***
— Так вон оно как, — промычал Томас, с умным видом массируя подбородок. — Да, вот так, — Феликс только склонил голову и сунул обе руки в карманы куртки, при этом чуть сутулясь. — И Марио теперь хочет ее убить? — гоготнул Тони, пихая друга в бок. — Что он вообще сказал по этому поводу? Какую дал оценку от одного до десяти? — Мне — десять, той мрази… Не знаю. Меньше всего я хочу поднимать этот балласт со дна вместе с Марио… Он себя так ведет странно, когда речь заходит о… — Странно? — тихо спросил Мануэль, обгоняя всех троих и неуклюже наступая в глубокую лужу. — Вот дерьмо! — полушепотом добавил он, отряхивая ногу и чувствуя, как вода уже беспрепятственно проникла внутрь. — Да. Ведет себя, как… мамка, — с отвращением выдохнул Феликс, а затем насмешливо улыбнулся, глядя на то, как Нойер стал прыгать на одной ноге, дотягиваясь до мокрого кроссовка. — Он отвечает за тебя головой, Феля, чего же ты хотел! Я вот удивляюсь тому, почему он не пожаловался на саму Гриландер. Ну, драку-то она закатила, — продолжил рассуждать Томас. — Марио не любит все эти конфликты… — А что с Шарлин, Феликс? — Тони остановил их, вытягивая руки вперед. Мюллер и Гетце непонятливо взглянули на него. — Как ты пойдешь в школу в понедельник? Она придет, как ни крути. И она с нами в одном классе, что еще хуже. — Управимся, — ответил и за себя, и за Феликса, и за Ману, озлобленно возящегося с собственной обувью, Томас, взмахивая ладонью. — Надо всего-то не обращать на нее внимания. Вот увидишь, она сама отлипнет, как лист кленовый, — он приобнял друга, поучительно водя указательным пальцем в воздухе. — Отлипнет, естественно, — промычал Феликс. — Ох, ты бы знал, как меня вчера Матс задолбал, — начал Мюллер, поднимая глаза на серое небо, по которому распластались более темные тучи. — Два часа звонил, звонил, звонил, звонил… Все допрашивал, как ты. Потом еще Шюррле каким-то образом привязался… Откуда он вообще знает мой мобильный? Ему Жер рассказал, однозначно. — Я не мог ответить тогда никому из вас, уж поймите, — Феликс с чувством вины опустил ресницы. — Меня прибило к постели… Ужас, — он содрогнулся, мимолетно припомнив свое вчерашнее состояние. — Это был одновременно и самый лучший, и самый худший день в моей жизни… — Не о чем волноваться! — громко произнес Томас, прерывая монотонную речь Гетце своим бодрым голосом. — Не о чем! Сама напросилась ведь, змея гремучая! Ох, будь моя воля, я бы скинул на нее метеорит! — Нам бы поаккуратней нынче надо быть, — заметил Тони, подходя ближе к друзьям, — Шарлин теперь будет козни всякие строить, по-любому. — А пошла она на! — Мануэль, наконец избавившись от неприятных ощущений в ноге, оказался рядом с Феликсом и показал рукой куда-то вдаль. Парни рассмеялись, но каждый из них понял, что так легко отправить Шарлин туда, куда надо и куда примерно планировал Ману, будет непросто. Затем они смолкли и уже без разговоров завернули за угол, сразу узрев большой кирпичный дом с синей крышей и округлым маленьким окошком на втором этаже, обрамленным белой рамой, — это была комната Лукаса, к коему они сейчас и направлялись. Вежливо позвонив в звонок, чем-то даже приятный звук которого пронесся и в самом доме, и во дворе, Томас сделал шаг назад; все четверо дружной кучкой стали ждать, пока к ним не выйдет либо Подольски, либо его мать. Со стороны выглядели они очень прелестно. Вдруг внутри послышались громкие шаги, заставшие все вокруг дрогнуть и ежесекундно приближающиеся к порогу. Тут же дверь открылась, и к парням выглянула пара блестящих голубых глаз, а потом, еще больше загоревшись, она скрылась, и Лукас распахнул дверь полностью, с неудержимым хохотом пошатываясь и чуть ли не плача от радости. Феликс, стоя в оцепенении, почувствовал сладкий аромат выпечки, что выполз на улицу из теплого уютного дома Подольски, и не успел подметить того, что левая рука Лукаса была по локоть упрятана в гипсе и дьявольски мило подвешена на не менее милом разноцветном платке в цветочек. — Господь мой, ребятня! — завопил Подольски, взмахивая здоровой рукой и моментально обхватывая ею шеи сначала Томаса, потом Ману, Тони и, наконец, Феликса. Они чуть не задохнулись в его стальных медвежьих объятиях. — Как я счастлив! Боже… Мам, у меня гости! — с неподдельным восторгом, громко и отчетливо гаркнул он, слегка разворачиваясь. С кухни послышался заботливый женский возглас «Конечно, любимый», и Подольски, распознав каждое слово, пригласил парней пройти. — Смелее, сейчас вечеринку закатим! Ух, закатим! Как я соскучился… — … Ко мне вот тут на днях Юле забегал, все выпытывал, как я тут один с ума не схожу, — продолжал Лукас, аккуратно ставя правой рукой кружку перед Мануэлем. — Признаться, кукушка иногда улетает, — он, едва протиснувшись за стол, уселся и потрогал гипс, на котором уже было написано жирной синей ручкой «Поздравляю с приземлением :)». Заметив, что друзья сконцентрировали все внимание именно на этом месте, он виновато почесал лоб. — Да, это Юлиан-то и написал! Шутник, е-мое… Феликс, — вдруг Подольски сменил тон, делая голос непривычно мягким. Гетце смущенно опустил глаза в синюю скатерть и почувствовал, как все четверо в один момент перевели взгляды на него. — М?.. — юноша не знал, что должен был говорить. Опять по свежему. Опять по больному. — Мне неудобно об этом упоминать, но… ты уж будь осторожней, по правде. Кто знает, что теперь у нее на уме… Которого нет, — Лукас нервно усмехнулся, одним пальцем подцепляя небольшую баранку и вытаскивая ее из собратьев. — Это было… настолько глобально? Извини за вопрос дурацкий. — Н-нет, нет… Она… просто… потрепала меня, вот и все. И это видели человек… Ну, меньше сотни. Я надеюсь, — Феликс сжался, отворачиваясь от жалобного взора Подольски, сидящего прямо напротив. Томас мягко положил руку ему на спину и погладил. — Сучья дочь, — тихо выдохнул Ману. — Она всего-то не смогла смириться с тем, что есть кто-то лучше ее, королевы. Считает, что мы все глупцы, холопы под ногами… Лишь скотина какая-то, ей-богу. — Ну, такая вот она, — Лукас пожал плечами. — Отучимся уж полтора года, ничего. Нормально все будет. Старайтесь не обращать на нее внимания! Вот секрет успеха… Ладно, закроем тему! Феликс, знай, что ты молодчина! — он подмигнул и дожевал. — А сейчас обсудим другой вопрос. Что у вас там нового произошло? Домашка? Работки? — Ничего особенного, — спокойно сказал Тони, — все своим чередом. Медленно, умиротворенно. Как обычно, в общем. Домашки мало. — Рад слышать. Так, знаете что… Я сейчас вернусь, один момент! Его массивная фигура с неземным усердием вылезла из-за стола и, чуть пошатываясь, пошла в сторону гостиной. Там что-то нежно промурлыкала мать Подольски, послышался шорох, а затем звук чего-то рассыпающегося и прелестное «Ой, ну аккуратней, сладкий!». Лукас пришел обратно почти в ту же секунду — в руке у него были несколько маркеров разных цветов. Парни дружно залепетали, а Подольски широко улыбнулся, немного расчищая место на столе и складывая маркеры. Сам он деловито взял свободный стул и, присев на него, выжидающе взглянул на ребят. — Кто хочет оставить свой автограф на этом саркофаге? — играя бровями, сказал он, поддерживая сломанную руку и предоставляя ее друзьям на растерзание. — Рисуйте, пишите, что хотите. Даже про то, какой козел этот физрук и как вы ненавидите ведьму Гриззель! Вперед, покажите мне свое воображение! Мануэль сразу приметил черный маркер и, взяв и открыв его, стал кропотливо выводить большими буквами что-то, начинающееся на «Лю»; Томас с Тони, несколько подумав с хитрыми улыбками, присоединились к Нойеру, а вот Феликс скромно остался сидеть на своем месте и угрюмо смотреть в темный чай. — Феля, приуныл? — хохотнул Лукас, периодически опуская взгляд на гипс и тщательно следя за тем, что там вырисовывали парни. Смех так и распирал его, когда он присматривался к творчеству Крооса и Мюллера. — Давай, давай, хватай маркер, да хоть два сразу, и рисуй. Вот что хочешь! Даже голого тер Штегена можно. — Хах, воздержусь, — Гетце потер щеку. — Вдохновения особо нет. — Нарисуй то, чего хочет твоя душа, — по-филосовски помотав пальцем в воздухе, произнес Томас, однако услышав от Лукаса «Тихо ты, не отвлекайся, мысль не теряй!», вернулся к своему творению. — А чего она хочет? — спросил самого себя Феликс, впав в растерянность. — Конфет? — улыбнулся Тони. — Пива? — хихикнул Томас. — Женщин? — закусывая губу, продолжил Мануэль. — Вот кто о чем! — простонал Лукас, стараясь оставаться неподвижным. — Феля, рисуй. Я ж заставлю. Рисуй, ну… Своего кота, что ли? — тут все вместе засмеялись, а Феликсу, между прочим, в голову наконец пришла весьма интересная мыслишка. — А-а, понял! Идея чудная: рисуй Марио! Лукас словно прочитал всю ленту его вьющихся размышлений и как стрелой пронзил