Mein kleiner Engel

Когда Марио, наверное, впервые за всю свою жизнь ступил за порог школы младшего брата, куда ему еще ни разу не доводилось приходить по какому-либо поводу, его встретили только несколько десятков негромко бурчащих между собой учеников, и то уже собиравшихся домой и накидывающих на свои плечи тяжелые рюкзаки, а также тишина, нарушаемая лишь глухими голосами, шагами и прочими обычными для школы звуками, доносящимися откуда-то из глубин здания. Гетце сразу, зная свою точную цель, стал искать взглядом тех, кто, собственно, и должен был ждать его; он прошел дальше по коридору, почему-то освещенному наполовину. Это показалось ему очень странным и загадочным, и сложилось впечатление, что из самого темного уголка, где была большая дверь, на него кто-то смотрел. Едва Марио призадумался об этом, сгорая от любопытства и мысли о том, где же сейчас мог быть Феликс, как вдруг сзади его торопливо позвал приятный, чуточку визгливый женский голос. Он быстро обернулся и увидел низкую полную женщину в круглых очках и темно-бордовом свитере с длинными широкими рукавами; она с кроткой улыбкой махнула ему, подзывая к себе. — Здравствуйте, Вы герр Гетце? — поспешно залепетала она, глядя на упомянутого снизу вверх и склоняя голову набок. Выглядела она невероятно очаровательно, да и к тому же очень мило шепелявила, и Марио даже сдавленно усмехнулся, почувствовав, какая искренняя доброта исходила от нее. — Конечно, это я. Вы мне звонили? — Да, — она одним пальцем поправила очки, — простите за то, что пришлось вот так бестактно сорвать Вас с учебы, но уж… так вышло, понимаете? Я фрау Менхерт, как Вам уже известно… Пройдемте, пройдемте, — женщина аккуратно взяла Марио за руку и слабо потащила за собой куда-то в другую сторону. — Где сейчас Феликс? — не удержался Гетце, послушно шагая за Менхерт и смотря на ее голову с прелестными короткими рыжими волосами, которые заметно вились на концах и игриво переливались от света каждой лампы на потолке. — Он в кабинете, ждет Вас, — женщина оглянулась на Марио, с грустью в глазах приподнимая уголки губ, — мне очень жаль, что произошла такая нелепица, герр Гетце… По правде, Ваш брат вряд ли мог на такое отважиться… Мы должны были, если по-хорошему, вызывать родителя сюда, но… Мне известно, что Ваша мать усердно работает и просто не может вот так взять и приехать, да… — Это так, — кивнул Марио, — она в совершенно другой стране мира… Ничего страшного в том, что вместо нее буду я? — он остановился, ожидая, когда фрау Менхерт откроет дверь, по-видимому, в свой кабинет. — Нет-нет, не волнуйтесь, Вам будет нужно всего-то подписать одну бумагу, — она распахнула дверь, приглашая Гетце внутрь, — о Вашем ознакомлении с произошедшим. Проходите, пожалуйста, присаживайтесь, я введу Вас в курс дела и расскажу подробности. Марио со спокойным и абсолютно невозмутимым видом прошел в маленький уютный кабинет с несколькими шкафами, на полках которых, что было весьма неожиданно, помимо всяческих папок и стопок бумажек были заботливо расставлены цветные фигурки животных: кошечек, щеночков, слонов и каких-то белочек. На подоконнике наряду с орхидеями в пузатых коричневых горшках расположились бронзовые и фарфоровые статуэтки лошадей, а на белоснежные шторы, водопадом свисающие вниз, были прикреплены толстые блестящие бабочки с прозрачными сетчатыми крылышками. Стены были украшены парой ярких рисунков, и Марио быстро догадался по их неопрятности и небрежно набросанным жирным карандашом линиям, что их рисовали малые дети. Казалось бы, строгий учительский кабинет, однако выглядел он, точно какая-то детская комнатка, чудом возникшая посреди серьезного учебного заведения. Гетце приземлился на мягкий стул, продолжая заинтересованно рассматривать это место и удивляться тому, как здесь было приятно находиться, будто у себя дома. Фрау Менхерт закрыла за его спиной дверь, ее быстрые тихие шаги обогнули Марио, и она села напротив него, за большой прямоугольный стол, моментально хватая какие-то листы. — Итак… — женщина нервно сглотнула, разглаживая бумагу и щелкая ручкой. Марио без труда понял, что она сама была в безумном шоке