***
Ибрагим мотнул головой, глядя на красивую, ещё совсем не старую и когда то любимую женщину, и понимал, что в сердце никаких чувств к ней не осталось, кроме благодарности за все то хорошее, что между ними было. А хорошего было много и грек не стал этого отрицать. Ведь именно благодаря ей его жизнь сложилась так, как сложилась. Благодаря ей и её брату, который в своё время увидел его и одним весенним днём. Именно Сулейман подарил ему надежду на новую жизнь и будущее, а Хатидже подарила любовь и семейный уют, который он не слишком ценил, пытаясь найти в своей жизни то, чего ему не хватало. — Хатидже Султан, я не хочу причинять Вам боль, — осторожно начал мужчина, глядя куда угодно, но не в глаза Хатидже. — Но то, что было, то прошло. И Вы, и я это прекрасно знаем.Прошлого не вернуть, — он замолчал. — Ты прав, — согласилась Хатидже, заламывая руки. — Прошлого не вернуть, но мы можем ещё построить с тобой счастливую жизнь. Только одно твое слово, и я мир изменю! — горячо зашептала Хатидже. Ибрагим несколько секунд молчал, глядя в окно, а потом спокойно сказал: — А забыть и принять моё прошлое Вы сумеете? Вы сможете жить со мной и принять моего ребенка от другой женщины? — спросил он. — Твоего ребенка? — переспросила Султанша, как-то нервно улыбнувшись. — Моего ребенка, Султанша. Ту маленькую девочку, которой Вы однажды уже выбрали судьбу, чтобы наказать её мать, которая не смогла жить без своей дочери и наложила на себя руки. Вы сможете её принять? Сможете смотреть ей в глаза, помня, что самую большую боль ей причинили именно Вы, — продолжил Ибрагим, наблюдая, как улыбка сползает с лица Хатидже. Было видно, что сказанное очень сильно её задело. — Ибрагим, её мать была всего лишь рабыня, которая не имела никакого права. — Всего лишь рабыня, — согласился грек.— Но позвольте мне Вам напомнить, что я был и даже после всего, что произошло, остался рабом, который верой и правдой служит Вам и Вашей Династии. Хатидже хватала воздух, а Ибрагим понимал, что задел её за живое. — Вот видите, Вы не готовы принять этого ребенка. Вы не готовы её принять, а я не в силах от нее отказаться. Я и так был слишком долго без своей дочери, — он перевёл дыхание. — Поэтому, Хатидже Султан, не нужно больше этих никому не нужных разговоров о прошлом. Они ничего хорошего не приносят. Госпожа, — поклонившись, мужчина покинул покои, чувствуя, словно у него гора свалилась с плеч. Теперь все было расставлено по местам, и у его бывшей жены больше не осталось никаких иллюзий по поводу их будущего. Ведь его будущее — это дочь и достойное служение Повелителю. А больше. Больше ему ничего не надо, ведь за большее и цена соответствующая, а он к этому не готов.***
Вернувшись во дворец, Ханзаде поспешила в свои покои, не желая никого видеть. Хоть Сюмбюль, который в гареме отчитывал провинившихся неизвестно за что рабынь, успел ей сообщить, что Шехзаде Мехмет просил передать, что желает её видеть. Соврав, что у неё болит голова, голубоглазая поспешила в свои покои, где, заперев дверь, прислонилась к ней спиной и чуть ли не до крови закусила губы. Увиденная сцена была словно ножом по сердцу и никак не шла из головы. Но это было ещё полбеды. Слова, сказанные тёткой, звучали в ушах эхом и казалось, что она сходит с ума. Сев на тахту, шатенка обхватила голову, которая и правда начала болеть руками, вспоминая взгляд тетки. Это был взгляд влюбленной женщины. Ханзаде очень хорошо знала этот взгляд ещё с самого детства. Так Валиде смотрела на отца. — Госпожа, Ваш чай, — Мелис поставила поднос на столик и протянула стакан с напитком, но Ханзаде не обратила никакого внимания, думая о своем. — Как ты думаешь, Мелис, неужели можно так любить? Даже простить измену, будучи замужем? Разве не грех признаваться в своих чувствах мужчине, если ты принадлежишь другому? — размышляла вслух Ханзаде. — Госпожа, но Вы ведь тоже любили Ибрагима Пашу, будучи женой другого, — промолвила Мелис, но, увидев взгляд своей Госпожи, смолчала и невнятно пробормотала. — Простите. — Не смей больше никогда об этом говорить! — строго приказала она, но Мелис отчётливо слышала в голосе Ханзаде слезы. — Моё детство давно прошло, и со своими мечтами и иллюзиями я распрощалась в тот день, когда уехала из этого дворца. Наивная девочка умерла, когда на её руки нанесли хну и назвали женой другого человека. Все закончилось ещё тогда, а сегодня. А сегодня я поняла, что все, что я себе придумала — это лишь иллюзия. И сегодня я с ней попрощалась, — словно заклинание повторила Ханзаде, но Мелис успела увидеть, как по щеке её госпожи, скользнула слеза.***
