Исправленному верить

Кэмпбелл стянул повязку с глаз. Вокруг царила кромешная темнота. И тишина, полная, глухая, заставлявшая вздрагивать, ожидая неизвестности, готовой напасть отовсюду. Вдруг — шорох; он беспомощно обернулся на звук. Нет. Померещилось. Где-то, казалось, капала вода, но может быть, то была лишь игра воображения. Он закрыл глаза, напрягая слух и пытаясь вспомнить, как он попал в это место. Это место не было его камерой: он сидел на стуле без спинки и ощущал холодную металлическую поверхность стола под руками, прикованными к нему цепью. Наручники были ему не по размеру и сдавливали запястья. Грубо обработанные браслеты жутко саднили кожу. Он попробовал покрутить их, и воздух заполнил металлический лязг, звучавший слишком громко для привыкшего к тишине слуха. Может, он спал? Внезапно раздался хрип заработавших динамиков, какой бывает перед тем, как срабатывает пожарная тревога. Слишком громко; интуитивно он захотел заткнуть уши, пока не раздастся предвещающий голос треск. Треск. Громко. — Привет, это я, — сказал смеющийся женский голос. — Если я не беру трубку, значит, плохи мои дела. Запишите свои соболезнования через три, два, один. Кэмпбелл не мог шелохнуться. Ким. Писк автоответчика оглушил. За ним — еще одно сообщение. Голос, мужской, незнакомый: — Привет, бэйб. Прости, что не проводил вчера. Надеюсь, ты не дуешься на меня за это? Не смей дуться, — засмеялся парень. — Позвони мне, я волнуюсь. Кэмпбелл тяжело дышал, пытаясь понять, кто и зачем устроил этот эксперимент. Звук из динамика раздавался под самым потолком и отражался от стен, подбираясь со всех сторон, окутывая и будто звуча над самой его головой. Писк. — Кимберли, это Сара. Ты почему не на работе? Что-то случилось? Позвони как сможешь, мы волнуемся. Сара О’Доннелл, догадался Кэмпбелл. Они работали вместе. Он уже понял, к чему все идет, и поэтому попытался придать себе спокойствия. Писк. И снова голос, мужской, но на этот раз недовольный. — Что случилось вчера? Где тебя носит? Ты жутко всех перепугала, так что лучше бы тебе поскорее ответить. Писк. Первый голос, взволнованный. — Ким? Что случилось? Я стою у твоего дома, ты не отвечаешь со вчерашней ночи. Думаешь, это смешно? Перезвони мне немедленно, черт тебя дери! Сейчас же! Писк. Голос. Его. — Кимберли, это Генри. Хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Твои коллеги достали меня вопросами о том, почему ты не вышла. Могла бы предупредить меня. Перезвони, как только сможешь. Писк. Первый, в истерике. — Ким, твою мать, это уже не смешно. Я возле твоего дома, здесь куча народу, полиция собирается вскрывать дверь. Я… — на фоне звучат другие голоса, и звонок обрывается. Писк. Писк. Писк. Одно за одним под потолком, отдаваясь вибрацией внутри, звучали искусственно ускоренные сообщения, и каждое из них затыкал пронзительный писк, пока все они не сливались в одну невнятную какофонию звуков. Не в силах прекратить это и без толку зажимая уши, Кэмпбелл заорал и надрывал горло, пока звук не оборвался — лишь для того, чтобы впустить еще одно, последнее сообщение: — Привет, это я, — произнес смеющийся женский голос. — Если я не беру трубку, значит, плохи мои дела. Запишите свои соболезнования через три, два, один. Писк. Снова оказавшись в полной тишине, Кэмпбелл поднял голову и, склонившись к рукам, вытер мокрые щеки. Он сглотнул, пытаясь протолкнуть застрявший в горле ком, а, когда это не удалось, начал яростно тереть горло костяшками пальцев, пока его не стошнило на пол. Он прижался щекой к плечу, вытирая губы. Но затем раздались шаги, и он замер, прислушиваясь.

