Питер
Не хочу в океане плыть, Бороться с течением ― тоже. Я вечно плавать не могу, И холод меня уничтожит¹.
Ночь была тёплой, хоть и не настолько, чтобы волосы липли ко лбу. Просто достаточно приятной, с мягким переменчивым ветром, обдувающим его тело сквозь костюм. Город был почти спокоен, будто все в Нью-Йорке решили вдруг взять выходной и посидеть дома. На небе невероятно много звёзд. В общем, вечер выдался прекрасный, но Питер не мог насладиться им сполна ― тревожное предчувствие сжимало внутренности, а сердце учащённо билось. Он на корточках сидел на краю крыши, готовый сорваться вниз и броситься навстречу любому преступлению. Но всё же пока не мог уйти, пусть мышцы и подёргивались в предвкушении действия, погони. Он кого-то ждал. От лёгкого покалывания в затылке у него перехватило дыхание: не совсем опасность, скорее… предостережение. Осознав вдруг, что за спиной кто-то стоял, Питер медленно поднялся, руки безвольно повисли вдоль тела, пальцы подрагивали. Он вгляделся в далёкие городские огни ― тусклые и неземные под облачным небом ― и оттягивал неизбежное ещё пару мгновений. Потом, очень медленно выдохнув, повернулся. Он стоял в нескольких ярдах от Питера, освещённый слабым лунным светом. В своём костюме он походил на статую, но маски не было, и при виде его лица у Питера отчаянно заныло в груди. А от стального блеска в глазах ― перехватило дыхание. Потом он двинулся, вытянул руки, будто приглашая в объятья. ― Питер, ― выдохнул он, голос нежный, как шёлк. И был таким красивым, что у Питера колени подкосились. ― Иди ко мне. Питер с всхлипом подался вперёд, споткнулся и влетел в его распахнутые объятья, хватаясь за него, словно утопающий ― за спасательный круг. ― Гарри. Его нежные руки крепко обняли Питера, а тот вжался в тело Гарри, будто навсегда хотел остаться вот так. Сквозь спортивные штаны и футболку тело Гарри было холодным, но Питеру было плевать. ― Гарри, ты пришёл, ― прорыдал Питер ему в плечо, беспомощно цепляясь и ощущая, как острые кости выпирали под футболкой. ― Я скучал, Пити, ― пробормотал он Питеру в волосы, маска Человека-паука больше им не мешала. ― Где ты был? Паркер отстранился, чтобы заглянуть в наполненные слезами голубые глаза, облегчение затопило всё внутри. ― Я был… Я был тут. ― Он оглядел затянутую дымкой крышу. ― Был тут, искал тебя. ― Правда? ― удивился Гарри, его идеальные брови сошлись на переносице, бледные губы приоткрылись. ― Конечно! ― воскликнул Питер, оглаживая грудь Гарри, прижимая его ближе к себе, ища доказательства того, что он здесь, настоящий, живой. ― Всё, чего я хотел, ― найти тебя. Гарри изумлённо моргнул. ― Тогда почему ты меня бросаешь? Питер замер, впился взглядом в Гарри, ощущая, как от лица отливала кровь. Ужасная, ноющая боль пронзила внутренности и потекла по венам. ― Что? ― Голос показался едва слышным карканьем, вся сила покинула его перед лицом ужаса. Голубые глаза смотрели уверенно, бледные губы всё ещё были приоткрыты. ― Почему ты меня бросаешь? Крыша исчезла, а Гарри полетел вниз. Он падал, а Питер должен был его поймать. Обязан. Но паутина не стреляла, поэтому он нырнул вслед. Они летели вместе: он попытался приблизиться к Гарри, схватить его, но не важно, как сильно махал руками и ногами в попытках ускориться, ― воздух оставался холодным, как снег, острым и густым, и Гарри оставался вне досягаемости. Паника затуманила зрение, шум пульса заглушал остальные звуки. В последний момент Питеру удалось дотянуться до Гарри, схватить поперёк талии. Поймать его. Питер схватил Гарри и приземлился, задыхаясь от страха. Приглушённый треск прогремел словно гром; Питер задрожал, когда Гарри сломался в его руках. Его голова откинулась далеко назад, обнажая искалеченную колонну горла над зелёным кевларовым нагрудником костюма Гоблина. Он был совсем неправильно изогнут: перевёрнутая V с точкой опоры чуть выше таза. Гарри поднял взор, Питер начал всхлипывать. Лицо друга было бесстрастным, прекрасным, несмотря на тёмную струйку крови, стекающую из уголка рта. ― Я люблю тебя, ― сказал он. ― Нет! ― прокричал Питер, падая на колени на холодный мокрый тротуар. Шёл сильный дождь. ― Я люблю тебя, даже несмотря на то, что ты меня убиваешь. ― Нет, ― всхлипнул Питер, отчаянно вцепившись в тело Гарри, всё ещё пытаясь удержать его, что было совершенно бесполезно. Он просто распадался на глазах. ― Нет, не уходи. Не покидай меня! ― Он не мог сделать и вдоха из-за яростного приступа паники, сжимающего грудь. Гарри прямо на руках разваливался на кусочки, приземляясь на тротуар пятьюдесятью этажами ниже с отвратительными шлепками, а руки Питера покрывались кровью. Всё, что осталось у него в ладонях, ― голова Гарри. Он уставился пустыми, безжизненными глазами на Питера, приоткрыл окровавленные губы. ― Это всегда был ты?***
Питер с порывистым вдохом очнулся, всё вокруг казалось ярким, резким, дезориентирующим. Сердце бешено колотилось, кожа зудела в преддверии опасности. Щёки были мокрыми, он не мог нормально вдохнуть, в горле ― ком, а мир перевернулся вверх дном. Мир перевернулся. Он вновь проснулся на потолке, сведённые судорогой пальцы рук и ног удерживали его в углу комнаты, самом тёмном и дальнем от двери и окна. Питер стал просыпаться вот так пару недель назад, а теперь это случалось почти каждый раз, когда получалось задремать. Он хотел посмотреть, как много удалось поспать в этот раз, но потребовалось некоторое время, чтобы просто вспомнить, как дышать. Как только вышло загнать ноющую боль и панику обратно в желудок, он осторожно отлепился от стен и тихо спрыгнул на пол. Будильник показывал 6:52 утра ― он проспал чуть меньше двух часов. В квартире было тихо, а вот за окном шум нарастал. Тётя Мэй, должно быть, только что ушла. Повезло. Питер поднялся с тихим выдохом, ноющие мышцы подёргивались в беспокойстве. Он