и без того учащенно бьющееся сердце Гетце. Юноша на мгновение замер, понимая, что эта идея реально была у него в мозгах, и очень удивился тому, как их с Подольски думы резко совпали. Он открыл рот, собираясь сказать что-то вроде «Да, пожалуй», но Лукас и тут обогнал его: — Бери, бери, я уверен, что в портретизме ты спец, дружище. Ну же, начинай, нетерпится увидеть, что у тебя получится! Феликс пересел максимально близко к парням, неуверенно открыл темно-синий маркер и поднес его кончик, от которого невыносимо понесло сочным запахом химикатов, к чистому пространству на гипсе, прямо рядом с локтем, где он и заканчивался. Он попытался как можно лучше припомнить лицо Марио, и то мгновенно вспыло перед глазами, очаровательно улыбаясь и сияя. Как нарочно, Феликс не успел за собственными мыслями, его против воли унесло в дебри, и он с ужасом вспомнил, как вчера поцеловал старшего в шею. Его щеки стали чуть ли не цвета бордового кухонного полотенца, висящего за спиной Томаса. — Ты чего разрумянился? — спросил Ману, немного отвлекаясь. — Анекдот вспомнил, — нет, тут говорил не Феликс, а кто-то внутри него, только вслух. — Смешной, небось? — Не смешнее, чем то, что ты тут вытворяешь! — Лукас, сам того не заметив, спас Гетце от лишних вопросов, до коих ему сейчас абсолютно не было дела. Он заливисто захохотал, изучая рисунок и надписи Нойера. Феликс, не слушая их дальнейшие тихие переговоры и перешептыванья, всерьез увлекся своим рисунком. Он осторожно, словно выводя иероглифы, прямо всем телом ощущая зарождение настоящего Марио прямиком на гипсе Подольски, принялся изображать сначала лицо, затем аккуратно, двумя отходящими в разные стороны линиями нарисовал шею, попутно удивляясь, откуда знал, что и как делать. Его охватил легкий азарт, и он с еще большим интересом узнать, что в конце концов выйдет из всего этого творческого свободного полета, стал шуршать маркером, рисуя волосы. Юноша полностью отключился от мира сего в тот момент, когда стал вспоминать детали лица Марио. Он краем глаза видел, как Томас и Тони изумленно наблюдали за процессом и переглядывались с Лукасом и Ману, а те, в свою очередь, не менее удивленно гудели и рассуждали о чем-то. Феликс уж не разбирал их слов — он ловко вывел обе изогнутые брови и оцепенел, в восхищении любуясь ими и не понимая, что с ним такое сейчас происходило. Вдохновение, как ни странно, хлынуло новой, чарующей волной, побуждая рисовать любимые счастливые глаза. «Самые любимые, черт возьми», — Феликс поймал себя на этой мысли, когда закончил с одним глазом; второй вышел не хуже, и юноша приступил к завершающей части: по его мнению, это должны были быть какие-нибудь тени, или что-то подобное. Он пожирней обвел левую половину лица Марио, чуть выделяя скулы, с некоторым трудом вывел тени на шее и, быстрей всего наляпав галстук и ворот рубашки, почувствовал, что все было готово. — Я, кажется, вс… все? — Феликс дрогнул, подняв взгляд на парней и поняв, что все это время они вчетвером в упор смотрели на него и с изумлением, и с интересом, и с каким-то недопониманием. Они напрочь забыли о своих же каракулях и лишь пристально, с открытыми ртами глядели на рисунок Феликса, с каждой секундой вводя его в дьявольское смущение. — Мать моя, — на одном дыхании выцедил Лукас, поднимая брови. — Феля, да это шедеврище! — Как ты так умеешь?! — подхватил Томас, не удерживаясь и с глухим звуком шлепаясь задом на пол. — Что… Что все это значит? Ты тайно ходил в художку и ничего нам не сказал?! — Нет, я не… — Очуметь! — в унисон ахнули Мануэль и Тони, лучше присматриваясь к Марио, выглядившему на шершавой поверхности гипса, как живой. Их это немного испугало, и они откинули маркеры обратно на стол, поднимаясь. — Я никогда не сниму этот гипс! — гордо произнес Подольски, приобнимая растерявшегося Феликса. — Как такое возможно? Да у тебя, брат, талант! Я удивлен, честное слово, удивлен! Фоткайте, елки зеленые! Чего встряли-то? Парни и слова не вымолвили — их гаджеты почти сразу же оказались напротив творения Гетце. Закончив, они стали пуще прежнего рассматривать рисунок. — Невооруженным глазом видно — с любовью, — заключил Ману. — Точно, — согласился Томас, — а меня так сможешь? — он умоляюще обратился к Феликсу, но тот лишь отмахнулся, не зная, куда себя деть. — Я сам не понимаю, как такое произошло! Я никогда, ну, не… рисовал людей. Само