройденных испытаний, разумеется, важно прошлое. Прожитые краеугольные моменты, что Джексон не мог контролировать: обращение в редкого перевертыша или понимание своей сексуальной ориентации, и то, как он с ними справился: изменил направление своей профессиональной деятельности и переехал в другой штат от всей своей семьи, знакомых и друзей. Да, для Джексона Уиттмора прошлое определяет решения в настоящем, а значит и всю его судьбу. «Прошлое поменялось, да?». И всё же они вдвоем столкнулись с одной и той же проблемой. Стайлз верил в неизбежность грядущего, но оно перевернулось с ног на голову, оставив его контуженным в стороне, а Джексон строил суждения на своих воспоминаниях, но те оказались фальшивыми из-за чужого насильственного вмешательства. – Да, – осторожно начинает парень, а потом, не таясь, продолжает. В таком красивом, тихом месте правда сама вырывается наружу. – Я должен был прийти к вам после нового года на стажировку. К Питеру. Последнее он добавляет, когда тилацин неверующе хмыкает на его предложение. Отдел поведенческого анализа обычно не берет практикантов к себе, поэтому можно понять скептицизм волка. – Ты был тогда другим, – возвращаясь к теме, едва слышно произносит Стайлз. – Мы не подружились. В этом всё еще так сложно признаться. Своим ранним прибытием в Куантико он обязан ужасно травмирующему событию, о котором он всё еще отказывается думать и которым не собирается делиться ни с кем из своих близких. Поэтому так тяжело принять, что благодаря именно ему он смог обрести нечто столь ценное, как например, необычная связь с молодым оборотнем-тилацином. – Я не знал, – повторяется он, выдыхая слова с бόльшим давлением, тверже и чуть громче. Ему нужно, чтобы Джексон понял, чтобы проникся, был уверен на все сто процентов, что он, Стайлз, никогда не знал об Аласторе-Кори. Даже не догадывался. – Если бы… Мы не были так близки, – однако становится легче от того, что он говорит откровенно, что не держит подобные мысли при себе. – Прости. Его слова ничего не изменят. Что было то прошло. Тем не менее он искренне сожалеет. – Прости, что не был тогда более внимательным, чтобы заметить твое… грубое состояние, – тяжело сглатывая. – Прости, что был удовлетворен той хлипкой дружбой, что у нас была… И что даже не пытался приложить сознательные усилия, чтобы изменить это… Если бы в том исчезнувшем будущем они были бы друзьями, Стайлз бы больше знал, о том, что произошло в прошлом волка и мог бы попытаться его изменить в настоящем. Если бы… – Извини, кажется, я не смог предложить тебе больше, чем несколько недолгих личных разговоров, хотя… хотя я знал наперед и должен был как-то помочь. Высокое небо всё еще кристально ясное, покрасневшая кожа зудит и чешется, и земля не разверзлась от его признания. Джексон очень шумно кривится. – Ты уже извинялся. – И всё же тон волка мягкий, дружелюбный. – Не стоит больше. Сожаления ничего не значат, если их не подкрепить решительными действиями. Это то, с чем Стайлз сейчас может справиться. Последние полгода показывают ему, что он не может контролировать будущее так, как он всегда думал. Точнее он никогда, естественно, не верил, что в силах направлять всё свое окружение так, чтобы обещанные пути были проложены определенным образом, но он также и не видел их хаотичность и хрупкость до недавнего времени. Грядущее и все его вероятности не так надежны, как ему хотелось бы, – не стоило строить свою внутреннюю крепость, свой ориентир из них. Это только сломило его, когда неизменно пришлось вновь от всего отрекаться, разбирать свой дом на камни и заново искать себя. Он потерялся. Однако теперь, после всего, что они открыли ему, он наконец ощутил тот стержень, на которой он безболезненно, без страха может опираться. Это не будущее, которое часто обманывало его, притворяясь его близким другом, и не прошлое, что тяжелым бременем ложилось на его