не мог тут оставаться. Схватив рюкзак с захламлённого стола, он выпутал костюм из простыней, сунул его в сумку и резко застегнул молнию. Натянув носки и потрёпанные конверсы ― а ещё трёхдневной давности шорты и футболку, ― наплевав на шухер на голове, он вышел из комнаты, хлопнув дверью, просто чтобы нарушить тишину. Взяв скейтборд, он резво поскакал вниз по лестнице. Костюм Питер таскал повсюду. Если б на улице было не восемьдесят градусов, то Питер надел бы его под одежду, но в такую жару длинные рукава и штаны могли привлечь слишком много ненужного внимания. Однако из-за этого ему было непросто перевоплощаться в Паука. Вместо того чтобы зайти в тёмный угол и скинуть верхнюю одежду, нужно было раздеться догола и натянуть на липкое тело костюм, надеясь, что его никто случайно не спалит. Это было чертовски трудно, но того стоило. Будь воля Питера, он бы все дни напролёт проводил в костюме. Но он не мог выйти из дома в таком виде посреди бела дня, да и держался в тени в это время ― в любом случае большая часть дневных преступлений происходила в тёмных закоулках. Будь его воля, он проводил бы в образе Человека-паука каждую секунду ― только в эти моменты он чувствовал, что хотя бы отдалённо контролировал себя, ― но это невозможно. Если Питер не притворялся спящим, когда тётя Мэй уходила утром на работу, то она обязательно заставляла его идти вместе с ней до автобусной остановки. А когда она звонила днём, чтобы узнать, как дела, он обычно сообщал, что смотрел телевизор, так что периодически всё же приходилось бывать дома и следить, чтобы соседи видели, как он катается на скейте где-то неподалёку. Но днём действительно было немного преступлений, поэтому в основном Питер проводил время за проверкой новых возможностей костюма. А для этого требовалось место, куда не могли бы заглянуть любопытные или новостные вертолёты, поэтому ещё приходилось отыскивать подходящие места на окраине города. Грузовые верфи и заброшенные склады подходили лучше всего, но даже там время от времени появлялись незваные гости. Питер не сомневался, что однажды видел бездомного, пока висел на балке вниз головой, мастеря из паутины гигантскую скульптуру в форме члена. (Он до смерти хотел опробовать режим «твердеющей» паутины, понятно? Но всё оказалось не настолько круто, как он надеялся.) Порой Питер просто бродил по улицам Нью-Йорка, прислушиваясь. На самом деле ему так было даже легче, когда, смешавшись с толпой, он просто брёл среди людей, ни о чём не думая и не привлекая внимания. Дни наполнились бесконечным однообразием и тайной слежкой в поисках преступлений. А вот ночи… Ночи ― Уэйдом. Уэйдом ёбаным Уилсоном. Уэйдом я-исчез-на-месяц-и-даже-не-звонил-и-не-писал. Уэйдом я-буду-сводить-тебя-нахуй-с-ума-пока-ты-не-набьёшь-мне-морду-или-не-искусаешь-в-кровь-губы. Уэйдом я-притворюсь-что-сожалею-о-содеянном-и-буду-преследовать-тебя-по-пятам-как-жалкая-побитая-дворняга-но-на-самом-деле-просто-вырву-твоё-сердце-прямо-из-груди-разотру-меж-зубами-и-оставлю-изувеченное-но-всё-ещё-ноющее-по-мне-потому-что-я-украл-и-сожрал-всё-что-у-тебя-было-внутри-тело-в-ёбаной-пыли. Питер это ненавидел. Ненавидел, как сильно его хотел. Возненавидел в ту самую минуту, как Уэйд вернулся в его жизнь, будто совершенно ничегошеньки не изменилось. Не предложив ничего взамен, кроме «Как дела?». Питер в нём нуждался. Всё его тело тянулось к Уэйду ёбаному Уилсону, изнемогая от внутреннего желания оказаться в его объятьях. Потому что было когда-то время, когда Питеру казалось, что Уэйд мог всё исправить. Что пока они вместе, Уэйд будет о нём заботиться. Он как-то наивно, искренне верил, что Уэйд магически решал все проблемы. И он, блядь, ненавидел примитивные, тупые искры надежды, которые всё ещё заставляли где-то глубоко внутри в это верить. Потому что теперь-то он знал. Знал, что Уэйд надолго не задержится. Он ничего больше не исправит. И не станет держать обещания. И если Питер вновь впустит наёмника в свою жизнь, если вновь позволит себе нуждаться в нём, то в конце концов останется покинутым и сломленным даже больше, чем сейчас, если такое вообще возможно. Три дня назад он совершил ошибку. Позволил гневу (а он и так охуенно злился всё время, но только Уэйд мог заставить его говорить) взять над собой верх. Он позволил Уэйду проникнуть под кожу. Это был момент слабости, заставивший его, захлёбываясь слезами, орать о своём разочаровании на крыше в Квинсе, ненавидя Уэйда и самого себя, а ещё весь мир ― за то, что в нём творился полный пиздец. За что? Почему Уэйд вернулся? Почему сейчас? Он делал только хуже своими тупыми извинениями, своим тупым болтливым ртом, тупым ёбаным телом в этом кожаном костюме. И ведь ни слова не сказал, где пропадал всё это время. Но Питеру это было не нужно. Ни сейчас, ни когда-либо. Чтобы доказать это самому себе, он перестал слоняться в знакомых местах, ожидая появления Уэйда. Он даже в Мидтауне не остался. Он проёбывался где-то близ Бруклина и по меньшей мере троих преступников отправил в больницу. И Уэйд не пришёл. Питер не ждал его и следующей ночью. Он подумал, что, быть может, до Уэйда наконец дошло и он решил отъебаться в этот раз (Питер проигнорировал, как эта мысль заставила его дышать чаще и прерывестее, а конечности ― онеметь и задрожать, будто он слишком долго находился на холоде). Но вскоре Уэйд всё же нашел его в районе Гарлема в час ночи. Он преследовал Питера ― игра в «кошки-мышки» к этому моменту уже стала привычной, ― но ничего не говорил. Он соблюдал дистанцию и молчал. Конечно, Питер слышал, что он всё время общался с голосами: бессвязная треть диалога, не предназначенная для паучьих ушей, ― но с Питером он не говорил. И Питер не знал, испытывал ли по этому поводу облегчение или разочарование. Так что решил просто об этом не думать ― и продолжал старательно