Питер
Хочу ударить побольнее, Пусть страдает всё сильнее. Я ― факел возмездия, Внутри меня бестия¹.
Было жарко. Жарко, душно и тяжело, но Питер не задыхался. Его, скорее, будто что-то… сковывало. Вдавливало в поверхность тяжестью, которая помогла снять всё внутреннее напряжение и заставила кровь прекратить бурлить. На внутренней стороне век свет отражался оранжевым, пробуждение было медленным. Никакого резкого толчка и прихода в сознание, как обычно, никаких рваных краёв кошмара, резавших рассудок остаток времени до просыпания. Полное отсутствие привычной паники побуждало вновь погрузиться в удушающие объятья сна, которые так давно его не стискивали. Но именно отсутствие испуга заставило Питера пошевелиться, выдрать себя из глубин умиротворяющей бессознательности, сморгнуть сон с глаз и постепенно прийти в себя. Ровное, сильное сердцебиение отдавалось эхом в ушах. Питеру понадобилось несколько секунд, чтоб осознать ― рядом Уэйд, и это его пульс эхом стучал в венах, впечатываясь в тело Питера в тех местах, где Дэдпул к нему прижимался, притесняя к кровати немалым весом. Тёплое дыхание обдавало шею, медленно и размеренно срываясь с губ Уэйда. Хотелось бы ему почувствовать какой-то дискомфорт ― но ничего. Питер желал свернуться калачиком и зарыться под это жаркое тело, позволяя себя раздавить окончательно, пока не останется ничего, кроме ошмётков, пока всё напряжение не покинет останки, чтоб и мокрого места не уцелело. Так бы Питер и поступил, но мелькнувшие воспоминания о прошлой ночи встряхнули тело и закружили удовольствием голову. Поёрзав на простынях, он ощутил тупую, ноющую боль у копчика, от чего мгновенно вспыхнули щёки. Питер метнулся взглядом к зашторенным окнам. Солнце, пробивающееся через щели, подсказало: уже почти полдень. Каждая клеточка тела умоляла не шевелиться, но Питер, задержав дыхание, осторожно высвободился из цепкой хватки Уэйда, оставляя картину маслом: наёмника, бёдра которого были опутаны сбившимися простынями. Питер замер в попытке уловить любые признаки пробуждения, полагая, что Дэдпул спал довольно чутко. Однако никакого движения не последовало ― лишь под веками зашевелились глаза. Питер слез с кровати, стараясь не колыхать матрас, и бесшумно ступил на пол. Двигаясь по квартире, словно призрак, он с трудом натянул влажную одежду, поморщившись. Если честно, он ещё и толстовку Уэйда надел поверх пахнущей затхлостью рубашки, заворачивая кулаки в слишком длинные рукава, когда замер в дверном проёме спальни. Сердце сжалось, когда Питер остановился взором на тонкой складке между бровями Уэйда, прижавшегося лицом к покинутой подушке. Ему пришлось уйти домой. Он брёл по людным улицам, с каждым шагом хлюпая мокрыми кедами, влажные носки натирали щиколотки. Когда Питер поднимался по лестнице в свою квартиру и бесшумно попытался проникнуть внутрь, тело покалывало и пульсировало, будто его лихорадило. Он слышал шаги тёти Мэй на кухне, скрип линолеума, шорох её одежды. По пути в ванную Питер прижался к стене коридора, чтобы не попасться ей на глаза. Потянувшись, чтобы включить душ ― обыденно взвизгнули старые трубы, ― Питер ощутил, как нижнюю часть спины прострелило пульсирующей болью. Он прикусил губу, пытаясь подавить дрожь от этого ощущения. Жжение рассечённой кожи на распухших губах ещё ярче напомнило о каждом грубом прикосновении. Питер отвлёкся на снятие рубашки, пнул её в угол, осторожно переступая с ноги на ногу, чтобы не усугубить странную тупую пульсацию между ног. Толстовку он повесил на крючок. От него разило потом, сыростью и сексом, Питера посетило отчаянное желание, чтобы сегодня вода была обжигающе-горячей. В коридоре послышались приглушённые шаги, сквозь шум воды раздался настойчивый стук в дверь: ― Питер? ― Да, это я, ― отозвался он, прижимая ладонь к шее, когда из горла вырвался хриплый, скрипучий звук. (А кому здесь ещё, нахуй, быть?) ― Где тебя черти носили? ― явно сердясь, спросила тётя, но Питер расслышал за злостью страх, облегчение и усталость и сглотнул, давя чувство вины. ― Не здесь, ― пробормотал он, морщась от жжения в горле, и уже громче, чтобы было лучше слышно через дверь, добавил: ― Давай поговорим об этом после душа? Повисла напряжённая пауза. Питер представил болезненное раздражение на лице тёти, озабоченную морщинку меж бровями и как она прикрыла глаза, собираясь с мыслями. ― Сделаю обед, ― наконец ответила она негромко. Питер услышал удаляющиеся в сторону кухни шаги, потом снял кеды вместе с носками, брюки и подошёл к раковине. Уставившись на своё отражение, он проследил взором за багрово-чёрными отметинами на шее и плечах. Они ярко выделялись на бледной коже, были слишком тёмными и казались шокирующе-жестокими последствиями действий Уэйда, а на плече вообще виднелся укус. Питер приподнял руку, вглядываясь пристальнее. Синяки налились ― пурпурные и синие края напоминали полосы грозовых туч, набухших от грядущего дождя. Лопнувшие капилляры под тонкой кожей. Питеру хотелось бы почувствовать себя грязным. Чтобы всё, произошедшее прошлой ночью, ощущалось чем-то ядовитым и неправильным. Но ничего такого он не ощущал. Питер