грудь, не позволяя ему дышать с полной силой. Это настоящее. То, что есть у него уже сегодня. Его ум, его тело, его дух и его искра. Его страхи, его неуверенность, его избыточное мышление и его трусость. Всё то, из чего он состоит в эту секунду. И это удивительно прекрасная смесь. (Как когда-то сказал Джексон, их отправная точка – это настоящее, и именно из него берет начало их будущее). – Мы впервые здесь. Ты и я, – удивленно произносит оборотень через минуту молчания. Стайлз согласно мычит. Потому что если бы в прошлый раз тилацин был здесь, если бы отдел и тогда взялся за этот случай, то Джексон выглядел бы совсем по-другому в исчезнувшем будущем. – Я так и знал, что это дело было выбрано для тебя, – неожиданно громко возмущается волк, одновременно поддразнивая его и предупреждая об изменившемся «включенном» состоянии другого оборотня. – Арджент хочет проверить тебя, – тянет чуть более задумчиво. – Тебе стоит написать детальный отчет. Наверное, хорошая мысль.☆☆☆
Оставшееся время, пока их похитители привыкают к ним (какой забавный оборот речи, да?), они проводят молча. Неловко. Неуклюже. Стайлз в силах придумать еще штук двадцать синонимов, описывающих те нелепые чувства, царствующие между тремя борющимися за жизнь сердцами. Сухая тишина затягивается, не позволяя им до конца насладиться умиротворяющей атмосферой крохотного карманного леса, такого чудесного, словно вырванного со страниц милой детской сказки. Возможно, будь все они менее внимательными, начитанными и быстро соображающими, им бы не пришлось сейчас испытывать этот дискомфорт в костях, смутно напоминающий стыд и вину. (Ну или если бы у них был развит эмоциональный интеллект, соответствующий их возрасту, тогда они могли бы просто поговорить друг с другом). Хотя им скорее всего всё равно стоит разобраться с этим, пока они не вернулись обратно. (Тогда ему просто придется начинать развивать свой эмоциональный интеллект прямо сейчас). – Это был я, – признается Стайлз, медленно принимая сидячее положение. Было очевидно, что ни Питер, ни Джексон не сделают первый шаг. – Я тот, кто нанес себе душевные шрамы. В моей голове всё перепуталось. Воспоминания и видения, – «и чувства», но он не произносит последнее, вместо этого довольно быстро стягивает с себя верхнюю одежду через голову. – Никто другой не делал этого со мной. Только я. В конце концов он избавляется от грубой ткани, царапающей оголенные нервы его чувствительной кожи, и громко, глубоко вздыхает. Ему не нравится своя обнаженность, особенно если учесть его белесые шрамы на животе и предплечье от рук бумажного человека, но это всё еще лучше, чем быть погребенным в душную тюрьму влажного джинсового материала. Тем более здесь тепло. Намного теплее ожидаемых погодных условий начала февраля. – Моя альфа забрала мои воспоминания, – хрипло делится Питер, тоже принимая сидячее положение. Бросив на него мимолетный взгляд, оборотень заметно растягивает губы. К несчастью, Стайлз слишком далеко, чтобы сказать, хорошая это улыбка или нет. – Я не дам тебе свой любимый трикотажный синий джемпер. А то он не выучил с первых трех раз, из чего сделан этот фешенебельный лонгслив. – Атака Кори ослабила мою природную ментальную защиту*, – выдает Джексон, но не сдвигается с импровизированного из своей куртки и их рюкзаков лежака. – Это помимо испорченных воспоминаний и внезапных приступов агрессии. Дело в том, что Джексон был раньше уязвимым перед ним, как и перед Питером тоже. Стайлз также открывался Питеру (иногда случайно, иногда целенаправленно), и тот в ответ был с ним откровенен тысячи раз в будущем и ценными, пускай и крохотными мгновениями в непоколебимом прошлом. Питер в свою очередь наверняка не боялся опустить свои профессиональные вежливые маски для Джексона, как и Стайлз не раз принимал столь необходимую и значимую поддержку тилацина. Но они никогда не были раскрыты друг