Paper Dolls

“If God had a name what would it be? And would you call it to his face? If you were faced with Him in all His glory What would you ask if you had just one question?” ♫ Joan Osborne - One Of Us

Поселение, где стоял скромный храм Генерала Наньяна, оказалось таким же маленьким, как, собственно, и сам храм. Людей в нем было немного, почти все были в преклонном возрасте и жили по большей части собственным трудом, возделывая небольшие поля и держа минимум скота. При храме обнаружилась ветхая пристройка, в которой, по словам местных жителей, когда-то обосновался старец, следивший за состоянием храма. Являлся ли Генерал Наньян старцу, было неизвестно, но народ почему-то верил, что являлся. Му Цин, выслушав их, просто промолчал. Будет Фэн Синь являться кому-то в таком месте, как это, ну конечно. Да он про него знать не знал скорее всего. Так или иначе, отзывались люди о старом монахе тепло, а жилище его берегли, сетуя, что некому больше ухаживать за храмом да содержать его в должной чистоте. Дожив почти до ста пятнадцати лет, старец почил во сне. Сами люди следили за святилищем по мере сил и возможностей, но возраст ограничивал их даже в этом благом намерении. Всю эту историю Му Цину рассказала пришедшая наутро группа верующих, которые обнаружили и его самого, и храм не в самом лучшем состоянии. У Му Цина продолжала раскалываться голова, а во рту настолько пересохло, что он даже сказать сразу ничего не мог, когда на него уставились изумленные люди, прибывшие поклониться божеству. На полу так и остались осколки сосуда, на камнях темнели уже подсохшие пятна от вина. К его удивлению, ругаться на него и прогонять вон старики не стали, только попросили убраться да привести себя в порядок, дабы не оскорблять светлый взор Генерала Наньяна. Му Цин только зубами проскрипел и закатил глаза, но делать было нечего — ему действительно некуда было идти, а это было первое место, где его не дергали и не засыпали лишними вопросами. Чистоту Му Цин и сам любил, но убираться в храме Фэн Синя — к такому он точно готов не был. Конечно, тот об этом не узнает; они оба не спускались в свои храмы, особенно столь отдаленные, наверное, лет триста. Вот уж не думал он, что ему снова придется взяться за метлу и ветошь для пола, спустя столько времени. И почему он пришел именно в храм Фэн Синя? Как будто не мог выбрать более подходящее место, чтобы напиться. На деле он не планировал ни то, ни другое, но одно знал наверняка — порог собственного храма он больше не переступит до тех пор, пока не вознесется снова. Если вознесется… Вера в эту возможность вчера под действием дрянного вина была куда крепче. Смертное тело, которое болело, ныло и всячески мешало думать, требовало еще и еды. У Му Цина не было ни денег, ни возможности их заработать на данный момент, так что доброта местных жителей была очень кстати. Когда он не стал с ними спорить и все же прибрался, одна пожилая женщина протянула ему свежую маньтоу и пару слив из своего сада. Можно сказать, что все было не так плохо. По крайней мере, не так отвратительно, как в предыдущий день, который Му Цин старался не вспоминать. Разум ему в этом потакал — вечерние события он помнил весьма смутно. Кажется, он ругался со статуей Фэн Синя. Впрочем, будь там настоящий Фэн Синь, мало что изменилось бы. Разве что в таком случае тот не стоял бы, как истукан, и они бы подрались. И Му Цин бы погиб от первого же удара. Человеческое тело не крепче бумажной куклы. Му Цин помотал головой, прогоняя эти мысли. Он умел выживать когда-то. И забыть этот навык так же сложно, как разучиться держать в руке палочки для еды. — А ты неплохо справляешься, — убирая догоревшие благовония, сказала пожилая женщина, давшая ему сливы. — Сразу видно, что не в первый раз метлу держишь. Это нынче редкость для таких молодых юношей, как ты. Прислуживал богатому господину? Успокоившаяся было голова начала болеть с новой силой. Му Цин только взгляд опустил и ничего не ответил. Вчерашний день весьма наглядно показал одно: меньше говоришь — целее будешь. — Можешь остаться здесь, если тебе некуда идти, — продолжила женщина. — За храмом нужно следить, а нам, старикам, это в тягость. Надеюсь, господин, от которого ты сбежал, не будет тебя тут искать. Так вот, что они подумали. Что ж, он не станет их разубеждать. Пока Му Цин выбрасывал осколки и другой мусор, женщина тоже вышла на крыльцо храма и села на ступеньки. Дождавшись его, протянула руку и заставила опуститься рядом. — У тебя порез так заживать знаешь, сколько будет? И до следующей полной луны не отделаешься от него, — сказала она и сняла с его ладони повязку. Покачала головой, увидев подсохшую кровь и припухшие, покрасневшие края раны. — Я принесу воды. Му Цин только кивнул, хотя она уже не смотрела на него — поднялась, держась за спину, и немного переваливающейся походкой отправилась к корзинке, с которой навещала свое божество. Му Цин поднял голову и посмотрел на стену храма и приоткрытую дверь. А он думал, что у Фэн Синя среди верующих одни мужчины да юные девы. * * * Человеческая жизнь была странной и непривычной, но зато будила воспоминания, которые на Небесах казались лишь бледной тенью, слабым эхом прошлого. Смертное тело, не имевшее и капли духовных сил, быстро уставало, но Му Цин все равно проводил ночи без сна, перекладываясь с боку на бок на циновке и прислушиваясь к шуму