старательно пытался вытащить из глубин сознания ненависть, отвращение, но лишь понял, что слишком устал. И впервые за очень долгое время просто очень хорошо отдохнул, поэтому прилагать хоть одно ёбаное усилие, чтобы вновь разгневаться, он не желал. Злость опустошила душу, а теперь Питер чувствовал лишь… заботу. Уэйд о нём позаботился. С тихим вздохом отвернувшись от своего отражения, он шагнул под струи воды, в удовольствии прикрыв глаза от жара, обжёгшего спину. Всё болело. Даже несмотря на исцеляющий фактор, внутри всё жутко болело. Сфинктер покалывало от стекающей между половинками воды, он будто по-прежнему ощущал напряжённый член Уэйда внутри. И насколько же тот, нахуй, огромный. Питер точно помнил, каково чувствовать его внутри: боль и удовольствие, напряжение, неотвратимость, будто в него сунули массивный поршень, который продавливал и раздвигал внутренности под себя, освобождая место. Питер вымыл голову, с каждым новым движением отчаянно краснея от покалывающих ощущений, отдающихся в мышцах. Потом вылил гель на потрёпанную зелёную мочалку, висевшую над краном. Он старательно намылился, насколько возможно. Стиснув зубы, раскрыл себя, позволяя потокам воды и пены промыть внутри. Было неприятно, а когда он неосторожно провёл мочалкой ― больно. На ней появилась кровь. Он бы испугался, если б, до того как впервые стал всерьёз задумываться о влечении к Уэйду (давным-давно), не перелопатил весь интернет на тему гейского секса. Из прочитанного выходило, что несильное кровотечение вполне нормально после первого раза даже при условии, что член не слишком большой. Кроме того ― чему-то, спрятанному глубоко внутри Питера, мрачному и липкому, это нравилось. Ему было по душе видеть кровь и синяки. И знать, кто тому причина. Даже после того, как Паркер закончил смывать соль, дождь и слёзы, он по-прежнему глубоко внутри чувствовал сперму Уэйда. Ощущал призрачную пульсацию члена и как тот выстреливал тёплой влагой из головки. Питер закрывал глаза и должен был ощущать себя грязным, отвратительным, неправильным, но ему нравилось. Произошедшее его странно удовлетворяло, а особенно ― те мысли, что какая-то часть Уэйда по-прежнему сейчас с ним. В нём. Что он носил её везде, словно клеймо принадлежности. Ему нечем было закрыть шею, поэтому Питер надел поношенный халат поверх футболки и спортивных штанов. Он не носил его уже много лет, ткань воротника была тонкой и потёртой, но всё же её хватило, чтобы скрыть засосы. Питер завязал пояс и вышел в коридор. Зайдя на кухню, он увидел, что тётя Мэй ставила на стол тарелки с сэндвичами с жареным сыром и морковными палочками. Он сел, избегая взгляда на неё и зарываясь поглубже в халат, словно тот мог его защитить. По крайней мере, тупая пульсация внутри отвлекала от тяжести вины и беспокойства, поселившихся в животе. Она дала ему стакан воды, который Питер благодарно принял и быстро осушил наполовину большими глотками. Потом тётя села напротив. Напряжённое молчание повисло в воздухе, прежде чем она подала голос: ― Где ты провёл ночь? Он глубоко вдохнул. Сглотнул. Поёрзал и потянулся к морковной палочке, потом передумал и сложил руки на коленях. ― Я, э… Я был… ― Он выдохнул, вертя пальцами пояс халата. Во вспышке жгучего разочарования Питер вдруг осознал, что оставил все бумаги в квартире Гарри, а это сильно затруднит объяснение. ― М, мне вчера позвонили, и… Г-Гарри, он… К его разочарованию и унижению, дыхание снова перехватило ― пришлось сделать пару коротких вдохов и выдохов, чтобы облегчить состояние. Глаза щипало, Питер резко провёл по ним рукавом, раздражённый тем, что так и не удалось выплакать всё своё горе. Тётя Мэй издала болезненный стон и потянулась к нему через стол, но он резко мотнул головой, что заставило её замереть и вновь откинуться на спинку стула. ― Он оставил мне кое-что… Составил… завещание, ― тихо и прерывисто выдавил Питер. ― И это… э-э… совершенно застало меня врасплох… И, эм… Они дали мне ключи. От его квартиры. Я пошёл туда и просто… ― На мгновение перед внутренним взором всплыли слова с красивым изгибом букв в слишком знакомом небрежном почерке, написанные Гарри в прощальном письме; Питер вздохнул поглубже. ― Долго плакал и, наверное, уснул. А утром телефон сдох, поэтому я тебе не позвонил. Прости. Он по-прежнему не поднимал на неё взор. Просто не мог видеть жалостливое выражение на лице, а ещё ― боль и беспомощность. Он не мог взвалить на себя ещё и это. Питер не хотел злиться на тётю. ― Питер, ты прости меня. ― Голос тёти Мэй подрагивал, на что он небрежно пожал плечами, откусывая маленький кусочек морковки. Вкус был какой-то бумажный. ― Это, должно быть, очень трудно, родной. Вместо ответа Питер хотел попробовать сэндвич, но жирный блеск масла на поверхности золотистого хлеба вызвал внезапный прилив тошноты. ― Вы были, э… ― Её тон изменился, Питер машинально поднял взгляд, заметив мелькнувшую на лице неуверенность. ― Ты и он… Она вновь замолчала, явно подбирая слова, потом поморщилась. Паркер снова уставился в стол. ― Встречались ли мы? ― ровным тоном подсказал он. Тётя Мэй судорожно выдохнула и всё же положила руку