Мыслить как Стайлз Стилински

Февраль, 2020 год. Терра Меса, Нью-Мехико

      Дом Гвиневеры Бо определенно имеет ту немного жуткую атмосферу поместья с призраком – пускай и назвать небольшое низкое строение чем-то кроме запущенного гнездышка сложно. Стайлз не считает, что иметь столько мелких вещей: необычных защитных оберегов, блестящих сувениров, кружек с искусственными кристаллами, стеклянных статуэток, ароматических свеч и тому подобное – плохо, но наверняка ведь неудобно. Так просто сбить что-нибудь с места, ведь всё находится буквально на уровне плеч, локтей и коленок. Отчасти поэтому, только переступив порог, парень сразу пытается сжаться и держаться как можно ближе к середине комнаты, потому как вполне осознает свою дерганность и неуклюжесть.       (Что уж говорить про детей. Привести их в это гнездышко одновременно самая забавная и самая ужасная идея. Какой был бы погром… зато сто процентов заняло бы их хотя бы часа на два. Стайлз судит по опыту).       Они не задерживаются в саду перед домом, что немного даже обидно, потому что он хотел бы поближе рассмотреть зеркальные осколки, приклеенные к входной двери, и нацарапанные имена сбоку от свисающих полупрозрачных фурин. Всю их команду провожают в гостиную, которая оказывается куда более просторной и светлой, чем небольшая прихожая и заваленная стеклянными банками кухня. Хотя и в этой комнате много всего странного и интересного. На большом круглом столе по центру стоит большая светло-розовая ваза с каштанами (похожие он видел и в прихожей), с покрытой паутиной люстры свисают засушенные веточки лаванды, а небольшой вентилятор на подоконнике разносит цветочный запах по всему помещению. Стены украшены большими деревянными бусинами, несколькими косичками чеснока, цветастыми керамическими мозаиками со сложным узором и кожаными шнурами на которых висят необычные монеты, крохотные мешочки и карточки со стихами (ну, наверное, украшены. Стайлз думает, что всё это декорации, но вполне возможно, что это какие-то амагические обереги?). Несколько коротких цепочек с колокольчиками слабо звенят на окнах из-за движения теплого воздуха внутри, и парень почти уверен, что видит рассыпанную соль под ними.       – Спасибо большое, что откликнулись. Не могу описать своё облегчение и радость вашему приезду, – произносит женщина, которая с самого начала просила называть себя только «Гвен». – Пожалуйста, позвольте мне представить вам нашего шерифа Нивена Огильви, – она указывает на молодого мужчину с длинными темными волосами, собранными в пучок, и с сережкой в ухе, – и помощника шерифа Александра Уорда.       Стайлз даже не замечает других людей в помещении, пока Гвен их не представляет – так застревает на занавешенном зеркале у прохода в комнату. Однако, сложно не обратить теперь на них внимание, ведь, как только вся команда входит в гостиную, помощник шерифа, низкий коренастый мужчина с кучей татуировок на руках, тут же напрягается, а его карие глаза приобретают золотистый блеск беты.       Оборотень.       Следом уже стая сообщает о своем статусе другому волку – а это действительно волк, как догадывается Стайлз, ориентируясь на свою интуицию. Александр первым почтительно кивает головой, показывая более низкий статус по сравнению с альфой с их стороны. Потом предлагает уважительное приветствие и их вожак (Дерек удивительно не хмурый в этот момент), а потом остальные.       Такой обмен любезностями происходит не в первый раз, но, видимо, таинственная атмосфера дома влияет на всех, потому что даже Стайлз внимательно следит за всем молчаливым разговором.       – Зовите меня Сандро, альфа extraña, – предлагает Александр слегка хрипловатым голосом, заметно принюхиваясь к запахам чужаков на своей территории.       – Агент Хейл, пожалуйста, – отвечает Дерек, легко отказываясь от формальностей (что кстати оборотень делает не первый раз, вспоминает Стайлз). – Мы здесь по работе.       Их вожак тоже прислушивается к ароматам комнаты, хотя и не так явно, как Сандро.       – Конечно, агент Хейл, – тут же соглашается южный волк, кивая головой, и интенсивная атмосфера исчерпывает сама себя.       – Ох, я и забыла, как долго здороваются волки, – цокает Гвен, предлагая всем сесть за стол. – Каждый раз словно заседание послов, – посмеивается женщина. – Все такие чопорные и неизменно галантные.       – Оставь их в покое, Бо, – хмыкает шериф, похлопывая по плечу женщины и подходя к ним. Судя по невидимой мягкой динамике между ними, оба знакомы уже долгое время и не стесняются войти в пространство друг друга. – Хорошо, что вы смогли к нам прилететь. Кажется, я разговаривал только с доктором Мартин и агентом Рейес?       – Да, это были мы, – соглашается Лидия, – Спасибо за понимание. Мы бы не смогли приехать, если бы вы не подали запрос в центр, – девушка пожимает руку шерифу Огильви, а потом легонько обнимает Гвен в дружеском приветствии.       – Это правда. Приятно, что мы так быстро смогли договориться о встрече, – кивает Эрика, а затем представляет остальных. Стайлз с Айзеком стоят возле самого входа, поэтому они только кивают служителям закона, не пробуя протянуть руку для пожатия.       – Не все в участке согласны со мной. Я здесь скорее человек, который хочет помочь, чем блюститель порядка, – со смешком тянет мужчина, указывая на свою небрежную одежду: простые свободные джинсы, длинную черную майку и клетчатую рубашку. – Вот почему я предложил сначала встретиться неофициально, – непривычная, угловатая обстановка дома знакомой Лидии и вправду быстро расслабляет присутствующих. – Послушайте, что скажут Гвен и Сандро, а потом решите стоит ли это вашего времени или нет. Может быть, я «слепой дурак», – шериф явно повторяет чужие слова, слегка горько усмехаясь, – но лучше перестраховаться, чем пожалеть.       – Мы согласны, – кивает Арджент, занимая место напротив Нивена. Команда быстро располагается возле своего шефа, и Стайлз каким-то образом оказывается зажатым между Питером и Джексоном. Хотя «оказывается» слишком мягкое слово для тех намеренных движений, которые делают оборотни, чтобы он не остался в стороне, чересчур близко к незнакомцам. – Поэтому мы здесь.       – Давай уже, присаживайся, – торопит Гвен Сандро, когда тот задерживается, разглядывая его. К этому моменту, парень привык к особому вниманию от других перевертышей, способных почуять магию в его запахе, и, к удивлению, долгие взгляды нелюдей больше не чудятся такими тяжелыми и осуждающими, как было в школьные годы. И Стайлз в который раз радуется, что принял решение больше не скрывать еще одну часть себя (даже если это всего лишь запах).       – Извините, здесь так мало места для всех нас, я обычно не принимаю так много гостей. А для нас с сестрой не нужно так много пространства.       В конце концов все сидят за столом, Гвен тянется к безликой коробке на столе. Она притягивает ее к себе, но не спешит открывать.       – В течении последних семи лет в городе пропало четверо детей, и все они были похищены одним человеком. На этой неделе произойдет еще одно… – сбивается женщина, слегка покачивая головой, из-за чего тонкие серебряные кольца и медные монетки, вплетенные в темные кудрявые волосы, красиво мерцают под золотистым солнечным светом. – Я знаю это, потому что провела много исследований… и потому что я медиум.       На последней фразе она слегка поднимает подбородок, словно готовясь к осуждению, ненависти или просто-напросто недоверию.       Что, если честно, Стайлз может понять.       Да, он сам сталкивался со всеми тремя на протяжении всей своей пока еще короткой жизни, да, он был чудиком и отшельником, и да, его почти всё время избегали или игнорировали. Это ужасно, кошмарно и обидно… но он хотя бы существует. Он настоящий. Каким бы редким существом он не являлся, он всё же смог найти себе имя и легенду. В то время как Гвен ничем подобным похвастаться не может. Не то чтобы она ненастоящая или не существует, Стайлз уверен в том, что он видит, и женщина явно не плод его воображения, она живая и плотная. Просто медиумов не бывает. Точнее не так, медиумы есть, и у них есть, как имя, так и легенда, но не все люди и даже нелюди верят в них или даже в само потустороннее.       А если в них не верить, то их как бы нет.       Разумеется, отрицать существование бестелесных духов, неясные течения энергии, которая не является магией, но при этом каким-то образом влияет на нее, древние тексты о непонятных существах, если подумать, довольно сложно и как будто даже неправильно, но многие всё еще продолжают отказываться принимать подобное. Обычно все либо просто закрывают глаза на необъяснимое, либо притягивают за уши неподтвержденные магические теории (то есть буквально во всём винят магию), либо просто не столь любопытны.       Отчасти во всём виноваты скудные знания о всём сверхъестественном и потустороннем, которые породили скептицизм и опасение перед чем-то чужим и неизведанным. Технологический бум в начале двадцатого века тоже не помог. Так или иначе, в народе сложилось мнение, что ничего потустороннего не существует, параллельные реальности – выдумка, а необъяснимое скорее связано с инопланетянами, чем с чем-то из другого мира.       