***

Над головой, по щелчку, загорелся свет маленькой лампочки. Кэмпбелл подался вперед, всматриваясь туда, где в рассеянной темноте на черной стене угадывались очертания зеркала. По его лбу струился холодный пот, а рубашка на спине промокла насквозь. Он чувствовал смрад, исходящей от него, и это придало ему сил. Он оскалился, глядя в направлении зеркала. Лязгнула цепь — когда он сложил руки, как примерный ученик, севший за парту впервые и ожидавший прихода учителя. Он изучал, а может, давал изучить себя, неуверенный в том, кого именно он ожидал. Через несколько минут, с пунктуальностью, свойственной людям, живущим по своему собственному времени, в комнату вошел Майкрофт. Остановившись, он осмотрел сидевшего за столом и, аккуратно пристроив зонт к стальной ножке, занял место напротив. Он не вздрогнул, когда Кэмпбелл показал ему зубы, а лишь посмотрел на него курьезным взглядом. Тот был забавным объектом для изучения — это правда, — потому что Майкрофт ожидал увидеть на его месте кого-то менее адекватного или, может быть, наоборот, более хитросплетенного, этакого поехавшего кровожадного гения — на месте человека, убившего стольких людей. Кэмпбелл казался совершенно обычным — и вот почему не обнаружил себя за столько лет, он превосходно вписывался в толпу, по крайней мере, не выделялся из нее сверх меры. Майкрофт испытывал по этому поводу странные чувства. На месте Кэмпбелла он мог бы ожидать кого-то вроде себя, заурядность же этого экземпляра делала совершенные им преступления еще более жуткими. Кэмпбелл был серединой, сосредоточением случайностей этой жизни. Наслаиваясь, те вели его жертв прямиком в его распахнутые объятия. Плохое детство, ошибки молодости, неправильно сделанный выбор. Неправильная татуировка, неправильный вырез топа, слишком ярко подведенные глаза. Не вина, нет, — случайность. Майкрофт не терпел случайностей, он их создавал, но был на этом поле куда искуснее Кэмпбелла, а потому до сих пор не попался.  — А, мистер Бумажная Крыса. Я, честно говоря, ожидал увидеть Смазливую Мордашку, даже прихорошился по этому поводу — заметно? — Кэмпбелл принюхался к собственной вони. — И все же это очень приятная встреча. Вы работаете посменно? Майкрофт вздернул губу. — Я не работаю в полиции, мистер Кэмпбелл, — ответил он лениво. Лицо его наполовину оставалось в тени. — А, — отозвался Кэмпбелл, — а что, в таком случае, вы делаете здесь? Решили меня проведать? Удостовериться, что я остался доволен вашим маленьким представлением? Что ж, дело ваше, и все же мне, как радушному хозяину, следует предупредить, что наше свидание незаконно. Не возражаете, если я упомяну о вашем вторжении на судебном процессе? — Я сказал, что не работаю в полиции, мистер Кэмпбелл. Я не говорил, что я не полицейский. Майкрофт улыбнулся своей приветливой-прощальной улыбкой, которую использовал, когда хотел, чтобы собеседник захотел сбежать раньше, чем решит втянуть его в бессмысленный разговор. Кэмпбелл посмотрел на него пристально, даже чуть наклонился вперед, все еще держа сложенные руки на столе; лицо его при этом ничего не выражало — кроме попытки разглядеть на скрытом тенями лице что-то, в чем крылось множество деталей. Майкрофт же, наоборот, был расслаблен: ни один его мускул не дрогнул и не застыл, — о, он чувствовал себя полностью в своей стихии запугивания и морального превосходства. И все же лицо напротив не могло не вызывать у него презрения. Кэмпбелл, должно быть, уловил исходившие от него волны, но переиначил их природу по-своему. — Где мои манеры, — извинился убийца, — вам, должно быть, особенно не по душе, когда на вас пялятся. Ведь всегда остается шанс, что найдется тот, кто в действительности сможет разглядеть вашу сущность — не то чтобы вам стоило этого опасаться. Люди слепы, глупы, — Кэмпбелл равнодушно взглянул на свои пальцы. Он больше не притворялся. — Как вы разглядели что-то в Ким Ленг? — поинтересовался Майкрофт равнодушно и риторически. — Как она разглядела что-то в вас? — Так вы пришли утолить свое любопытство, — протянул Кэмпбелл с пониманием. — Ждете, что я расскажу вам свою историю. До этого ваш приятель уже вытянул из меня кое-что, и вы решили, что без протокола