из-за случившегося. — Насчет Феликса… Ох, герр Гетце, если позволите, то я прежде всего выскажусь по этому поводу… — Конечно, конечно. — Ваш брат вряд ли смог бы… Такое сделать, ну, на ровном месте, понимаете? Это просто… невероятно. Он у Вас, насколько я знаю, работая пятнадцать лет в этой школе и восемь лет общаясь с ним лично, такой… добрый и смирный, — Менхерт вновь поправила очки, которые как нарочно сползали на ее вздернутый розовый кончик носа. — Такой чудесный мальчик! Поразительный случай, признаться… «Да, он у меня чудесный мальчик…», — Марио улыбнулся одновременно не только этой мысли, но и словам женщины. — И… В общем… Я понятия не имею, как подобное могло произойти, герр Гетце, но он стал участником мелкой потасовки после четвертого урока в столовой… — Менхерт придвинула к напряженным рукам Марио лист с маленькой черно-белой фотографией русой девушки с пышным хвостом и овальным лицом с заостренным приподнятым подбородком; он догадался, кому принадлежало это фото, и с какой-то нотой неприязни и отвращения медленно осмотрел злобную физиономию этой ученицы, ее светлые глаза, взгляд которых выражал истинную ненависть, должно быть, ко всему миру и всем до одного людям. — Это… она? — Гетце жалобно приподнял брови, обращаясь к опечаленной Менхерт. — Да… — та виновато опустила голову, — Шарлин Гриландер, видите ли… Я полагаю, именно она… ну… запросто смогла наговорить лишнего и первой полезть к Вашему брату без весомой причины. Она очень… своенравная девушка. — Понимаю… Что он ей сделал? — Ничего серьезного, герр Гетце, — Менхерт немного помахала своими пухленькими ладонями, — он… Просто укусил ее. Укусил, черт возьми? — Укусил, простите? — озвучивая свои мысли вслух, почти взвизгнул Марио, чуть приподнимаясь и ерзая от волнения на стуле. Эта новость уж точно не могла прийти ему на ум даже в самом страшном сне. Чтоб Феликс… кусался? Это, верно, была неудачная шутка! — Как бы то ни было, он сделал это, — женщина только развела руками, — Вы думаете, что я удивлена меньше Вас? Для меня это была первая подобная ситуация за последние лет пять, герр Гетце. — Феликс, — вымолвил Марио, глядя сквозь стол; сейчас в его голове однозначно нарушился привычный порядок вещей и здравый лад мыслей, и он не мог собраться и обдумать что-либо детально. Никогда в жизни Феликс ничего не вытворял в школе, и уж тем более не сувался в разборки с девочками. Марио прекрасно знал, что было поводом — это означало лишь то, что малец справился с математикой и показал ей свои знания. При этой мысли он напрягся и подумал, что истребит эту девчонку при малейшем намеке на случайную встречу на улице или где-то еще. В нем завеял легкий ветерок со смесью злобы и какого-то странного желания мести. Марио почувствовал, что просто ни за что тронули, оскорбили и оклеймили печатью позора его брата, его мальчика. Мальчика, глубоко в душе всецело принадлежавшего ему. — Я искренне не понимаю, что могло послужить поводом для непредвиденной агрессии со стороны Шарлин… — начала Менхерт, однако Марио внезапно ее прервал. — Зато мы с ним понимаем, — он почесал лоб, принимая задумчивую позу и закрывая глаза. — Правда? И что же ее спровоцировало? — Феликс, он… блеснул умом, не знаю, как выразиться, фрау Менхерт. Он хорошо написал самостоятельную по одному из предметов, и, видимо, это дало ей шанс поиздеваться над ним! Это возмутительно! Из-за нее одной весь класс вынужден молчать в тряпку и, вероятно, скрывать свои умения! Вы этого ранее не замечали? — Марио заметно закипал, все больше и больше придвигаясь к Менхерт. — Ох, послушайте, — женщина крайне огорченно выдохнула, отпрянув от стола и закидывая ногу на ногу, — Гриландер — это… Как бы получше выразиться… Вечная гнойная рана на теле нынешнего десятого класса, в котором учится Феликс, — она закатила глаза и взяла лист с фотографией упомянутой особы, начав с обреченностью во взгляде рассматривать ее, — эта девочка… С тех пор, как она пришла в нашу школу три года тому назад, герр Гетце, знаете ли… Многие ученики изменились. И учителя тоже. Вся школа будто увязла в чем-то липком, из чего весьма сложно выбраться. — Что