Вереница следующих дней во дворце прошла в ожидании Падишаха из похода, а также в обычных для дворца заботах. Ханзаде все эти несколько дней провела в своих покоях, лишь изредка выходя на прогулку в сад, где компанию ей составляла Джихан хатун. Ибрагима Пашу Ханзаде видела лишь дважды: один раз, когда возвращалась от Мехмета, которого снова беспокоило состояние сестры, а второй раз, когда выходила на терассу, чтобы подышать свежим воздухом перед сном. Грек стоял на своей террасе и, спрятав руки за спину, задумчиво смотрел вдаль. Однажды он даже передал через Мелис записку, которая не прочитанной сгорела в огне. — Мелис, мне не было никаких посланий? — спросила Ханзаде у Мелис, которая сидела рядом и чистила для своей Госпожи фрукты. — Нет, Госпожа, — отрицательно покачала головой служанка, сдерживая свое любопытство, ведь отлично помнила, как госпожа после возвращения от Хатидже Султан поздно вечером села писать послание и приказала отправить в Амасью. — Ещё нет, Госпожа. Оно, видно, очень важное для Вас, — заметила рабыня, поспешно опуская глаза. — Это письмо от Саваш Бея. Я с ним познакомилась в Амасьи, когда ездила туда с Джихангиром, — рассказала голубоглазая. — Он мне прислал письмо несколько недель назад, а я была очень занята и не смогла ему сразу ответить. — Он красивый, Госпожа? — полюбопытствовала Мелис, но Ханзаде лишь улыбнулась. — Мелис, может быть, стоит мне тебя замуж выдать? — с хитрецой спросила Ханзаде, наблюдая, как Мелис засмущалась и от неожиданности выпустила нож, которым чистила фрукты. — Ты молодая, красивая, — продолжила женщина. — А лучшие годы твоей жизни проходят возле меня. Ты должна быть счастлива. — Так я ведь счастлива, Ханзаде Султан, — возразила девушка. — Для меня служить Вам тоже счастье. Разве я смогу Вас бросить, когда столько с Вами прошла? Ханзаде улыбнулась, вспоминая тот день. Она должна была отправляться в свой дворец в Карамане. Матушка тогда выбрала для неё новых рабынь, но Мелис, которая верой и правдой служила ей с самого первого дня, как попала во дворец, со слезами на глазах падала в ноги и просила не оставлять её здесь. Ханзаде поняла, что не сможет оставить свою самую верную рабыню и, несмотря на возмущение и недовольство матери, взяла с собой. Мелис все это время была возле своей Госпожи и помогала ей в самые тяжёлые дни. — Мелис, ты так говоришь, словно боишься чего — то. — Боюсь, — призналась Мелис. — Когда я была совсем маленькой, у меня все было: брат, отец, мама. Отец держал свою лавку, где продавал глиняные изделия. Я с мамой их разрисовывать любила. Однажды мама заболела, и ее не стало. — Мелис замолчала, словно в живую видя те страшные дни. — Когда. меня взяли в плен, отца и брата убили. — Я ничего об этом не знала, — прошептала Ханзаде. — Об этом никто не знает, — повела плечами служанка. — Кого интересует судьба тех, кто подневольный? — она горько усмехнулась. — Но я не жалуюсь, а наоборот, благодарю Аллаха за то, что послал мне Вас. — Она поднялась и поставила на стол тарелку с фруктами.***