я буду более болтливым? Вынужден вас разочаровать, я вовсе не планирую превращать наше милое свидание в шоу Опры, по крайней мере не со стороны гостя. Я скорее дождусь суда, чтобы разбить ваши притянутые за уши доказательства перед более благодарными ушами. Хотя, раз уж вы все равно пришли, то по праву хозяина этой комнаты, я с удовольствием послушаю вас, если, конечно, вам есть, что рассказать… — Мне не нужна ваша история, Кэмпбелл, не утруждайте себя. Я знаю ее досконально и, поверьте мне, если я захочу обратиться к тривиальным сюжетам, в моем распоряжении окажется вся Британская библиотека. — Вот как? И что же вам известно, — Кэмпбелл расслабленно налег на стол, заставляя вопрос звучать как можно более легкомысленно, но Майкрофта можно было и не пытаться провести подобным поверхностным блефом. С удовольствием, он отметил что сидящий напротив напрягся. — Проверяете меня? Напрасно. Мистер Кэмпбелл, верите или нет, но я едва ли располагаю лишним временем, чтобы тратить его на разглагольствования. Поэтому, прошу вас, давайте хотя бы на секунду отвлечемся от прошлого и поговорим о реальных вещах. В отличие от моего коллеги, я не склонен щадить вас пустой болтовней о том, кто и кого любил. — А, — догадался Кэмпбелл. — Так вы плохой полицейский. Мне стоило догадаться об этом, когда вы дважды прострелили меня насквозь. Что, даже не спросите, как мое здоровье? Очень грубо, мистер Бумажная Крыса, очень. Какие реальные вещи вы хотите обсудить? — Ваше будущее признание, конечно же, — объявил Майкрофт. Кэмпбелл расхохотался. — Ваша бравада выглядит невпечатляющей и отнимает ваше же время, — не обратив внимания на насмешку, прервал его Майкрофт. — Кто вам сказал, что я намерен в чем-то признаваться? Вы серьезно такие идиоты, что надеетесь на то, что я облегчу вам вашу же работу? Майкрофт придвинулся ближе и, сложив ладони лодочкой, внимательно посмотрел на сидящего напротив. Губы его при этом тронула легкая улыбка — лишь оттенок на бледном лице, высвеченном единственной лампочкой над головой убийцы. Его мертвенно-спокойный вид заставил Кэмпбелла сглотнуть, и Майкрофт понял, что тому впервые удалось как следует разглядеть его. Что ж, он ему не завидовал. Он слегка откинул голову и обратил на Кэмпбелла свой обычный тяжелый взгляд, давая рассмотреть себя еще лучше. — Откуда вы на самом деле, — спросил тот выцветшим голосом, лишенным каких-либо тональностей, словно те смыло из него волной — узнавания ли? Осознания. — А как вы думаете? Кэмпбелл снова сглотнул и ноздри его при этом расширились. — Кто вы такой? Как ваше имя? — О, как мило, что вы спросили. Право, не стоило. Мое имя ни о чем вам не скажет. Скажем так, друзья зовут меня Майком. Хотя Бумажная Крыса мне нравится больше. Это так… освежающе. Однажды я слышал, как одного человека изуродовали, порезав его лицо листом А4. Я нашел это в крайней степени забавным, а вы? — Взгляд Кэмпбелла упал на лежавшую на столе бумагу — Майкрофт перехватил его: не волнуйтесь, я не собираюсь вас уродовать и, тем более, убивать вас. Боюсь, мой коллега не оценит подобного жеста, но, может быть, мне стоит с ним посоветоваться. — Это тобой она угрожала, когда… — Когда вы резали ее как свинью? Не время стесняться, Кэмпбелл. Тот промолчал, уставившись на него, но Майкрофт его не винил: мало кто найдется с ответом, попав в ситуацию вроде этой. Они, одни, в запертой комнате — убийца и палач, две крысы, одна из которых не сможет проглотить другую полностью, не под пристальным взглядом полицейских собак, но это не значит, что она не сможет откусывать от нее по кусочку. — Чего ты хочешь? — Я хочу, чтобы, когда инспектор Лестрад придет к вам в следующий раз, вы ошеломили его своим чистосердечным признанием. — Зачем? Вы уже отказались от сделки. Если, как вы говорите, у вас достаточно оснований, чтобы обвинить меня по полной, мое признание вам не понадобится. А если это не так — с чего бы мне помогать вам? — Скажем так: вы все равно сядете, а мне бы очень хотелось облегчить работу моего многоуважаемого коллеги, — напыщенно ответил Майкрофт, но Кэмпбелл только фыркнул. — Что до того, зачем это вам… Напомните, что вы говорили про плохого и хорошего