Сам Стайлз никогда так не считал. Он был слишком любознателен, мечтателен и, наверное, наивен, чтобы думать так. Он не хотел отрекаться от теории, пока не смог доказать себе ее ошибочность, поэтому как бы дал сверхъестественному шанс проявить себя. И он не ожидал ответа с той стороны (как бы не совсем, он всё же верил в свою удачу и дух приключений). Зато теперь, после прекрасного полета вниз с верхнего этажа, ощутимой панической атаки и безусловной дыры в конференц-зале (сейчас ее, правда, уже заделали) отрицать духов и демонов, а значит потустороннее, абсолютно бессмысленно.       Именно из-за всей этой неразберихи, а также невежества людей, замкнутости нелюдей и закрытого для многих исследователей магического общества, медиумы видятся шарлатанами. Жадными людьми, играющими на сочувствии горюющих, отчаянных и одиноких. Плохими, бездарными, наглыми… и список может продолжаться еще очень долго. И вот это действительно нездорово. А ведь, должно быть, медиумы – чувствительные к потустороннему люди – могли бы во многом помочь обществу, начиная с чего-то личного и незначительного, заканчивая раскрытием тайн устройства мира. (Стайлз сам не представляет, какую именно помощь способны предложить медиумы, но он полон энтузиазма узнать. В этом вся суть).       Поэтому не услышав ни одного плохого слова в свой адрес, Гвен теряет свой пыл, а ее темно-карие глаза по-новому загораются.       – Год назад я связалась с доктором Мартин. Мы обсуждали некоторые редкие сверхъестественные элементы, которые не попадали под описание дикой магии. Тогда я жила здесь какое-то время и заметила много интересного в самом городе и в земле вокруг, – начинает рассказ женщина, слегка улыбаясь им всем. – Я не занималась академическими исследованиями или чем-то на самом деле серьезным, но я иногда копалась в старых архивах и в городской библиотеке.       Это объясняет теплые отношения между женщиной и Лидией.       – А потом я узнала, что ребенок в опасности, – и нет сомнений, благодаря чему пришло это знание. – Маленький мальчик.       Гвен замолкает, отводя в сторону глаза, словно в сожалении или вине, а Стайлз вдруг замечает и слегка дрожащие руки женщины, и изменившийся голос, и бледность смуглого лица. Ей тяжело дается эта истории.       – У меня не было доказательств, и я звучала как сумасшедшая, когда заявилась в участок с заявлением о будущей пропаже неизвестного мне ребенка, о которой мне рассказали духи.       Кожаные шнуры со сверкающими монетами на стене неожиданно дергаются, словно кто-то неосторожно провел по ним своей рукой.       – Поэтому я взялась за поиски хоть каких-нибудь улик. Это явно был не единичный случай, и, если бы я нашла этому подтверждение, то в следующем году мое заявление бы уже не казалось таким бессмысленным для других? – женщина нервно поглаживает стороны коробки, как-то неожиданно растеряв всю свою уверенность. В ее словах слышна старая горечь, всё еще глубокая, всё еще жгучая. – И я действительно нашла неопровержимые факты. За последние семь лет в городе пропало четверо детей, которые невероятно похожи друг на друга. И они пропали в одно и тоже время. Разве это не подозрительно?       После последнего предложения Гвиневера поднимает взгляд, полный надежды, но не дает им ответить на видимо риторический вопрос.       – Я тоже так подумала, поэтому продолжила искать, чтобы найти хоть что-нибудь более основательное. Что-то с чем нельзя было поспорить. И мне кажется, я нашла, – наконец женщина открывает коробку, и вытаскивает пожелтевшую листовку с фотографией маленькой пропавшей девочки. – Это из соседнего города. Дениз исчезла в феврале два года назад. Посмотрите, как она похожа на Трента Малгарини, который пропал в прошлом году.       Она кладет на стол старое объявление о розыске с улыбающейся девочкой и копию фотографии немного хмурого мальчика, одетого в красивый костюм-тройку. Несмотря на разные эмоции, читаемые на лицах двух детей и заметную потертость двух бумажных листов, мальчик и девочка без сомнения имеют удивительную для незнакомцев схожесть.       – Я могу ошибаться, ведь дети сами по себе по-своему одинаковые, но просто посмотрите, – Гвен достает еще несколько листовок, старые экземпляры местной газеты и копии фотографий. – Двое, мальчик и девочка, похищены друг за другом, семь и шесть лет назад соответственно. Потом три года назад пропал еще один мальчик, – женщина указывает на одну из фотографий, – и прямо за ним два года назад Дениз, – теплота в голосе медиума неожиданная и необъяснимая. – И вот в прошлом году Трент.       То, как Гвен нежно и грустно отзывается о последних двух похищенных детях, раскрывает силу переживания женщины за них. Хотя и складывается необычное ощущение, словно если она и близка к двум этим детям, то всё равно как будто по-разному.       – Понимаю, – вздыхает медиум, нервничая, когда переданные ею бумаги распространяются по всему столу, – что похищения должны иметь определенную периодичность, которую я не смогла отыскать, но если похититель не остановился на одном городе, а во всём районе или даже штате, то я могу просто не иметь всех фактов, – оправдывается женщина, хватаясь за детский цветастый браслет на своей руке.       – Это не совсем так, – вклинивается Айзек до того, как Гвен начнет извиняться. Спокойный низкий тембр Кудряшки уравновешивает бешеную энергетику тревожащейся женщины, очищая воздух от невидимых помех между всеми. – Периодичность преступлений серийных убийц не такая четкая, как показывает нам кино. Чаще всего повторение нападения связано больше с эмоциональным состоянием субъекта, его зависимостью и получаемым удовольствием от свершения насилия. И бывает, что субъект со временем сокращает промежуток между преступлениями.       – Хорошо. Да. Хорошо, – женщина кивает самой себе, громко выдыхая. – У меня также есть карта, где я обозначала места пропажи детей. Это же должно вам помочь?       – Да, пожалуйста, – ободряюще кивает Айзек, протягивая руки. – Покажите нам всё, что у вас есть.       Они решают сначала выслушать всё, что скажет и покажет им девушка, прежде чем начинать задавать свои вопросы. Так им приходится пройти через каждую мелочь, которая показалась медиуму важной. Много времени они тратят на разбор потертой карты города, проверяя места и обстоятельства пропажи детей. Где-то аргументы женщины звучат хорошими доводами провести расследование, где-то – натянуто и немного нелепо. Они переглядываются между собой, но пока не выносят приговор, потому что Гвен выглядит как тот человек, который сразу же закроется в себе, как только заметит их неверие и скептицизм. И всё же им нужно остановиться, когда медиум бледнеет, поглощенная тревожной энергией и горькими эмоциями.       В итоге они решают прерваться на небольшой перекус, когда шериф рассказывает им о своих помощниках, которые готовы завтра с ними встретиться без возмущения и неприкрытой пассивной агрессии.       – К сожалению, в прошлом году мой голос был не таким громким, – с неким стыдом продолжает свой рассказ Гвиневера, поглаживая уголок фотографии недовольного Трента. – Тогда у меня были только мои слова.       – Не вини себя, Бо, – мягко произносит шериф Огильви, протягивая руку, чтобы сжать ладонь женщины. – У нас не было оснований, чтобы вызвать Федеральное Бюро. Но мы добились этого сейчас.       – И я не смогла договориться с руководством, – подмечает Лидия, осторожно сжимая локоть знакомой. А потом объясняет им:       – Когда мне написала Гвен, я пыталась поговорить с Эрин, и она выслушала меня. Но оснований для начала дела действительно не хватало, поэтому мне отказали. Тогда я взяла отпуск и приехала сюда на неделю. Сама.       Ох.       – И я не могу оценить твою веру в мои слова и всю поддержку, которую ты мне оказала, – со слезами в голосе и серьезным взглядом делится Гвиневера, поворачиваясь к Лидии. В ней нет ни капли магии, Стайлз убежден, но в том, как бойкая женщина смотрит на подругу есть что-то неземное, притягательное. Пышные кудрявые волосы, длинные металлические сережки с перьями и сверкающие бронзой блестки на щеках напоминают ему божественную нимфу, пугающе знакомую, но вместе с тем сочетающую в себе что-то совершенно непривычное и иное.       – Спасибо. Ты так много сделала для меня, ты не можешь себе даже представить.       Да. Это на самом деле очень мило со стороны Лидии. Стайлз всегда знал, что вся его стая состоит из хороших людей и перевертышей, но и убеждение в этом порождает в его груди неожиданную горячую гордость. Как-то в диковинку думать об этом, но для него честь быть рядом с Лидией. Быть ее близким другом, товарищем, коллегой.       Чертовски приятное ощущение.       – Ты продолжала верить, даже когда ничего не произошло, – произносит женщина, разбивая сокровенную атмосферу. Ее голос больше не дрожит, ровной и лишенный эмоций. – Не многие бы уделили мне столько внимания. Если бы вообще послушали.       «Ты продолжала верить, даже когда ничего не произошло».       Подождите.       – Подождите, – встревает Джексон, в точности озвучивая смятение Стайлза. – Что вы имеете в виду под «ничего не произошло»? Разве Трент не пропал в прошлом феврале?       Да.       – Ой, да, извините, я плохо объясняю, – спохватывается женщина, поворачиваясь к ним. Она осторожно вытаскивает свои руки из чужих хваток и слегка приобнимет себя за лицо. Сложно сказать есть ли румянец на ее щеках, или же она просто пытается сосредоточиться. (На мгновение всё это так похоже на него самого, что Стайлз вздрагивает от морозных мурашек по всему телу). – В прошлом году я обратилась к Лидии за советом, а потом пошла в полицию. Шериф Огильви услышал меня и хотел помочь, но ничего не мог сделать, кроме как усилить патруль на улице.       – К сожалению, у меня не так много персонала, как мне бы этого хотелось. Терра Меса – небольшой город, нам выделяют недостаточно средств для поддержания комплектности персонала, – принимается за разъяснение Нивен. Тонкие брови мужчины вздымаются в течении всего времени, пока он говорит, словно они тоже учувствуют в общем разговоре. – Поэтому иногда я обращаюсь за помощью в соседнюю резервацию апачей или же в стаю Майко.       – Мы южная стая мексиканских серых волков с духом храброго майко, – поправляет Сандро низким грубым голосом. – Но в нашей стае нет династии, поэтому мы предпочитаем называться Майко или пустынными волками.       – Да, – кивает шериф, словно уже не в первый раз слышит замечание своего подчиненного. – В любом случае, индейская резервация и стая Майко всегда охотно выделяют нам своих следопытов. В том году они сами организовали вечерний патруль, но, казалось, это не помогло. Три недели мы усиленно следили за порядком, но ничего подозрительного на улицах не происходило, а заявление о пропажи ребенка так никто и не подал.       – Они опомнились в конце марта, – фыркает Гвен, сжимая кулаки. – Эти пьяницы даже не заметили пропажу своего ребенка. Им понадобился месяц, чтобы прийти в участок. Если бы они отдали Трента в школу в том году, как и было положено, город сразу бы заметил его отсутствие. Мы бы-… Всё было бы по-другому.       – К тому моменту, как Малгарини рассказали нам о случившемся, мы уже ничего не могли сделать, – с сожалением произносит шериф. – Мы конечно организовали поиски, попросили соседние города прочесать заброшенные дома и склады. Обзвонили больницы округа, но ничего не нашли.       – Было уже поздно, – с неподдельной горечью отмечает медиум, растеряв всю свою злость. – Мы уже ничего не могли сделать, – медленно повторяет она за шерифом. – Ничего.       Что было бы, если бы Гвен могла прийти в любой орган власти со своим знанием? Что было бы, если такой источник информации был бы ценен и привычен, и никто бы не засомневался в ее заявлении? Что было бы, если бы они могли поднять городскую тревогу, установить комендантский час, подать просьбу о дополнительных наемниках или спасательном отряде? Получили бы они другой результат? Смогли бы спасти мальчика?       – На самом деле, кое-что у нас всё же есть, – прерывает тягостное молчание Сандро, складывая свои мощные руки у себя на груди. – В прошлом году на патрулях несколько членов стаи заметили слабый след чужого волка. Мы отметили его, но не придали этому значение. Он оставался в воздухе где-то около недели, поэтому в разборках не было нужды.       – Город входит в территорию стаи?       – И да, и нет, – с понимающей ухмылкой отвечает Сандро, поглаживая свою лысину. – Официально мы располагаемся за пределами города. Там находится наш стайный дом и вся волчья община в целом, – вау, они живут общиной? – Но многие из членов стаи работают в городе, как я, и мы стараемся обходить улицы города и проверять порядок среди населения. Мы не навязываемся, но лучше уж мы, как более нейтральная сторона, приглядим за всеми, – за отношениями между людьми и нелюдями, очевидно, – чем в конфликт вступит третья сторона. Лучше избежать предвзятости и предубеждения.       – Конечно, – легко соглашается Дерек, будто поступает точно так же. (Стайлз вообще не удивится, если Хейлы иногда патрулируют районы людей-членов стаи в Куантико. Вполне вероятно он бы тоже проверял всех перед сном, если бы не был уверен, что в любом случае узнает всё первым благодаря своей искре).       – Мы также пришли к выводу, что это волк-одиночка, – продолжает Сандро, довольный положительной реакцией другого альфы на свои слова. – След был слабым и искривленным. С волком что-то не так. Но это несомненно был волк-одиночка.       Принадлежность оборотня к стае можно легко определить по его запаху. Обычно альфа следит за тем, чтобы всегда оставлять ароматный след на своих бетах, чтобы наладить внутреннюю связь сотоварищей, укрепить стайные узы, а также сообщить другим чувствительным носам, что за этим конкретным существом стоит целая группа неравнодушных заботливых оборотней. К тому же, волчьим перевертышам нравится обмениваться одеждой и смешивать общие запахи для собственного комфорта.       Кроме того, ароматы несут много дополнительной и личной информации, которую легко разобрать сведущему.       – Может ли субъект быть болен? – задумчиво тянет Айзек. – Иммунитет оборотня в редких случаях пропускает болезнь, а у усиленной регенерации есть множество факторов, которые могут повлиять на нее и даже снизить ее эффективность, – быстро объясняет свою идею Кудряшка. – Как раз отсутствие стайных связей ведь тоже негативно сказывается на здоровье волка. Но вы бы конечно учуяли обычную болезнь.       – Но что, если он болен психически, – хмыкает Джексон, продолжая за Айзеком. – Спонтанная эмоциональная реакция, быстрая смена своего настроения, зацикленность на одной вещи или даже просто зависимость должны изменить обычный запах оборотня. Его феромоны скорее всего тоже должны были внести свою лепту.       – Хорошая мысль, – зубасто улыбается Сандро, сморщивая нос. – У меня не было опыта с психически нездоровым человеком. Я не могу сказать, как должны пахнуть безумные, но… что-то было не так с центральным запахом. Он был… confuso y desperado.       – Растерянный и отчаянный, – покачивает головой Айзек.       – Да, именно, – хмурится помощник шерифа, постукивая себя пальцем по носу. – Не могу сказать, связано ли это с его состоянием здоровья, но он казался мне неправильным. Не могу объяснить.       Сандро пожимает плечами, с сожалением оглядывая стол. Естественно сложно сопоставить услышанное впервые с чем-то неизвестным. Вполне логично, что волки, которые предпочитают не выезжать за пределы своей территории, не видели большого разнообразия нелюдей и не знают, как пахнет множество редких заболеваний.       – Итак, – берет слово Арджент, когда все заняты перевариванием полученной информации, – значит вы уверены, что подобное может повториться снова. В этом году.       – Да. Да, я уверена, – громко подтверждает Гвен со странным выражением лица. – Я уже говорила об этом доктор Мартин: я знаю, что что-то произойдет в течении недели, – уже более мягко подмечает женщина. – Хорошо, что вы приехали сейчас. Мы должны не дать ему забрать еще одного ребенка.       – Я всё равно бы приехала в этом году, – уверяет ее Лидия.       – С каждым годом в администрации Бюро появляются больше осведомленных, опытных нелюдей, – с особой интонацией произносит Арджент, кивая головой. Интересно говорит ли мужчина о таких существах, как мистер Эйч? – А также вызов независимых магических консультантов в последнее время показывает впечатляющие результаты эффективности, – незаметно поглядывая на него, замечает дядя Крис с какой-то очень уж удивительной гордой улыбкой. – Думаю, это повлияло на решение руководства в этом году. И мы очень хотим помочь, чем сможем. Это наша работа.       Стайлз непроизвольно задерживает дыхание под отчетливым вниманием своего начальника, не совсем разгадав посыл произнесенных в его сторону слов. Есть ли что-то, что пытаются сказать конкретно ему?       В итоге они задерживаются у Гвиневеры до позднего вечера, делясь своими мыслями по поводу оставшихся заметок женщины, документов, которые смог принести из офиса шериф, и ценных замечаний Сандро, знающего районы города лучше людей. Судя по отдельным комментариям каждого члена команды, все они вроде как поверили в историю женщины и негласно приняли решение остаться в городе хотя бы на одну эту неделю.       Когда они начинают собираться, Гвен и Нивен передают им свои бумаги, предлагая им обдумать все данные самостоятельно, чем они, разумеется, собираются заняться, как только окажутся в отеле. В гостинице они сначала разбегаются по своим номерам, чтобы принять душ и переодеться в более удобную одежду, пока их еда готовится, а потом собираются в главном стайном номере, чтобы поужинать и обсудить дело.       – Конечно, здесь не стоит рассматривать субъект обобщенно, – устало мычит Джексон с уютного кресла возле окна. Кажется, оборотня совершенно не волнует количество людей, в том числе их начальника, глядящих на него. – Типажи серийных преступников сильно отличаются друг от друга и по личным характеристикам субъекта, и по криминалистическим характеристикам произошедших эпизодов.       – Да, но мы всё же можем предположить, что это мужчина, судя по словам Гвен и Сандро, – четко подмечает Питер, откладывая в сторону свой блокнот. – Они не раз называли преступника «он». Я не думаю, что стоит отбрасывать этот момент.       Стоит ли удивляться тому факту, что Питер поддержал медиума и совершенно чужого для себя волка? Стайлз всегда находил забавным то, как воспитанная в себе скептичность и природная недоверчивость волка никогда не мешала тому быть поддерживающим и заботливым о незнакомых ему существах. Питер не раз говорил ему, что это связано с его инстинктами и интуицией, но парень уверен, что это всего лишь искренняя доброта.       – Согласен, – кивает Айзек. Кудряшка единственный, кто пока сидит за столом, остальные же расположились на полу, кровати, мягком пуфике и кресле-качалке (Арджент). В специализированных номерах для перевертышей всегда так много необычной мебели…       – Так мы сможем сузить круг возможных мотивов субъекта. Разумеется, сложно судить, не имея в распоряжении… э-э тела, – запинается доктор, – но почерк уже указывает на серийного преступника с личными побуждениями. Периодичность похищений, внешность жертв и небольшая территория преступлений, связанная с соседними городами одного штата, указывают скорее на маньяка, чем на криминального авторитета, крадущего детей для их продажи.       Тяжесть их нового дела ложится на их спины сковывающим грузом, удушающим и громоздким. Так или иначе их работа связана с насилием, оскорблением и смертью, это было очевидно с самого начала (вряд ли вообще есть какой-либо отдел федерального бюро, не связанного с чем-то ужасным), но иногда, когда абстрагироваться от преступления не получается, воображение подкидывает действительно отвратительные картины и пугающие идеи.       (Но Стайлз в этом всём с самого детства, не так ли? Может быть, у него и был такой вариант, в котором он удачным образом оказался далеким от криминального мира и постоянного насилия, но совсем избежать подобного скорее всего бы не получилось. Да и не то чтобы у него есть выбор каждый раз, да? Иногда вещи просто происходят. Матерей похищают и маленький мальчик остается на дереве один).       Вообще-то им, наверное, стоит приступить к приему пищи (чтобы хоть немного отвлечься от этого дела), но никто не двигается, продолжая скидывать с себя свинцовые мысли о новом деле.       – Если субъект показывает отклонение от здорового поведения с подросткового возраста, то у него скорее всего будет слабо выражена психопатическая составляющая личности. Он не осознает преступность своей деятельности, не испытывает стресс и стыд, не подвергается сомнениям. Также у него низкая социальная адаптация, мало знакомых, живет один и скорее всего беспомощен во многих сферах своей личной жизни, – ровным голосом подмечает Джексон. – Если же субъект не показывал отклонения в молодом возрасте, а они выявились у него из-за каких-либо проблем в личной жизни, то тут совсем другое дело. Такой субъект будет осознавать свое преступление, испытывает стыд, так как полностью берет на себя ответственность за содеянное.       – Точно, – соглашается Айзек, убирая упавшие кудри со лба. – Хотя я больше склоняюсь к первому случаю. Потому что второй случай подразумевает определенную ситуативность и спонтанные преступления, ведь субъект не в силах контролировать свое эмоциональное состояние, а именно личные проблемы и накопившееся психическое напряжение, страх и паника подталкивают его на совершение насилия.       – В любом случае, тот факт, что субъект возможно является волком-одиночкой многое меняет, – невесело тянет Питер, тихо постукивая пальцами по ноге. – Волки – стайные животные, мы стремимся окружить себя знакомыми, укрепить узы с нашими близкими до стайных. Жизнь без подобных уз довольно-таки тяжела. Хотя и не невозможна, – в льдисто-голубых глазах плещется неясные соленые эмоции. – И как он вообще оказался без своей стаи? Его случайно укусила дикая альфа или его выгнали? – на последнем слове голос подводит мужчину, но тот не останавливается на смущающем моменте и не выказывает свои эмоции другим. – Или же он сам ушел? Тогда для этого должна быть четкая причина.       Как и для такого сухого голоса Питера.       – Любопытно, что существо, так сильно опирающееся на обоняние, выбирает жертв по внешним признакам, – громко замечает Стайлз, отвлекая на себя внимание, после долгой тишины. – Может, это часть проблемы? Он не различает запахи или просто не способен чуять?       Часто физические дефекты человека, резкие отличия от «нормальности», «уродства», непоправимым образом влияют на ментальное здоровье и психику, искривляя видение мира самым отвратительным способом. (Наверное, и нелюдей тоже). Такой реальный, заметный разрыв (который можно потрогать, нельзя не заметить в зеркале, на который не постесняются тыкнуть окружающие шумные незнакомцы) между другими и самим собой может остаться и в подростковые годы, и во взрослой жизни, а может стать глубже, резче, страшнее. И смолистая, но всё еще легкая мысль: «я другой?» – вдруг обрастает весомыми цепями, острыми когтями и каменной стойкостью, превращаясь в идейное отвращение: «другие – они».       – Хорошо, – неожиданно произносит Арджент, хлопая себя по коленям. Мужчина, одетый в мягкий серый спортивный костюм, поднимается с пушистого оранжевого кресла, жестом показывая им всем присоединиться к нему. – Давайте оставим детальное обсуждение на завтра. Вы все уже никакие.       