***
30 сентября. 2017 год Утренний блок новостей монотонно зудел на заднем плане, с дотошной расстановкой в эфире говорила опрятная светловолосая девушка. С наступлением осени рассвет более не разгорался огнём на линии горизонта, а наступал незаметно, прорываясь сквозь влажную дымку дождей. Коридор тонул во мраке — свет из окон, обрамлённых кремовыми занавесками, едва доходил до порога кухни. Играл телевизор, в закрытой ванной журчала вода. Лейла боялась услышать внезапно, как замолкает плеск в душевой и скрипит дверь. На некоторое мгновение она застыла, устало вперевшись в девушку из новостей. Нет, ничего общего с её дочерью. У Люси лицо было покруглее из-за пухлых, но аккуратных щёчек, а волосы желтее, натуральнее. Эта ведущая чересчур худа, к тому же свои собственные пряди она явно выкрасила в светлый с примесью пепельного. И её девочка никогда бы не оказалась в эфире по собственной воле. Люси любила закадровую работу — возню с бумагами и текстами, — но так было до недавних пор: пару месяцев назад её фотографии гремели в новостях над громогласной подписью о прошедшем теракте. Теперь только снимки в соцсетях и остались. Женщина измученно выдохнула, прошлась по лицу ладонью, привычно примяла сухие волосы, заплетённые в небрежную кубышку и вздыбленные у корней, и локтями уперлась в кухонную стойку. В паре стульев от неё на гладкой столешнице, сделанной под белый мрамор с золотистыми прожилками, стыл его завтрак. Лейла скривилась при виде тарелки и ради отвлечения прибавила звук телевизора. Ведущая вдруг серьёзно оповестила о смене репортажа. Загородная авария. Одна фура с логотипом небезызвестной мебельной компании и несколько помятых сбоку и спереди легковых машин, хаотично разбросанных на трассе. Удручённые копы на фоне толпятся возле парнишки с пледом на дрожащих плечах; на бледном лице издалека зияют кровяные рубцы и песочные, местами лиловые синяки. «Пострадавший», — поняла Лейла. Прекратилось журчание в ванной. Сердце дрогнуло. — На данный момент врачи борются за жизни пяти человек, но одну девушку спасти, к сожалению, не удалось, — ведущая неловко замялась. — Двадцатидевятилетнюю Миражанну Штраусс. Приносим близким соболезнования. Сердце бухнуло второй раз. — Спасибо за душ, — облегчённый голос вывел женщину из оцепенения. — Ничего не успеваю, — невинно усмехнулся гость. — Твоих рук дело?! Лично погибшую Лейла не знала и злость испытала вовсе не из жалости. Просто… просто он обещал ей, что новых жертв не будет и что окружение его младшего брата перестанет страдать. Не сдержал это слово — нарушит и другое. В недоумении Драгнил-старший убрал подобие благодарности с губ, небрежно повёл плечами и стоя принялся за еле тёплый завтрак. Тяжёлое мокрое полотенце, перекинутое через шею, впитывало стекающую с головы влагу. Зереф из-за бледного худого лица слабо выглядел на свой возраст — а ведь ему было под тридцать, — но зачёсанные пальцами смоляные волосы, не успевшие просохнуть, придавали ему солидности (скоро снова распадутся неряшливым ворохом). Копия матери. Лейла не могла без гнева смотреть на мертвецки спокойного Драгнила и его манерную деловитость даже во время потребления пищи. Торопился, поэтому ел быстро, почти находу, но всё также педантично. — Во-первых, будь добр, надень рубашку, — в тихой истерике приказала взвинченная Лейла. — Во-вторых? — издевательски продолжил за неё Зереф, попутно нанизывая печёный перец на вилку. — Вкусно, кстати. Спасибо. — Не строй из себя святого, — прошипела женщина. — Угомонись. Это обычная вежливость. Первые морщинки пролегали неглубокими разветвлениями от скептически прищуренных карих глаз; неужели, он действительно не понимает? Или по обычаю играется? Лейла выдохнула, бессильно