не думать, пока не забрался в окно своей спальни в четыре утра. Пока всё шло хорошо. В полвосьмого город ожил, и тощий пацан на скейте оставался совершенно незамеченным. Он внимал окружающему миру: водители кричали, дети плакали, машины гудели, а собаки лаяли. Какое-то время Питер прислушивался к собранию анонимных алкоголиков в подвале церкви, мимо которой проходил, а ещё ― к ссоре парочки о кухонных приборах в соседней квартире. Он слышал самые разные вещи, что его отвлекало. Немного. Он не слышал шума преступлений, поэтому просто продолжал болтаться по округе, сцепив зубы от попусту потерянного времени. На обед он пошёл домой (съел лишь половинку банана, потому что в дневном ток-шоу, которое он слушал вполуха, упомянули что-то о новом руководстве «Оскорп», после чего аппетит совершенно пропал). Он всё ещё был дома, когда позвонила тётя Мэй, и как только они поговорили, Питер тут же свалил из квартиры. Было жарко, но ему до смерти не терпелось залезть в костюм. Да и он не был столь плох ― ткань состояла из лёгкого металлического сплава, поэтому холодила кожу. А ещё ему нравилось разговаривать с Карен. Не то чтобы он вываливал ей переживания или типа того. Просто было приятно открывать рот и произносить слова, да ещё чтоб тебя кто-то слушал и отвечал. Пусть даже и компьютер, думающий, что тебе необходимо знать, где поблизости подают американскую кухню, когда ты глупо пошутил про «жажду справедливости». Питер не общался с ЭмДжей или Недом с похорон. Они пытались связаться, но он игнорировал звонки и удалял сообщения. Он просто не мог сейчас иметь с ними дела. Они жили в другом мире, а у Питера не хватало терпения притворяться, что он счастлив в их компании, когда они совершенно ничего не понимали. Теперь Карен составляла ему компанию. И быстро обучалась. После первых двух раз, когда Питер выразил абсолютное равнодушие к травмам преступников, она перестала перечислять их. Но всё же упоминала, если кто-то был на грани жизни и смерти, чтобы Питер отступил. Потому что он не хотел, чтобы его в довершение всего прочего преследовала полиция. Она искала для него всякие вещички, врубала музыку, когда он просил, а самое главное ― не говорила о Уэйде. Просто сообщила о присутствии «Дэдпула, опасного и психически скомпрометированного наёмника» впервые, когда он появился две недели назад, и больше ни слова. Её реакция подсказала Питеру, что у Карен нет доступа к прошлым видео, потому что она не знала, что они уже знакомы. Она не просматривала те несколько месяцев записей, что они общались. Это было облегчение. Иметь одного ― лишь одного ― человека, который не знает, насколько испоганена его жизнь. В тот же день Питер надел костюм в переулке рядом с универмагом. Избил наркодилера, выбросил угонщика из машины и сам вернулся к ужину домой, всего на полчаса позже, чем обещал. Он притворился, что не заметил покрасневших глаз Мэй, когда она спросила, где он был, пробормотав в ответ что-то о скейтборде.***
Этой ночью Уэйд нашёл его быстрее обычного. Питер предположил, что тот мог поджидать где-то поблизости от квартиры и после начать преследование прямо из Квинса. Паркер не знал, что чувствовал по этому поводу. Он должен был его ощутить. Обычно он всегда очень остро реагировал на присутствие Уэйда, знал, когда тот поблизости, но теперь в паучьем чутье появился какой-то фатальный изъян, который… просто перестал реагировать. Это приводило Питера в бешенство. Он обязан ощущать, когда кто-то за ним наблюдал, чувствовать знакомое покалывание в затылке, подсказывающее, что он под прицелом. Конечно, если б Дэдпул решил опробовать на нём одну из своих острых катан, то Питер, наверное, ощутил бы предупреждающий укол, но в иных случаях ― тишина. Уэйд никак не волновал его паучье чувство опасности, и это был просто какой-то… пиздец. Потому что Дэдпул более опасен для Питера, чем кто-либо другой в этом мире. Уилсон держал дистанцию, как и вчера, но не прятался. То тут, то там мелькали вспышки красного: в полуквартале между домами или на пожарных лестницах. Если Питер и установил определённый неспешный темп передвижений на паутине, то только чтобы не потерять из виду этого идиота и не быть впоследствии неприятно удивлённым его внезапным появлением. Через полчаса патрулирования он засёк стычку на бензоколонке примерно в три четверти мили² к востоку и направился туда, ощущая, как бегают по спине мурашки предупреждения. Едва уловимые, а не трезвонящие об опасности, но всё же… паучье чутьё сработало. Будто какой-то тайный преследователь обратил на него взор. ― Карен, ― мягко сказал Питер, остановившись на стене офисного здания, подавив желание оглянуться, ― за мной кто-то следит? ― Да, Питер, ― тут же отозвалась она. ― Наёмник, известный как Дэдпул, находится в точке на восемь миль к западу от тебя. Он следил от Харви-роуд, начал примерно двадцать четыре минуты назад. Маленькая красная стрелка в поле зрения Питера указала в направлении Дэдпула. Он закатил глаза. ― Нет, я имел в виду кого-нибудь другого. Повисла пауза. ― Я не обнаружила никаких иных повторяющихся идентификаций в твоём потоке визуальных данных, а доступ к уличным камерам города или спутниковым каналам Старка не указывает на какой-либо хвост. Питер рассеянно хмыкнул на это, и тут же, когда пролетел мимо щитов, волосы на затылке опять встали дыбом, но он приложил все усилия, чтобы не оглядываться. Краем глаза Питер заметил Уэйда, двигающегося вниз по улице у него на хвосте, и продолжал лететь к кутерьме на заправке. Лёгкое покалывание не утихало, но Питер старательно его игнорировал, пока разбирался с, похоже, бандитской стычкой на заправке Shell. Уэйд держался неподалёку, как и велел ему Питер (потому что перспектива вновь стать командой просто… вызывала у него тошноту), а изображающие из себя гангстеров были