Оборотень

— Рюджи, — как-то раз, не отрываясь от древнего учебника, позвал егерь. Оборотень отставил склянку, которую тщательно очищал от остатков зелья, и перевел взгляд на егеря, вопросительно глядя. — Я вот сейчас вспомнил опять нашу первую встречу, — приглушенно продолжил брюнет, отрываясь от хрустящих листов и снимая очки, бережно опуская их на грудь, где они уже повисли на специальной цепочке. — Помнишь, я поддразнил тебя насчет твоего возраста? — Он мигнул синими глазами, а в усмешке отразились клыки — пробудившаяся кровь самого князя тьмы вырывалась скачками, часто в последние дни показываясь, когда не следовало. Рин уже перестал обращать на это свое внимание, но Сугуро пока не мог — каждый раз не то вздрагивал, не то громко сглатывал, не то вовсе передергивал плечами. И теперь он едва сдержался и только беззвучно сглотнул, с задержкой кивая. Рин вздохнул на реакцию партнера и не нарочно покачал головой — как раньше изредка делал Брок, когда был всерьез взволнован и мягко недоволен своим учеником. — Тебя не учили, что оборотни даже в десять лет порой могут считаться взрослыми? Вы живете, конечно, довольно долго, но и то по меркам обыкновенных людей — по сравнению с продолжительностью жизни повелителей это капля в море. Тебе было шестнадцать — ты вошел в подростковый возраст даже в форме волка. Мне было шестнадцать — я был совсем ребенком по меркам своего народа. Он вдруг усмехнулся и резко, совершенно неожиданно продолжил это долгим смехом — разливающимся по хижине, словно по большому деревянному дому. Сугуро почувствовал, как кровь прилила к щекам — и не посчитал нужным это скрывать, только в развязной позе оперся на стол, у которого стоял, скрестил руки на груди и с заботой глядел на обычно такого холодного, невозмутимого егеря. Даже позволил себе слегка улыбнуться, еще не принимая победу парня. — Ты тогда всерьез смутился, Рю, — назвал его кратким именем Рин, что значилось первым признаком перехождения его в необыкновенное с не столь и давних пор состояние — когда он не егерь Священной горы Германии, не наследник своего старшего брата и древнего полуэльфа Брока, а всего лишь Рин — юный повелитель драконов, взращенный в лесу, рано переставший мечтать о внешнем мире и большой игре с толпой других детей — его ровесников. Веселый, искренний, немного вспыльчивый — и как будто напоказ глупый. — Нет, тебя правда не учили?.. — Может, и учили, — Рюджи чуть рассеянно почесал подбородок, — понимаешь, я никогда не был особенно прилежным учеником — ну, ты сам помнишь… В этот день больше ни грамма чтения скучных учебников. Рин до конца, до победы Морфея над собой оставался просто Рином Окумурой, пускай и приученным Броком доделывать работу, который тогда подтолкнул оборотня бедром, призывая подвинуться, и помог с очисткой оставшихся колбочек. Долго, почти всю ночь напролет рассказывал всякие истории — а их у сравнительно молодого егеря было немало, ведь когда-то столько мифических тварей залетало на огонек на его Священную гору, стольких он лечил и столько поломал в своем теле костей — казалось, больше, чем срастил. Рюджи долго не отвечал взаимностью, но пара чарок горячительного, как и всегда, подействовали на него расслабляюще — он и сам был горячим парнем, не глупым, но всеми признанным таковым оборотнем, и не раз ввязывался в переделки. Проснулся он в кои-то веки раньше своего егеря, видя в его объятиях длинную бутылку, в которой на дне еще оставалось саке. Хмыкнул по-доброму, усиленно вспоминая своего холодного в обычное время напарника. И на скорую руку откопал пару одеял — утром было прохладно, а егерь когда-то успел снять почти всю теплую повседневную одежду, оставаясь в одной длинной, грязновато-белой распашонке да потертых матерчатых штанах — мягких и когда-то коловшихся, но теперь уже столько раз стиравшихся, что и мечтать о той колючести не приходилось. Впрочем, Рин и не мечтал. Был только рад. Сугуро тоже почти всегда был рад вслед за егерем.