улыбнулась чему-то и обернулась на плиту позади себя. Сковородкой бы (раскалённой, желательно) проехаться по его затылку, а не турку пачкать с утра пораньше ради него. Или же сдать убийцу с потрохами властям… Нет, нельзя. У Зерефа всё схвачено, куда бы ты ни ступил, и угрожать ему наручниками равносильно что ребёнку — конфетами. К тому же, у него в руках её любимая Люси. — Кофе на плите, — процедила женщина, — горячий должен быть ещё. — В благодарностях ты, как понимаю, не нуждаешься, — хмыкнул Зереф и поставил пустую тарелку в раковину. Он хорошо знал, в каких шкафчиках у гостеприимной Хартфилии хранится посуда, поэтому с первого раза открыл нужный и достал тёмно-синюю толстую чашку. Подумал немного и взял вторую, для Лейлы. — А теперь объясни, что происходит. — Ты ворвался ко мне в семь утра, — ей очень хотелось не обрывать свою реплику на столь скудной ноте. «Ворвался, будто я твоя подруга, и это после всего ужаса, через который заставил пройти меня и мою Люси», — цеплялось на кончике её языка, однако она уговаривала себя молчать. — Я бы не успел заехать домой. И тебя проведать не мешало. — Плотный график, да? — Лейла не стала дожидаться ответа. — Впрочем, это не помешало тебе спланировать убийство, — взъелась она, словно ребёнка отчитывала. Упаси Господь быть матерью такого сына — неизвестно ещё, что сталось с Грандиной его же стараниями. С ней на эту тему он не говорил (две трети их бесед и вовсе занимали пустые, но, главное, взаимные угрозы), однако она предполагала, что о таком брюнет не откровенничал даже наедине с самим собой. — Какое именно убийство? — непроницаемый бизнесмен мерно разливал ароматный кофе по чашкам. — Миражанна Штраусс, — почти выплюнула Лейла и ладонью указала на мерцающий экран, где уже показывали новый сюжет о каких-то футбольных матчах. Выбранилась, выключила телевизор и слёту бросила пульт на столешницу. Резкий звук удара заставил обоих поверить в раскол гладкой мраморной поверхности. Зереф нахмурился от услышанного имени (или, быть может, горечи напитка). Провёл напоследок полотенцем по шее, смахнул блестящие влажные следы, лёгким движением свернул его вдвое и положил на высокий стул рядом. Уж лучше бы смял и бросил в мусорное ведро, думалось Лейле. Страха уступил место ярости — а могло получиться иначе, не увидь она утренний репортаж про Штраусс. — Миражанна? — переспросил он. — Она мертва? — Вот только не делай вид, что удивлён. Зачем было убивать её? — Незачем, — пораскинул Драгнил-старший. — Она и так уже всё им рассказала. — Могла и того больше, поэтому ты перестраховался, — на эмоциях предположила Лейла, взмывая руками. — Куда уж больше-то, — ровно посмеялся брюнет, — кроме голосовой моего брата у неё ничего не было. — Она знала, что Нацу жив. — Догадывалась, и только. Если этими словами он утверждал, что не причастен к аварии, то Лейла не поверила. Драгнил-старший всегда говорил извилисто, загадками, пытаясь раззадорить, и эта беседа не стала исключением: обычный человек, будь он виновен или нет, принялся бы отпираться от навязываемых грехов, но Зереф однозначного ответа не дал. Крупицы сомнения всё-таки поселились в душе женщины, однако она быстро отвела себя от неправильных мыслей. Миражанна мешала делу, ставила под угрозу всю аферу с гибелью Нацу, так не разумно ли устранить её? Такую аварию подстроить несложно, и на Зерефа, несомненно, подозрения падут в последнюю очередь. С его-то связями. Лейла ладонями крепко обхватила маленькую чашку, Драгнил же принялся сосредоточенно листать статьи в смартфоне, нервно тарабаня босой ногой по ламинату. Неприятно, когда ты одержимый контролем маньяк, а что-то идёт вразрез с твоими планами. — Миражанну предварительно называют виновницей