ему на запястье, не подозревая, как сильно Питер напрягся от этого прикосновения. ― Питер, ты же знаешь, что я люблю тебя, несмотря ни на что. Эта банальная фраза лишь вызвала раздражение; он подавил порыв, стараясь держать нейтральное выражение. Это что, типа его… каминг-аут? Какое разочарование. ― Да, знаю. И да… Мы, э, были вместе. Легче сказать ей так ― пусть лучше сама додумывает причины, как и остальные, оправдывая его поведение горем и болью от потери… парня. Любовника. Да похер кого. Людям проще принимать страдания из-за потери партнёра, чем из-за потери лучшего друга. Но разве это не полная хуйня? Что ж, если тётю отвлечёт признание Питера в его ориентации, по крайней мере, она перестанет следить за ним каждые пять секунд. Питера застало врасплох, что она вдруг встала из-за стола, заскрежетав металлическими ножками по линолеуму, и подошла к нему. Она наклонилась, обнимая его за плечи, крепко прижала к себе и погладила по затылку. ― Я горжусь тобой, Питер. ― Он моргнул, желудок сжался от нахлынувших противоречивых эмоций, когда тётя поцеловала в висок. ― Ты очень сильный мальчик. И так быстро вырос. ― Тётя Мэй медленно отстранилась, водянисто улыбаясь, слава богам, не заметив, что у него вновь повлажнели ресницы, и погладила по щеке. ― Слишком быстро. Она села на место, и Питер судорожно вдохнул несколько раз, беря себя в руки. Чтобы чем-то заняться, он взял сэндвич, пробуя маленький кусочек и пережёвывая его гораздо дольше необходимого, прежде чем с трудом сглотнуть. Тётя тоже взяла сэндвич, с явной неохотой откусывая, и Питера вдруг пронзило таким сильным импульсом любви и признательности, что он попытаться придумать, что могло бы её успокоить и облегчить груз на плечах. ― Я, э… Я собираюсь кое-чем себя занять, ― неуверенно начал он. ― Да? ― Она пыталась вести себя обыденно, но в голосе всплыла явная надежда. ― И чем же? Первое, что пришло ему в голову, было определённо не лучшей идеей, но слова всё равно соскочили с языка: ― Я подумывал принять предложение Старка по поводу стажировки. Как только Питер это сказал, сразу же захотелось прикусить язык, но он сдержался. Тётя Мэй удивлённо моргнула. ― Мысль… определённо хорошая. ― Она уставилась в стол, разглаживая ладонями салфетку. ― Но когда мистер Старк приходил сюда в последний раз, ты, кажется… Ну, никто из вас друг другом доволен не остался. Да, пожалуй, такая формулировка их обоюдных оскорблений и криков была наиболее тактичной. Ну, Питер, конечно, кричал громче всех, а ещё бросался вещами… Он тяжело вздохнул. ― Да, знаю, но… Он тогда стал болтать всякое говно об «Оскорп», потому что хотел переманить меня к себе, а я просто… не выдержал. Он пришёл слишком рано, понимаешь? ― Краем глаза Питер видел, как тётя Мэй понимающе кивнула, поэтому рискнул соврать ещё немного: ― Но, эм… Он недавно написал мне по электронке. Я извинился за своё поведение, он признал, что тоже вёл себя, как мудак, так что… ― Ага, конечно. ― Всё в порядке, наверное. Мэй задумчиво замычала, пережёвывая сэндвич. ― Так ты полагаешь, что он примет тебя на стажировку? Если ей и показалось странным, что Тони Старк, миллиардер-основатель «Мстителей», проявлял столь пристальный интерес к никому неизвестному Питеру Паркеру из Квинса, она этого не показала. Возможно, она полагала, что Питер действительно настолько неординарный и особенный. Эта мысль поселила в желудке неприятную тяжесть. ― Да, полагаю, что так. ― Тогда идея просто отличная, ― кивнула она. На этом разговор был окончен. Они расправились с остатками обеда в уютной тишине, Питеру удалось осилить ещё пару кусков, прежде чем просто разломать сэндвич на несколько частей и оставить на тарелке. Мэй отнесла посуду в раковину и объявила, что сегодня у неё ночная смена, поэтому Питеру лучше её не ждать. Его смутили резкие изменения в её графике, но потом он с чувством вины осознал, что она, должно быть, отрабатывала пропущенное из-за его состояния время. Он кивнул, печально опустив плечи, тётя сжала его руку, одарив пристальным взором. ― Поспи, ― командным тоном сказала она, поглаживая его по запястью. ― И, Питер? ― Тётя Мэй слегка хмурилась. ― Никогда больше так со мной не поступай. Он покраснел от стыда и согласно кивнул. ― Не буду. Прости. Она вновь поцеловала его в висок и пошла переодеваться. А Питер ещё долго сидел на кухне, лениво водя пальцем по трещинам на столе.***