сквозняков в ветхой постройке. Верующие приходили нечасто, так что он много времени проводил в одиночестве. Пару раз ему даже хотелось зажечь курительную палочку и снова поругаться со статуей Фэн Синя, заставляя, как он себе это ярко представлял, краснеть его небесных чиновников. Эти желания он в себе давил, крепче стискивая в руках метлу. Когда они с Его Высочеством, его семьей и Фэн Синем были в бегах после падения государства Сяньлэ, у них хотя бы были духовные силы. Сейчас же внутри была пугающая пустота, словно сквозняки из щелей старого домика у храма добирались даже туда, сковывая холодом те крошечные искорки тепла, которые там еще могли остаться. Му Цин пробовал медитацию, но не смог даже прогнать из головы лишние мысли. Его это только разозлило. Когда от отчаяния из-за безуспешных попыток хоть как-то совершенствоваться Му Цин, только утром закончив убираться в храме, перевернул все в нем вверх дном, он принял решение на время отложить эту идею. Поселение, в котором он остался, находилось близ небольшого, но процветающего города. Если пройти через редкий лес и обогнуть озеро, похожее на кляксу чернил, потому что вода там всегда была ледяная и темная, можно было попасть на широкую дорогу, по которой часто проезжали купеческие повозки. Му Цин из храма отлучался редко, но порой ходил прогуливаться, когда мысли совсем не давали покоя, а гордость, которую приходилось душить и давить в себе безжалостно и жестоко, снова вскидывала голову. Он уговаривал себя, что все еще можно исправить. Все это началось еще очень давно — до возвращения Собирателя Цветов под Кровавым Дождем. Сначала Му Цину казалось, что происходящее с ним — не более чем последствия сотен забот, которые они все на себя взвалили, пока восстанавливали Небесную Столицу и зализывали раны. Однако время шло, все небожители отстраивали себе дворцы еще более пышные и роскошные, чем предыдущие, а ему приходилось все больше сил тратить на самые простые вещи, которые раньше он делал, не замечая. Сабля в руке была тяжелой, как целый колокол на главной площади, а прошения верующих получалось исполнять в лучшие дни только наполовину. А как-то утром он просто не смог исполнить и одно. Вот тогда Му Цину стало по-настоящему страшно. Тело наливалось усталостью и, чтобы заставить себя хотя бы отвечать на какие-то вопросы в духовной сети, приходилось концентрироваться так, что голову окутывало жаром. О том, чтобы сообщить кому-то, не могло быть и речи. Му Цин скорее сам себя сверг бы с Небес и добровольно нацепил проклятые оковы, чем признался бы в подобном. Тем более Се Ляню или Фэн Синю. Особенно — Се Ляню и Фэн Синю. Теперь-то они, наверное, точно в курсе всего. Но уже было слишком поздно. Му Цин каждое утро, просыпаясь после короткого сна, в котором его преследовали обрывочные, мутные видения о далеком прошлом, прислушивался к себе, все надеясь на что-то. Но не находил ничего. Но однажды в череде всех этих одинаковых и пустых дней кое-что все-таки произошло. Му Цин как раз заканчивал раскладывать на столе для подношений фрукты, от нечего делать сооружая из них разноцветную композицию, когда дверь храма резко отворилась, а потом с грохотом захлопнулась. — Какой позор! — послышался женский голос. Его обладательница явно была в ужасе. — Я не выйду отсюда! Никогда не выйду! Му Цин тут же обернулся и с удивлением обнаружил у выхода молодую девушку, которая обеими руками упиралась в дверь, словно боялась, что за ней сюда проберется какая-то нечисть. Снаружи раздался стук. — Моя госпожа! — позвала с улицы другая девушка, судя по обращению, служанка. — Моя госпожа, дайте же посмотреть, что у вас случилось! Нам нужно ехать, вас же ждут в доме господина Мо! — Ни за что! — взвизгнула незваная гостья так, что осыпался пепел с тлеющих курительных палочек в подставке подле Му Цина. — Это такой позор! Я останусь здесь до конца своих дней, Син-Син! Му Цин отложил на стол сливу, которую так и держал в руке и которую чуть не смял от неожиданности, когда незнакомка сюда ворвалась, и кашлянул, чтобы привлечь внимание. Девушка замерла, потом обернулась и разразилась таким криком, что у Му Цина зазвенело в ушах. — Вы кто?! Он только руками успел развести, глядя на вжавшуюся в угол незнакомку, когда она уже сама сделала все за него, сказав: — Вы… монах? Совершенствующийся? Скажите мне, что избрали путь непорочности, иначе я сгорю от стыда! Ее служанка снова постучала в дверь и спросила, что стряслось. Словно опомнившись, та поспешно опустила вуаль со шляпы, чтобы прикрыть лицо, и нервно заломила руки. Му Цин вздохнул и только кивнул. Если она снова начнет кричать, его голова просто лопнет, как спелый арбуз. Проще согласиться. — Ох, — выдохнула девушка. — Но ты так молод для монаха, — задумчиво добавила она, слегка наклонив голову. Ну, конечно. Му Цин уже медленно начинал закипать. Что еще, кроме пути непорочности и юного возраста, она ему припишет? Однако незнакомка не спешила дальше продолжать разговор, только по-прежнему втискивалась в угол, словно хотела стать частью стены храма. — Госпожа? — снова послышался за дверью голос служанки. — Я в порядке, Син-Син! Здесь просто… Замолчав на полуслове, девушка печально вздохнула и опустила голову, разглядывая свои одеяния. Только когда она провела рукой по складкам своей юбки, Му Цин заметил неровную дыру на ткани. — Зацепилась за повозку… — горестно