Uncovering a Secret

      Корво просыпается раньше всех, когда за окном ещё темно и тихо. Воздух свеж и прохладен. Корво резко подрывается, а потом откидывается обратно, прикрыв глаза.              Его тело покрыто свежим потом, грудь вздымается и опускается, и каждый вздох прерывист и задушен.              Корво устало моргает, уперевшись взглядом в незнакомый потолок (на два тона светлее, чем в Дануолле)… пока не вспоминает, что он уже не в Дануолле. Он на Серконосе.              Ночные кошмары для него не внове, но они причиняют всё такую же боль. Жуткие порождения его спящего разума беспощадны, мучительны, переполнены насилием и кровью, и Корво вынужден проходить через это снова и снова, без отдыха, без единого шанса на побег.              Часы бодрствования тоже не исключение. Больные сны просачиваются в его сознание, со смехом запуская ядовитые клыки в израненную душу. Он знает: ему покоя не будет.              Эмили беспокоится, постоянно просит отдохнуть, но Корво просто не может. Он вымотан до предела, и это не от затягивающихся ран или болей. Правление Эмили по-прежнему висит на волоске, и Корво не позволяет себе расслабиться, пока чума до сих пор разрушает город, пока в воздухе витает запах смерти. Он сдаётся только тогда, когда с болезнью покончено, а волнения среди дворян на время затихают. И по крайней мере, в этот раз все единодушны в том, что исцеление – это звучит неплохо.              И Корво, наконец, уступает просьбе дочери взять короткий отпуск, расслабиться и немного проветриться. Это только на две недели, но часть его уже отчаянно стремится вернуться к своим обязанностям. Он не позволит Дануоллу снова пасть, не допустит, чтобы наследие Джессамины обратилось в прах.              Он остаётся в постели (она немного жестче, чем в Дануолле, но мягче, чем в Колдридже). У него нет совещаний, ему нечего патрулировать, и осознание этого проникает в его разум до тех пор, пока беспокойство Корво не становится слишком сильным, чтобы просто лежать. Ему нужно двигаться.              Серконос был очевидным выбором. Корво знал (от своих осведомителей), что Дауд и его Китобои осели там, но отправиться туда решил не поэтому. Он любит Серконос, скучает по еде, по людям, и чувствует себя там как дома.              Он переодевается в свежую одежду, купленную на рынке только позавчера. Поселиться здесь, с Китобоями – и Даудом – не входило в его планы, но Корво не против. У них нет причин преследовать его, а у него нет причин их убивать (если только они не дадут ему повод).              Он бросает взгляд на крепко спящую кошку, укрытую одеялами. Она кажется совсем маленькой, такой невинной, и когда Корво увидел её, истекающую кровью на побережье, то в конце концов подобрал, не в силах смотреть, как такая яркая, хрупкая жизнь угасает.              Сейчас до сих пор очень рано: даже солнце ещё не взошло, и Корво использует тёмное зрение, просто чтобы осмотреться.              Все спят; в комнате рядом (комнате Дауда) никого нет и Корво считает, что это к лучшему.              Он встаёт, игнорируя усталость, которая пытается затащить его обратно в постель, и легко гладит кошачье ухо. Зверёк вздрагивает, просыпается и с мяуканьем подаётся навстречу прикосновению.              Корво слабо улыбается, гладит её ещё раз, и переносится прямо из отеля, не желая никого будить.              Ветер приятно холодит разгорячённую кожу. В воздухе не слышно никакой болтовни, только чириканье птиц и жужжание насекомых, и Корво ненадолго прикрывает глаза, просто наслаждаясь этим.              Нигде в Дауолле такого ощутить нельзя. Дануолл – механический и стальной, любая живая природа там давно уничтожена. И там никогда не бывает так тихо, всегда откуда-то слышен тихий гул или отдалённое гудение заводов и фабрик.              Усталость искушает его сном, но Корво встряхивается, вспоминая свой последний сон. Пендлтоны, безъязыкие, захлёбывающиеся кровью. Джессамина – кровоточащая рана, угасающий взгляд прекрасных глаз, обмякшие руки. Холодные. Неподвижные.              Ему требуется время, чтобы разжать кулак. Корво глубоко вдыхает прохладный воздух, согревая лёгкие, и медленно выдыхает.              