Когда в тот же вечер Питер выбрался патрулировать улицы, жжение утихло, но он по-прежнему ощущал тупую боль глубоко внутри, когда напрягал пресс и извивался в воздухе, летя через весь город в поисках преступлений. Когда он приблизился к тому месту, где они с Уэйдом обычно пересекались, в животе заворочалось тёплое, приятное предвкушение. Он вообразил, как Дэдпул поприветствует его, чрезмерно восторженно и нежно, заключит в объятья, поднимет их маски для сладкого, мокрого поцелуя. Он представил пьянящие, соблазнительные слова, которые Уэйд забормочет ему в рот рокочущим, грубым голосом, от которого у Питера подкашивались колени, а кожа ― гудела, словно он прижал язык к аккумуляторной батарейке. Тело и сердце бешено пульсировали, трепетали от нетерпения, от желания увидеть Уэйда как можно скорее. Но в резкой вспышке Питер осознал, что искал его, чтобы обрести покой, почувствовать себя дома. Ощутить себя в безопасности. Он остановился на ближайшей крыше, пробежав несколько шагов по инерции, паника зажгла лёгкие, сжимая холодной железной хваткой. Он согнулся, упираясь руками в колени, дрожа, задыхаясь, отчаянно пытаясь глотнуть воздуха, ― но дышать не мог. Всё было как в тумане, он, блядь, просто не мог вдохнуть. ― У тебя ненормально высокий пульс, Питер. Как ты себя чувствуешь? Он качнул головой, по-прежнему сражаясь с гнетущей тяжестью, вытеснившей весь воздух из лёгких, ― но спокойного голоса Карен стало достаточно, чтобы переключить внимание и вынырнуть из глубоких тяжких дум. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и отойти от края, за которым ожидала потеря сознания. Питер выпрямился, прижал дрожащие кулаки к глазам, резко потерев их сквозь маску. ― Я норм, ― пробормотал он, пусть и солгал. Он не мог полагаться на Уэйда. Не мог позволить себе вновь стать зависимым от него. Не имел права нуждаться. Только не снова. Но что наполняло его ещё более сильным ужасом и беспомощным отчаянием, так это ползущее к сердцу подозрение, что он уже всё это сделал. Слишком поздно. Всё зашло чересчур далеко. Он впустил Уэйда внутрь, позволил тому вцепиться когтями, зубами в Питера. Найти путь в его кровоток. Через несколько минут Питер осторожно спустился с крыши, упрямо отказываясь лететь сломя голову навстречу Уэйду, как пару мгновений назад. Вскоре наёмник всё равно нашёл его, окликнув с расстояния в сотню ярдов, будто точно знал, что Питер услышит издалека. Уловит его голос где угодно. Везде. И когда Питер перемахнул через улицу, присоединившись к Дэдпулу на следующей крыше, смятение наполнило душу резкостью, а страх ― грубостью. Слова соскакивали с языка, словно подцепленные рыболовными крюками, заставляя Питера чувствовать себя обескровленным, изодранным, но он не мог остановиться. Не мог прервать злобную, ненавистную ложь, выскакивающую изо рта. Он прекрасно видел, как сильно каждое слово ранило Уэйда, как причинял боль, словно Питер бил его кулаками. Но не мог остановиться, не мог взять слова назад ― Уэйд собирался сдаться. Собирался отпустить его. Оставить его. Одного. Однако когда Питер развернулся, чтобы сбежать, Уэйд поймал его за руку. Поймал и не отпускал. А то, что он говорил, обещания, которые давал, пугали сильнее всего. Никуда больше не уйду. Потому что эти слова заставляли Питера чувствовать… надежду. Хрупкую, коварную, опасную надежду. Несмотря ни на что. Когда Питер вырвался из сокрушительной хватки Уэйда и сбежал, голова кружилась. Он не останавливался, бешеный адреналин толкал тело вперёд ― сильно, быстро, на пределе ― до самого Квинса. Кипя от злости, Питер спустился в заброшенный переулок, где ранее оставил одежду. Он принялся расхаживать взад-вперёд, сглатывая рвущийся наружу крик бессилия, жгущий глотку. Он злился, было страшно, обидно, досадно от бурлящей кучи эмоций, где-то глубоко в черепушке шепчущих, что легче поддаться соблазну и перестать притворяться, будто уже не подарил завёрнутые в обёрточную разноцветную бумагу остатки своего сердца Уэйду. В настолько взвинченном состоянии Питер мог бы кого-то ненароком убить. Он решил, что на сегодня патруль окончен, поэтому переоделся в рваные джинсы и чёрную футболку и побрёл к дому. Однако мысль о том, чтобы вернуться в свою пустую квартиру и сходить там с ума от кошмаров, вызвала тошноту ― и он просто поплёлся куда глаза глядят. Питер очень долго брёл в никуда, прислушиваясь к шуршанию кед по асфальту и спутанному клубку мыслей, корчащихся в голове. Он ни разу не остановился и не присел несколько часов кряду. Уверенный, что тётя Мэй всё это время будет на работе, а следовательно, можно слоняться до шести утра, Питер всё равно то и дело нервно теребил телефон в кармане. Квинс не самое… мирное место в ночное время, но Питеру было спокойно. Низкий рокот бурлящей деятельности, скрытой покровом ночи, приносил умиротворение, в отличие от постоянного неистового гула Манхэттена. И пусть обычно Питер любил его, но сегодня тот казался слишком тревожным. Пустым. Беспокойным. Ноги сами несли к заселённым уголкам района, Питер медленно брёл к реке, следуя за огнями, гулом машин и шумом людей. Как-то незаметно для себя он оказался на оживлённой улице с ресторанами, барами и потоком машин. Каждое заведение светилось неоном, из дверей лилась музыка, смешиваясь с гулом голосов, становясь то громче, то тише по мере входа-выхода людей, то и дело распахивающих двери. Шнурок кеды развязался и жалобно волочился за Питером по ступенькам, на которые он вдруг ступил. Раздражённо вздохнув, он поднял голову, бессильно зарычав в пространство, затем опустился на колено, чтобы завязать его. ― Эй, пацан. Питер выпрямился, окинув взором мужчину, стоявшего рядом, настороженный тем, что с ним заговорил незнакомец. Тому было около тридцати пяти на вид, среднего роста, коренастый. На бёдрах болтались явно дорогие джинсы, тело облепила белая