перед другом вместе. Причем кем-то другим. Поэтому он и решился на такой смелый шаг: позволить другим увидеть себя, благодаря собственному желанию. Его признание должно было снизить градус неловкости между ними – ведь они сразу, как только очнулись, осознали, почему они втроем оказались в этом волшебном клочке леса, – и снять напряжение от того, что за ними наблюдают пары невидимых, но не незаметных глаз – ведь каждый из них уже осознал своё тело, почувствовал облегчение и догадался, что кто-то должен был быть в ответе за это. Их освободили от их «душевных ран», им показали их слабости и вернули веру в собственную силу волю. И это прекрасно, мило и волнительно… но никто из них не подписывался на групповую терапию, и, хотя Стайлз смутно помнит невнятное бормотание упавшего невдалеке от него Питера, волки вряд ли обладают привилегиями слабого человеческого слуха. Они обменялись глубокими затаенными чувствами, сырыми эмоциями, которыми пока не готовы были ни с кем делиться. И это неправильно. Неприемлемо. Стайлз не собирается хранить в памяти ни болезненные скуления Питера, ни обеспокоенный голос Джексона, внезапно так похожий на испуганного ребенка, близкого к потери своего родителя. Ничего из этого. Однако теперь каждый из них добровольно поделился информацией, сухим фактом, который они разрешают другим пронести сквозь всё их испытание. В любой момент завтра (и послезавтра, и послепослезавтра, и после-…), вспоминая этот день, они не будут ощущать навязанную им беспомощность, ужас бессилия и стыд за подслушанное откровение. У них в сердцах этот вечер запомнится им душевным исцелением, приливом ментальных сил и необычным единением между ними тремя. Идеальный выбор.☆☆☆
Фейри определенно неземные существа. Такие прелестные, невероятно красивые и вместе с тем неожиданно знакомые, словно близкие. С метр ростом, тонкокостные и слегка загорелые, мальчики-нимфы отделяются от своих убежищ внутри высоких, цветущих кустов, чтобы приблизится к ним с грустными улыбками и заметным возбуждением в своих худых телах. Их голоса одновременно похожи на едва слышимый шепот отдыхающей природы: тихий шорох травы под тонкими ножками лесного ветра, стоны растущих деревьев, согнувшихся под тяжестью своей зеленой короны, скромный звук распускающегося бутона ароматного цветка. И вместе с тем их музыкальные тона давят на уши тем незримым давлением, предшествующим пугающе громкой катастрофе: необъятные барабаны грома перед страшной осенней грозой, незаметный уход воды перед гигантской волной цунами, заряженный воздух, набирающий силы, чтобы стать огромным темным смерчем. Крохотные мальчики с широко распахнутыми ежевичными глазами рассказывают им свои истории, кружась, смеясь и сочувствуя. Слова, порхающие между ними легкими бабочками, перетекают из одной своей формы в другую, переливаясь на солнечном свету всеми цветами полупрозрачной радуги. Они тянутся к их лицам, украдкой шлепая по их щекам перед тем, как влететь к ним в уши со странным звоном, отражающимся от всей окружавшей их магической клетки. Их тоже приняли за жертв. Стайлза, Джексона и Питера. Из-за их душевных болезней. Иначе их бы сюда не пустили. Они видит и слышит настоящих потомков Туата де Данаан, первых «детей холмов», но вряд ли смогут когда-либо передать таинство происходящего кому-либо другому. Весь этот (чудесный, горький, бесценный) опыт невозможно будет передать. Они в этом уверены.☆☆☆