аварии, — заключил Зереф, быстрым взглядом пробегаясь по экрану. — Неудачный обгон. Но я поинтересуюсь у Имбера… Возможно, кто-то из наших постарался. — Спасибо за это всё равно не скажу, — заверила Лейла. Только кажется, что на этот раз бизнесмен не соврал. А Лейла втихую кляла тот майский день, когда полезла разбирать документы мужа. «Возможно, кто-то из наших постарался…» — с горечью повторяла про себя женщина, вспоминая скоропостижную смерть любимого мужа. Тогда Зерефу было чуть за двадцать, и молодой учёный только-только начинал узнавать бизнес покойного отца изнутри, со всеми его тайнами и гнилью, поэтому в отношении Джуда руки Драгнилов — тогда ещё глупых и неопытных братьев — должны быть чисты, но в Арболесе есть и другие монстры. Не сказать, что опаснее брюнета, но постарше так точно, и в те годы грязной работёнкой вовсю занимались именно они. Лейла небольшими глотками потягивала кофе, который сегодня был чуть насыщеннее обычного, и тщетно корила себя за свою же глупость; как же ей хотелось отмотать время вспять, сжечь эти бумаги и даже от пепла избавиться. Сжечь и не обрекать дочь на мучения. Драгнил тем временем быстро собрался. Без всяких предрассудков он перебросился с кем-то по телефону парой фраз на иностранном; бизнесмен понимал, что Лейла языка не знает, а переводчиком побоится воспользоваться из-за страха быть разоблачённой — она в его присутствии обходилась без рискованных телодвижений. Нечего психопата бесить. Второпях одёргивая воротник белой приталенной рубашки, брюнет по пути к дверному проёму прикончил свою чашку и поставил её на первую попавшуюся тумбу. Лейла остановила его надломленным голосом. — Моя дочь… — слабо залепетала она. Этими словами заканчивались все их встречи. — В безопасности. Брат за ней присматривает. — Да как ты смеешь доверять Нацу? — горько выдохнула женщина. Будь она на месте младшего из братьев — ему-то терять нечего — так точно бы вонзила нож в спину своему мучителю. Она страшно боялась, однако, не разборок между Драгнилами, а того, что в результате пострадает её дочь. Стоять меж двух огней — в прямом смысле, ведь огнестрельное имелось у обоих — и трястись, лишь бы один не пришиб из мести другому… Неужто Люси приходится переживать весь этот кошмар? Ужасающие догадки градом сыпались на обеспокоенную мать. — Давно ли ты беспокоишься о преданности моих людей? — хохотнул Зереф. Лейла чуть не взвыла. «В аду оба гореть будете, и ты, и твой паршивец брат», — с надеждой предрекала она. — Недавно Сильвер рассказал мне о закрытии дела, — Лейлу потряхивало от безысходности, горло сдавливало в напряжении. — Наши дети росли вместе! Мы знакомы много лет, а мне приходится врать ему… — жаловалась она в пустоту. — Мало того, он при исполнении. Я вынуждена давить слёзы, как настоящая скорбящая мать. — А ты разве не скорбишь? — вновь ответил насмешливым вопросом. — До встречи. Стоило входной двери хлопнуть, оповещая об уходе нежеланного гостя, как Лейла с истошным криком запустила крепкую чашку в обитый светлой плиткой угол и, закрывая перекошенное от боли лицо чуть морщинистыми ладонями, сползла на пол.***
Заключённые сбились в кучки по три-четыре человека и что-то полушёпотом обсуждали, создавая лёгкий гам, под который хорошо спалось другим пленникам, лишённым сил или подходящей компании; во сне они часто мычали и хныкали. В камере по-прежнему было невыносимо душно, пахло потом и пылью, целыми клочьями усыпавшей мусорный пол. Разговоры помогали отвлекаться от невыносимой сухости в глотке и косых взглядов в сторону жалких запасов воды. Выдавали её всё те же люди, взявшие на себя главенство, — именно один из них, смекнув что к чему, предложил Люси брать дополнительные порции еды. Из-за