повержены и валялись, связанные паутиной или потерявшие сознание. Тихий зуд подсознания не покидал, даже когда Питер был в нескольких кварталах от бензоколонки, продолжая бесцельно кружить по городу в поисках очередных преступлений. Было в воздухе какое-то электричество, будто собиралась буря, и это выводило его из равновесия. Сосредоточенно поджав губы, Питер выстрелил очередным потоком паутины, нарушая установленный темп, и резко свернул в переулок за вереницей ресторанов. ― Переключи на «паутинные сети», ― выдохнул он, пока полз по стене на крышу. ― Да, Питер. Он прополз ещё пару этажей, а потом резко вытянул руку и, не глядя и не позволяя себе колебаться, инстинктивно выстрелил. Не раздалось ни звука ― лишь мягкий удар, который Питер расслышал, внимательно прислушавшись и разобрав почти бесшумное, ровное дыхание. Не совсем понимая, с кем или чем имел дело, он быстро спрыгнул на тротуар и бросился к тому месту, куда попала паутина. Там, спрятавшись в тени рядом с припаркованным грузовиком, почти невидимая в темноте здания, стояла женщина. Она была одета в чёрный обтягивающий костюм ― лишь лицо и кончики пальцев были открыты. Пояс её был жутко похож на тот, что у Дэдпула, хотя такой же чёрный. Её каштановые волосы были стянуты в тугой конский хвост, и она активно разрезала паутину отвратительного вида ножом, пытаясь освободиться. ― Я впечатлена, ― заявила она холодным, безразличным голосом с едва слышной хрипотцой. ― Могу сосчитать по пальцам одной руки количество людей, способных обнаружить мою слежку. Питер нахмурился, не убирая пальцы с паутиномётов, на случай если она сделает какое-то резкое движение, когда освободится от сети, пригвоздившей её к стене. ― Ты кто, блядь, такая? Её льдисто-голубые глаза встретились с его, потом она наклонилась, чтобы освободить ноги двумя плавными взмахами ножа. Пустое выражение её лица не выдавало ровным счётом ничего. ― Друг, ― сказала она, легко стряхивая остатки синтетического шёлка паутины, и шагнула к Питеру. Он напрягся, готовый вновь пригвоздить её к стене. Но она больше не двигалась ― только сунула оружие в ножны на бедре. ― Не мой, ― ответил Питер предупреждающе-низким голосом. На кончике языка вертелась шутка насчёт приглашения на день рождения, но вид этой женщины его слишком нервировал, поэтому он промолчал. Она едва заметно скривила губы, будто показывая, что слышала его. ― Тогда Тони. Он, так сказать, наш общий друг. Питер нахмурился, невольно сжимая кулаки при упоминании Тони ёбаного Старка. ― Он приказал тебе за мной следить? ― требовательно спросил Паркер, чувствуя закипающий в животе гнев. ― Да, ― ответила она без смущения. ― Он выразил озабоченность твоим нынешним психическим состоянием и попросил присмотреть за тобой. Ёбаное нахальство этого человека вызывало у Питера желание плеваться. ― Мне не нужна нянька, ― прорычал он, с трудом удерживаясь, чтобы прижать её к стене (что, по мнению Питера, ни в коей мере не подтвердило бы его правоту). Она смотрела на него слишком долго, что вызывало ощущение, будто эти безэмоциональные глаза видели насквозь, безжалостно обнажая его, как счищая шелуху ― слой за слоем, всё, что он пытался скрыть. ― Похоже, одна у тебя уже есть, ― спокойно ответила женщина, глядя за спину Питера. Он слегка повернулся, тут же увидев Уэйда, спускавшегося по пожарной лестнице: молчаливый и сосредоточенный, каждое движение тщательно выверено, ― что заставляло что-то сжиматься в животе Питера. Он проигнорировал это чувство и с усмешкой повернулся обратно к своей преследовательнице. ― Тебе надо проверить зрение. Он не нянька, а сталкер. Пристальный взгляд вновь пронзил его насквозь, и Питеру пришлось напомнить себе, что на нём маска и его лица она видеть не могла. Женщина осторожно подняла руку к пистолету на бедре, словно сообщая о своём намерении. ― Нужно о нём позаботиться? Что-то внутри Питера щёлкнуло, резкое и мстительное, он рванулся вперёд, прижимая её к кирпичам за воротник. ― Какую часть предложения «Мне не нужна нянька» ты не поняла? ― Слова были резкими, злобными, в груди разгорался тревожный жар. Короткая вспышка эмоций наконец промелькнула на её безмятежном лице, взгляд стал угрожающим. На плечо Питера опустилась рука, и всё тело под этим тяжёлым и жарким ― даже сквозь кожу и спандекс ― прикосновением вспыхнуло. ― Наташа, ― отрывисто поприветствовал Уэйд за его плечом. Питер дёрнулся от этого рокочущего слова, произнесённого над его головой, и безвольно опустил руки, когда осознание вдруг нахлынуло на него. ― Уилсон, ― холодно ответила Чёрная Вдова, расслабленно облокотившись спиной о стену, будто так и собиралась стоять изначально. Однако руки с пистолета не убрала. ― Я думал, ты в Беларуси. ― Он сжал плечо Питера, и что-то в его тоне заставило послушно отступить, чтобы больше не быть зажатым между ними, пусть сознание и взбунтовалось. ― Я там и была, ― она едва заметно пожала плечом. ― Решила все дела и вернулась. ― Она вновь перевела взор на Питера. ― Думала, удастся какое-то время не высовываться, но, похоже, меня раскрыли и всё кончено. ― К нему трудно подкрасться незаметно, ― сказал ей Уэйд, немного ссутулившись и небрежно положив руку на бедро, но Питер знал, что это означало лишь большую готовность вступить в драку, чем обычно. ― «Он» вообще-то тут, ― раздражённо прокомментировал Питер, скрестив руки на груди. Он ненавидел, как они к нему относились ― будто к ребёнку. Несмышлёнышу, за которым нужен присмотр, к которому можно обращаться снисходительно. Глаза Вдовы смотрели сквозь него. Она оттолкнулась от стены и шагнула вперёд, заставляя плечи Уэйда напрячься. ― Я буду поблизости. ― Поравнявшись с Питером, она понизила голос и добавила: ― Небольшой совет на будущее, как один паук другому… Твоя техника чертовски небрежна. Питер стиснул зубы, но удержался