произнесла она. — Это такой позор. Меня ждут на празднике в честь первой луны моей племянницы, а я… как я покажусь всем в таком виде? Му Цин понял, что гостья вот-вот заплачет, а потому поспешил сказать хоть что-нибудь. Он ненавидел женские слезы. Не сказать, что он их особо часто в последнее время наблюдал, но и обновлять этот опыт желания не имел никакого. — Я могу починить. Богатая госпожа подняла голову. Му Цин не видел ее лица из-за вуали, но был уверен, что выражение на нем крайне удивленное. — Ты? Ты умеешь шить? Му Цин пожалел о том, что не обдумал свои слова. Мало того, что жизнь смертного уже успела вернуть его к старому занятию по подметанию полов, так теперь еще и работа с одеждой? Однако возиться с тканями он действительно любил, тем более с такими роскошными. Даже одного взгляда на наряд девушки было достаточно, чтобы оценить, насколько дорогим он был. Он скрестил руки на груди и, не удержавшись, закатил глаза. — Умею. Девушка постояла еще несколько мгновений молча, потом, наконец, решилась сделать несколько шагов навстречу. — Только если найдете мне подходящие по цвету нитки и иглу, — добавил Му Цин, вспомнив, что ни того, ни другого в храме не было. Это же храм бога войны, в конце концов. Как будто он сам им не был. Раздражение снова вернулось, но Му Цин забыл о нем, когда богатая госпожа крикнула служанке за дверью: — Син-Син! Сходи в деревню, попроси у селянок нитки и иглы! Когда, спустя какое-то время, Му Цин закончил работу, она склонилась, чтобы осмотреть ткань, и ахнула. — Совсем не видно! Я так переживала, что шелк в нитях ненадлежащего качества, а вышло так хорошо! Не знаю, как тебя благодарить! Му Цин поднялся и передал служанке позаимствованные у местных жителей швейные принадлежности. Но Син-Син только с улыбкой покачала головой и вежливо поклонилась. — Оставьте себе, — произнесла она. — Я заплатила за них, и теперь они ваши. Мы с госпожой благодарим вас за такую тонкую работу. Спорить с ней Му Цин не стал. Проводив восторженно обсуждающих происшествие девушек до дверей, он вернулся к столу для подношений и задумчиво повертел в руках подаренные нити. Поднял взгляд на статую Фэн Синя, взиравшую с высоты пьедестала на пустой храм, в котором снова остался только он. Перед уходом богатая госпожа зажгла курительную палочку, чтобы выразить почтение божеству, а также дала Му Цину деньги за работу. — Не смотри на меня так, — сказал он, дернув плечом. — Это уж точно лучше, чем разбивать камни на груди. * * * Наставник Его Высочества сидел на подушке и смотрел на пришедшую к нему троицу с выражением крайнего неодобрения на лице. — Ни один храм Генерала Наньяна не имел чести столько раз лицезреть Генерала Наньяна! — веско сказал он, буравя Фэн Синя пристальным взглядом. Фэн Синь сжал руки в кулаки, смяв свои одежды на коленях. — Я не нарушаю правила, — сказал он. Наставник вскинул бровь и посмотрел на молчавшего все это время Се Ляня. — И зачем же вы все пришли ко мне? Пояснишь мне, Ваше Высочество? Се Лянь переглянулся с Хуа Чэном и, получив от того ободряющую улыбку, все же произнес: — У нас нет определенного ответа на вопрос, что случилось с Му Цином. Меня это крайне беспокоит. Разве небожитель может просто так взять и лишиться духовных сил, если у него есть верующие? — Разумеется, нет, — ответил Наставник. — Но вот так просто брать и вмешиваться в дела смертных мы не можем. Тебя это особенно касается, юноша! — Он опять посмотрел на Фэн Синя, который едва удержался от желания встать и уйти, чтобы не выслушивать эти упреки, ведь, кроме этого человека, помочь им было некому. — У тебя есть другие храмы и другие верующие! Ты бог войны, а исполняешь даже молитвы этих поселенцев о том, чтобы в их домах перестали водиться мыши! Может, если они попросят тебя вырастить сливы на вишневом дереве, ты тоже согласишься?! — Наставник, — мягко, но решительно позвал Се Лянь. — Я разделяю волнение Фэн Синя. Так как Му Цин находится в его храме, он может хотя бы присматривать за ним, чтобы ничего не случилось. Нет ничего плохого в том, что он при этом отвечает на молитвы тех людей, что туда приходят. Наставник чуть не подпрыгнул на своей подушке, но сдержался и потер пальцами лоб. — Ваше Высочество, сколько повторяющихся трагических историй тебе нужно, чтобы понять, что нельзя вставать на пути у судьбы? Что произошло, мы не знаем, но и вам, и мне точно известно, что с Му Цином до сих пор не случилось ничего, что бы требовало нашего вмешательства непосредственно в жизни смертных. И! — наставил он палец на Фэн Синя, который уже набрал в грудь воздуха, чтобы возразить. — Спускаться нет нужды. Он способный юноша, у него, вероятно, хватит сил и прилежания, чтобы вознестись вновь. — Нет, — мрачно сказал Фэн Синь. — Его тело… как сказать? — Он нахмурился, опуская взгляд на свои руки. — Оно словно не может удерживать духовные силы. Хранивший до этого молчание Хуа Чэн пояснил: — Это правда. Когда я, скрыв свой облик, приходил к нему, я заметил то же самое. Ни одна медитация, ни одна молитва верующего не сможет восстановить его духовные силы. Все каналы запечатаны, будто он носит проклятые оковы. Наставник задумчиво поджал губы. — Проклятые оковы? Се Лянь погладил обвитую вокруг его запястья мелко подрагивающую Жое и кивнул. — Да. Но на нем их нет. — Однако они были, — не глядя ни на кого из них, сказал Наставник. Даже его тон