Когда они выбираются наружу, им пригождаются все его пожитки. После нескольких коротких телефонных звонков, они используют средства для подачи сигнала, чтобы помочь офицерам найти их. Основные и дополнительные фонари, а их у него много, прекрасно расправляются с темнотой грозовой ночи. И хотя оборотни на самом деле прекрасно видят всё со своим крутым ночным зрением, они сами включают столько света, потому как таким образом, видимо, уменьшается шанс падения Стайлза. Парень перестает возмущаться на этот счет после того, как второй раз спотыкается об один и тот же камень – ему тяжело дается долгое ожидание, – и усаживается возле одного из деревьев. Синий трикотажный джемпер тоже оказывается полезным. Уткнувшись в мягкую ткань со знакомым ароматом волчьего одеколона, Стайлз закрывает глаза и прислушивается к окружающему его парку. В нем что-то всё же есть. Полицейские уже трижды обыскали всю территорию, но так и не нашли каких-либо следов пропавших людей (как и этот волшебный мир дриад), а значит где-то есть еще одно искривление пространства-времени. Они упускают что-то еще. И всё же парк не чувствуется другим. Всё в нем так естественно, так гармонично… «Ты хорошо смотришься в моей одежде». Стайлз резко распахивает глаза от прокравшейся к нему в голову чужой мысли и неосознанно переводит вопрошающий взгляд на Питера. Тот стоит неподалеку, молчаливый стражник стаи, и не скрывая глядит на него. Мужчина чудится удивительно спокойным, уверенным в своем положении, не отскакивая и не отталкиваясь от его обнаженного желания. В этот момент парень точно понимает, кто оставил ему тот ловец снов.☆☆☆
Упакованный в биоразлагаемую пленку чудный ловец снов сделан ухоженными руками чуткого оборотня. Волчьи пальцы кажутся слишком большими для этой работы, неуклюжими и громоздкими, но, получается, они способны творить нечто прекрасное. Деликатное. – Я постараюсь лучше. Мне нужно принять уже решение, перестать тянуть тебя за собой… – темнота скрывает признание от лишних ушей, позволяя отчаянному обету затаиться в тени. Сострадание и скорбь окрашивают испускаемый пар в призрачные одеяния ночи. – Спи спокойно, мартышка. Обещаю, отныне я буду охранять твой сон. Питер обещал оберегать его сон – парень не должен был сомневаться в клятвах своей пары. Сине-черный ловец снов с россыпью деревянных бусин – приближающийся рассвет на ночном небосводе. Крапивные волокна, извивающиеся в красивые лабиринты паутины внутри гибкой вишневой ветки, куда и забредают потерянные кошмары, и только сладкие мечты знают выход по скоплению звезд на млечном пути.☆☆☆
Единственные клятвы, в которых стоило сомневаться, – его собственные.☆☆☆
– Вы исчезли прямо на глазах у офицеров… Говорите, это фейри королевской крови? – Да, – просто отвечает Джексон, пожимая плечами. – Они прямые потомки Туата де Данаан, но они отделились от Благого Двора, когда поняли, насколько отличны от всех остальных, – принимается за объяснения Стайлз, когда понимает, что тилацин больше не собирается ничего говорить. – Их матери были нимфами-дриадами, целителями души, и они тоже хотели развить эти способности. У них была к этому предрасположенность. – Но в мире нет дриад мужского пола, – наконец догадывается Айзек, откидываясь на спинку стула. – Поэтому они и ушли из троп Благого Двора, – осторожно продолжает парень, дергая мягкую синюю ткань рукава. – Они создали свой собственный дом, стали ухаживать за деревьями в этом месте, учились прятаться в них и исцеляли случайных путников. К сожалению, урбанизация испугала их, выгнала из нашего мира в построенный ими карманный, но они продолжали быть свободными духами леса. И всё еще пытались лечить душевные раны всех попавших к ним людей. – Они открывали проход всем нуждающимся, кто оказывался поблизости, – поясняет Питер. – Поэтому Джетт и Чарльз чувствовали себя так хорошо. Они помогли им. – Но почему они всё это забыли? – Это был их выбор. Они сами связали свои воспоминания. Те ленты на их священном древе, – Питер отворачивается ото всех, сжимая ручку в кулаке до подозрительного хруста. – Они предлагают стереть память всем, кто покидает их дом. Потому что знают, что не каждый в силах выдержать правду о магии и жизни Фейри. Это может вызвать тяжелое потрясение, – меланхолично тянет оборотень, одним предложением раскрывая причины странного состояния