она делала для этого? — Навела, как бы, «свои» порядки. Классический случай, этому не следует удивляться… — Она притронулась к моему брату, — с уловимым оттенком угрозы в голосе произнес Марио, косясь на лист в руках женщины. У Менхерт поднялись уголки губ. — Вы никогда не сможете объяснить ей этого. Она как упертый баран, как глупая ослица, прошу прощения. — И неужели нельзя принять хоть какие-нибудь меры? — Мы пытались, Вы об этом не поразмыслили? За это время практически все было перепробовано, но она по сей день наводит страх на учащихся! — Менхерт отбросила лист на другой стол, стоявший справа от нее, и хлопнула по нему темно-фиолетовой папкой, лишь бы не видеть лицо, о коем в данный момент у них шла речь. — Ее родители считают, что она у них неповторимая сладкая принцесса, не способная даже букашку обидеть! Я, как бывший психолог, много бесед провела с ней лично и, понимаете, не увидела никакой сладости в этом избалованном бесстыдном ребенке, ради своих личных интересов готовом на любую авантюру… Здесь, герр Гетце, мы можем биться об стенку. Сколько угодно — ее не исправить. Мне жаль, что эта зараза добралась и до Вашего брата. И, увы, ущипнула его за неположенное место… Марио с досадой внутри замолчал, и его широкие плечи, спрятанные под тонким черным пальто и рубашкой, опустились. Фрау Менхерт тяжело вздохнула, тоже умолкая и не решаясь сказать чего-то более. Ее округлые щеки были красными и от разыгравшегося гнева из-за разговора о Шарлин, и от волнения по поводу бедолаги мальчишки, которому от нее, собственно, и досталось по первое число. — Я с ним поговорю, — тихо сказал Марио, став подниматься со стула. Он был окончательно разбит на миллионы крошечных кусочков. — Конечно, герр Гетце. Распишитесь вот здесь, и можете идти с Феликсом домой. Он в соседнем кабинете. Только прошу, не ругайтесь на него, — с милой улыбкой произнесла Менхерт, протягивая Марио ручку. Он быстрым движением поставил свой автограф в маленьком окошке и, опустив ресницы, направился к выходу. — До свидания! Передайте брату, что ему не о чем беспокоиться. — До свидания. Спасибо за беседу, я Вам очень признателен. Фрау Менхерт достаточно вяло помахала Марио, оставшись сидеть за столом. Когда он осторожно закрывал за собой дверь, то мельком увидел ее грустные уставшие глаза, темневшие за стеклом очков и, казалось, наполненные тяжелыми застывшими слезами. Гетце стало немного не по себе: эта женщина была такой подвижной, энергичной и веселой во время их первой встречи десять минут назад, а сейчас, вот именно в это мгновение, в которое ему удалось узреть ее пухлое розоватое лицо в тонкой щели, она преобразилась в какую-то инертную, прямо как сам Марио, и размазанную по полу. Он отвел взгляд, поняв, что она точно так же смотрела на него и будто хотела еще что-то сказать, но губы не желали слушаться и шевелиться. Гетце с нежностью закрыл дверь и сделал шаг вперед, ближе к соседней, отличавшейся только более темным цветом и матовым стеклом, за которым еле-еле горел тусклый белый свет, видимо, от настольной лампы. Марио уже нутром чуял, как Феликс с горечью вздыхал и сожалел о том, что все-таки вовремя не отступил, дождался, чертенок, пока станет слишком горячо, пока закипит эта лава в жерле вулкана, пока она не заискрит и не обожжет его отважную задницу. Он почему-то был на все сто уверен, что братец нисколько не был напуган выходкой Гриландер, и подумал, что Феликс даже после подобной перебранки будет вести себя в школе, как ни в чем не бывало. Марио взялся за серую покоцанную ручку и несколько задумался, прежде чем открыть эту дверь и узреть младшего в разбитом состоянии; он почти пару секунд просто смотрел куда-то через стекло, не решаясь войти или сделать что-либо еще. «Боже, пусть он будет выглядеть как обычно, а не как треснувший по швам кувшин», — мимолетно подумал Гетце. Сейчас, будучи в ужасном и подавленном из-за произошедшего состоянии, ему хотелось одного — чтобы Феликс хоть как-то развеял его тоску и печаль и не был похож на убитого. Это, наверное, было маловероятно, но Марио слабо понадеялся на то, что малой ему хотя бы наигранно улыбнется