майка, подчёркивающая накачанные бицепсы и золотую цепь на шее. Не самое милое лицо, но и не уродливое. ― Хочешь сегодня оттянуться? ― и махнул рукой за спину. Питер проследил за жестом, рассмотрев здание с тёмными окнами и переливающейся красно-синей вывеской. Снаружи всё выглядело вполне прилично, но суперслух различал грохотавшую внутри музыку, эхом отдававшуюся в полутёмном коридоре, который находился сразу за тяжёлой окрашенной дверью, распахнутой настежь. На улицу выходил красный ковёр, но никакой очереди перед входом не было. Лишь мужчина, который по-хозяйски стоял у косяка, засунув большие пальцы в петли джинсов. Вышибала. Питер посмотрел на него, потом ― вновь на клуб, находя ситуацию слишком сюрреалистичной, чтобы понять, о чём его спросили. ― Что? Мужчина понимающе улыбнулся, будто полагая, что Питер намеренно строил из себя дурачка. ― Хочешь войти? Сегодня не совсем людно, так что вход и первые два коктейля бесплатно. ― Его приветливая улыбка превратилась в ухмылку, не злобную, а, скорее, флиртующую. ― Красивые мальчики, как правило, завлекают больше посетителей. Питер с трудом удержался от фырканья и не стал демонстративно оборачиваться в поисках тех, кого ещё этот мужик мог бы пригласить в заведение. Красивые мальчики? Что? Питер был уверен, что выглядел сейчас, как побитый жизнью дворовый кот, готовый зашипеть на любого, кто подойдёт слишком близко. Он уже собирался отшутиться и велеть мужику отъебаться, но вдруг зацепился взором за плакаты, приклеенные к стенам коридора. Почему бы, собственно, и нет, блядь? ― Да, конечно. Вышибала усмехнулся и отступил, приглашая Питера войти широким жестом. ― Оттянись как следует! Питер проскользнул мимо, прежде чем успел передумать, осознав, что идея тупая и чем всё может обернуться. Коридор казался странным туннелем, тёмным и тесным, Питер долго петлял, прежде чем попасть в первый зал ― словно в другой мир. Здесь было прохладно, в воздухе витал запах химикатов, алкоголя и пота, пол вибрировал от музыки, отдававшейся во всём теле с каждым шагом. Миновав пустую гардеробную, Питер вошёл в главный зал, нерешительно замерев на краю танцпола. И вовсе тут не пусто. И не безлюдно, как утверждал вышибала. На самом деле в последний раз Питер видел такое столпотворение лишь на выпускном. Справа находилась внушительная барная стойка, облепленная людьми и заставленная напитками; с противоположной стороны ― сцена с ди-джеем; за линией танцпола ― что-то, похожее на зону отдыха, от которой вело несколько дверей в, должно быть, туалеты. На танцполе маленькое море людей качалось под ритмы музыки, держа напитки или обнимая друг друга. Питер не мог разглядеть лиц ― детали терялись в тенях меж ритмичных вспышек стробоскопов. А музыка просто гремела. Очень громко. Впервые за долгое время все чувства Питера были почти на пределе, напряглись от столь сильной стимуляции звуком. На мгновение он прикрыл глаза, позволяя мелодии омыть себя, пока басы не запульсировали по коже, впитываясь в мышцы, оседая на корнях зубов электрической эйфорией. Так и не приняв сознательного решения, следующую пару часов Питер провёл на танцполе, двигаясь в потоке музыки и толпы, ― и пусть весь мир подождёт. Всё, что имело значение, постепенно превратилось в циркулирующую ритмичность музыки, басов, переливы аккордов. И все эти часы в голове Питера царила блаженная пустота.***
Утром Питеру удалось немного подремать: сквозь жалюзи сочился слабый солнечный свет, разгоняя ночные кошмары. Когда он встал, тётя Мэй ещё спала, поэтому Питер направился в душ ― смыть запах клуба, ― а потом вновь на улицу, спрятав в рюкзак костюм. Мелькнула мысль сесть на поезд до Башни Старка, попытаться встретиться с ним и переговорить по поводу фейковой стажировки, но Питер быстро прогнал её, подумав, что скорее выпьет ядовитую кислоту и сгниёт изнутри, чем обратится к миллиардеру. Днём было мало преступлений, но после ночного загула ему хотелось окунуться в действие. Питер танцевал до тех пор, пока волосы не облепили влажно шею. Звон в ушах, перебивающий мысли, конечно, стал очищением, но никак не помог истреблению насильников и преступников с улиц. Так что Питер поехал на поезде в центр и нашёл тёмный закуток, чтобы переодеться. Он надеялся поймать хотя бы пару карманников или дилеров. Если повезёт ― предотвратить ограбление. Спрятавшись за помойкой, он достал из рюкзака костюм и уже снял было джинсы, как услышал безошибочно узнаваемый звук шагов неподалёку и замер. Резко обернувшись, Питер инстинктивно потянулся пальцами к паутиномётам, которые ещё не надел. Сердце тревожно закололо от того, что паучье чутьё упорно молчало. Глазам предстал стоявший в небрежной позе Дэдпул, который сунул большой палец за пояс с боеприпасами. Питера накрыло облегчением, а потом ― резко гневом. ― Стриптиз в закоулке? Напоминает заставку моего любимого порно. Питер раздражённо зашипел, метнулся взором на ближайшую пожарную лестницу, откуда, должно быть, спрыгнул Уэйд, а потом вновь одарил того яростным взглядом. ― Что за хуйня? ― Да уж, не говори, ― вздохнул Дэдпул, согласно кивая. ― Но в том видео ты уже был в