вышло, уверяю!.. — Как хорош, — Лукас удовлетворенно похлопал гипс там, где был изображен Гетце-старший. — До конца жизни сохраню, обещаю. А погляди теперь на их, блин, произведения искусства! — Феликс нагнулся и с трудом сдержал ударивший в горло смех; на гипсе, в самом начале, был рисунок Мануэля, видимо, являвшийся неудачным портретом Лукаса, а также красиво написанная фраза «Люблю Лукаса, он жжет, как огонь». Потом шел шедевр Томаса — много разных мордочек котиков с кривыми и косыми глазами и усами и обилие сердечек разных размеров; сердечки немного залезали на территорию рисунка Тони, представлявшего собой смесь значков «Нравится» и каких-то смешных рожиц, тоже, как и мюллеровские котики, страдавших косоглазием. С этими милыми зарисовками гипс стал просто бесценным и более веселым, нежели был до этого. Осталась еще капля места, и Подольски решил, что припасет ее для других своих гостей.***
Примерно через полчаса дружная компания вместе с Лукасом выдвинулась провожать Феликса вплоть до дома; снаружи заморосил мелкий дождь, поднялся негустой туман, и не было видно ни души. Ребята весело бурчали о чем-то, разрывая тишину и тихий звук падающих капель, и в их сопровождении Гетце ощущал себя просто неуязвимым и неуловимым. Однако, невзирая на такие чувства, юноше всю дорогу до его улицы казалось, что его спину кто-то распиливал напополам злобным взглядом. Оборачиваясь из раза в раз, он никого не обнаруживал, только зря беспокоя парней своим опасливым видом и подрагивающими от странных наваждений губами. На всякий случай он решил идти перед двухметровой фигурой Ману, дабы остаться как можно незаметнее для тех, кто возможно наблюдал за ним сзади. Добравшись до нужного места, компания остановилась; дом Гетце был в пятидесяти с лишним метрах от них, и Феликс собрался уже в одиночку добраться до порога и облегченно вздохнуть. Друзья крепко-прекрепко стиснули его в объятиях и, попрощавшись, пошли в другом направлении. Юноша проводил их ласковым взглядом, внутренне ликуя и начиная думать, как же завораживающе расскажет Марио о своих сегодняшних достижениях и художественных способностях. Размышляя об этом и не торопясь, Феликс вовсе не услышал, как за спиной негромко шаркнули обувью. Потом раздался звучный всплеск воды, и только тогда Гетце понял, что позади кто-то был. Не успел он обернуться, как его грубо схватили за плечо и с силой развернули. Холодный нос юноши уперся в пропитанную вонью сигарет и древесины темную куртку какого-то плотного громилы, и он услышал, как по бокам захихикали противные голоса парней. — Ага, попался, — басом протянул здоровяк, продолжая удерживать Феликса; тот почувствовал, как ноющая боль зародилась в том месте, где чужая рука мертвой хваткой ложилась на него. Гетце испуганно попятился назад, но его озлобленно вернули на прежнее место рывком. — Значит, гражданин, изволили нарушать порядок? — юноша поднял глаза и увидел широкое лицо, больше походившее на свиную харю. Оно было усыпано веснушками, а вместе с ними и парой бурых синяков на скуле и под подбородком. Громила испепеляюще резал его своим взглядом, настойчиво ожидая ответа. — Ч-что? — вымолвил Феликс, совершенно не понимая, что сейчас с ним происходило. — Плохо расслышал, мой маленький, — гоготнул незнакомец, поворачивая голову вбок, к другому парню. Как успел разглядеть Феликс, тот был гораздо ниже и тоньше, с крючковидным носом и в черной шапочке на макушке. — Давай сразу к делу, Биф, не томи, — прожужжал он, скрещивая руки. Заметив расширившиеся от ужаса глаза Феликса, он заулыбался и махнул на громилу. — Будет не больно, дружок, — его маниакальный взор лег прямо на душу Гетце, отчего он задрожал, чувствуя, как подгибаются ноги. — Как машина собьет! Все трое заржали не хуже коней, и юноша попытался вырваться. Толстяк, однако, встряхнул его во второй раз и усилил хватку. — Кто вы такие?! — не своим голосом зашипел Феликс, упираясь локтем в твердый живот недруга. — Божьи посланцы! — съехидничал третий, самый низкий и, судя по всему, наряду с этим и самый ядовитый. — Представь, мой алмазный, что мы полиция, а ты — опасный вор и преступник. А что мы делаем с ворами и преступниками?! — Наказываем, наказываем! — завизжали двое, чуть ли не подпрыгивая. — Слыхал? Как тебя там, — здоровяк задумался, одновременно перемещая руку с жирными пальцами на ворот Феликса и без труда поднимая его и