или скажет что-нибудь успокаивающее. Его душа и внутренности просто в клубок сворачивались от непонятного рода волнений и удушающей паники, и ему были жизненно необходимы даже самые жалкие нотки поддержки в воздухе. От услышанного из уст Менхерт про Шарлин у Марио значительно пошатнулся тот крепкий, казалось бы, недосягаемый и несокрушимый внутренний стержень, обвитый стеблями уверенности в себе и здравомыслия. Все вышеперечисленное этим днем заметно ослабело и приостыло, и Гетце ощутил себя первый раз в жизни прибитым к плинтусу как будто гвоздями. Наконец, опомнившись от бурного вихря не лучшего сорта мыслей, он шумно выдохнул, протирая глаза и очень аккуратно открывая дверь. Первым, что он увидел перед собой, был небольшой пустой светло-коричневый стол, на котором стояла согнутая черная лампа, светившая мертвым белым светом. Он мерно падал на стол и растворялся в черном пространстве, царившем вокруг; этот самый свет и позволил Марио обнаружить знакомое любимое лицо. Увы, как он и предполагал с липким чувством страха в груди, Феликс выглядел так, словно его пришибло наковальней: абсолютно без намека даже на самое ничтожное подобие какой-либо эмоции, с посеревшими глазами, в коих взгляд был похож на смерть, да и к тому же со странными, едва видневшимися покраснениями на подбородке и шее. Казалось, он вовсе не заметил вошедшего и никак на него не отреагировал. Марио сжал губы и неуверенно подошел поближе, почувствовав, что не сможет и словечка вымолвить, если Феликс не сделает это сам. Однако что-то в мозгах насильно заставило его говорить, пусть и немного несвязно и дрожащим голосом. — П-привет? — Марио склонил голову, терпеливо ожидая реакции со стороны младшего. Тот очень тихо вздохнул и скрючился, опираясь о стол, пуще прежнего. — Мы можем идти домой. Слышишь? — Я все-таки подвел тебя, — загробно выдал Феликс, не двигаясь. — Не говори глупостей, малыш. Я знаю, что ты… — Марио на мгновение умолк, понимая, что следующая фраза может вернуть брата не в самые сладкие воспоминания этого дня. — Сумел получить пять? — закончил его неозвученную мысль Феликс, слегка оборачиваясь. Теперь Марио смог осмотреть те бледневшие неровные пятна у него на шее. — Это… она? — Гетце-старший на миг замер, остановив пристальный взгляд на них. — Нет, черт возьми, награда за отвагу в бою! — с ядовитой злостью запишел Феликс, оттягивая ворот рубашки и морщась. Марио жалобно вскинул брови и стал с осторожностью протягивать руку к его лицу. — Вот что я получил взамен! Вот к чему я стремился и чего я желал, конечно… — он резко отвернулся, не позволив брату прикоснуться к себе. — Ф-феликс, я… — запнулся Марио, не понимая, что должен был говорить в этот момент. Он еще никогда не сталкивался с подобным, и ему стало крайне страшно и одновременно с этим неловко. Отметины ввели его в неведомое ранее заблуждение. — Знаешь, лучше бы я получил два, — юноша скрестил руки, — мне было бы спокойно и не больно! — Боже мой, — Марио с туманом в голове присел на соседний стул, чувствуя, что сейчас нахрен потеряет сознание, — она что, била тебя? — в ответ Феликс замолчал, и выражение его лица сменилось с яростного на непонятливо-печальное. — Чуть не придушила, — он заметно успокоился, отводя взгляд куда-то в угол. — Как это произошло? — переходя на полушепот, спросил Марио. — Ты в курсе, ведь так? Менхерт тебе все рассказала. — Не в таких подробностях. Пожалуйста, скажи, — взмолился Гетце-старший. — Я не хочу это проворачивать в мыслях снова. Это… это было ужасно, — Феликс отмахнулся, морщась. — Я хочу знать, что произошло, в мельчайших деталях, — уже более серьезно и приземленно произнес Марио. — Я чуть не помер прямо на месте, когда мне позвонили и сказали, что ты… подрался, елки-палки! — Ты прекрасно понимаешь, что драку затеял не я. — Идем домой. Я прошу тебя, просто идем отсюда, — Марио встал со стула и за один шаг достиг двери, сразу открывая ее. Феликс взглянул на него как-то обреченно, видимо, не желая подниматься и вообще что-то делать. — Пожалуйста, — Гетце в надежде на неизвестное чудо отошел, намекая на то, чтобы Феликс вышел первым. Юноша был без сил, и