маске, так что тут, скорее, дело вкуса. Но мне, наверное, так даже больше нравится. ― Ты что, за мной следишь? ― выплюнул Питер. ― Да. Уэйд замер; по маске выражение лица нельзя было прочесть, в его ответе не было ни колебания, ни стыда, и от такой смены поведения у Питера по спине пробежал холодок. Уэйд сделал уверенный шаг к нему; Питер не двигался, не зная, как реагировать, колеблясь между смущением, нервным ожиданием и яростным негодованием. Щёки вспыхнули, когда Уэйд не остановился, вторгаясь в его личное пространство, заставив Питера пятиться к стене, пока лопатки не ударились о кирпичи. И на этом Уэйд не остановился, продолжая движение, пока не вжался в Питера почти вплотную: колено между бёдер, ладони упёрлись в кирпичную кладку. Не совсем прижавшись, но достаточно близко, чтобы Питер почувствовал жар его тела, запах кожи. Уэйд вдруг схватил его за воротник, отодвинув горловину, разглядывая уже пожелтевшие синяки и следы укусов на бледной коже. Питер даже не успел отреагировать. ― Хм, ― задумчиво и удовлетворённо промычал он, от чего в животе Питера всё затрепетало. Он нервно и шумно втянул носом воздух, ощущая, как по коже побежали мурашки, но потом вдруг пришёл в себя. С трудом удерживая нить негодования, он яростно отбил руку Уэйда. ― Не касайся меня, тварь! И оба замерли, уставившись друг на друга. У Питера всё сжалось внутри, сердце бешено колотилось. А потом Уэйд резко схватил его за горло, намертво припечатав к стене. Хватка была стальной, достаточно крепкой, чтобы причинить дискомфорт, а Питер просто… обмяк. Все кости будто исчезли из тела, от усилившегося давления на трахею затрепетали ресницы, дыхание перехватило. Он мгновенно до безумия возбудился. И от этого вскружило голову, кровь вскипела, бросая тело в жар, в холод, в мурашки, будто его лихорадило. Уэйд горячо, резко, коротко выдохнул сквозь маску, что лучше всяких слов сказало о том, что он прекрасно понимал, как влиял на Питера. Он склонился ближе, зависая в нескольких миллиметрах, их губы почти встретились. Лишённый остатков контроля, Питер приподнял подбородок, изгибая шею под стальной хваткой Уэйда и касаясь распахнутыми губами кожаной маски. Уэйд резко втянул воздух носом, будто собираясь с силами. Задержал дыхание, растягивая мгновение. Потом убрал пальцы с шеи Питера. Медленно, один за другим. Опустив руку, он решительно отступил, оставив задыхающегося, дрожавшего Питера у стены. ― Ну ладненько, ― небрежно кинул он, будто последние полминуты ничего не происходило вовсе. ― Тогда идём есть. Питер молча смотрел на него, стопроцентно уверенный, что на лице отразилось непонимание и недоверие, но Уэйд, казалось, не собирался ничего пояснять. ― Ты, ― он ткнул пальцем в Питера, не оставляя возможности для отказа или неповиновения, ― поднимаешь свой зад на крышу прямо сейчас и ждёшь нас там. Питер открыл рот, чтобы отказать: «Нет, ни за что, нахуй». Но не издал ни звука. А Уэйд лишь кивнул и ушёл, ни разу не обернувшись. Питеру понадобилось несколько секунд, чтобы отлепиться от стены, в которую отчаянно вмялся ладонями и бёдрами. Несколько раз глубоко вздохнув, он попытался успокоить бурлящее внизу живота возбуждение, требующее самого пристального внимания. ― На хуй его, ― пробормотал он, потянувшись к валявшемуся на грязном асфальте рюкзаку. Этот мудак полагал, что мог просто проследить за Питером от дома, загнать в угол и ожидать выполнения всех своих требований? ― Хуй угадал. Он уйдёт, пока Уэйд занят другим делом, и найдёт иное место для переодевания, и если повезёт, этот сраный сталкер не найдёт его до возвращения домой. Он собирался выйти из переулка, направиться в противоположную сторону и просто… покончить уже со всем этим говном. Но вместо задуманного Питер как-то неожиданно оказался на ступеньках пожарной лестницы, поднимаясь, весь дрожа и потея. Пока взбирался на крышу, Питер искусал всю губу, почти до крови сдирая тонкую кожицу. Потом долго не мог найти подходящего места, где присесть. Опустившись коленями на относительно чистый цемент вне поля зрения пешеходов и автомобилистов, Питер сердито вздохнул. Как только Уэйд вернётся, Питер чётко и ясно объяснит, что не намерен следовать его указаниям, как ёбаная собачонка. Он поделится с наёмником умозаключениями об этом, а потом свалит, а Уэйд пусть жрёт свою ёбаную еду в одиночестве. Некоторое время Питер просто молча и неподвижно сидел. Слишком долго. Беспокойно поёрзав, он устроился поудобнее, кипя от злости всё сильнее, мысленно обмусоливая все гадкие слова, которые бросит в лицо Уэйду. Дюжину раз он убеждал себя встать и уйти, но так и не сумел подняться на ноги. Потом он наконец уловил звон сапог о металл: отчётливый признак, что Уэйд взбирался на крышу, бормоча что-то под нос. Питер напрягся, скрестил руки на груди, вцепившись в рукава футболки, и стиснул зубы. Уэйд появился довольно быстро, балансируя двумя коробками пиццы на ладони, и грациозно опустился рядом с Питером, прежде чем тот успел вымолвить хоть слово. ― На вот, ― он сунул Питеру в руки одну коробку и открыл крышку. ― Пепперони с зелёным перцем. И пусть я точно знаю, что ты не