равняя с собой. — Гельте? Гриле? Гутсе?.. — Гетце, — шипуче подсказал мелкий. — А-а-а, Гетце. Погоди, так их что, два, получается? — смутился толстяк, отвлекаясь от Феликса и сводя густые брови к переносице. Его товарищи хлопнули себя по лбам. — Биф, не тупи, идиот! Старшой и младшой! — заскрипел зубами мелкий. — А какого нам надо было? — Младшого, рыбья башка! — тот, что с носом-крючком, подошел ближе к Феликсу, беспомощно повисшему в воздухе и тихо фыркающему от ощущения удушья, и внимательно оглядел его лицо, предварительно впившись ногтями в его щеки и развернув к себе. — Это и есть он. — А ты уверен? — не унимался Биф. — Сука, ты здесь еще видел голубоглазых блондинов с веснушчатой рожей?! — воскрикнул мелкий, топая и забрызгивая собственные ноги мутной водой. — Давайте уже шлепнем его хорошенько! Нам денег отвалит эта шлюха! Ну, ну! Феликс, жалобно царапая руку толстяка, отлично расслышал последние фразы и без труда догадался, о ком у них зашла речь. В груди от этой мысли все загорелось, и он обессиленно зашипел, стараясь хоть чуточку разжать стальные пальцы хулигана, уже обхватившие его шею. Я так и знал! — Шлепнем, так шлепнем, — согласился громила, снова приковывая внимание к Гетце. — Готовься, малой, будет приятно. И быстро. — И бесплатно! — закончил мелкий. Биф одним мощным движением закинул Феликса себе на плечо и, поплотней прижав его, как какой-то ковер или рулон обоев, быстрым шагом направился куда-то вперед. За ним вприпрыжку побежали остальные, хихикая и потирая руки. Феликс, повиснув вниз головой, почувствовал, как в животе все перевернулось; ему захотелось закричать что есть мочи и хоть как-нибудь позвать на помощь, но горло адски болело после хватки громилы, и он не мог и словечка вымолвить. Животный страх изо всей силы впился в грудь, и юноша мог лишь мычать, бешено думая, что же они собирались с ним сделать. Не прошло и двух минут, как Гетце, как мешок с мусором, кинули прямо в слякоть, под большой обнаженный дуб с морщинистой, почти черной корой. Он поморщился, ощущая, как вода и грязь проникли под верхнюю одежду, однако встать сил просто не было. Мелкий живо подоспел к Феликсу и отвесил ему смачного пинка, что-то пробубнив и отворачиваясь к Бифу и тонкому, которые доставали какие-то предметы из черной сумки, все это время находившейся за спиной последнего. Гетце, собравшись с последними здравыми мыслями, приподнялся и увидел, как они повынимали перочинные ножи, причем каждому из них досталось по штуке. «Блядь, блядь, блядь!», — мысленно заорал во всю глотку Феликс, барахтаясь в холодной воде и пытаясь хотя бы перевернуться. Просто крышесносный ужас заставил его измученное сердце колотиться с невероятной скоростью, и он услышал, как в паре шагов от него щелкнул один из тех ножей. — Будем резать, будем бить! — завизжал мелкий, понемногу приближаясь к юноше и демонстративно показывая ему сталь, изящно переливающуюся на свету. Гетце сдавленно закричал, и в тот же миг получил еще раз под зад. — Молчать, сволочь! Молчать, или будет худо! — Ос… Ост-т… Мен… В покое!!! — глухо простонал Феликс, корчась от ярой боли в ягодицах. — Спокойно, сладкий. Рошо, давай его сюда, — скомандовал толстяк, кивая тонкому на дуб. Тот покорно подскочил прямо к Гетце и вместе с мелким схватил его под руки. Феликс начал вырываться, брыкаясь и истошно вопя. Хулиганы только заржали, наблюдая за тем, как юноша терял рассудок от страха и бледнел все больше и больше, как дрожали его посиневшие губы. Биф, приняв его, вновь грубо встряхнул и, на удивление самому Феликсу, ловко перевернул вверх ногами. Тонкий и мелкий, отложив ножи, вытащили из сумки два огромных кольца скотча и с противным громким звуком рвущейся бумаги стали отклеивать полосы. Хлопнув Гетце о каменное дерево, Биф стал крепко держать его, а остальные, обойдя дуб, принялись ходить по кругу, припечатывая бедолагу к нему. — Что вы д-делаете? — промолвил Феликс, с ужасом чувствуя, как горячая кровь стала активно приливать к вискам и щекам. Голова безумно закружилась, а в глазах все поплыло и помутнело. — Как что? — каркнул громила, точа свой нож о кору дерева. — Собираемся проучить умника! — он резко, совершенно неожиданно вонзил его прямо рядом с пахом Феликса, и тот заныл, болтая ногами, пока и их не пригвоздили к дубу. Биф вытащил нож и покрутил его в руках. — Как бы нам тебя поуродовать? — спросил