изменился, и Фэн Синь не смог не податься вперед, словно так он быстрее сможет узнать, о чем тот думает. — Наставник, ты о тех проклятых оковах на его запястье, которые оставил тогда Цзюнь У? — спросил Се Лянь. — Да. Фэн Синь вскочил на ноги. — Какого хрена?! Наставник вскинул голову и сверкнул глазами. — Юноша, следи за манерами! — Какого хрена?! — повторил Фэн Синь еще громче. — При чем здесь те оковы? Они спали сразу, как только Его Высочество убил этого ублюдка! К тому же, — добавил он, указав на Се Ляня, — на Его Высочестве они тоже были и куда дольше! Но с ним же все в порядке! Се Лянь дотронулся до своей шеи, на которой сейчас не было и следа от того черного обруча, что обнимал ее на протяжении нескольких столетий. Хуа Чэн зло посмотрел на Фэн Синя и, протянув руку, взял Се Ляня за запястье. — Не беспокойся, гэгэ. Се Лянь покачал головой. — Я не за себя беспокоюсь, Саньлан. Фэн Синь прав. Со мной действительно все в порядке. Но, если произошедшее с Му Цином связано с теми проклятыми оковами на его руке, чем они отличались от моих? Наставник вздохнул и жестом указал Фэн Синю на подушку, попросив сесть обратно. Фэн Синь резко выдохнул, но все же опустился на нее. В голове царила полная неразбериха, он сам уже не мог понять, почему так взбесился. — Пока мы этого не знаем. Я правильно понимаю, что каждый из вас замечал, что с Му Цином было что-то не так все это время? — спросил Наставник. Он явно имел в виду не то, что подумал Фэн Синь, но чувство вины всколыхнулось внутри едким дымом. Они и правда замечали. И ничего не сделали, потому что Му Цин всегда, по мнению Фэн Синя, ставил себя выше других. Откуда он мог знать, что с ним творится такой кошмар? Медленно лишаться духовных сил и не иметь возможности это исправить? Фэн Синь и сам бы слал всех к такой-то матери в подобном состоянии. Все трое кивнули. Наставник на мгновение прикрыл глаза. Его брови сошлись у переносицы. — Полагаю, дело все-таки в этом, — сказал он и бросил взгляд на притихшего Фэн Синя. — Мне еще нужно подумать. А пока прошу никого из вас не вмешиваться в эту ситуацию, чтобы не сделать еще хуже. Особенно это касается тебя, юноша. Каждый из здесь присутствующих отлично знает, чем заканчиваются поспешные действия по зову сердца, а не разума. — По зову чего? — переспросил Фэн Синь, но Се Лянь повернулся к нему и покачал головой, чтобы не перебивал. Хуа Чэну, однако, законы вежливости были не писаны, поэтому он усмехнулся, скрестив руки на груди. — Мои закончились прекрасно, — сказал он. — Да, — кивнул Наставник, осуждающе посмотрев на него. — И мне до сих пор… странно на это смотреть, но выбор ваш. Однако твои действия не были поспешными, Собиратель Цветов под Кровавым Дождем. Всем бы поучиться у тебя ждать. Фэн Синь попытался проглотить ком в горле, который появился там по неизвестной причине, но у него это не получилось, поэтому он, плохо сдерживая злость, спросил: — Чего ждать? Тут восемьсот лет не нужны. Му Цин просто человек. Он что, проживет жизнь смертного и… и все? Сколько? Лет сорок? Пятьдесят? А что дальше? Се Лянь грустно посмотрел на него и вздохнул. — Фэн Синь, не стоит об этом сейчас думать. Нам всем действительно предстоит решить, что нам делать, учитывая то, что мы знаем. Если причина в проклятых оковах, надо понять, почему они сохранили свое влияние, не оставшись на теле Му Цина. На это потребуется еще немного времени. Времени… Фэн Синь схватил свой лук, лежавший подле его подушки, и, поднявшись, вышел прочь. Было ли у них это самое время? * * * В самый разгар дня городские улицы были наводнены людьми. Кричали торговцы, разговаривали и смеялись женщины, двое молодых парней устроили драку прямо перед господским двором, за что на них вышли с метлами и ушатом воды служанки. Му Цин отвык от шумной суеты, хотя в Небесной Столице еще и не такие сумасбродные сборища устраивались. На фестивалях яблоку негде было упасть, а развлечения небожителей порой могли составить конкуренцию самым странным человеческим способам повеселиться. Му Цин заплатил за ткани, кивнул поклонившемуся ему торговцу, который пожелал ему хорошего дня и щедрых заказов. Вот на это Му Цин точно пожаловаться теперь не мог. Богатая госпожа, чей наряд он починил около месяца назад, как оказалось, и правда обладала недурными связями. Одно ее слово на празднике в доме господина Мо — и к Му Цину начали приходить люди. Сначала его просто просили починить одежду или подобрать ткани для пояса, а потом и вовсе стали заказывать наряды. Это был хороший способ заработать на жизнь и ни в чем не нуждаться, так что глупо было от подобного отказываться. Пусть во времена, когда он еще прислуживал Его Высочеству наследному принцу, Му Цин не изготавливал одежду, а только следил за ней и содержал в идеальном состоянии, работать с тканями он все же любил. Во всяком случае куда больше, чем подметать полы. Это нельзя было назвать работой, достойной бога, но это было уже хоть что-то. Да и богом Му Цин больше не являлся, и страх, что он им никогда отныне не станет, преследовал его, не давая спать по ночам. Стояла жара, так что Му Цин остановился в таверне, чтобы утолить жажду и подумать, не забыл ли что-то купить. Он успел только поднести чашу ко рту, когда услышал с улицы крики и звук, будто что-то упало и разлетелось вдребезги. В следующую минуту он разобрал громкие возгласы нескольких человек: — Воровка! Держи