Потихоньку каждый поднимается со своего укромного местечка, чтобы присоединиться к начальнику за общим столом, где их еда уже наверняка не такая горячая, какой была, когда ее им только принесли. Однако, кажется, никого это не волнует, судя по уютному молчанию, синхронизированным движениям и в целом хорошей атмосферой вокруг.       – Так как еще раз вы познакомились? – спрашивает Джексон, потянувшись за салатом в центре стола.       Они сдвинули столы и принесли дополнительные стулья, чтобы поместиться всей командой в одной комнате. Как ни странно, от общего застолья никто не отказался, несмотря на усталость, долгий перелет и кучу новой информации, вываленной им на головы милой кудрявой женщиной-медиумом.       – Ты бы знал, если бы не опоздал на работу, – фыркает Эрика, отбирая чашку с салатом из рук тилацина. – Что ты вообще делал в понедельник утром?       – Не твое дело, – закатывает глаза Джексон, расправляя салфетку на своих коленях. Честно признаться, Стайлзу очень нравится смотреть, как тилацин готовиться к приему пищи: это всегда удивительно занимательное занятие.       – Если подумать, то отчасти мое, – поднимает брови белокурая девушка. – Я в ответе за то, чтобы все были проинструктированы до отлета, а тебя утром не было.       Чтобы Джексон не собирался ответить на это, сделать этого он не успевает, так как Лидия плавно влезает в разговор до того, как тот превратиться в еще один спор.       – Гвен написала мне по поводу использование зеркал в качестве ловушек для бестелесных. С первого взгляда тема кажется неприглядной, все мы знаем про суеверия вокруг зеркальных поверхностей. Но Гвен подошла довольно серьезно к разбору этого вопроса, – легким тоном вещает Лидия, скрепляя свои волосы в пучок на голове. – Зеркала являются прекрасным проводником любых энергий, ими пользуются как маги, так и медиумы. Однако, есть также предположение, что духи могут застрять внутри них, не разобравшись, какая из сторон есть реальность, а какая зазеркалье.       Девушка останавливается, чтобы протереть руки салфеткой, а потом налить себе в бокал апельсинового сока. Лидия несомненно впечатлена мыслями и идеями Гвиневеры Бо. (Как и Стайлз).       – И медиумы хотя и желают общаться с миром потусторонним, всё же не хотят быть причиной заточения духа. Гвен рассказывала, как она исследовала этот старый ритуал, когда мутновидящие вывешивали разбитые зеркала на своих входных дверях, предупреждая духов о своей доброжелательности. Словно приветственный знак на потустороннем языке, – продолжает девушка, поправляя свои приборы на столе, но так и не принимаясь за пищу. – Конечно, это также помогало напугать некоторых существ, которые бояться своих отражений, а также указать на мастерство своих экстрасенсорных способностей.       Лидия слегка улыбается, углубляясь в воспоминание.       – Гвен провела целый год, изучая этот вопрос, и пришла к выводу, что размер зеркальных осколков и их расположение имеет значение. Без сомнения, лишь половина ее доводов основано на старых летописях, дневниках других медиумов и исторических фактах. Остальное взято, благодаря ее опыту и восприятию потустороннего, но это всё еще очень увлекательное исследование, – хмыкает Лидия, негласно сообщая, что завершила свой ответ. Девушка тут же берет в руки нож с вилкой и с фантастической грациозностью начинает есть.       – Хмм, – мычит Айзек в раздумьях, застывая на месте. – Осколок зеркала всё еще является хорошим проводником. Это действительно весьма любопытно, как малая часть предмета практически полностью сохраняет способности целого.       – Осколки нужны определенного размера, чтобы можно было рассмотреть свое отражение или же смотрящему некомфортно от осколков? – мыслит вслух Стайлз, загораясь словами Лидии, как и Кудряшка.       – Или это количество изображений смотрящего. Это определенно неестественно и пугающе.       – Тогда не было бы сложнее говорить со словоохотливым духом? – задается вопросом вслух парень. Раньше он не подумал бы и спокойно говорил с полным ртом, но превосходные манеры других за столом немного пристыдили его, и теперь он тоже откладывает в сторону столовые приборы во время разговора.       – Ну для разговоров можно было бы использовать один осколок.       – Или зеркало с трещиной. Не обязательно ведь разбивать всю поверхность.       – Или кривые зеркала? – предлагает Айзек с ухмылкой.       – Ну тогда дух бы точно рассердился, – фыркает он, начиная хихикать.       – Действительно, – смеется Эрика, поглядывая то на него, то на кудрявого вундеркинда.       Стайлз с улыбкой на лице оглядывает остальных за столом, замечая, что они едва сдерживают улыбки, сияя приветливым настроем, таким непривычным для столь позднего времени. Кажется, всё (и все) на своём месте.