Он сидит на крыше, наблюдая, как из-за горизонта выглядывает тёплый янтарь и постепенно распускается, как цветок, высоко-высоко в небе.              Понемногу теплеет, и Корво уже не чувствует себя таким уставшим: лучи солнца успокаивают раздёрганные нервы.               Из гостиницы доносится шум: какой-то стук, скрип деревянных досок. Корво до сих пор испытывает облегчение, слыша такие звуки. Он всё ещё помнит гробовое молчание в брошенных домах, трупное зловоние гниющей плоти. Но это… это – жизнь, и Корво остаётся на месте, просто слушая.              Вскоре ко всему этому присоединяются голоса. Не шёпот или крик, но веселый смех и восклицания.              Почуяв запах еды, Корво принюхивается. Свежий хлеб, суп… кофе. Пахнет… неплохо.              Первые пару месяцев после того, как невиновность Корво была признана, он едва мог съесть хоть что-то. От жирной еды его желудок бунтовал, а кусочки сытной солёной пищи возвращались обратно часами позже. Это было для него слишком… слишком роскошно, и Корво не мог вынести даже запаха мяса и специй, его горло немедленно сжималось, к нему подступала желчь. В любом случае, он отбрасывал всё это в сторону, улыбался Эмили и уходил, когда чувствовал дурноту. Он просто не мог ничего сделать. На это ушли месяцы, но в конце концов Корво заставил себя снова нормально питаться. Теперь он ест едва ли столько, сколько нужно, совсем не так, как раньше, но, по крайней мере, он вообще способен есть. Тем не менее, взгляды горничных и поваров не остаются для него незамеченными. Иногда даже Эмили ест больше него, а Корво просто не может заставить себя проглотить лишний кусок.              С разговором всё обстояло еще хуже. Приучившись молчать в Колдридже, когда Корво впервые пришёл в паб «Пёсья яма», он был практически нем. Первые пару недель после побега само ощущение напряжения голосовых связок возрождало в его голове яркие воспоминания о Колдридже, когда он кричал и кричал от боли, но так ни в чём и не признался. Сэмюэль, казалось, был единственным, кто это понимал, и никогда не требовал от Корво больше разговоров, чем ему бы хотелось. Когда Эмили была спасена, Корво пересиливал себя, отчаянно желая быть нормальным ради неё. Он всегда боялся, что она заметит, как его руки вздрагивали и сжимались, когда он с ней говорил.              Прошли месяцы, и теперь Корво может говорить без ужасных воспоминаний, хотя обычно он предпочитает вообще не разговаривать.              Аромат кофе в воздухе разжигает жажду. Чашка горячего кофе – это было бы замечательно, решает Корво, но не знает, как это воспримут Китобои.              У него по-прежнему нет никаких конкретных планов на день, а потом он вспоминает о маленькой чёрной кошке, которую принял под своё крыло.              Корво переносится обратно в свою комнату (соседняя по-прежнему пустует) и находит спящую кошку. Он осторожно будит её, берёт на руки и спускается вниз.              Корво специально шагает громко, но Китобои всё равно пугаются его появления.              – Доброе утро, лорд Аттано, – легко приветствует его один из них, как будто ничем не встревоженный. Корво полагает, его зовут Девон.              Кент, робкий рыжеволосый Китобой, выглядывает из кухни, а потом снова исчезает внутри.              Кошка мяукает, бодая руку Корво, и Девон переводит взгляд на неё.              – О, так вот о каком несчастном создании нам рассказывал Кент.              Кошка поднимает на него яркие глаза, в нежном объятии прижимаясь к груди Корво.              Около пяти Китобоев остаются в столовой, а ещё двое переносятся прочь, едва завидев Корво, хотя он обращает на это не слишком много внимания.              Девон выглядит не таким нервным, как остальные.              – Кент сказал, что вы в отпуске, – замечает он.              Корво только кивает, замечая, как все Китобои поворачивается в его сторону, чутко отслеживая каждую реакцию.              – Итак, – начинает Девон, – какие у вас планы на сегодня?              – Не знаю, – отвечает Корво.              – М-м… хорошо… нужен ли вам кто-нибудь в роли гида?.. Заблудиться было бы совсем невесело, да? Ха-ха, – спрашивает другой китобой со светлыми волосами, вероятно, Фёдор.              