ее! — Хватайте эту девчонку! Жена хозяина таверны нахмурилась и уперла руки в бока. — Кого-то ограбили? Ох, в нашем городе не любят воров. За такое можно и руки лишиться. Ни деву не пощадят, ни дитя. — И поделом, — отозвался один из посетителей. — Нечего брать чужое. За такое не только руку, голову нужно отрубать. Когда Му Цин вернулся на городские улицы, суета на них царила прежняя, но жители вели себя весьма мирно. Ему не было дела до того, что случилось, поэтому он не стал никого расспрашивать и отправился обратно в храм. Он успел только сесть, чтобы разобрать купленные у торговца ткани, когда почувствовал, что не один. Со стороны алтаря доносились странные звуки и шуршание, так что Му Цин, отложив шелковый отрез, поднялся и тихо подошел ближе. Он ожидал чего угодно, когда обходил каменный постамент, но только не встретить испуганный взгляд широко распахнутых детских глаз. За алтарем пряталась маленькая девочка лет пяти. В руках она держала надкушенную сливу и смотрела на Му Цина так, словно ожидала, что он немедля ударит ее. Ее лицо было перемазано чем-то темным, похожим на сажу, на губах блестел сладкий сок от сливы, которую она кусала, пока ее не обнаружил Му Цин. — Ты что здесь делаешь? — спросил он. Девочка уронила сливу, поспешно встав на колени, и согнулась в три погибели, запричитав: — Красивый гэгэ, не сердись на меня! Я не виновата! Му Цин нахмурился. — Как тебя зовут? — Ян-Ян, — пролепетал ребенок, опасливо подняв голову. — Мама зовет меня Ян-Ян. — А где твоя мама? На этот вопрос девочка не успела ответить, потому что у дверей храма послышались мужские голоса. — Она точно сюда побежала. — Это храм Генерала Наньяна. Какая наглость — воровке прятаться в святилище божества. — Заберем ее да дело с концом. Пускай господин сам решает, что с ней делать. Пригрели змею! Му Цин напрягся. Только таких гостей ему здесь не хватало. Девочка задрожала у его ног и вцепилась ручками в его одежды. — Я не сделала ничего плохого. Умоляю, красивый гэгэ, не выдавай меня им! Звук шагов у дверей уже был совершенно отчетливым. Му Цин отошел от девочки, не обращая внимания на ее попытки уцепиться за него. Подумав, что он собирается пригласить внутрь ее преследователей, та вскочила на ноги и бросилась бежать, но замерла, не зная, куда деваться. В этом храме совершенно негде было прятаться. По ее щекам потекли слезы. — Умоляю, — пролепетала она снова. — Я хотела помочь маме. Я не сделала ничего плохого, мне было очень жалко маму. Му Цин понятия не имел, о чем она говорит, но ее слова напомнили ему его собственные мысли в то далекое время, когда он прислуживал при дворце. Он и сам думал, что все это ради матери, потому что, кроме него, ей некому было помочь. Дверь приоткрылась. У Му Цина не было времени, чтобы размышлять дальше, поэтому он схватил купленные и еще не разобранные ткани, лежавшие на подушке, и набросил их на девочку. — Сиди тихо, — успел сказать он, прежде чем в храм вошли четверо мужчин в одинаковых одеяниях, которые, судя по всему, отражали их принадлежность к одному из процветающих кланов в городе. Окинув холодным взглядом храм, один из них произнес: — Мы ищем девчонку, которая совершила кражу в доме господина. Говорят, она забежала сюда. Где она? Му Цин покачал головой. — Здесь никого нет, кроме меня. Мужчины одновременно и совершенно одинаково нахмурились. Выглядели они крайне недружелюбно, и Му Цина начало бесить уже только это. Вот так врываться сюда и что-то требовать — кем они себя возомнили? — Если ты нам врешь… — А в чем, собственно, дело? — перебил говорившего Му Цин. — Что она стащила, что вы пришли сюда аж из самого города? — Она украла снадобья госпожи. Это дочь одной из служанок. Ты хоть представляешь, сколько стоит один флакон такого лекарства? Один из мужчин бросил взгляд на ворох тканей рядом с Му Цином и задумчиво склонил голову к плечу. Му Цин подавил желание посмотреть туда же и даже не повернулся к месту, где пряталась девочка. Однако произошло совсем не то, чего он опасался. Посмотрев на ткани еще несколько мгновений, мужчина подошел ближе к тому, который вел разговор с Му Цином, и тихо сказал: — Чжу-сюн, кажется, этого человека госпожа лично просила сшить себе пояс. Может, нам стоит поискать еще в лесу или в деревне? — Не говори ерунды, нам же сказали, что девчонка здесь. Му Цин закатил глаза и вмешался: — Еще раз вам говорю, здесь никого нет. Уходите и не мешайте мне работать. Похоже, слова про госпожу возымели свое действие — еще раз осмотревшись, мужчины все-таки неохотно ушли, переговариваясь между собой. Когда за ними закрылись двери, Му Цин цокнул языком и вздохнул. Гора тканей зашевелилась, а потом из-под нее высунулась растрепанная голова Ян-Ян. — Они ушли? — Ушли, как видишь. Девочка откинула ткани и выбралась из них, бросившись к Му Цину. Тот заметил только, что на белом шелке остались разводы от ее перемазанного лица, когда она обвила обеими руками его ногу. — Спасибо, красивый гэгэ! Ты такой добрый. Му Цин закатил глаза. — Почему ты так меня называешь? Ян-Ян почесала в затылке, нахмурив брови. — У тебя красивое лицо. А как тебя зовут? — Му Цин. Девочка на мгновение задумалась, а потом выдала: — Значит, Цин-гэгэ! Ты живешь в этом храме? — Вроде того, — ответил Му Цин, подходя к тканям, чтобы оценить масштабы бедствия. Не шить же ему из испачканных материалов. Теперь все придется