себя, Джексона и Стайлза. – Каждая жертва была человеком, – вклинивается тилацин, не давая никому задать очередной вопрос об их самочувствии. – Конечно, они выбрали бы забвение, – резко произносит Джексон, от чего все слегка вздрагивают. – Их не волнует жизнь магических существ, пока это не касается их лично. – Вы сказали вы видели еще троих, – аккуратно перенаправляет разговор Айзек, замечая мрачное настроение своего друга. – Когда ваш звонок оборвался, нам сообщили о еще двух людях, вышедших из парка. Адам Рэнди Эдвардс, путешественник-одиночка, пропавший около двух месяцев назад, и Дженнифер Кэролайн Мэлоун, учительница, взявшая больничный в конце января. Всего было десять пропавших. Вы заметили еще троих у дриад, а значит остались ненайденными еще два человека. – Тогда мы всё еще должны продолжать поиски, – аккуратно предлагает Стайлз, точно зная тщетность своего приглашения. – И нам всё еще нужно найти субъекта, – ведь кто-то истязал случайных прохожих, нанося им как физические, так и душевные раны. – У нас не получится, – врывается Эрика, за которой следует более хмурый чем обычно Дерек. – Мы знаем, что произошло.☆☆☆
Пока Питера, Джексона и его осматривали врачи, а потом мягко допрашивали Арджент с Айзеком, агенты Рейес и Хейл договорились о ДПДГ сеансе с Чарльзом Митчеллом Кейси, парамедиком, вернувшимся после своего недолгого исчезновения месяц назад, под празднование нового года. Десенсибилизация и переработка движениями глаз, или для краткости ДПДГ, – это такая форма психотерапии, способная помочь людям пережить травму, потерю, горе или любой другой болезненный опыт. Разработанный для лечения посттравматического стрессового расстройства, этот метод состоит в том, чтобы переработать тревожащее человека воспоминание, снизить его эмоциональный окрас, удалить негативные мысли и таким образом подтолкнуть сознание систематизировать полученные данные рационально, обработать информацию в здоровой, безопасной среде. Обсуждавший раньше с психотерапевтом свои детские травмы Чарльз Митчелл Кейси легко поддался уговорам агентов еще раз окунуться в утро своей пропажи, чтобы поднять завесу таинства исчезновения людей в парковых зонах на севере города. К сожалению, доктор не смог преодолеть магическое заклинание Фейри: мужчина не сохранил в памяти ни волшебный мир дриад, ни то, как они исцелили его. К счастью (или всё же к ужасу парамедика), Чарльз Митчелл Кейси вспомнил, где он пропал и почему именно. Это была целая система, действующая сообща: несколько деревьев, объединенных между собой толстыми корнями и низкими кривыми сучьями. Они заманивали людей необычным необъяснимым запахом, а потом не давали им выйти, затуманивая голову ненавистью и страхом. Человек, попавший в их сеть, опьяненный концентрацией неизвестных феромонов, бродил по кругу в попытках вырваться из своего кошмара наружу, натыкаясь при этом на голые острые ветки, расцарапывая свою кожу и истощая себя. Потерявшись в своей памяти, жертвы не могли ни питаться, ни отдыхать, ни беспокоиться о чистоте своих ран. Поэтому их отравленные тела были так истерзаны, худы и беспомощны. Однако, Чарльз Митчелл Кейси выбрался. Как и многие другие. Каждый из них сражался с подкинутыми ментальными образами своих самых страшных ожиданий и вышел оттуда победителем. Они падали, калечили себя, но поднимались и продолжали искать выход наружу, обратно к своей жизни. Дриады находили их, уже вырвавшихся из запутанных ветвей ядовитых деревьев, бродящих по парку, обезвоженных и напуганных. Нимфы не спасали их из смертельной ловушки: крохотные мальчики с ежевичными глазами не выбирались из своего нового дома уже долгие столетия, они не знали, что происходит снаружи. А значит, люди сами себя вызволили. Восемь из десяти возможных жертв самостоятельно побороли свой самый страшный кошмар, чтобы выжить. Восемь из десяти. Восемь из десяти. Восемь из десяти. Большая красивая цифра.☆☆☆