Корво просто смотрит на него почти в замешательстве.              – …Я прожил на Серконосе восемнадцать лет.              Наступает тишина настолько неловкая, что все в комнате (включая Корво) ужасно благодарны Кенту, выбравшему именно этот момент, чтобы выйти из кухни с подносом для Корво. На нём стоит блюдо с хлебом, какой-то суп и – хвала Бездне – чашка кофе.              – Гм…              Кент отводит глаза в тот же миг, когда они встречаются со взглядом Корво. Он выглядит самую малость растерянным.              – Если хотите, это вам, – слабо говорит Кент.              – …Спасибо.              Китобои в столовой с удвоенным энтузиазмом набрасываются на еду, искоса нервно наблюдая за Корво. Они явно не горят желанием оставаться здесь дольше необходимого.              Он опускается на колени и отпускает кошку, которая протестующе мяукает, цепляясь за его ногу. Корво замечает, что перевязь на её ране надо бы сменить, и решает сделать это сам после завтрака.              Он принимает поднос, и Кент, коротко улыбнувшись, вновь скрывается на кухне.              (По дороге в столовую Корво слышит, как Девон шипит: «Идиот!», а потом звук удара и приглушённый вскрик боли Фёдора.)              Корво занимает место на приличном расстоянии от Китобоев, старательно избегающих его взгляда. Кошка снова пытается вскарабкаться на его ногу, и он сдаётся, подхватывая её и усаживая на колени.              Довольный зверь вскоре сворачивается клубочком и задрёмывает.              Хлеб совсем свежий, и суп не такой солёный, как думал Корво. Бульон вкусный и всё-таки лёгкий, но Корво прекращает есть, едва в животе возникает тошнотворное чувство раздутого шара. Он допивает свой кофе, но хлеб и суп съедает только наполовину. Корво замечает Кента, бросившего беглый взгляд на его незаконченную еду и нахмурившегося, как вчера, когда Корво вернул ему поднос с опустевшей лишь наполовину миской рагу.              Он не злится, и в лице его читается скорее сострадание, чем грусть, но Корво старается об этом не думать.              Позже Кент предлагает присмотреть за кошкой, и Корво передает её ему. Животное, похоже, доверяет ему и трётся головой о руку Кента, отчего его глаза удивлённо раскрываются.              Потом Корво берёт с собой часть своих денег и просто уходит. У него по-прежнему нет конкретного плана, и он решает просто побродить по улицам, где уже открылись магазины и вовсю снуют люди.              Он идёт вдоль торговых рядов, мимо, весело смеясь, бегают дети. Здесь продаётся всё: торты, одежда, игрушки, продукты, мясо. Взгляд Корво притягивают игрушки: деревянные, куклы, головоломки и другие, причудливые, резные и расписные.              Прямо сейчас он смотрит на куклу. Она напоминает ему миссис Пилсен, любимую куклу Эмили, хотя у неё другой цвет платья, улыбка шире, а волосы слишком короткие.              Воспоминания о счастливых временах всплывают на поверхность, принося ему глубокую боль.              Миссис Пилсен подарил Эмили Корво, когда ей исполнилось четыре года. Он купил игрушку в придорожном лотке на Серконосе много лет назад. Эмили подарку очень обрадовалась, и когда она спросила Корво, как зовут куклу, он смог лишь тупо уставиться на Джессамину, а потом вдруг выпалил «миссис Пилсен», увидев на столе книгу авторства Энтони Пилсена. Джессамина потом смеялась над ним очень долго, её смех согревал его, как солнце, а глаза сияли искренней любовью.              Задумавшись, он почти не замечает ощутимого толчка в спину и исчезновения своего кошелька.              Инстинкты Корво берут над ним верх, десятилетия боевого опыта за долю секунды возвращают ему смертоносную быстроту.              Мальчик – карманник – прижат к стене и Корво крепко держит его руки. Мальчик вскрикивает, вырываясь.              Хватка Корво сильна, и мальчик всхлипывает, его глаза расширяются от ужаса. Он едва ли старше Эмили; его волосы взъерошены, чёрные, как вороново крыло, а сам он худой, даже костлявый. Уличный воришка, не редкость на Серконосе.              Страх в его глазах – неподдельный, и Корво подмечает порванную одежду, очевидно, единственную, что у него есть, и мазки грязи на его руках и лице.              – Мой кошелёк, – говорит Корво, и мальчик крупно вздрагивает.              Кошелек неуверенно возвращается его владельцу, и тот забирает его обратно.              Корво может нащупать кости ребёнка; захоти он – и мог бы легко сломать их. Эта мысль заставляет его хмуриться.              – …Ты голоден? – спрашивает Корво, и глаза мальчика расширяются.              Не услышав ответа, он повторяет свой вопрос.              – Д-да, – хнычет мальчик.              Корво ослабляет свою хватку. Наверное, останутся синяки.              – Я куплю тебе немного еды, – говорит Корво, и мальчик глядит на него с подозрением, не двигаясь с места.              Тогда Корво протягивает ему ещё горячий пирог с мясом, и мальчик просто тупо смотрит на него. Он изумлённо глядит на Корво, потом на пирог и снова вскидывает глаза, совершенно растерянный.              – Возьми, – настаивает Корво, сохраняя голос мягким, и мальчик наконец берёт еду. Он смотрит на Корво, а потом вгрызается в пирог и горячий сок пачкает его лицо. Наверное, он слишком горячий, но мальчику всё равно, он слишком голоден, чтобы об этом думать.              Он уминает еду за минуту, облизывает пальцы и с тоской смотрит на пустую обёртку.              Корво покупает ещё один пакет с пирогами (там их пять, и они тоже ещё горячие) и протягивает его мальчику, чьи глаза уже настолько широки, что могли бы просто выпасть в любой момент.              – Я… Спасибо, – наконец подаёт голос мальчик, облизывая губы.              – Как тебя зовут? – спрашивает Корво.              – …Ральф, сэр.              – Я Корво.              Ральф доканчивает второй пирог, оставляя в бумажном пакете четыре. Он глубоко вдыхает ароматный запах, а потом неохотно убирает пакет.              – Больше не будешь?              Ральф пугается вопроса, но качает головой.              – Я… мои друзья тоже хотели бы пирогов, – бормочет он, сцепив пальцы.              Корво удивлён. Самоотверженность – редкое качество.              Ральф смотрит на него, а потом отводит взгляд. Он не отодвигается, оставаясь сидеть на бордюре рядом с Корво.              Когда Ральф снова косится на него, Корво спрашивает:              – Что-то не так?              – М-м… ни-ничего, сэр, Корво, сэр. Вы-вы просто напоминаете мне моего учителя.              Учителя? Кто-то учит уличных воришек воровать?              – Кого? – Его голос немного резок, и мальчик в ужасе бледнеет.              – Он… он не называет нам свое имя. Но-но он носит красный плащ, и у него большой шрам на лице, – быстро тараторит мальчик.              Корво неподвижно застывает, подле него твердеет даже воздух. Мальчик дрожит, чётко осознавая опасность, в которой находится.              – Не мог бы ты меня к нему проводить? – Его голос становится жёстче, этот же командный тон часто слышат при дворе, и дрожащий мальчик может только подчиниться.              Он даже запинается на своём пути, и Корво следует за ним без проблем.              Дауд. Это имя разжигает в груди горячую волну гнева, обиды, печали, и Корво сужает глаза от одной мысли об этом человеке.              Он помнит, как прокрался в его личные апартаменты, обнажив клинок, готовый искать возмездия, отмщения, крови, когда…              Когда услышал запись аудиографии.              Потом он проскользнул наверх, прочитал дневник Дауда, и гнев Корво растворился в слабом всплеске.              И вместо мести он отключил ассасина, швырнул его на койку, стащил костяные амулеты и ключ, а потом рванул через канализацию, пока не передумал.              Он пощадил Дауда, и когда ему напомнили об этом в святилище Чужого, его кровь снова воспламенилась. Искушение вернуться и закончить работу было велико.              Кровь Корво горит и сейчас, жаждет насилия, и он давит в себе этот порыв, до боли закусывая щёку. Он пощадил Дауда. Это был его выбор. Он выбрал милосердие, и если он просто пересмотрит своё решение, то будет не лучше предателей и продажных дворян, с которыми ему приходится сталкиваться при дворе. Он падёт до уровня Хайрема Бэрроуза, этого грязного, коварного ублюдка. Джессамине бы это не понравилось, и Корво не позволит себе так поступить. Он выше этого.              