стирать. Пятна, оставленные Ян-Ян на белом шелке, напомнили следы от чумазых рук спасенного Се Лянем ребенка на одеяниях наследного принца. Девочка подобралась ближе и тоже посмотрела на испорченную ткань. — Прости. Я не хотела. — Зачем ты украла снадобья? — проигнорировав ее извинения, спросил Му Цин. — Хотела продать? Ян-Ян помотала головой. Выражение ее лица стало печальным и обеспокоенным. — Нет. Моя мама много трудится в доме госпожи, и по ночам у нее ужасно болят суставы. Прошлой ночью она так стонала, что утром я пробралась в комнату госпожи за снадобьями от боли. Она богата, разве для нее это что-то важное? Цин-гэгэ, у меня не было выбора! Я не хотела, чтобы моя мама страдала! Эти ее слова неожиданно резанули так, что Му Цин смял в руках дорогую ткань и чуть не порвал ее. У Се Ляня когда-то тоже не было выбора, но небожители отзывались об этом так, словно наследный принц украл что-то лично у них прямо из-под носа. Му Цина тошнило от тех разговоров, а еще больше — от себя самого, потому что не встал на защиту Его Высочества. Он спрашивал у Фэн Синя и Се Ляня, чем его «у меня не было выбора» отличалось от их, но никто ему на этот вопрос так и не ответил. Его просто сочли предателем. И потом — тоже. Как и говорил ему Цзюнь У. Никто не поверит тебе. Одни проклятые оковы — и ты превратишься в их врага, так и не став другом. Му Цин зажмурился и помотал головой. Из размышлений его выдернул голос Ян-Ян: — Цин-гэгэ, ты в порядке? — Да, — с усилием ответил Му Цин, заставляя себя разжать пальцы, которыми все еще стискивал белый шелк. Он дал девочке фруктов, заставил умыться, чтобы не ходила перепачканной сажей и грязью и дальше. Сегодня верующие уже явно не придут в храм, так что ее здесь никто не обнаружит. К вечеру Му Цин занялся работой, а Ян-Ян, которая так и оставалась с ним, примостилась рядом, с интересом наблюдая за каждым движением его рук. — Так красиво, — сказала она, наконец. — Мама говорит, что талантами нас награждают боги. У меня вот нет талантов. Ян-Ян поднесла к лицу свои руки и посмотрела на них, словно ища, куда мог запропаститься ее дар. Му Цин поднял на нее взгляд, отвлекаясь от работы. — Чушь собачья. Боги никак не определяют твои таланты. Я в твоем возрасте тоже мало что умел. Если стараться, все начнет получаться, неважно, пол ты метешь или шьешь. Ян-Ян улыбнулась и закивала. Она завозилась и достала из складок своей одежды маленький флакон. Он был дорого украшен и изготовлен из тонкого цветного стекла. Ювелирная работа. Девочка вздохнула. — Что это? — спросил Му Цин. — Снадобье госпожи. Я не успела отдать его маме. Так все это было зря? Му Цин не знал, что сказать, так что они оба замолчали: он продолжал работать, а Ян-Ян — рассматривать украденное. Прогорели две свечи, прежде чем храм Генерала Наньяна погрузился в темноту, а они отправились спать. Му Цин так и не нашел в себе силы попросить ребенка уйти. Утром Ян-Ян исчезла: Му Цин не обнаружил ее ни в пристройке, в которой они ночевали, ни в самом храме. Ему некогда было беспокоиться об этом, к тому же он и не думал, что девочка останется с ним, так что вернулся к обычным делам. Днем храм наводнили верующие из поселения, которые с каждым разом молили Генерала Наньяна о все более пустяковых вещах. Му Цин уже слышал о том, что почти каждое прошение в этом храме исполнялось, и недоумевал: Фэн Синю до такой степени нечего делать, что он отвечает даже на просьбу о борьбе с мышами? Что там вообще у них происходит в Небесной Столице, что Генерал Наньян занялся чем-то подобным? Через четыре дня его навестила молодая девушка, которая представилась подругой той богатой госпожи, которая первой прознала о таланте Му Цина. Пообещав хорошую оплату и даже дав часть денег вперед, она попросила Му Цина сшить ей свадебный наряд. Если раньше у него заказывали лишь повседневную одежду, пояса или накидки, это определенно было большим шагом вперед. Ничего не оставалось, кроме как отправиться в город за материалами снова. Свадебные одеяния девушки — это много элементов, которые требовали безупречности и очень тонкой работы, тем более молодая госпожа пожелала расшить рукава шелковыми золотыми нитями. На это уйдет очень много времени, но Му Цину и некуда было спешить. Человеческая жизнь, хоть и конечна, довольно скучна. Он уже расплачивался с торговцем, купив последнее, что ему было нужно: дорогие шелковые нити и самые тонкие иглы, какие только существовали, как вдруг, повернув голову, увидел девочку, незаметно пытавшуюся стащить с соседней лавки одну из выложенных для продажи маньтоу. Ян-Ян? Разговаривавший с покупателем хозяин лавки в этот момент как раз перевел взгляд и тут же закричал: — Ах ты грязная мерзавка! Вздумала воровать у меня?! Му Цин вздрогнул, когда по лицу девочки пришелся удар, который сбил бы с ног и взрослого. Она повалилась на дорогу, выронив маньтоу и рассыпав стоявшую рядом корзинку с вишней. Шедшие по своим делам люди тут же начали ахать, и в мгновение ока вокруг небольшой лавки собралась целая толпа. — Что стряслось? Почему вы бьете ребенка? — Кража? Произошла кража? — Кто рассыпал здесь ягоды? Невозможно пройти, не запачкавшись! — Что за шум? Му Цин и сам не заметил, как, подталкиваемый другими людьми, оказался прямо перед грязно ругавшимся продавцом маньтоу. Он уже поднял Ян-Ян с дороги и теперь держал ее за руку, едва не приподнимая над землей. Она