– Хорошо, – кивает Арджент, принимая его отчет. – Почему именно их? У дяди Криса, как у человека чье каменное лицо почти не подвергается воздействию разрушающих эмоций, есть эта редкая способность передавать свои чувства одними только глазами и четко выверенными паузами между словами. – Потому что циклопы – это трехглазые ясновидящие, и именно благодаря их дополнительному органу зрения, они могут находить как тропы Благого Двора, так и естественные очаги магии. Так что скорее всего они смогут определить края созданного дриадами мира, а также найти точное местоположение системы ядовитых деревьев, – терпеливо, хоть и слегка невнятно бормочет Стайлз, взмахивая руками в конце каждого предложения. – К тому же, они живут в Нью-Джерси и связаны с общиной в Дэлавере. Им не составит труда приехать сюда. Это интересное дело, я не думаю, что они откажутся. Он действительно в это верит. Он провел исследование, а также доверился подсказкам своей искры. Циклопы любопытные, вспыльчивые и абсолютно нетерпимые к природным аномалиям. – И почему эти магические существа могут определить местоположение системы ядовитых деревьев? – спрашивает Арджент с ожидаемой долей скептицизма и пылкости. Именно последнее подсказывает ему, что Джексон был прав и начальник на самом деле приготовил ему какое-то испытание. – Потому что это не просто ядовитые деревья, – начинает Стайлз, приосанившись на неудобном пластиковом стуле. – Судя по моему рисунку и описанию доктора Кейси это – амбровые деревья с пахучей смолой. Это объясняет тот приятный запах, который чувствовали объекты. Конечно, Пенсильвания не является ареалом обитания ликвадамбаров, но это декоративные деревья, так что их возможно сажали рядом или они были случайно занесены, ведь необязательно- – Очень хорошо, – одобрительно кивает Арджент, рукой показывая ему продолжать свой ответ. Точно. Нужно сосредоточиться. – То есть это обычные, нормальные земные деревья с ароматной корой. У них нет никаких феромонов, которые могли бы повлиять на человека. Это хорошая догадка, она многое объясняет, человек, посвятивший себя медицине, скорее всего бы пришел к такому выводу. Но доктор Кейси ошибся, технически нет строго научного объяснения, как обычные деревья смогли создать единую корневую систему в ровный круг, выделять сводящий людей с ума запах и при этом питаться эмоциями попавшего в их сеть человека, – речитативом выбалтывает Стайлз. – Всё дело в магии. Она питается эмоциями… Хотя здесь всё разом становится сложнее. Если его босс и шокирован его теорией, мужчина никак этого не показывает. – Мы это предполагали. Ну может быть, его теория не особенно шокирующая. – Да, но мы предполагали свободную магию и естественные источники, но это ни то, ни другое, – вот теперь Арджент хмурит брови в задумчивости. – Через парк правда проходит лей-линия, но она глубоко в земле и ничем не потревожена. Если бы на территории прорастал Неметон или существовал любой формы Омфал, то, как мы и говорили, в городе было бы больше чистокровных существ и носителей магической искры. Но ни того, ни другого мы не заметили. Как и путей Благого Двора. – У нас больше не было идей? – осторожно задает вопрос мужчина, поглощенный его скачущими комментариями. – Да, потому что других естественных вариантов, ну которых мы считаем естественными, больше нет. К этому выводу пришел Стайлз утром, когда наконец позволил своей искре прочувствовать местность, снующих по палаткам людей, озадаченного парамедика и решительную шестнадцатилетнюю девочку, сбежавшую прямо из школы к ним за ответами. Парк в действительности имел то самое количество дикой магии и сверхъестественных сил, сколько и ожидается встретить на мало облагороженной человеком земле. Привычное ощущение живой природы, в которой смерть имеет такую же важную роль, что и рождение и рост. Люди