Он заставляет себя успокоиться, и к тому времени, когда мальчик доводит его до нужного переулка, сердце Корво бьётся ровно.              Здесь на дороге грязные лужи, а полуразрушенные стены домов покрыты грязью и мхом. Через пару шагов переулок кончается, открывая пристанище, напоминающее комнату Корво в пабе «Пёсья яма». Стены его окрашены в бежевые, тёмно-коричневые тона, и кое-где от них отколота штукатурка. Мутная зеленоватая вода с резким, неприятным запахом течёт по полу. Солнечные лучи в это уединённое место не проникают, и оно почти целиком находится в тени, только краешек стены на третьем этаже окрашен тёплым сиянием.              Среди мрачных тонов ярким пятном выделяется малиново-красный.              Плащ.              И этот плащ укутывает массивную, высокую фигуру одного-единственного человека, стоящего в самом центре помещения.              Он стоит неподвижно, и Ральф молча переводит взгляд с него на Корво и обратно. В одной руке человека – сигара, а другая спрятана глубоко в кармане плаща. Его склонённая фигура невольно напоминает о ночной тени, накрывающей землю.              Корво всегда обладал тонкой чувствительностью, и после пребывания в Колдридже это только усилилось. Его инстинкты настолько отточены, что он может чётко определить ауру, окружающую этого человека. Подобную утреннему туману, густую и вязкую, словно мёд; как будто тонешь в бушующем море. Напряжение. Словно лежишь на колючей проволоке или, скорее, очутился в раскрытой пасти волкодава.              Что бывает только у людей, овладевших смертоносным искусством клинка.              Это ощущение Корво не чуждо, он чувствовал такое и в Дануолле, рядом с опытными гвардейцами.              Но никогда так ярко, никогда так сильно.              И затылок Корво покалывает, пока его взгляд обегает крепко сложенную фигуру мужчины снизу вверх, наконец достигая лица.              Длинный шрам ясно виден даже с такого расстояния.              Дауд.              Корво встречается с ним взглядом и мгновенно видит тёплую кровь Джессамины, бегущую из раны, слышит панический крик своей дочери. Боль в Колдридже, его разрушенная жизнь. Боль. Боль. Он должен уме…              Нет. Он выше этого. Его клинок остаётся в ножнах, нетронутым.              Красный плащ Дауда – не часть формы Китобоев. Он тоньше, ткань не такая плотная, но оттенок очень похож, и Корво сощуривается.              – Аттано, – имя звучит коротко, даже отрывисто.              Мальчик – Ральф – поспешно вскидывает на него глаза.              – А-Аттано? Вы коро…              Ральф совершенно бледнеет, когда Корво переводит на него взгляд. Он сейчас не в своём знаменитом мундире, но его окружает аура опасности и власти. И Корво знает, что Дауд обладает той же.              – Убирайся, мальчик, – окрик Дауда режет слух.              Бедный мальчик уносится быстрее, чем он успевает договорить.              – Что ты с ним сделал? – рявкает Дауд, не отводя взгляда. Его тон Корво не нравится.              – Ничего, – рычит он в ответ, и вся свирепая ярость, с которой он отдаёт приказы как королевский защитник, вырывается в одном слове. Дауд даже не вздрагивает. Корво заставляет себя успокоить голос. Гнев никуда его не приведёт. Джессамине всегда нравилась его хладнокровная натура. Он не хочет… не станет… не предаст это.              – Я просто купил ему еды, – отвечает Корво, уже больше контролируя свой тон.              В лице Дауда что-то мелькает, короткое удивление, а потом подозрение возвращается.              – Всегда так милосерден, верно, лорд-защитник?              Это насмешка, Корво привык к такому при дворе. Насмешки призваны провоцировать, разжигать гнев, ослаблять самоконтроль, демонстрировать чужие слабости, открывать двери для манипуляций. Корво знает это, как знала и Джессамина (Эмили пока ещё пытается это понять), и он отвечает на насмешку так же, как и всегда.              То есть абсолютно ничем.              Когда Дауд осознаёт, что Корво не собирается огрызаться, а тем более возражать, он снова удивляется, и это проявляется в его позе.              