все, чего ему хотелось, — это прийти в тот теплый, любимый, родной и наполненный лаской, заботой и спокойствием дом, где, наверное, их обоих уже заждался Барт, даже не догадывавшийся, какая нелепица стряслась с его двуногим любителем приключений… Он представил, как падает в свою мягкую кровать, с головой укрывается полосатым одеялом и вырубается ко всем чертям, забывая об этом проклятом дне раз и навсегда. Нет, безусловно, эта кровоточащая рана останется у него до гроба, но мечтать же не вредно. Достигнув окончательной отключки мозга на подобной мысли, Феликс встал и вышел прочь из кабинета, попутно слушая, как Марио закрывал за ним дверь. — Просто идем, — тихо сказал он, кладя ладонь на плечо младшего, — ни о чем не думай. Представь, что я всего-навсего забираю тебя с дополнительных занятий. Договорились? «И придумал же, фантазер», — про себя усмехнулся Феликс. Они не торопясь пошли по коридору, оба измотанные, выжатые до капли этим убойным деньком; их вытянутые тени на пару метров растягивались позади, а затем рассеивались в полутьме, словно призраки. Уже на выходе Марио почувствовал чей-то настойчивый взгляд, прилипший к затылку, однако не захотел оборачиваться и смотреть на того, кому он должен был принадлежать. Когда братья исчезли из школы и медленно побрели в нужном направлении, за ними стала с интересом наблюдать фрау Менхерт, вставшая около широкого окна в прихожей. Легкая улыбка появилась на ее лице, и она проводила взглядом два высоких стройных силуэта, погружающихся куда-то в глубь улицы. О чем она думала в этот момент? Женщина сама не знала. Ей до жути любопытным и милым показался этот герр Гетце, несколько минут назад сидевший на противоположной стороне ее стола. Она увидела в нем что-то особенное, прелестное, такое запоминающееся в первый же миг. Он ей очень понравился. И, кажется, она только сейчас поняла, почему Феликс так отважно попытался заступиться за него там, в злосчастной столовой после четвертого урока. Он сам ей рассказал о том, как разозлился, когда Шарлин упомянула его в своей пламенной речи. Менхерт опустила ресницы и признала, что младший полез в бой не из-за пустого места. И отнюдь не из-за полученной оценки. Эта догадка заставила ее тихо-тихо хихикнуть и как-то облегченно опуститься в кресло; вспомнив про незаконченную проверку документов, она отвлеклась от приятных размышлений и приступила к ожидавшей ее внимания работе.

***

… Всю дорогу до дома, прямо вплоть до порога, Феликс молчал и угрюмо утыкался носом в ворот куртки, старался не смотреть ни в глаза Марио, ни на его руки, периодически трогающие его плечи в знак поддержки, ни куда-либо еще — только в какую-то холодную пустоту, через землю. Внутри ему было чрезвычайно плохо, словно все внутренности и кости рассыпались в песок, и он чувствовал, что с каждым пройденным метром в нем что-то энергично нарастало, желая поскорее вырваться наружу не то с громким криком, не то с адским плачем. Мысленно Феликс, конечно, успокаивал себя, отвлекаясь и на бурые тучи, медленно нависающие над ними, и на дома, и на чьих-то кошек в ошейниках, что сидели на траве и заборах и подозрительно смотрели на него… Ему показалось, что даже животные укоризненно рассматривали его, как проклятую ошибку природы; от таких раздумий юноша стал окончательно сходить с ума, и его усмирил почти в последний момент лишь вид родного заборчика и темно-зеленой крыши милого двухэтажного дома. Марио вежливо пропустил младшего и в калитку, и в сам дом, не переставая внимательно глядеть на его каменное выражение лица. Ему было безумно жалко беднягу, но он с сожалением понимал, что никоим образом не сможет насильно впихнуть малому мысль о том, что он не сделал ничего противозаконного и уж тем более стыдного и позорного. Безусловно, этот дым нескоро выветрится из его головы, но самое худшее позади, ведь так? Кивнув самому себе и не заметив, как Феликс ловко проскользнул куда-то внутрь, Марио с тихим вздохом зашел следом за ним. — Ну, вот мы и на базе, — отчетливо произнес он с полуулыбкой, почему-то подумав, что Феликс, как обычно, первым делом пойдет в кухню попить водички