Саваш Бей, закончив занятие в медресе, вернулся домой и, сказав матери, которая накрывала на стол, ожидая возвращения супруга, скрылся в своей комнате. Закрыв дверь и сняв тюрбан, черноволосый осмотрелся, а потом достал из-за пояса маленькую записку, которую он уже и не ожидал получить. Ещё раз оглянувшись на дверь, мужчина пробежал её глазами. «Здравствуйте, Саваш Бей, — начинались письмо, написанное аккуратным почерком. Для меня было очень неожиданно получить от Вас послание, ведь после той нашей встречи прошло уже довольно много времени. Надеюсь, что у вас все хорошо.» Саваш улыбнулся, глядя в окно, которое выходило во внутренний дворик. Она надеется, что у него все хорошо. Он вдруг отчётливо увидел перёд собой Ханзаде, которая грациозно сидела на лошади. — Саваш, сынок, — после короткого стука в комнату заглянула женщина в темно коричневом платье. — Что случилось, мама? — молодой человек едва успел спрятать послание за спину. Женщина пристально посмотрела на сына, пытаясь понять, что с ним происходит, ведь тот уже который день ходил сам не свой. — Сынок, отец пришел. Хочет с тобой поговорить. Иди быстрее. Саваш кивнул и, дождавшись, пока мать покинет покои, спрятал послание и поспешил в гостиную, решив, что дочитает послание вечером.***
Ибрагим Паша вернулся в свои покои и, положив на стол папку и несколько свитков, почесал подбородок. Поговорив с Шехзаде, который сообщил ему, что совсем скоро Повелитель вернётся в столицу, Ибрагим понял, что ещё чуть — чуть и он вернётся в Эрзурум. Назан хатун и Эсманур уже даже немного начинали готовиться к отъезду, но каждый вечер, навещая девочку, Ибрагим отчётливо видел, что девочка грустит. Правда, объяснить эту грусть ничем не мог. Грустил и сам Ибрагим, но старался никому этого не показывать. Но объяснял это тем, что его снова ждёт разлука с детьми. Хуриджихан и Османа после той самой встречи во дворце Хатидже Ибрагим видел лишь дважды. Они говорили в саду, куда детей выводила служанка. Бывшую жену грек больше не видел, да и не стремился искать с ней встречи. Выйдя на террасу, Ибрагима подошёл к краю террасы и бросил взгляд на пустующую террасу Ханзаде Султан. Эта была ещё одна причина, которая не давала ему спокойствия. Все его просьбы о встрече она игнорировала, и он не понимал, что происходит. Ведь раньше она сама искала с ним встречи, интересовалась Эсманур, а сейчас просто делала вид, что его нет. И он не понимал, что произошло. Ведь он хотел ее поблагодарить, а самое главное, рассказать нечто очень важное, но нарушать покой дочери Падишаха больше не решался. У него ведь и без того есть дела, которые нужно завершить перед отъездом.***
Хатидже Султан, как это было всегда, делилась своими бедами с верной Гюльфем, которая приехала навестить подругу и узнать, ответил ли Ибрагим Паша на письмо. — Он приезжал сюда лично, — огорошила бывшую наложницу Падишаха Хатидже, меряя шагами комнату. — Но сказал мне такое, что до сих пор не укладывается в моей голове! — воскликнула Хатидже. — Он обидел Вас, Госпожа? — осторожно уточнила Гюльфем хатун. — Он спросил меня раз я его люблю, то смогу ли я принять ту девочку, которая по моей вине осталась без матери, — Хатидже остановилась и посмотрела на подругу, ожидая поддержки. — Госпожа, что это значит? — Гюльфем замолчала и задумалась, а потом, не веря, спросила: — Госпожа, неужели он говорил об Эсманур? — Я не знаю, Гюльфем, о ком он говорил, но я сделаю все, что только могу, но мы с Ибрагимом будем вместе и будем очень счастливы, — добавила она, и в глазах вспыхнул огонь, который испугал сидящую на тахте Гюльфем.***
Несколько дней спустя
Ибрагим Паша остановился на одной из аллей сада в Эдирне и с интересом посмотрел на женщину в темно фиолетовом платье, которая стояла к нему спиной и не спешила поворачиваться. — Я же просил Вас не покидать свои покои, — несколько раздраженно произнес Ибрагим. — Это может быть опасно. — Опасно — в голосе женщины слышался сарказм. — От кого Вы меня пытаетесь спасти, Ибрагим Паша? — Женщина обернулась, и взгляд зелёных глаз Хасеки Хюррем Султан прожёг Ибрагима, словно рентген. А ведь казалось, что за эти несколько лет он и забыл его. — Или кого Вы пытаетесь уберечь, удерживая меня здесь? Она сделала шаг к мужчине, а тот вдруг понял, что даже несмотря на то, что он спас её и вернул обратно, они до самой смерти останутся врагами.