И вот тогда Корво рассматривает ситуацию, в которой оказался. Да, он и вправду совсем не подумал. Чего он хотел достичь? Что надеялся сделать? Доказать себе присутствие Дауда? Напасть на него? Кричать на него? Убить его? Корво отбрасывает эту мысль сразу, как только она появляется, и его взбаламученные мысли замедляют свой бег, возвращаясь под контроль. Просить Ральфа привести его к Дауду было опрометчиво, теперь Корво об этом жалеет. На долю секунды он позволил себе поддаться эмоциям и за это теперь корит себя, больно прикусив щёку изнутри.              Он не может так поступать.              Он поклялся не делать так в тот день, когда из чистой ярости выгнал лорда Пендлтона за неуместное замечание.              Он не может позволить своим эмоциям взять над ним контроль. Эмоции позволяют читать его, изучать его, манипулировать им. Он должен оставаться таинственным, непредсказуемым, чтобы никто никогда не осмелился его предать. Он не должен никому доверять. Он должен оставаться объективным, равнодушным, беспристрастным, логичным. Он должен сделать всё это, чтобы защитить Дануолл, чтобы дать Эмили хороший пример для подражания. Ее мать… ушла… а последний лорд-регент был чертовски жадным, легкомысленным человеком. Ей больше не за кем следовать, поэтому Корво придётся сыграть эту роль.              Он не знает, что хочет сделать с бывшим ассасином. Убийство – вариант, который Корво даже не может себе позволить. Избегать его кажется бессмысленным.              – Ты теперь владеешь гостиницей, – просто говорит он.              Дауд изучает его с явным замешательством.              – Кардинальная перемена, учитывая твою… предыдущую профессию, – Корво не может сдержать горечь, прорвавшуюся в его голос к концу предложения.              Глаза Дауда изучают его, проницательно, остро, словно взрезая скальпелем.              – И к чему это?              Корво не отвечает, просто отворачивается, готовый уйти. Он и так сказал достаточно. Ему больше нечего сказать этому человеку. Он не думает, что Дауд нападёт на него, но даже если он это сделает, Корво уверен, что сможет его остановить. Он успевает сделать несколько шагов, а потом Дауд возникает прямо перед ним – удивительно – без оружия.              Вблизи шрам ещё заметнее, он резко выделяется на коже. Возможно, это была рана от клинка, чудом не затронувшая глаз. Может, даже, старая ошибка новичка. У самого Корво много похожих отметин, хотя далеко не таких заметных.              Корво останавливается на расстоянии пары шагов от него и просто ждет.              Несколько мгновений Дауд молчит, замерев, словно пёс, готовый к атаке, изучая взглядом каждую мельчайшую черточку в лице Корво.              – Почему ты меня пощадил?              Вопрос вырывается стремительно, словно отрепетированный, и Корво ощущает странное удовлетворение, зная, как сильно это мучило Дауда.              Корво медленно моргает, складывая руки на груди.              – Ты жалеешь об этом.              Корво внимателен и улавливает мгновенное расширение глаз Дауда при этих словах.              – Верно? – настаивает он.              Вот какого отмщения Корво хочет от Дауда. Он хочет услышать, как Дауд это признаёт. Корво хочет услышать признание, может быть, извинение. Ему нужна не запись в дневнике, не аудиография, он хочет, чтобы Дауд сказал ему это в лицо. Если он не убьёт Дауда, ему нужна хотя бы такая малость.              Корво знает, что Дауд горд, и не стесняется использовать это против него. Дауд слишком горд, чтобы признать свою вину, но в то же время слишком горд, чтобы предоставить Корво удовлетворение от жалких возражений. Он в тупике, Корво видит в его глазах дилемму и про себя наслаждается этим.              – Да, – неохотно звучит ответ, странно подавленный, и это на самом деле раздражает Корво даже больше, чем ожидаемая резкость.              Но всё-таки это признание, и он решает принять его, проходя мимо Дауда, чтобы уйти.              Далеко он не уходит.              Его одним движением отбрасывают к стене, и воротник его рубашки крепко сжимает чужая рука. Затылок Корво бьётся о стену, но эта боль ничтожна в сравнении со всем остальным. Этот рывок источает опасность, и Корво может точно сказать, что Дауд профессионал, невероятно опытный. Он молниеносен и наверняка полностью отвечает прозвищу «Клинок Дануолла».              