всегда забывают про это. – Смерть также естественна как и жизнь. Источником силы была не живая магия, а магия смерти. Стайлз знает, что Арджент не просто подарил ему свою семейную реликвию, он прочитал семейный бестиарий охотников и осознал ее значимость, поэтому парень так ценил подарок мужчины. Это было обдуманное решение. И поэтому он сам и не изумляется, когда дядя Крис сразу же догадывается, о чем он говорит. – Умер носитель магической искры. – Да. Там умер носитель могущественной искры в одиночестве. Никто не рассеял выделившуюся энергию. Такое давно не происходит. Сейчас, помимо того, что магические существа чаще всего живут в своих сообществах, у них есть также дополнительная поддержка от общин и некоторых государственных структур. Последним никто из нелюдей не доверяет, но нельзя исключать, что есть и такие варианты. – Тут сработало много случайностей, произошедших одна за другой. Смерть была естественной, но болезненной, – лопочет парень, загибая пальцы правой руки. – Деревья стоят ровным кругом, а их корни лежат снаружи, что довольно своеобразно. Возможно носитель пытался сдвинуть их в такую позицию в какой-то момент своей жизни, например, для каких-нибудь ритуалов. Место питалось эмоциями субъекта, оно было одновременно и его убежищем, и рабочим столом, – это бы объяснило, почему магия не рассеялась сама, под действием свободных течений. Она задержалась там, потому что привыкла. – Деревья были пахучими, поэтому они выделяли излишнюю энергию именно таким образом. Из-за болезненности последних мгновений магия и земля вокруг насытились болью носителя, скорее всего определенной ненавистью к людям, раз в ловушку попадали именно они. Страшно, как до сих пор различия между разумными существами всё еще стоят между ними ребром. Что все они позволяют своим предрассудкам, страху, гордыне продолжать их отдалять друг от друга, подставляя чужаку подножку, вместо надёжного плеча. Их сходств: эмоционального интеллекта, морали и опыта – всё еще недостаточно, чтобы объединить их. Недостаточно, чтобы вместо агрессии проявить любопытство, вместо ненависти разжечь увлечение и вместо равнодушия проявить к незнакомцу каплю доброты. Мир же (причем их общий) от этого бы только выиграл. Кажется, пока никто не готов это услышать. – Чтобы точно сказать, что именно произошло и от чего умер носитель, нам нужно детально изучить видения, которые магия насылала на своих жертв, – с пылом произносит Стайлз, но потом смягчившись добавляет. – Но мы, разумеется, не будем допрашивать их. Не к чему их мучить, – он никогда, никогда бы не предложил этого. – Я подозреваю, что смерть носителя произошла под конец предыдущего года. Магия, выделенная умирающим, даже без дополнительной помощи со временем рассеивается сама, пускай и очень медленно. Вот почему жертв было больше в прошлом месяце, чем в этом. Он старается не думать о том, что они так и не нашли тех двух пропавших людей или что вполне вероятно они могут их и не найти. – Вот. Поэтому я настаиваю на помощи циклопов, – это всё же срочное дело, Арджент был прав. – Да, я не знаю, смогут ли они развеять избыток энергии и очистить землю от заражения, но я уверен, что они хотя бы могут тщательно изучить этот вопрос. Что тоже очень важно. Он заканчивает немного громко, взбудораженный своей речью и всем исследованием, которое он провел вчера перед сном, чтобы сегодня предложить своему начальству. Стайлз театрально выдыхает, показывая боссу, что сейчас он будет слушать того, и послушно замирает на своем месте под острым взглядом серых глаз. – Интересно предложение, – соглашается Арджент, складывая руки на столе. Мучительно долгую минуту мужчина выжидающе смотрит на него, изучая его вытянутую позу, нервно скачущие по столу пальцы и красный румянец на щеках, словно в нем есть какой-то важный знак, который так или иначе проявится, если понаблюдать подольше. – Отлично