от комментариев, а Вдова проскользнула мимо и исчезла в тени. Теперь, когда он знал, кто она такая, ему больше не хотелось прижимать её к стене. Даже если была реальная возможность её поймать (в чём он был не уверен), она оставалась Мстителем. У Питера не было никакого желания настраивать её против себя, даже если хотелось врезать Тони по его высокомерному маленькому носу за то, что он продолжал совать его в чужие дела. Питер повернулся к Уэйду; раздражение ярко и требовательно вспыхнуло внутри. Он открыл было рот, чтобы отчитать Дэдпула за то, что вмешался, будто был его ёбаным наставником, но тот опередил его: ― Хорошая игра, маленький Паук. ― Он изобразил пальцами стрельбу из пистолета в Питера и задул воображаемый дымок из дула. ― В этот раз ты поймал скользкую штучку. В мозгу Питера загудел белый шум, кожа вспыхнула. ― Не называй меня так, ― проскрежетал он сквозь стиснутые зубы. ― О? Тогда как я буду идентифицировать тебя для наших читателей теперь, когда у нас в истории появилось два членистоногих? ― Он перекатился с пятки на мысок; Питер точно знал, что он усмехался под маской. ― Все мы знаем, что она большая плохая Вдова, а ты ― малыш. Питер подавил дрожь, пробежавшую вдоль спины. ― Назовёшь меня «малышом» ещё хоть раз… ― предупреждающе сказал он, раздражённо поднимаясь по стене. ― То что? Снова в нос меня ударишь? ― Уэйд потянулся к нему, чтобы… сделать что? Питер и понятия не имел, но тут же увернулся, прыгнув на противоположную стену. ― Не трогай меня так… небрежно, ― прошипел он. ― А как ты хочешь, чтобы я тебя трогал? ― Уэйд бочком подобрался ближе, слова рокотали у него в горле. ― Чувственно? Питер пнул его в рёбра, от чего Дэдпул упал на задницу с достойным презрения шлепком и стоном боли. ― А ху-ху не хо-хо? Уэйд поморщился, и это было заметно даже через маску. ― Bless your body, bless your soul, reel me in and cut my throat. | Благослови твоё тело, благослови твою душу! Замани меня и перережь мне горло³! ― пробормотал он, поднимаясь на ноги, двигаясь необычайно неуклюже, а потом вновь возвращаясь в своё состояние агрессивной грации. ― Да, мы так и сделаем. Питер отвернулся и принялся подниматься к крыше. Гнев, страх, ненависть, желание бурлило внутри, опадая горячим пеплом, душа его. Он не знал, желал ли, чтобы Уэйд последовал за ним. Сомнения, наверное, всё же означали, что хотеть он этого не должен. ― Отъебись, ― бросил он через плечо, стараясь, чтобы голос звучал жёстко и сердито. ― Ни для кого не секрет, что всё немного сложнее, ― спокойно, как и всегда, сообщил Уэйд. ― Ты не сможешь бесконечно от меня убегать. Питер так сильно прикусил губу, что почувствовал вкус крови. Ему хотелось спрыгнуть и вновь его ударить. Подраться. Выебать его. Заставить страдать. И когда первые капли тёплого дождя просочились сквозь маску, Питер понял, что уйти сейчас ― лучшее решение. ― Спорим, ― выплюнул он, когда добрался до края стены и переполз через неё на крышу. Он слышал, что Уэйд кричал ему вслед, но городские огни уже проносились мимо, а асфальт внизу темнел от нарастающего ливня: ― Are we demented or am I disturbed? The space that’s in between insane and insecure. | Мы сошли с ума, или я помешался? Пространство, что находится между безумием и неуверенностью⁴.***
На следующий день Питеру позвонил адвокат. Он сидел за огромными валунами в Центральном парке, зажав телефон в руке и пытаясь сдержать рвоту. Или паническую атаку. На самом деле ему, скорее, светило потерять сознание от недостатка кислорода, потому что Питер никак не мог сообразить, как заставить воздух выйти из удушающего комка страха в горле. Вот оно. Они всё выяснили. Они собирались допросить его, заманить в ловушку и арестовать, он до конца жизни будет гнить в тюрьме. Адвокат хотел встретиться с ним через два часа. Всего два часа. Неужели его жизнь прервётся через два часа? Ох, блядь. Что он скажет тёте Мэй? Это просто уничтожит её. Он не мог так с ней поступить ― не после всего, что уже произошло. Он обязан… обязан что-то придумать. Нужно подумать об этом объективно, и хладнокровно, и… и… Блядь. Всё кончено, если они знали о его тайной личности. Даже если они не смогут доказать, что это он убил Гарри, то, по крайней мере, смогут обвинить в самосуде и нападении на людей. И даже, возможно, в убийстве Нормана. Ох, боже… Но как? Как они выяснили, что он ― Человек-паук? Возможно, конечно, он где-то облажался, оставил следы. Чёрт, да даже камера могла снять его в неподходящий момент. Возможно… Что ж, возможностей миллион. И единственное, что он мог сделать, ― это строить предположения о том, что им известно. Именно так копы по телевизору обманом заставляли давать признательные показания, делая вид, что знали больше, чем на самом деле. Поэтому Питер решил держать рот на замке и не говорить ничего даже отдалённо компрометирующего, пока не найдёт адвоката. Только вот с адвокатом он как раз и должен был встретиться. Но тот работал на «Оскорп». Почему же они вместо адвоката не послали за ним детектива? Всё это не имело никакого смысла, и Питер чувствовал себя так, словно вернулся в апрель, когда подвергался постоянной опасности и отчаянно, но бесплодно пытался выяснить, кто же, чёрт возьми, этот Зелёный Гоблин. Хотелось бы ему никогда этого не узнать. Если б он мог вернуться в прошлое и поступить иначе, возможно, Гарри не умер бы. И жизнь Питера не превратилась бы в ходячую катастрофу. Но это, конечно, к делу не относится. Питер поднялся с земли, упёршись дрожащей рукой в тёплый камень, чтобы не упасть, и, не обращая внимания на полуденных бегунов и собачников, насухо вытер щёки и направился к выходу из парка. Питер пошёл домой переодеваться, потому что знал: если его арестуют, тётя Мэй не захочет, чтобы он попал в тюрьму в потрёпанной футболке с The Smiths, ведь он будет выглядеть