он с деловым видом. — Веснушки поотрывать по очереди? Сделать красивую полосочку на лбу? На щеке? На шее? Выбирай! Полный ассортимент! Каталог товару, так сказать! — Помощь друга! Предлагаю на щеке! — хлопнул в ладоши мелкий, трясясь от нетерпения. — Как скажешь. Ты согласен? — Биф опустил глаза на обезумевшее покрасневшее лицо Феликса, глядя, как тот судорожно дрожал и что-то мычал. — Гатце согласен! — Гетце, мудак, — поправил его тонкий. — Режь уже, мать твою, Биф! Время — деньги! Как только почти белое лезвие оказалось в паре сантиметров от лица Феликса, он ощутил то же самое, что и вчера в буфете, там, с Шарлин, когда его разум отключился, а все действия и решения взяло на себя тело. Мозг в мгновение сбросил с себя различные мыслительные процессы и отдал штурвал лишь одной ветви — инстинктам. Феликс только ощутил, как в бешеном темпе засокращались лицевые и грудные мышцы, и, что было сил, он заорал почти до срыва голоса: — НА ПОМО-О-О-О-ОЩЬ!!! Троица сотряслась, отскакивая от Гетце и закрывая уши. Крик, громкий, надрывисый и протяжный, эхом пронесся по всем улицам, залетел, казалось, в каждое открытое окно. Больше всего Феликс сейчас хотел одного — чтобы пришел его Марио. Он, опомнившись от собственного вскрика, принялся шепотом умолять неизвестно кого лишь о том, чтоб его услышал он — тот, кто всегда безотказно и безвозмездно приходил на выручку. Слезы тонкими пылающими ручьями потекли из его красных зудящих глаз, и он захныкал, морщась и извиваясь; тугой и прочный обруч скотча, намотанный в несколько десятков слоев, просто не позволял сдвинуться и на миллиметр. Юноша беспомощно висел вверх тормашками, всхлипывая и моля о пощаде. Он не понимал, чего сделал настолько плохого, что заслужил всех этих мук и издевательств. Он был порван морально. На миллиард кусочков. Как никогда еще в жизни. Вдруг издалека послышались родные голоса, спасшие Феликса от нового приступа паники и безумия, — увидав кучку хулиганов, прямиком к дереву мчались и Ману, и Тони, и Томас, и даже Лукас, неуклюже размахивающий здоровой рукой и боящийся поскользнуться и сломать вдобавок и вторую. Они вопили всякие угрожающие фразы, и, заметив надвигающуюся опасность, трое бросились прочь, лишь прихватив ножи и сумку тонкого. Миг — их и след простыл. Феликсу показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Он не успел понять, когда и как к нему подлетели друзья, матерясь, шипя, проклиная этих ублюдков и дрожащими голосами спрашивая у Гетце, как он. — Господи, Феликс, блядь! — молвил Тони, изо всей дури разрывая ленты скотча. Они с визгом разошлись по швам, и Мануэль с Томасом трясущимися руками схватили начавшего сползать вниз по могучему стволу дуба друга. Лукас, чуть не упав и вовремя оперевшись об этот самый дуб, упал перед Гетце и парнями на колени, наплевав на то, что под ними всеми была адская грязища. — Феля, брат, очнись! — запищал Мюллер, хватая бедолагу за ледяные пальцы. — Еб твою мать! — Мануэль сжал кулаки и заскрипел зубами. — Конченые мрази! Ох, и мрази! Ошибки природы, изверги! Скорее, надо позвать Марио! — Боже, боже, боже… — тарахтел Подольски, не смея и дернуться. Он до потери пульса испугался и даже не мог связать два слова, по-прежнему находясь на коленях и даже не замечая, как в домашние штаны впитывалась грязная вода. — Жив! Жив, родной! — уже со слезами на глазах прогудел Тони, глядя, как Феликс замотал головой и зашевелил носом. — Феля, как ты? — О… о… мой бог, — Гетце обмяк в их руках и обреченно поднял до жути страдальческий взгляд на серое небо. — Все хорошо, все хорошо, Феликс! Мы отнесем тебя домой! — поспешно закивал Томас, поднимаясь. — Давайте! Давайте! Мануэль, смекнув, изо всех сил обхватил Гетце обеими руками и осторожно прижал к своей груди; Феликс вцепился в его мокрую от дождя куртку, как сумасшедший, и Тони с Томасом и Лукасом, аккуратно придерживая его и Нойера, встали. Вся эта команда, до полусмерти напуганная, трясущаяся от холода, в грязи и ледяной воде, медленно, не торопясь побрела к дому Гетце, то и дело шепча ему в уши, что все будет в порядке. Феликсу было уже все равно — он уткнулся лицом в Ману, словно котенок, и, до сих пор плача и чувствуя боль в висках и затылке, тихо хныкал. Какому-то неземному, нечеловеческому чуду надобно было случиться, когда парни оказались в двадцати метрах от нужного дома; успокаивая намучившегося