была вся грязная и еще худее, чем Му Цин ее помнил. Только глаза на осунувшемся лице горели, как у лисы. — Пусти! Пусти! — начала извиваться она, несмотря на кровь, текущую по ее подбородку — ударив ее, торговец разбил ей губы. — Да объясните, что случилось! — попросил кто-то из толпы. — Эта мерзавка хотела стащить мой товар! Ты знаешь, что у нас делают с ворами? — завопил торговец, дергая Ян-Ян за руку. — Я ничего не брала, отпусти! — начала протестовать девочка, не бросив попытки вырваться. — Может, вам показалось? — Да, я вот ничего не видел! А вы видели? — Да как он может врать? Посмотрите на эту девчонку, конечно, она пыталась стянуть еду! — Кто ее родители? Кто-то должен за это ответить! Покупатель, с которым говорил торговец до того, как заметил кражу, вдруг посмотрел на Му Цина и ткнул в него пальцем. — Вот он все видел! Ты же стоял прямо здесь! Подтверди, что девчонка пыталась украсть! — Что? — переспросил Му Цин. Торговец тоже повернулся к нему. — Да, молодой господин! Вы ведь все видели? Я не вру, а эту мелкую воровку нужно наказать! Толпа подняла такой шум, что уже невозможно было понять, кто и что говорит. Му Цин их не слышал. На него смотрела Ян-Ян, которая, разумеется, его узнала. — Чего же вы молчите? Коль кража была, так нужно принять меры! Вы видели или нет? — Все он видел, он стоял ближе всех! — Точно-точно! — Да чего вы спрашиваете посторонних? Цзинь-сюн не стал бы врать о таком! Зачем ему это нужно? Му Цин понял, что, что бы он ни сказал, это уже не будет иметь значения. Скажи он, что кражи не было, что он ничего не видел, толпа все равно не успокоится. Подтверди он преступление Ян-Ян, ее сразу же накажут. — Ворам отрубают руку! Исключений быть не может! — крикнул кто-то. — Если мы будем щадить их, снова в нашем городе начнутся кражи и ограбления! — Верно! — подтвердил торговец. — У нас потому в городе и не было воров, что мы карали их. А теперь опять! Чем суровее наказание, тем лучше. — Цзинь-сюн правильно говорит! Пока люди выкрикивали жуткие варианты расправы над Ян-Ян, Му Цин, смотревший на нее, заметил, что торговец ослабил хватку на ее запястье. Испугавшаяся этого потока ненависти от такого огромного количества народу девочка уже перестала вырываться. Встретив взгляд Му Цина, она тихо одними губами прошептала «помоги». Му Цин не видел ее. Он видел Се Ляня, вооруженного одной лишь палкой, а слышал причитавшую на разные лады толпу из тридцати трех небесных чиновников за своей спиной. «Уходи». «Я знал, что от него нельзя ждать ничего хорошего. Так и думал, что он нас оставит», — всплыл в голове голос Фэн Синя. Сделав несколько шагов вперед и потеснив тем самым собравшихся, Му Цин, выбрав момент, беззвучно произнес, чтобы Ян-Ян прочитала по губам: «Беги». Девчонке не нужно было повторять дважды. Она изо всех сил подалась в сторону, и ослабивший бдительность торговец не смог ее удержать. Му Цин отступил, выставив руку, чтобы отстранить людей, и Ян-Ян быстро нырнула в освободившееся пространство, бросившись бежать со всех ног. Поднявшийся крик людей на время оглушил. — Так они заодно! — Он помог ей бежать! — Держи воровку! — Да чего нам она?! Теперь понятно, кто за всем этим стоит! — Использовать бедного ребенка, чтобы красть! Какая мерзость! В Му Цина вцепились сразу двое. Из его рук тут же выхватили купленные ткани. На землю полетели скрученные золотые нити. Гладкий шелк распался сияющим ворохом у ног людей, испачкался в раздавленной сапогами спелой вишне. — Стойте! А разве это не тот монах, который сшил платье госпоже Ли? — Да, это он! — Боги дали тебе золотые руки, а вот как ты их используешь! Му Цин только подумал, зачем ему красть маньтоу, если у него достаточно денег как раз по этой причине, но понимал, что людям на это было уже наплевать. Никто даже не обращал внимания на то, что что-то в их обвинениях не сходится. — Отрубить ему руку! — Нет, сломаем ему пальцы! Посмотрим, как он будет шить после этого! А моя жена еще хотела прийти к тебе, чтобы сшить одежду для нашего маленького сына! Голоса смешались в гул. Му Цин даже пошевелиться не мог, не мог понять, сколько рук его держало. Казалось, что тысячи. Кто-то крепко обхватил ледяными пальцами его правое запястье. Му Цина затошнило от хруста, который он услышал, раньше, чем пришла боль. А после… после осталась только она. * * * Пахло чем-то горьким. Му Цин повернул голову набок, облизал пересохшие губы и понял, что горьким был не только запах, но и привкус у него во рту. Почувствовав это, он закашлялся. Кто-то мягко погладил волосы у его виска. — Цин-гэгэ. Му Цин открыл глаза и увидел над собой заплаканное лицо Ян-Ян. Он лежал на полу на чем-то мягком, не чувствуя ни рук, ни ног. Сразу даже не получилось понять, где он, но девочка, словно прочитав его мысли, быстро прошептала: — Ты в храме Генерала Наньяна. Я ждала тебя здесь, но ты пришел и сразу упал. У тебя… у тебя… — Ян-Ян начала заикаться, из ее глаз снова потекли слезы. Ей не было нужды это произносить. Му Цин и так знал, что у него сломаны все пальцы на правой руке. Это нельзя было не почувствовать, хотя боль была какой-то притупленной. Он не хотел даже смотреть на свою руку, поэтому так и остался лежать, глядя на Ян-Ян. Та завозилась, а потом поднесла к его губам пиалу с водой. У нее дрожали руки, но Му Цин не возражал, даже когда часть воды пролилась на его подбородок и шею. Эта