нелепо, надев её спустя тридцать лет, когда его выпустят за хорошее поведение. Он ожидал чего-то подобного, но не того, что будет таким… испуганным. Питер, скорее, ждал, что к нему в квартиру постучатся. Парочка копов, возможно, даже в боевой экипировке, если решат, что от него можно ждать неприятностей: быстрый и болезненный арест. Если у них против него будут улики, тогда ему, наверное, даже слова не дадут сказать. Они просто обвинят его и покончат с этим. Питеру было всего шестнадцать. Возможно, сначала его отправят в центр временного содержания для несовершеннолетних на пару лет, чтобы облегчить ему жизнь. Он не хотел, чтобы это случилось, но если всё так и произойдёт ― Питер в полной мере это заслужил. В 16:56 Питер уже стоял перед зеркальными стеклянными дверьми «Оскорп Индастриз». Казалось, прошла целая вечность, с тех пор как он последний раз входил в это внушительное здание. Вновь оказаться здесь казалось сном. Всё вокруг чувствовалось не вполне реальным. Питер ожидал каких-то изменений. Может быть, нового ремонта, новых мер безопасности. Но всё осталось точно таким же, как раньше. Даже секретарша, сидевшая за мраморным столом ресепшена, была та же. Питер назвал ей своё имя, получил на этот раз гостевой пропуск и отправился в конференц-залы на пятом этаже, в которых прежде никогда не был. Пока он поднимался в лифте, в животе всё скручивало, и он всерьёз уже начал рассматривать перспективу сделать крюк до туалета, чтобы блевануть. Хотя он особо со вчерашнего дня не ел, так что блевать нечем. Питер добрался до нужной комнаты, обойдясь без рвоты. Он попытался успокоить нервы судорожными вдохами-выдохами и постучался в тяжёлую дверь. ― Входите. Голос адвоката был ровным, а внешность ― такой же непримечательной. Он сидел на противоположном конце длинного стола из красного дерева, очки в тонкой проволочной оправе покоились на крючковатом носу, а зачёсанные назад волосы, скорее всего, прикрывали лысину. На нём был хороший костюм (насколько Питер мог судить), но крой ― самым обычным. Мужчина что-то писал в чёрном кожаном фолианте, который отложил, как только Питер вошёл. ― Вы, наверное, Питер Паркер. ― Он поднялся и подошёл, протягивая ему руку. Питер её пожал, но слишком поздно понял, что ладони покрылись липким потом. Потом он тайком вытер их о джинсы. ― Я Джеймс Фелдман. ― Он кивнул в сторону ближайшего свободного стула, а Питер заметил, что на столе между ними лежит несколько закрытых папок из плотной бумаги. ― Приятно познакомиться, ― пробормотал Паркер, пусть это и было не так, и уселся в обтянутое кожей кресло на колёсиках. ― Полагаю, вы знаете, почему пришли сюда? ― спросил Джеймс, придвигая к себе одну из папок и раскрывая её. Она была полна документов, но Питеру не удавалось читать под таким углом. Питер подумал, что это сделано специально, чтобы заставить его понервничать или типа того. И если так, то это работало. ― Э, нет, ― честно ответил он, напомнив себе, что решил не делать никаких компрометирующих заявлений. Голос дрожал, но он надеялся, что из-за немногословности это незаметно. Джеймс взглянул на него с лёгким удивлением. ― О? Тогда приношу свои извинения, я думал, что вы ожидали моего звонка. Питер тяжело сглотнул, сердце билось в ушах. ― Э… ― Не важно. ― Адвокат взял стопку бумаг и выровнял их, аккуратно постучав о стол. ― Я позвал вас сюда, чтобы зачитать последнюю волю и завещание покойного Гарольда Теополиса Осборна. На мгновение воцарилась звенящая тишина, и весь мир, казалось, слегка сдвинулся набок. Адвокат Джеймс отложил стопку бумаг и достал из кожаного портфеля причудливую ручку. Он положил её строго параллельно бумагам, которые теперь лежали перпендикулярно краю стола. ― Такие вещи обычно решаются быстрее, но расследование помешало процессу, а завещание безуспешно пытались оспорить. Адвокат быстро взглянул поверх очков, будто ожидал ответа от Питера. ― О. Он чувствовал себя… оглушённым. Подобный расклад просто никогда не приходил ему в голову, он даже не думал об этом. А если б и думал, то вряд ли догадался бы, что Гарри оставит ему что-нибудь. Может быть, какие-то личные вещи? Подарки, которые Питер вручал ему на протяжении всех лет их дружбы? От этой мысли у Питера защемило в груди. На самом деле он никогда бы даже не подумал, что у Гарри есть завещание, а осознание того, что он составил его, заставляло всё внутри жалобно-ноюще болеть. ― Ну что ж. ― Джеймс прокашлялся. ― Могу я начать? О. Всё происходило слишком быстро, Питер совсем не чувствовал себя готовым к подобному. Разве такого рода юридические процессы не занимают дольше времени? Питер зажал руки между колен, пытаясь сосредоточиться. ― Эм. Да. Джеймс пододвинул к себе бумаги, уставился на них и принялся читать: ― Я, Гарольд Теополис Осборн, проживающий по адресу 92 Уэст-стрит, 40, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, выражаю следующее волеизъявление и отменяю все завещания и дополнения к ним, сделанные мною ранее. ― Адвокат перевернул страницу, положив её текстом на стол. ― Прежде всего я поручаю судебным исполнителям оплатить любые имеющиеся долги, налоги, юридические и похоронные расходы до распределения моего имущества. ― Там был ещё текст, но он явно не имел отношения к Питеру, потому что Джеймс пропустил его, перевернув страницу и переходя к следующей. ― Я отдаю всё своё личное имущество, а также все страховые полисы и доходы от страхования, покрывающие это имущество, моему дорогому другу Питеру Бенджамину Паркеру. Питер уставился на Джеймса во все глаза, внутри бушевал ураган. ― Я отдаю все свои резиденции с учётом любых закладных или обременений на них, а также все страховые полисы и доходы, покрывающие эти резиденции, моему дорогому другу Питеру Бенджамину Паркеру, ― продолжил читать адвокат. Джеймс откинулся на спинку