Руки Корво свободны, и будь он кем-то другим, то одной фигуры Дауда (массивной, могучей) хватило бы, чтобы он даже и не помыслил о побеге. Но Корво – не кто-то другой.              – Почему? – рычит Дауд.              Корво чувствует на себе тепло его дыхания, испытывая слабое отвращение. Он не сопротивляется, лишь меряет мужчину пристальным взглядом, отчего хватка Дауда на его рубашке чуть-чуть слабеет.              Покинув Дануолл, Корво усмирил свою силу, подправил даже поведение, чтобы легче смешаться с людьми. При дворе, особенно рядом с неблагонадёжными дворянами, Корво – зверь, плотный электрически потрескивающий шар, который бьётся о чужие щиты снова и снова, пока не расколет их. Он давит на них с такой силой, такой стойкостью, что дворяне в конечном итоге сдаются под настойчивым тёмно-карим взглядом и делают то, чего от них требуют.              И даже если рассказы о том, как он обращался с некоторыми дворянами, стали почти легендами, никто не может отрицать, что Корво честен и добр. Он никогда не перебивает людей, не издевается, всегда выслушивает, когда ему хотят что-то сказать. Его мало волнует социальный статус, возраст или пол. Он слушает и относится к чужому мнению серьёзно, с удивительным вниманием к каждой детали, что только прибавляет ему популярности среди его окружения.              Но Корво может стать очень пугающим, когда отчитывает за опоздание нерадивого стражника. Он точно знает, какую атмосферу создаёт одним своим присутствием, когда такое случается. Он почти всегда слышит гулкий грохот чужого сердцебиения и никогда не пропускает едва заметные признаки страха. Нередко стражники в итоге униженно бормочут что-то в ответ и не повторяют одну и ту же ошибку дважды. Он не прощает бесчестья и следит за тем, чтобы под его командованием городская стража оставалась бдительной и дисциплинированной.              Сейчас же он вновь высвобождает эту энергию, и она, разрастаясь, встречается с аурой Дауда, словно скрещиваются два клинка. Корво может почти ощутить, как раскаляется воздух, услышать шипение и треск.              Этот человек смеет ему угрожать? Даже после того, как Корво проявил к нему милость?              Корво действительно ненавидит насилие. На самом деле. Ему хватило этого на всю жизнь (на несколько жизней), поэтому он сощуривается, глядя прямо в недрогнувшие глаза напротив. Он никогда не атакует, если его не спровоцируют, и это правило применимо даже к Дауду. Но он пересёк эту черту, когда ударил Корво о стену в недвусмысленной угрозе.              Дауд даже не вздрагивает от загустевшего воздуха, и Корво даёт ему ровно секунду, чтобы отступить.              Он не отступает.              В левой руке Корво разгорается жгучий холод, сосредотачиваясь в пальцах, когда он щедро черпает силу из огромного запаса духовной энергии, открытой ему божественным даром.              Метка Чужого (угольно-чёрные линии и плавные изгибы) наливается светом. Ярким смешением зелёного, жёлтого и синего. Нечестивая сила потрескивает, когда Корво сжимает кулак.              Глаза Дауда чуть-чуть расширяются и захват ослабевает, но он опаздывает.              На секунду.              Магия взрывается с пронзительным воющим звуком, и Дауда отбрасывает порывом ветра, призванного из самой Бездны. Он с грохотом врезается в стену прямо напротив Корво, окруженный свистящим воздухом. Остаточная магия растворяется, с жадностью высасывая тепло. Потом всё обволакивает запах Бездны: пыльный, безвкусный, который могут распознать лишь те, кто разбирается в сверхъестественных искусствах.              Метка снова чернеет, и Дауд стонет, на секунду болезненно поморщившись. Он отлипает от стены, и штукатурка вокруг него крошится и осыпается. Корво даже немного потрясён мощью своего удара: он не знал, что его ветер мог быть настолько силён.              Дауд не падает на колени, он просто стоит и смотрит на Корво. А тот невозмутимо поправляет свою одежду, возвращает себе обычное присутствие духа и просто уходит из переулка.              Это должно послужить Дауду достаточным стимулом для того, чтобы подумать дважды, прежде чем снова ему угрожать.