Феликса, они не сразу услышали встревоженный голос Марио. Присмотревшись, Лукас и Тони увидели, как к ним на всех парах, поняв, что произошла какая-то беда, бежал Гетце-старший, весь взъерошенный, с небрежно накинутым на плечи плащом. Он, распознав на руках Мануэля своего брата, открыл рот от изумления и оцепенел, не зная, что сказать; Феликс же, краем уха уловив голос Марио, живо повернул чугунную голову в нужном направлении, и парни заметили, как его глаза с мертвым стеклянным взглядом оживились, округлились, залились какой-то непонятной, пылающей эмоцией. Феликс, уперевшись Нойеру в грудь ладонью, только и смог что вытянуть вторую навстречу Марио, беззвучно шевеля губами и всем своим видом умоляя, чтобы они отпустили его к нему. Только к нему. Никого более не нужно было. — Что?! Что случилось? — хватая себя за волосы, затравленно прошипел Марио. — На Феликса напали какие-то гопники! — сообщил Мюллер, поворачиваясь к нему. — Но все нормально, он почти не пострадал! Феликс, ощущая уже полную отключку, сам несильно отпихнул от себя Мануэля, и тот, поняв его намек, послушно отпустил. Гетце, на удивление твердо удерживаясь на ноющих ногах, сделал пару шагов к Марио и, чуть рванув вперед, из последних сил бросился на него и с невероятной силой обнял, пряча лицо. Марио, будучи в шоке, сначала просто раскинул обе руки в стороны, но ощутив, как жалобно дрожал младший, обхватил его и намертво прижал к себе. Парни стояли в непонятках, пока Марио первым не начал говорить: — Спасибо вам, ребята. Боже, да вы все мокрые! Скорее идите домой и согревайтесь! Живо!.. С ним все будет хорошо, не беспокойтесь, — Гетце-старший опустил взгляд на Феликса, который с безумием в широко открытых глазах вжимался в него, будто хотел пройти сквозь него. Друзья не стали добавлять ничего лишнего: Феликсу было абсолютно не до них с их всяческими «Держись!», а Марио — подавно. Они закивали и, сказав «До свиданья!» и переглядываясь, пошли по домам. Марио же, крепко обвивая подрагивающее тело брата, стал потихоньку идти к дому. — Не бойся, мой мальчик, я здесь, я здесь, — шептал он, чувствуя, как Феликс сильнее и сильнее с каждым метром обнимал его. — Все закончилось, Феликс, я с тобой, — Гетце-старший немного развернул его, чтоб он мог идти рядом, бок о бок с ним, и нежно, крайне осторожно погладил по влажным холодным волосам. — П-пожалуйста, — молвил юноша, цепляясь за чужую кисть и притягивая ее к своим губам, — просто не бросай меня, не оставляй… — Никогда не посмею, — твердо произнес Марио. — Идем, идем, пока ты не простыл к чертям… Аккуратнее только… Вот, умница мой… Тихо-тихо они добрели до дома, и Гетце-старший заботливо, даже напрочь забыв про пару открытых дверей позади, раздел Феликса, отбросив сырую одежду в прихожую, и уложил его на диван в гостиной, накрывая пледом. Барт почти сразу прибежал встречать двуногих друзей, но, почуяв, что что-то было не так, поджал огромный хвост и с тревожным мурлыканьем запрыгнул к юноше на живот. — Ты как? — спросил Марио, поспешно садясь совсем рядом с его боком и настороженно вглядываясь в глаза. — Сойдет, — глухо отозвался тот, жмурясь. Пару секунд он молчал, а потом добавил: — Прошу, не оставляй меня одного. Ради всего святого. — Конечно, конечно, не волнуйся… Промерз до костей? Господи, что ж это такое происходит… — Карма… — О чем ты, дурак? — усмехнулся Марио. Увидев его улыбку, Феликс задрожал и сосредоточил свой взгляд только на ней, заметно оживая. — Никакой кармы, это просто… Дерьмо какое-то. — По имени Ш… — Тихо! — шикнул Гетце-старший, приложив палец к губам. Феликс очень внимательно посмотрел на этот жест. — Не думай о ней. Нет ее. Все. Тебя надо отмыть от всякой гадости… Вещи свежие принести… Так, потом напоить чем-нибудь горячим… Да я в этом ничего не смыслю!.. Что за наказание? Что за хулиганье с тобой это сотворило? Феликс прекратил слушать его и решил, что в таком положении рассуждать о помощи самому себе у него всего-навсего не было сил. В голове все гудело и затягивало в непонятную бездну небытия; хватаясь за крупицы и осколки ежеминутно рассыпающегося в прах здравомыслия, Феликс косо улыбнулся и застыл, остановив взгляд на взволнованном лице старшего, в эти мгновения показавшегося ему по-особенному прекрасным. Он мимолетно понял, что крышу ему с корнями и побегами снесло, просто сорвало и выкинуло, и как можно спокойнее и