паскудного пайка разборок не устраивали, но вода из раза в раз становилась причиной драк. Мало кому хотелось выпивать по глотку под пристальным надзором десяти пары глаз, а один смельчак и вовсе как-то залил в себя больше положенного и оказался зверски избит. Раньше персонал базы здорово бы наказал всех виновников потасовки, однако после того расстрела за провинности не убивали — им предоставили грызть друг друга самостоятельно. Люди становились злее и злее. Джувия тихонько, но с увлечением рассказывала про своё детство. В приюте, оказывается, девушка росла спокойно, издевательств никаких не терпела, только не была душой компании и имела довольно-таки узкий круг общения, поэтому о годах, проведённых там, не жалела. «Мама у меня шизофренией страдала, — призналась Локсар, — и мне с ней было тяжело. Я боялась её». Люси вкратце поделилась и своей историей: про смерть отца в одиннадцатом году, колледж и работу на телеканале. Про несносного напарника Лео и любимую (но уже мёртвую) зануду Лаки. Эти беседы помогали ей хоть на время забывать о криках под куполом и… Нацу. Коленки запечатались больной коричневой коркой и грозились зарасти шрамами — все средства для обработки девушка отдала раненым сокамерникам. — Люси, а можно спросить тебя кое о чём? — Конечно, — тепло улыбнулась Хартфилия. — Тебя… — Джувия стыдливо отвела взгляд, — что-нибудь связывает с тем парнем? Нацу, кажется… Вот чего она занервничала. — Утром четырнадцатого он просто чуть не вышиб мне мозги, — хмыкнула Люси, смешно сводя брови к переносице. Детская наивность Джувии заставляла её непонимающе молчать в ответ на такие реплики. — Ты видела, как мы обнимались? Только честно. — Да… Мне просто интересно, из-за чего ты… доверилась такому, как он. Ведь он один из них, — заговорщическим шёпотом. Люси колебалась. Лучше, конечно, сразу прояснить ситуацию, чтобы избежать ненужных (и правильных) домыслов про её взаимоотношения с убийцей, но… Не навредит ли это им обоим? Про парня она давно ничего не слышала. Она сомневалась, что того повязали, ведь в таком случае и ей бы влетело. Пронесло раз, второй, третий, так стоит ли рисковать по новой? Нет… Джувия не должна проболтаться. Тем не менее разъяснения девушка решила сократить до минимума, а пикантные подробности и вовсе опустить. — Только никому об этом, хорошо? — Хартфилия заручилась кивком новоиспечённой подруги. — Не так давно Нацу работал в полиции. Мы не были знакомы лично, но мой школьный друг, Грей Фуллбастер, вместе с ним учился в академии. — То есть, ты слышала о нём до того, как попала сюда, — озвучила вслух Локсар, чтобы лучше усвоить. — Но как тогда он оказался здесь? — Понятия не имею. Пару лет назад я узнала, что Нацу умер. Видимо, он перестраховался… чтобы его не искали. Мрачная история. Люси, признаться, думала о том, как бы вовлечь Драгнила во всю эту историю с побегом. Она мешкала и не понимала, стоит ли на полном серьёзе размышлять над такими вещами, ведь даже с его поддержкой провернуть такое дело не представлялось возможным, но мужчина, попросивший её всех спасти, регулярно давал о себе знать и не стеснялся напоминать ей о том, что она обещалась сделать в обмен на их еду. Его косые, злобные взгляды пугали. Нацу, однако, пропал, а её и остальных пленников из камеры не выводили. Грезить побегом тошно, Драгнил же у неё отныне ассоциировался только с их близостью. Приходилось ворошить в голове другие, мерзкие моменты с его участием. — Понятно. Вы, получается, дружите? — с какой-то надеждой уточнила Локсар. — Уже нет. И не спрашивай о нём, пожалуйста. Не хочу вспоминать этого человека. В противоположном углу помещения, где ещё минут пять назад началась непонятная возня, назревала новая ругань из-за воды.