привереда в еде, но мне показалось, что твой животик сейчас может воспротивиться большому количеству сложных ингредиентов. А ещё тебе нужны овощи, поэтому ― вуаля, самая простая пицца. То есть лук, конечно, тоже бы подошёл, но некоторые лук в принципе не переносят, а вот человека, который не любит зелёненькое, я не встречал ни разу в жизни… ― Уэйд, ― прервал его Питер, пытаясь спихнуть пиццу с колен. Дэдпул упёрся ладонью в коробку, не давая ему это сделать. ― Ешь, ― приказал он, игнорируя попытки Питера заговорить. ― Или силой накормлю, нахуй, если придётся. Ты будто недели напролёт не ел. Блядь. Потом он взял треугольник пиццы из своей коробки, закатал маску другой рукой и потянул его в рот. Питер поморщился и как-то неожиданно для себя пристально уставился в свою коробку. Пахло не так уж и плохо… Да и выглядела она не слишком жирной. Может быть, он откусит кусочек. А потом уже наорёт на Уэйда. И уйдёт. Да, так он и сделает, медленно и задумчиво пережуёт кусочек. Всего один ― вот и всё, что нужно сделать. Не успев оглянуться, Питер запихивал в рот уже второй треугольник пиццы сразу как минимум на треть, держа обеими руками. Он не чувствовал голода, но впервые за долгое время разыгрался аппетит. Питер слопал полпиццы, а потом живот разболелся, отвыкший от столь больших порций за время недоедания. Они ели молча. Наконец, Питер искоса взглянул на Уэйда, который уже натянул маску обратно, ― во второй коробке остались лишь крошки. И вдруг у Паркера возникла нелепая мысль спросить, какую пиццу тот выбрал. По-прежнему ли Уэйд любил ананасы и оливки? И чуть не задрожал от раздражения на самого себя, потому что какая, нахуй, разница, какую пиццу любил наёмник, сменил ли избранные песни в плеере, кормил ли Питера из чувства вины или потому, что искренне заботился о нём. Если понятие «искренность» вообще существовало в его лексиконе. Нихуя ничего из этого не было важно. Питер спихнул коробку с колен, слыша, как оставшиеся куски заскребли по картонке, ударившись о противоположный борт. Потом снова сложил руки на груди и сел к Уэйду лицом, готовясь к предстоящей ссоре. Он точно знал, что Уэйд пристально наблюдал за ним искоса, видел напряжённость в твёрдой линии его плеч, в том, как он намеренно не смотрел на Питера напрямую. И это заставило его задрожать, электричество пробежало по позвоночнику от осознания, как сосредоточенно и чутко Уэйд наблюдал за ним. Наёмник был… настороже. Они точно подерутся. Или трахнутся. В том или ином случае без синяков не обойтись. Уэйд глубоко вздохнул, обтёр перчатки о штаны, с преувеличенным усилием поднялся на ноги, крякнув на ходу. Питер тоже поднялся, не желая оставаться на коленях у ног Уэйда (хотя тот краткий миг, пока наёмник стоял, а Питер ― сидел, вызвал внизу живота ураган желания). Дэдпул молчал, явно провоцируя Питера начать первым. Паркер послушно раскрыл рот, набирая в лёгкие воздуха и собираясь сказать что-то колкое и насмешливое, что разожжёт бурю, назревающую между ними. ― Ну что ж, ― довольно небрежно прервал его Уэйд, будто не подозревая о раздувающемся под рёбрами Питера пузыре гнева. ― Увидимся вечером на патруле! И, махнув рукой, зашагал к краю крыши, не удостоив Питера ни единым ёбаным взглядом, просто сиганув с далёким лязгом, означавшим приземление на мусорный контейнер или низ пожарной лестницы, а не костедробительный цемент. И вот уже дважды за день Питер поймал себя на том, что пялился вслед Уэйду с негодованием и возмущением, яростью и недоверием, заставлявшими кожу зудеть, а мышцы ― дёргаться от беспокойного гнева.***
Питеру не хотелось возвращаться домой на обед, поэтому он позвонил тёте Мэй, сообщив, что помирился с Нэдом и останется на просмотр кино. Когда на город опустилась тьма, патрулировать не хотелось, ― и он снова отправился в клуб. В этот раз он осмотрел здание издалека, и оно оказалось гораздо больше. Снаружи толпились люди, курили и болтали, стоя в очереди у красной бархатной верёвки, перегораживающей вход. На фоне чёрного ярко сияло название клуба: «Жажда». Питер чувствовал себя слишком юным и глупым в своих самых узких джинсах и одолженной у тёти футболке с лого Mötley Crüe. Много лет назад Мэй отрезала подол, от чего потёртая ткань немного закручивалась, а из-за маленького размера туго обтягивала грудь Питера, хотя он не припоминал, чтобы футболка когда-нибудь сидела на тёте в облипку. Она была достаточно короткой, чтобы оголить тонкую серебристую полоску кожи на животе, и если не поднимать руки, всё выглядело вполне прилично. Однако Питер всё равно жалел о выборе наряда. Ой, да похуй. Не важно, что он делал и каким дураком себя выставлял, лишь бы не видеться сегодня с Уэйдом. Он откажется следовать приказам наёмника, даже если это будет последним, что он сможет сделать в жизни. Собравшись с духом, Питер перешёл улицу. На входе стоял вчерашний вышибала, но Паркер медлил, задержавшись рядом с пахнущей дымом и одеколоном толпой. Сегодня явно аншлаг, так что, может, его и не пустят вовсе (особенно учитывая, что он не сможет предъявить паспорт, как только что вошедшая парочка). Питер уже смирился с мыслью, что