и, оперевшись о стол, отдохнуть и привести мысли в порядок. Однако вместо шагов брата на первом этаже Гетце услышал слоновий топот, который поспешно поднимался вверх по лестнице, а затем до его ушей донеслось и резкое, злобное захлопывание двери. Он опечаленно опустил плечи и шлепнул себя по лбу. — Фели-икс, не начинай, пожалуйста! — как можно громче сказал Марио, надеясь на то, что юноша услышит его. На шум в прихожую уже приполз как всегда сонный Барт; он приветливо поднял пушистый хвост и обтерся об ногу Марио. — Барт, привет! — Гетце взял его на руки и прижал к щеке, ощущая приятный аромат дома, которым веяло от питомца. — Натворил наш парень дел, — он поднял котика над собой, с лучезарной улыбкой разглядывая его широко открытые зеленые глаза с округлыми зрачками. Какое-то чувство глубоко в душе намекнуло ему на то, как редко он обращал внимание на это прелестное мягкое создание будучи увлеченным своей учебой. Марио нежно поцеловал кота в усатую щеку и отпустил, начав снимать вещи. «ФЕЛИКС, Е МОЕ ЧТО ТАМ С ТОБОЙ??? ОТВЕТЬ, ДРУЖИЩЕ! 1!» «Как ты, Феля? Ты уже дома? Не молчи, пожалуйста!» «Как у тебя дела, Феликс?! Марио разобрался с этой сукой? Мы с тобой, братан, не волнуйся ✊🏻» «Брателло, как ты? Вот это ты ей показал! Наш герой :)» Десяток сообщений подобного рода сверкал на экране телефона Гетце-младшего, однако ни одно из них так и не было прочитано, — да что там, тут и до телефона-то руки отказывались доходить! Каждое сообщение сопровождалось противным звуком, и из них уже можно было смело составлять какую-нибудь мелодию, если бы владельцу гаджета было бы до этого. В эти мгновения Феликс просто пластом лежал на кровати лицом в подушку и, изредка всхлипывая, тихо-претихо плакал. Он не мог это остановить — в нем произошел какой-то глобальный взрыв, и слезы были тем единственным спасением, с помощью которого он мог хоть как-то вывести из себя эту ядерную смесь чувств и эмоций. Ему было больно, как никогда прежде, и, невольно возвращая себя в те ебаные доли секунды, когда он, потеряв рассудок и перестав себя контролировать, впился в руку Шарлин и был оглушен ее надрывистым вскриком, юноша стискивал одеяло, прижатое им же, будто оно было последним оплотом этой реальности. Он выглядел, как маленький ребенок, напуганный до жуткой истерики каким-нибудь подкроватно-шкафовым монстром: сжавшийся в клубок, такой жалкий и беззащитный, подрагивающий от новой нахлынувшей волны слез, горячих, соленых, быстро скатывающихся по красным щекам и исчезающих на губах и ткани подушки. Именно в таком виде Феликса и застал Марио, почти беззвучно вошедший к нему в комнату. Сперва он растерялся, поскольку впервые в своей жизни видел брата в подобном положении. Его язык не хотел слушаться и отказывался от участия в образовании хотя бы слова, и он просто присел рядом с ногами младшего, не сводя с него глаз. Осматривая его подрагивающую широкую спину, Марио приподнял брови и как-то нехотя начал говорить, понимая, что вряд ли успокоит юнца и приведет его в здравое состояние, однако попробовать стоило. — Феликс? Ну, чего ты завелся? — неуверенно, но как можно отчетливее говорил он, одновременно с этим поглаживая его по напряженной до предела пояснице. Тот заворчал о чем-то в подушку. — Не разбивай мне сердце, пожалуйста, — Марио придвинулся чуть ближе и в ту же секунду подскочил, потому что Феликс внезапно обернулся к нему и злобно зашипел. Гетце-старший увидел его красное заплаканное лицо и несколько смутился. — Вот ты и думаешь только о себе! — Феликс утер слезы и фыркнул. — Послушай, ты же знаешь, как я люб… — опуская голову, начал было Марио, но младший резко его прервал, договорив за него: — Любишь меня?! — он выжидающе взглянул в глаза брату. Тот только поджал губы. — Вот и люби себе дальше… — Феликс отвернулся и снова уткнулся в подушку. Тут же он почувствовал, как чужая ладонь мягко легла на его лопатку и погладила ее; это его ввело в состояние еще большей злости, но он чудом сдержал в себе уже придуманное грозное изречение, подумав, что, по сути, Марио вообще был невиновнейшим человеком, просто бедолагой, впутанным в это школьное дерьмо только