убедительнее прошептал: — Марио? Гетце-старший замолк. — Что? — именно этого вопроса так ждал Феликс. Он пошевелился, принимая более удобную для своей безумной и странной задумки позу. Поймав несколько пристальный взор брата, юноша ощутил, как зажглись щеки. Все, это был конец пути. — Пожалуйста… Обними меня, — попросил Феликс. Марио сперва ничего не понял, но потом, пожав плечами, мол, «Ну ладно, как хочешь», нагнулся и прижался всей грудью к юноше. Младший жадно обхватил его руками и услышал нервный приглушенный смешок. — Хватит? — спросил Марио. Не дождавшись ответа, он стал отрываться от Феликса, пока тот не засопротивлялся и с большим усердием не вцепился в него, не отпуская. — Так, прекрати! Этого вполне достаточно. Отстань, я сказал!.. — Марио, — не своим голосом выпалил Феликс с таким жаром, словно снимался в каком-то… порно? Марио испуганно вздрогнул, по его напряженной спине пробежали мурашки, и его лицо, оказавшись рядом с лицом младшего, быстро залилось краской, введя того в неописуемый восторг, который он даже не постарался скрыть, широко улыбаясь. — Ты чего?! Сбрендил?! Немедленно отлепись, очумевший ребенок! — Марио, пожалуйста, — завелся Феликс, спускаясь вниз по подушке и оказываясь прямо под братом; глядя на него снизу вверх, всего пыхтящего и озлобленного, он довольно ухмыльнулся. — Марио, поцелуй меня. Последние два слова едва не заставили старшего свихнуться прямо на месте. Он отпрянул, но Феликс с неизведанной силой удержал его, ожидая дальнейших восклицаний и реплик. Он поднял брови и от ужаса приоткрыл рот, и нужные речи все никак не могли вырваться наружу. — Ты… чокнутый?! — наконец каркнул Марио. — Я измученный и избитый, — поправил его Феликс, щурясь. — И мне так плохо, ты представить не можешь, — он закатил глаза, внутренне ликуя и надеясь на то, что брат сжалится и выполнит его просьбу, поверив во весь этот лепет. Слушая, как Марио сбивчиво дышал, иногда пофыркивая, юноша настойчиво ждал. — Ты идиот, — услышал он над собой. — Тебе что, по голове засандалили? Что это значит?! — Просто поцелуй меня, я больше ничего не прошу. — Поцелуй, значит… — Марио посмотрел в сторону, и Феликс, воодушевившись, видимо, грядущим согласием, немножко приподнялся. Однако в тот же миг старший дернулся, почти падая с дивана. У него бы это и вышло, если бы Феликс ловко не схватил его за плечи. — Что с тобой? Что за ерунду ты просишь?! — Я же не сказал, как именно это надо сделать, а значит, что я ничего плохого не имел в виду. — Что ты несешь, безумец? Ошалел совсем… Ну, я позвоню маме, она тебя быстренько в здравие вернет… — Я и есть в здравии. — Заметно, — шикнул Марио. — Отстань. Отстань, пока я не разозлился. Тебе будет еще хуже. — Мне и так не сладко. Всего один. Пожалуйста. Хотя бы вот сюда, — Феликс, недоверчиво убирая одну руку с плеча брата, указал пальцем на свою румяную щеку. Марио возмущенно зарычал. — Хотя бы?! Феликс улыбнулся. — Ох, подлец… Если тебя это, так и быть, успокоит и усмирит, то… Но только если это первый и последний раз! — Марио нехотя приблизился к ухмылявшемуся лицу, сейчас больше похожему на хитрющую лисью морду с надписью в сияющих глазах «Да-да, как будто в последний, да-да». Он замер, а потом мгновенно, так, что даже сам этого не понял, коснулся теплыми губами горящей кожи и отстранился. Феликс огорченно взглянул на него, но руки убрал. — Все! Как ты и хотел… А теперь, будь добр, давай приведем тебя в порядок. Он встал с дивана раздраженным и нервным, оставив юношу с котом, свернувшимся клубком где-то в ногах. Феликс, когда он ушел на второй этаж, хлопнул себя по лбу, словно вернувшись в этот мир. Нет, стыда тут не было — скорее, просто разочарование. «Теперь он меня возненавидит… Все меня возненавидят! Черт… Он был прав — что творится?». Гетце-младший скрипнул зубами и обезжизненно плюхнулся на подушку, размышляя, что же отныне будет говорить Марио и как придется выверчиваться. Примерно представив, какой глобальный трэш намечается в его жизни, Феликс вздрогнул, и тут же к нему с грохотом пришла интересная мыслишка о том, почему он так себя повел несколько минут тому назад. Он изумленно стиснул Барта, когда дотянулся до него и перетащил себе на грудь, как какое-то спасение в единственном на всю вселенную экземпляре. «Мы так влипли, приятель», — прошептал он в пушистое ухо питомца, сонно прижавшегося мордочкой к его лицу.