прохлада немного отрезвила. — Ты чего сбежала, если тебе некуда было идти? — спросил он девочку. — Я хотела передать снадобья маме. Но у меня не получилось к ней пробраться. Я услышала лишь, как служанки говорили, что она еще три дня не сможет выходить из дома из-за меня. Госпожа сказала, что этого наказания будет достаточно, — пролепетала Ян-Ян. — Значит, ты сможешь вернуться домой? — Только когда гэгэ поправится, — всхлипнула она и снова погладила Му Цина по виску. — Я дала тебе снадобье, но оно скоро закончится, и боль вернется. Тебе было очень больно. — Хватит рыдать, — сказал Му Цин. Ян-Ян кивнула и вытерла ладонями лицо. Шмыгнула носом. — Сейчас поздняя ночь. Я пробралась в город и собрала все, что смогла. Му Цин не понял, о чем она говорит, и с трудом приподнялся. Рука висела у него на перевязи и была закутана какой-то тряпицей. Похоже, даже Ян-Ян не могла на нее смотреть. Он ее почти не чувствовал. Будто кисть и правда отрубили. Девочка кивнула на разложенные на подушке нити, бусины и иглы, которые он купил днем. Так она собрала их и принесла сюда? Вот сумасшедшая, ее ведь могли поймать. Хотя зачем жителям города делать это теперь, когда они уже нашли виноватого? — Ткань сильно испачкалась, но я ее постирала. — Ты? — удивленно переспросил Му Цин. — Постирала? — Да. Он горько усмехнулся. — Какой в этом смысл? Я все равно не смогу закончить свадебный наряд. Повезет, если еще когда-нибудь вообще сумею взять в руку иглу. Ян-Ян снова готова была расплакаться, но Му Цин выразительно посмотрел на нее, и девочка поджала губы, сдерживая слезы. — Прости. — Лучше бы ты ко мне пришла еды попросить, а не крала. Не надо красть, хорошо? — сказал Му Цин, снова укладываясь на полу. Голова ужасно кружилась, хотелось спать. Похоже, снадобье и правда было очень сильным. — Ладно, — тихо отозвалась Ян-Ян. — Обещаю, что больше никогда-никогда этого не сделаю. — Молодец. Му Цин хотел сказать ей, чтобы шла спать на циновку в пристройке одна, потому что у него не было сил на то, чтобы подниматься и идти туда, но провалился в тяжелый, как дурман, сон. Сквозь него он чувствовал запах благовоний и, словно через огромные расстояния, слышал голос Ян-Ян, которая шептала: — Генерал Наньян, помоги гэгэ. Он пострадал из-за меня, я не хочу, чтобы он не мог шить, у него получаются такие красивые вещи. У нас больше нечем унять боль, так что молю тебя, пусть его рука заживет. * * * — Фэн Синь, что ты делаешь? — прозвучал в голове голос Се Ляня. Фэн Синь только стиснул зубы, выдыхая через нос. У него было огромное желание разбить пьедестал у ног своей статуи, на котором он сидел. От собственного бессилия хотелось орать и крушить все в зоне досягаемости. — Фэн Синь? — снова позвал его Се Лянь по сети духовного общения. Девочка, произносившая молитву, обращенную к нему, еще какое-то время посидела на голом полу — на подушках для коленопреклонения лежал бледный, как полотно, Му Цин, — а потом поднялась и бесшумно вышла за двери храма — в ночь и тьму, царившие снаружи. — Исполняю прошение своей верующей, — ответил Фэн Синь и отгородился от любых голосов, которые еще могли пробиться к нему по сети. Он спустился на пол и подошел к Му Цину. Тот спал, но действие снадобья, которое дала ему девочка, уже сходило на нет — на его лбу выступил пот, губы побледнели настолько, что почти не выделялись на лице. Фэн Синь сел рядом с ним на колени. Что бы он ни делал, Му Цин, даже если проснется, не увидит и не услышит его. Если бы ребенок ему не помолился, он бы отправился к Наставнику Его Высочества, но теперь у него были дела поважнее. Подождать? Они все хотели подождать? И чего они дождались? А вот теперь это можно считать достаточной причиной, чтобы вмешаться? — зло думал Фэн Синь, укладывая ладонь на искалеченную руку Му Цина. Пальцы мелко дрожали. — Что же ты творишь? — произнес он. — Тебя же убить могли. Му Цин всегда был упрямым и считал, что ему лучше всех известно, как надо поступать. Как правильно, как справедливо. Они до хрипоты, до головной боли могли спорить об этом, причем бесили Фэн Синя не сами взгляды Му Цина, а именно то, что он считал себя во всем правым. А люди жестоки. Жестоки к миру. Жестоки к самим себе. Жестоки к другим людям. Жестоки даже к богам. Фэн Синь прикрыл глаза, переместил руку на запястье Му Цина, не скрытое тканью. Он почти не ощущал под пальцами его кожи. Это было исполнение молитвы, а оно не дает возможности даже прикоснуться. Зачем вообще нужны боги? Духовные силы, которые он передавал, рассыпались мимо, будто натыкаясь на преграду. Фэн Синю казалось, что он льет в крохотную пиалу воду из кувшина. Можно сколько угодно пытаться наполнить ее больше, чем она вмещает, но все выльется через край. Что с Му Цином? Почему? Почему?! Му Цин вздохнул во сне, повернув голову набок. На его лицо легла прядь волос, и Фэн Синь, не задумываясь, протянул свободную руку и аккуратно поправил ее. И снова для этого понадобились духовные силы. Сделать это просто, по-человечески, движением пальцев он бы не смог. — Я что-нибудь придумаю, — произнес он. — Тебе не место здесь. Ты должен быть там, с нами, ты этого заслуживаешь. Он не знал эту сторону Му Цина. Или не хотел ее видеть. И теперь, наблюдая за ним, простым человеком, поражался каждый день. Фэн Синь никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Три мира не знали божества беспомощнее, чем он.