стула, сложив руки на коленях, и посмотрел на Питера. А Паркер был совершенно ошеломлён. ― Это всё. Коротко и ясно, в отличие от многих других завещаний, принадлежащих кому-то со столь обширными активами. ― Джеймс продолжал пялиться на Питера, будто ожидая, что тот что-то скажет, но… Питер онемел. Джеймс моргнул, наклонился над столом, двигая к себе вторую папку с бумагами. ― Прежде чем мы всё подпишем и передадим вам как единственному наследнику, существуют некоторые юридические ограничения на то, что Гарольд пытался вам завещать. Питер бездумно кивнул. Джеймс вновь прокашлялся, открыл папку и вытащил толстую стопку бумаг. ― Здесь и далее Гарольд Осборн будет именоваться «покойным», а Питер Паркер ― «бенефициаром». У Питера будто какой-то внетелесный опыт случился. Совершенно ледяной воздух холодил кожу. ― Согласно положениям последнего волеизъявления и завещанию Нормана Осборна, покойный не принял роль генерального директора компании «Оскорп Индастриз» и, следовательно, не получил доступ к счетам, инвестициям или акциям компании, принадлежащим его покойному отцу. Эти активы, а также любое имущество Осборна-старшего стоимостью более миллиона долларов переходят компании «Оскорп Индастриз». Всё остальное, принадлежащее покойному, теперь переходит к бенефициару. Эти слова эхом отдавались в мозгу Питера, но смысла он не улавливал. ― Любые денежные счета, принадлежащие покойному, будут недоступны бенефициару до его восемнадцатилетия, после чего будут переведены на его банковский счёт. ― Джеймс поднял взгляд на Питера. ― Вы меня понимаете? Питер моргнул и воззрился на него. ― Да. ― И согласны с вышеупомянутыми условиями получения наследства? ― Да. Джеймс вынул из кармана телефон, нажал на кнопку и поднёс к уху: ― Да, не могли бы вы зайти на минутку? ― Он вновь убрал телефон, перевернул лист, положил его перед Питером и протянул тяжёлую ручку. Дверь конференц-зала со щелчком открылась, женщина средних лет, одетая в брючный костюм, подошла к столу. ― Бренда будет нашим свидетелем, ― объяснил Джеймс, указав на строчку в самом низу страницы. ― Поставьте вашу подпись и дату тут, пожалуйста. Питер всё пялился. Он понимал, что, вероятно, следовало прочесть, что подписывал, но в данный момент не ощущал себя настоящим человеком, и ему скорее хотелось покончить со всем этим. Поэтому он подписал. ― И расшифровку тут, пожалуйста. Питер поставил фамилию и инициалы. Листок передали Бренде, которая, склонившись над столом, тоже подписалась, а потом подошла к Джеймсу, который тоже поставил свою подпись и дату, а сверху ― печать. ― Ну ладненько, на этом наше официальное слушание закончено. ― Джеймс принялся складывать бумаги во внушительные папки, а Бренда вышла из зала. ― Копии документов я пришлю вам по почте к среде. Питер неуклюже поднялся, автоматически бормоча себе под нос слова благодарности. ― О, чуть не забыл. ― Джеймс тоже поднялся, поставил портфель на стол и вытащил оттуда большую папку на молнии, в которой лежали бумаги и маленький серебряный ключ. ― Полиция Нью-Йорка только что сняла ограничения на вход в пентхаус Гарольда. Налог на недвижимость и коммунальные расходы оплачены на год вперёд и будут продолжать оплачиваться с его счетов, пока вы не решите продать недвижимость или иным способом изменить финансовые документы. Он толкнул папку через стол к Питеру. Паркер взял её, чувствуя лёгкое головокружение. Пластик смялся под пальцами, когда он вновь поднял взгляд на адвоката. ― Почему? Джеймс нахмурился. ― Прошу прощения? Питер откашлялся. ― Почему, э… Почему вы передаёте мне всё сейчас? Адвокат застегнул портфель и перекинул лямку через плечо. ― Они закончили расследование. Официально его смерть признали самоубийством. Кровь, шумевшая в голове, зарычала, как океан. ― Я слышал, они нашли какие-то веские доказательства среди его личных вещей, но не уверен, что именно. В ближайшее время подробности дела обнародуют по телевизору. ― О. ― Питер тупо уставился в окно, дыхание дрожало на губах. И на этом всё? Ему… сошло всё с рук? Он смутно слышал, как Джеймс попрощался, а затем вышел в устланный ковром коридор, оставив Питера одного в большой холодной комнате. Питер взглянул на папку в руках, взор приковал маленький серебряный ключ. Он вновь ощутил тошноту. Облегчение и совершенную тошноту от самого себя.***
Руки Питера дрожали, когда он повернул ключ в блестящем замке. Он пришёл прямо сюда, не в состоянии думать ни о чём другом с того момента, как адвокат из «Оскорп» вручил ему папку. Швейцар впустил его с приветственным кивком, будто и не было последних полутора месяцев. Будто он просто поднимался в гости к Гарри. Он бы постучался, а Гарри велел бы войти, потому что жил в шикарной квартире на своём собственном этаже и никогда не запирал входную дверь, если был дома. Но теперь дверь была заперта, к дверному проёму прилип кусочек жёлтой ленты. И даже если у Питера и было ощущение, что Гарри ждал его внутри, ероша волосы, читая что-то на ноутбуке или закидывая попкорн в микроволновку, чтобы было что пожевать во время просмотра фильма, Питер точно знал, что внутри не будет никого. Он простоял перед дверью по меньшей мере двадцать минут, прежде чем смог уверенно взять ключ и набраться храбрости им воспользоваться. Со стороны системы безопасности раздалось тихое пиликание и оповещение о том, что квартира снята с охраны, а после ― тишина. Питер обернулся, чувствуя, как сильно долбится где-то внутри сердце. Кухня выглядела точно так же. На столешницах даже пыли не накопилось, а в воздухе витал слабый запах лимонов и моющего средства ― кто-то бывал здесь и поддерживал чистоту. Питер быстро прошёлся по квартире, внезапно ощутив настойчивую потребность увидеть комнату Гарри. Он скользнул взором по гостиной, кинозалу и коридору, воображая, как все вещи Гарри запаковали