полицейского? Детектив-инспектор Лестрад, как бы это сказать… на редкость добросердечный человек. Большинство находят это очаровательным, и я в том числе, однако зачастую это идет вразрез моим собственным планам. Инспектор отчего-то считает, что лучшим наказанием для вас стало бы провести остаток жизни изолированным в одиночке Белмарша, и в этом наши с ним мнения отличаются кардинально. Он считает, что изоляция станет для вас пыткой, я бы назвал это благословением. По-моему, учитывая, сколько лет вам предстоит сидеть, вам не помешает компания… скажем, парочки отъявленных рецидивистов, которые не питают симпатии к некрофилам и детским насильникам. Вы знали, что одной из ваших жертв было шестнадцать? Даже при слабом свете было видно, как сильно побледнел Кэмпбелл от его слов. Майкрофт все говорил и говорил, чеканя равнодушные фразы, которые, падая на стол, отдавались в воздухе тяжелым лязгом металла, складывая в голове убийцы картину его будущего в Белмарше. — Это неправда. Майкрофт нахмурился, изобразив невинное и обеспокоенное удивление. — Вспомните хорошенько. Полагаю, та, что была самой узкой, хоть я и не спец в подобных делах, — елейно произнес он, сложив руки. Не став дожидаться реакции, он резюмировал, звуча при этом так мягко и заботливо, словно мать, обманом уговаривавшая непутевого сына съесть еще одну ложку каши: — Ваше раскаяние, мистер Кэмпбелл, может помочь суду решить, кто из нас прав — я или детектив-инспектор, но в общем и целом решение остается за вами. Разумеется, я не стану на вас давить. Кэмпбелл фальшиво рассмеялся, обнажая зубы. Сомкнув губы, он задумался о чем-то и лишь потом повернул лицо к Майкрофту. Одна бровь его была чуть вздернута. Может, Майкрофт и не был прав насчет его простоты, может, тот действительно обладал способностью читать людей, и ему вдруг стало не по себе. — Что? — бросил он утомленно, когда убийца продолжил молчать, испытывая его терпение. Кэмпбелл не боялся умереть в тюрьме, но догадывался, что мстительные легавые найдут способ, как сделать его жизнь полной агонии, но при этом не дать ему сдохнуть. Кроме того, он не был идиотом, чтобы верить на слово мистеру Крысе, уже сообразив, что тот превратит его тюремное существование в ад, в какой бы камере он ни сидел. — Нет. Ничего. Разве что… Он довольно занимательный, этот инспектор, правда? Разве не замечательно видеть, как близко к сердцу он воспринимает свою работу? Вот только…  —при этих словах Майкрофт ощутимо напрягся, уже догадываясь, к чему тот клонит, — мне показалось, что это дело особенно расстраивает его. Кто знает, может быть это что-то личное? Что ж, пожалуй, вы правы, признание сейчас могло бы облегчить мне жизнь в будущем, однако с моей стороны было бы глупо упустить такую возможность повеселиться — так сказать, напоследок. Может быть, мне стоит придержать свое чувство вины и поиграть с ним еще какое-то время. Что-то подсказывает мне, что это может оказаться очень увлекательной игрой, ты не находишь? Майк? У Майкрофта дернулась губа. Он знал, что ему нельзя дотрагиваться до Кэмпбелла ни при каких обстоятельствах, но ужас обрисованной Кэмпбеллом перспективы заставил его всерьез рассмотреть подобную возможность. Он и без подсказок знал, насколько близко к сердцу воспринимал это дело Грег. Кэмпбелл мог бы с легкостью добавить последнюю каплю в и без того переполненную чашу. — Одна маленькая игра. Последнее желание умирающего, — продолжал между тем Кэмпбелл. Он говорил что-то еще, но Майкрофт уже не слушал. Дотянувшись до зонта, он схватил его за конец и рукоятью дернул растерявшегося Кэмпбелла за шею, притягивая к себе. Тот затих и издал задушенный хрип и, по инерции подаваясь вперед, чтобы не сломать шею, пальцами ухватился на край стола. Привстав, Майкрофт склонился к самому его лицу, сильнее притягивая зонт. — Признание, Кэмпбелл, ваш единственный вариант, и не испытывайте мое терпение на прочность, — процедил он, глядя прямо в выпученные глаза убийцы. Когда он убрал зонт, Кэмпбелл свалился обратно на стул, закинув голову и потирая ушибленную шею, но Майкрофт этого уже не видел. Презрительно одернув пиджак, он подбросил зонт, перехватывая его посередине, и вышел за дверь.