веточкой родства. — Феликс, — томно вздохнул он. — Отстань от меня, — глухо раздалось в ответ. Марио не решился нагнетать и без того безумную обстановку и замолчал. Нет, он не собирался оставлять малого вот так валяться и реветь здесь совсем одного — целый ряд каких-то врожденных родительских инстинктов просто запрещал ему сделать подобное. Гетце-старший сразу же подумал о том, что ни в коем случае нельзя было бросать Феликса наедине с его мыслями и воспоминаниями, ведь они спокойно могли вогнать его в куда более худшее болото. Он улыбнулся и пересел еще ближе, слушая, как скрипнула кровать и перестал сбивчиво дышать Феликс. — Что ты делаешь? — заворчал младший и слегка приподнялся, не поворачиваясь. Вместо внятного ответа Марио прилег вплотную к нему, чуть уперевшись грудью в его плечи; Феликс, совершенно не ожидавший этого, удивленно что-то промычал и посмотрел уставшими раскрасневшимися глазами на невозмутимое лицо Марио, которое почему-то заставило его рассудок помутниться. Когда их взгляды встретились, у юноши сперло дыхание. — Тебя, балбеса, теперь одного оставлять нельзя, — усмехнулся Марио, поудобнее устраиваясь и сдвигая младшего неуклюжими толчками. — Ну, двигайся, — он, добившись того, что Феликс послушно и без лишних слов отполз подальше и уперся спиной в стену, довольно расплылся в красивой улыбке, которая привела поставленного в тупик этим положением Феликса в скрытый восторг. — Вот так, — Марио устроился на краю подушки, — а сейчас просто закрывай глаза и отдыхай. Хватит приключений на сегодня с тебя, малец. — Ч-что? — младший вообще не понимал ни происходящего, ни слов брата. Он был в неком оцепенении, загипнотизированный его ласковым взглядом. — Спи, — зевнул Марио, мило жмурясь, — я побуду с тобой, чтобы спокойнее было. Ну? — он изогнул бровь. — У тебя есть еще вопросы? — Нет, вроде… — промямлил Феликс, заметно остывая и расслабляясь. Хотя вопросов у него был миллион. — Вот и славно. Закрывай глаза… Ни о чем не думай, ладно?.. Спи, ни о чем не… думай… Марио сам был не лучше: он, до чертиков измотанный, почти в ту же минуту окончательно погрузился в сон, опуская ресницы, чуть приподнимая голову на подушке и таким образом оказываясь выше лица Феликса; тот, в свою очередь, все так же непонятливо его рассматривал, не отрываясь ни на миг, и дышал прямо ему в ключицу, слегка видневшуюся из-за растегнутого воротника белой рубашки. Младшему все это показалось таким неловким и неуместным, каким-то странным, но настолько милым и приятным, что он довольно ухмыльнулся. Ему определенно стало лучше: плакать и вспоминать Шарлин уже и не было причин, и единственным желанием стал долгожданный сладкий сон. Завтра, черт подери, наконец-таки суббота… Феликс, поразмыслив об этом, с блаженством улыбнулся и чуть придвинулся поближе к Марио. Это тепло, которое исходило от него, невозможно было описать словами — оно было просто волшебным, таким родным, домашним и манящим, настолько всепоглощающим, что хотелось стать максимально близко к нему; именно это и сделал юноша. Раньше он как-то не обращал особого внимания ни на это сахарное обаяние, источаемое Марио, ни на всю эту возможную прелестную близость между ними, ни на этот магический аромат любви, исходящий от Гетце-старшего… Сейчас же все резко сошлось, и Феликс мог преспокойно наблюдать спящего брата в нескольких сантиметрах от собственного лица, слушать, как ровно и тихо он дышал, чувствовать, как его горячее дыхание чуть-чуть обжигало лоб, а главное — ощущать, как плотное, сильное тело прижималось к нему, едва уловимо приподнимаясь от каждого вдоха. Феликс только сейчас понял, как ему понравилась эта атмосфера близости; он почувствовал, как нечто теплое разлилось в груди, убаюкивая все до единой клеточки уставшего организма. Юноша с неиспытанным ранее удовольствием закрыл глаза, начав проваливаться в сон. Все было настолько мирно и хорошо… … Пока Феликс кое-что не вспомнил. Он распахнул глаза и сразу узрел перед собой воротник рубашки Марио. «Я так по­целую Ма­рио, ес­ли на­пишу но­вую дол­ба­ную са­мос­то­ятель­ную на пять». Все. Больше ничего не было нужно для того, чтобы