справился, Мечислав. Стайлз резко выдыхает, вдруг осознав, что всё это время задерживал дыхание. Черт возьми, он рад, что последовал совету Джексона, потому что то, как смотрит на него дядя Крис, не иначе, как гордостью, назвать не получится. Приятно. – Я посмотрю твой отчет, поговорим о нем завтра утром, – мужчина смягчается, одаривая его тихой ухмылкой. – Иди собираться. Вылет через два часа. Вау. – Э-э, – он прошел проверку? – Да-да, конечно. Спасибо. Он вскакивает со стула, несколько раз кивает начальнику и практически вылетает на улицу. Там на мгновение он прислоняется к стене унылого серого здания, закрывает глаза и безумно широко улыбается. Выглянувшее после обеда солнце ласково гладит его зардевшие щеки и щекочет морщинки на висках. Воздух всё еще несколько противный, влажный, из-за него у Питера слегка вьются волосы, и оборотень ворчит больше обычного, но Стайлз не может дождаться встречи с ним. От этого его сердце делает странный кульбит, а живот неудобно напрягается, но волнение, разожжённое в крови, приятно согревает до самых кончиков пальцев ног. Небо уже не кажется таким высоким, но дышится по-прежнему легко. (На мгновение ему даже чудится, что он краем глаза заметил пушистый рыжий хвост и звон чего-то потустороннего).☆☆☆
На обратном рейсе в Куантико все летели с тяжелыми сердцами. Нелегко было оставлять за собой незаконченное дело, но случай в Филадельфии больше не попадал под их юрисдикцию. Им пришлось отступить. Стайлз закрывает глаза, и прокручивает в голове еще одно воспоминание. Они какое-то время сидят в тишине, наслаждаясь обществом друг друга в выпавший среди рабочей недели выходной. Дети на учебе, дом закрыт и по негласному правилу их семьи телефоны, кроме одного экстренного, лежат выключенные где-то в прихожей. Стайлз уже давно не листает свою книгу, задумавшись о его последнем деле и о том, чего он так испугался несколько дней назад. Тогда он так и не смог сформировать конкретную концепцию своего страха, но сейчас он справился в течении первых тихих десяти минут. – Кого бы ты выбрал спасти, – не выдержав жужжаний своих назойливых мыслей, выпаливает он, проталкивая вдруг замерзшие ступни под бедра Питера, – детей или меня? Если бы ты мог спасти только кого-то из нас. Он видит, как его волк запинается, обрабатывая его слова, растерянный и внезапно очень беспокойный. Лоб сминается под тяжестью мрачных мыслей, а тонкие губы исчезают, чтобы не дать тревоге безобразным раздражением выскользнуть наружу. Питер хмурится, аккуратно закрывая собственную книгу, и наконец обращает на него полное безраздельное внимание своих льдисто-голубых глаз. – Я бы нашел способ спасти вас всех, – медленно тянет оборотень, всё еще необычно напряженный. Мужчина весьма близко принял его слова, отвечая низким серьезным тоном. И в этом кроется какой-то странный, темный подтекст. – Ты меня знаешь. – Да, – соглашается Стайлз, вспоминая презрение оборотня к компромиссам в вопросах жизни и смерти. Однако, теперь ему чудится, что он упускает нечто важное, нечто крайне значимое в своей паре. Надлом, который он думал, что знал вдоль и поперек, кажется теперь совершенно другим. И только намного позже, когда они уже уложили детей по своим кроватям и давно должны были спать, Питер шепчет ему свой искренний ответ, раскрывая ему шрамы, которых он до этого никогда не замечал. – Я бы выбрал тебя, не задумываясь. Они… – скачок в интонации. – Я не могу жить без тебя. Я сломаюсь, – уверенным тоном, – и сломаю их. Они заслуживают лучшего, – строго произносит мужчина, словно уже не раз обдумывал это. – Но ты, ты другой, – со старым удивлением. – Ты, разумеется, спас бы их. Конечно их, – хриплый трепет. – Наверное, именно поэтому я и выбрал тебя все эти годы назад. Я всегда знал, что ты сделаешь идеальный выбор. Питер ошибся. Тогда Стайлз не сделал ничего правильного или совершенного.