в коробки и убрали бог знает куда. Может быть, они изъяли их как улики? Паркер толкнул дверь спальни и замер на пороге; ностальгия ударила его, словно кирпичная стена. Все вещи были на своих местах. От смятого покрывала кровати до плакатов на стене и туфель, брошенных у гардеробной. Комната была точно такой же, как и всегда. Будто Гарри отошёл в ванную почистить зубы. Через минуту он войдёт босиком в комнату и залезет в кровать. На столе поверх папок и книг лежал лист бумаги в прозрачном файле для улик. Красный скотч на вершине файла привлёк внимание Питера, он медленно подошёл к столу. Листок был сложен пополам, а на лицевой стороне витиеватым почерком Гарри было написано имя Питера. Паркер сел на край кровати и разорвал файл вдоль перфорированного края, бросив оторванный кусок под ноги. Вытащил листок, файл полетел на пол. Питер развернул записку, сердце билось уже где-то в горле. «Мой дорогой Питер. Мне не следует писать тебе записку. Я должен всё сказать лично, как ты постоянно и просишь. Говорить с тобой всегда было просто, но то, что я должен сказать сейчас, тяжело, а я слабак. Я не могу смотреть тебе в глаза и говорить всё это, потому что боюсь, что ты сможешь меня переубедить. Ты всегда был способен заставить меня делать всё что угодно ради тебя. Ты был для меня всем. Я знаю, что ты не мой, но мне бы хотелось, чтоб ты был моим. Ты делаешь меня лучше. Ты сильный, добрый и очень умный, а ещё красивый, но я никогда не смогу дать тебе то, что ты заслуживаешь. Я слишком ебанутый. Мне не светит такое же яркое будущее, как тебе. Я точно знаю, что ты скажешь, если я расскажу тебе обо всём, что происходит со мной прямо сейчас. Ты бы сказал, чтоб я не совершал глупостей. Что я должен отпустить всю боль и дать себе второй шанс. Что у меня есть то, ради чего стоит жить. И если б у меня был ты, тогда это было бы правдой. Но я знаю, что ты не мой. Но это ничего. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя из-за этого плохо, так что не надо себя ни в чём винить или типа того, хорошо? Я тебя знаю. Знаю, что для тебя всё обернётся катастрофой, и мне очень, очень жаль. Я никогда не хотел причинять тебе боль. И раз уж ты не можешь быть моим, надеюсь, ты найдёшь себе того, кто сделает тебя счастливым. Кто будет заставлять тебя каждый день улыбаться и сотрёт эту маленькую морщинку меж бровей. Кто сможет быть рядом, чтобы ты мог постоянно о нём заботиться. Очень надеюсь, что ты скоро найдёшь такого человека, Питер. Правда надеюсь. Я знаю, что ты не поймёшь моё решение, но у меня нет другого выхода. Это должен быть я. Я должен покончить со всем этим. Надеюсь, ты не станешь меня ненавидеть, когда всё закончится. Прости, что не смог стать лучшим для тебя. Всё, что у меня есть, я оставлю тебе. Я бы и компанию тебе оставил, если б мог, но это уже не в моей власти. Я мог бы подарить тебе весь мир, но ты всё равно заслуживаешь большего. Я люблю тебя, Питер. Всем сердцем. Гарри». Лицо Питера было мокрым и липким, бумага, зажатая в пальцах, ― влажной. Чернила потекли в некоторых местах, и он отложил записку. Его прерывистое дыхание в тишине квартиры прервалось внезапным неистовым рыданием. Питер свернулся калачиком, уткнулся лицом в колени и заплакал. Он плакал так сильно, что было трудно вдохнуть. Плакал до тех пор, пока штаны не перепачкались соплями, слюной и слезами. Плакал до тех пор, пока рваная ноющая дыра, грызущая его внутренности, не начала неметь. Плакал до тех пор, пока полностью не утратил чувствительность, а потом какое-то время просто сидел и дышал, ощущая себя совершенно пустым. Совершенно опустошённым, будто внутри не осталось ничего, что могло причинять боль. Спустя некоторое время он заставил себя пошевелиться, пополз вверх по кровати, пока не ткнулся в одну из подушек. Она всё ещё пахла Гарри. Новая волна слёз захлестнула его, Питер заревел в подушку, пока горло не заболело от рыданий. Он корчился на кровати, пытаясь избавиться от ужасной режущей боли, терзавшей его где-то под рёбрами. Питер думал, что через некоторое время она пройдёт. Что он измотает себя и вновь впадёт в оцепенение. Но этого не случилось. Боль только нарастала, приходя волнами ― каждая больше и сильнее предыдущей. Они сбивали его с ног, пока он не почувствовал, что это никогда не закончится. Это никогда не закончится, но болело так сильно. Он просто не мог этого вынести. Не мог вынести этой боли. Каким-то образом он умудрился подняться с кровати, крепко обхватив себя одной рукой поперёк живота, будто внутренности могли разлететься на куски, если отпустит. Питер спотыкаясь вышел из квартиры и спустился в вестибюль, зрение было затуманено слезами, которые никак не кончались. Люди смотрели на него, пока он пробирался к дверям, но если и говорили что-то, он их не слышал из-за дребезжания своих приглушённых рыданий. А боль всё не прекращалась. Она жрала его заживо ― от него просто ничего не останется. И Питер хотел, чтобы ничего не осталось, потому что тогда ему не будет так больно. На улицах было шумно от вечернего движения, но звуки не проникали в сознание. Шёл дождь: мягкая, ровная пелена слёз падала с неба, пропитывая все его страдания. Питер оставил костюм дома, когда отправился на встречу с адвокатом, поэтому теперь шёл пешком. Он брёл и брёл, будто несколько миль. Брёл, пока не добрался до слегка обветшавшего дешёвого многоквартирного дома недалеко от центра города. Питер вошёл внутрь, поднялся по лестнице, сломал замок и ввалился в квартиру 8С. Он уже больше недели знал, где сейчас жил Уэйд. Закрыв за собой дверь, Питер неуверенно опустился на диван. Совершенно новый. Питер понял это по отсутствию пятен и потёртостей на мягкой обивке. А ещё он пах уютом. Он пах Уэйдом. Питер свернулся калачиком в углу дивана, стараясь занять как можно меньше места, и закрыл глаза.