вогнать самого себя в панику и замешательство. Феликс сглотнул, пристально изучая расслабленное лицо упомянутого и оценивая свои возможности в данный момент. Оторвать глаз от Марио юноша просто не мог — тот был дьявольски красив и очарователен, да и к тому же очень мило посапывал, совсем чуточку приоткрыв рот. Сейчас лицо Гетце-старшего было невообразимо прекрасно: его грациозно изогнутые черные брови и плотно закрытые глаза с длинными густыми ресницами, чуть розоватый кончик носа, изредка подергивающийся во сне, четкий контур багровых губ, слегка шевелящихся, немного пухлых, сухих, на вид таких мягких, и еле-еле заметная щетина, выступающая на подбородке и шее темненькими точечками… Феликс с неземным удовольствием детально рассмотрел лицо Марио еще один раз, от самого лба, на который выпала пара прядей прямых волос, вплоть до ключиц и пары впадинок, наполовину сокрытых под рубашкой. Юноша не знал, что ему делать — слушаться внутреннего голоса, ехидно шепчущего, что обещания надо выполнять, или повестись на здравые утверждения совести, гласившие о том, что это как минимум недопустимо и неприемлемо. Феликс почувствовал адский жар, больно ударивший в сердце, и именно это ощущение вперемешку с удушьем от окружающей атмосферы близости побудило его к первому неуверенному шажку — он приблизил свое лицо к груди Марио, густо краснея и параллельно с этим понимая, что делает какую-то глупость, нелепое действие, подобное ограблению или убийству, даже хуже, чем сегодня в столовой на глазах у трети школы. Ему стало безумно стыдно перед самим собой, и он жалобно зажмурился, осознавая, что напряжение, искрящее десятками тысяч вольт в венах и артериях, достигает пика и что сопротивляться всему — и сладкому запаху, и мерному дыханию, и соприкосновению плоти с плотью, и веявшему повсюду теплу — абсолютно бесполезно и безнадежно. Младший постарался как можно лучше отключить свой мозг в этот миг — о, в этот восхитительный миг! — когда его влажные губы, дрожа и норовя поскорее отпрянуть обратно, на свою часть и без того небольшой тесной кроватенки, тихо поскрипывавшей от малейшего движения, оказались на чрезвычайно опасном мизерном расстоянии от поверхности шеи Марио, прямо напротив выпирающего кадыка. Феликс лучше услышал эти ровные и спокойные вдохи и выдохи, и ему стало вдвойне (нет, втройне!) неловко, а вот когда в нос ударил с убийственной силой самый что ни на есть родной аромат, крышу вообще снесло одним взмахом. Он мысленно сказал себе «Ни о чем не думай», дублируя недавние слова Марио, и сделал единственное плавное движение головой вперед. Доля секунды. Я делаю это. Секунда. Зачем?.. Полторы секунды. Чего я хочу?.. Ничего не понимаю… Две секунды. Я хочу, чтобы он всегда был рядом… На протяжении трех секунд Феликс, замерев с полуприкрытыми глазами, нежно, почти мурлыкая, так, как никогда бы не позволил себе это делать с кем-то другим, целовал Марио в шею, наряду с этим аккуратно упираясь ему в подбородок своим лбом. Все мысли моментально улетучились, оставив лишь одну, что растягивалась в широкую ленту, на которой было написано: «Господи, что же я творю?!». Феликс не знал, что творил. По крайней мере, что бы то ни было, ему это нравилось. Он блаженно улыбнулся сквозь безответный поцелуй не с той частью Марио, с какой бы это надо было делать, но и такой расклад событий его весьма устроил. Все было настолько умиротворенным, идеальным,словно специально подстроенным для этой задумки... Наконец отлипнув и оставив маленький мокрый след на месте своего уже приутихшего внимания, Феликс не стал отодвигаться обратно к твердой и угрюмой стене — ему понравилось лежать почти в обнимку с теплым Марио, все так же невозмутимо спавшим. Юноша не захотел и думать о том, как сумел не разбудить его — мысли с концами смешались в непонятную кашу. Он только вздохнул и, поплотнее прижавшись к груди Гетце-старшего, опустил ресницы. Да, ему понравилось. Да, он ощутил себя счастливым. Он и был счастливым. Наверное, самым счастливым на свете. На этой ноте весь поток размышлений прекратился. Машина дум выдохлась и устала. Ей надо было отдохнуть. Она этого заслужила.