придётся искать другой безрассудный способ провести ночь, но вышибала вдруг поймал его взгляд и мотнул головой, подзывая. Он послушно подошёл, нервно прикусив губу. Мужчина скользнул оценивающим взором по его лицу, потом расплылся в улыбке, вновь переходя тонкую грань между дружелюбностью и флиртом. ― Быстро ты вернулся, ― сказал он. ― Так хорошо провёл время в прошлый раз? Питер пожал плечом. ― Пожалуй, да. Музыка мне понравилась. Вышибала лающе рассмеялся, но всё же приглашающе махнул рукой. ― Тогда иди и насладись ею ещё разок, пацан. Прежде чем успел передумать, Питер устремился внутрь, нырнув в дверной проём. Басы снова стучали под ногами, искусственный туман щекотал нос, тусклый свет мигал без остановки, пока Питер шёл к главному залу. На танцполе сегодня было гораздо больше народу. Питер поразился такому столпотворению, оглядывая тесно прижатые друг к другу тела. Весь танцпол представлял собой почти гипнотизирующую ожившую массу кожи, пота и движения. Бар окружали люди, диваны тоже были забиты болтающими, смеющимися, пьющими, целующимися и сидевшими друг у друга на коленях гостями. Питер впитывал эту атмосферу, словно наркотик. Пробравшись к бару, немного перепуганный, чтобы присоединиться к танцующим, он с удовольствием отметил, что не единственный разоделся как панк-подросток, поэтому несильно выделяется из толпы. Были здесь и более рисковые наряды ― кожа, латекс, спандекс пестрили тут и там. Каждый пытался чем-то выделиться. Питер нашёл свободное место, желая заказать у бармена колу или воду. Ждать пришлось долго, два измученных работника метались туда-обратно, обслуживая посетителей, с впечатляющей ловкостью передавая стаканы и забирая деньги в кассу. Впрочем, Питер никуда не спешил, упёршись локтем о стойку, наблюдал за ними или посетителями клуба. Вскоре он привлек внимание кое-кого, но не бармена. Питер чувствовал на себе взгляд, потом ощутил чьё-то присутствие рядом ещё до того, как незнакомец коснулся локтя. Питер обернулся, увидев парня, ненамного старше, блондина с художественным беспорядком на голове. Узкие джинсы и джинсовка делали его похожим на рок-звезду². Он склонился ближе, стараясь перекричать музыку: ― Привет! Отличный трек, а? Питер уставился на него, не понимая, зачем тот завёл разговор и в чём смысл. Парень же, казалось, воспринял его молчание как признак того, что его не услышали, и прижался губами к уху Питера, задевая носом завитки волос: ― Ты кого-то ждешь? ― Он отстранился, с надеждой и интересом глядя Питеру в глаза. Питера вдруг поразило осознанием. Это флирт. С ним флиртовали. Он окинул парня оценивающим взглядом. Тот был приятным, несомненно, но Питеру этого было недостаточно. Как бы то ни было, он молча пожал плечами и нерешительно качнул головой. Парень смахнул со лба волосы и улыбнулся, снова склонившись ближе. ― Можно тебя угостить? Неожиданно для себя Питер кивнул. Чёрт, если кто-то хотел купить ему выпивку, он не собирался отказываться. Всё лучше, чем потратить последние семь долларов из кошелька. Он хотел попросить колы, но внезапно передумал. Хотелось сделать что-нибудь безрассудное. Что-нибудь… мятежное. То, что точно возненавидел бы Уэйд. Питер прислонился спиной к барной стойке, обхватил парня за шею, скользнув большим пальцем ему за воротник, и прижался губами к уху: ― «Текила Санрайз». Это единственный коктейль, который помнил Питер, ― тётя Мэй часто его упоминала, когда рассказывала, как провела время с друзьями. Этот напиток всегда казался ему безнадёжно романтичным и волнующим. Рок-звезда отстранился, казалось, раскрасневшись, но в оранжевых барных лампах сказать наверняка нельзя. Он поднял руку, привлекая внимание бармена. Почти сразу к ним подошли, парень отдал серебристую кредитку и получил два напитка: один янтарный в пузатом бокале и второй ― в высоком стакане, оранжевый и дико эпатажный для клуба, где воняло солью, сексом и дымом. Рок-звезда передал Питеру его напиток, коснувшись пальцами, и снова склонился ближе, чтобы заговорить: ― Я Джимми, кстати. ― Питер, ― ответил он, поймав губами соломинку и делая глоток. Коктейль был терпким, сладким, но с горьковатым привкусом алкоголя. Не таким резким, как ожидал Питер. Было… на удивление приятно. К счастью, музыка гремела слишком громко, чтобы продолжать разговор, но Джимми, казалось, и так был доволен, прислонившись к стойке рядом с Питером и покачивая головой в такт. Когда оба прикончили напитки, он спросил, не хочет ли Питер потанцевать. Питер согласился, и они стали пробираться через толпу в центр танцпола. Тела теснились, жар и движение со всех сторон, а Питер закрыл глаза и растворился во всём этом. Words are very unnecessary. They can only do harm. | Фразы пусты, пойми это ты, любовь мы прячем внутри. Vows are spoken to be broken. | Нарушить клятву ― неизбежность. Feelings are intense. Words are trivial. | Желания чисты, в словах — обычный бред. Pleasures remain. | Мы помним ясно So does the pain. | Любовь и нежность, Words are meaningless. And forgettable. | Слова для красоты, и в памяти их нет. All I ever wanted. | Всё, что хочу я, All I ever needed. | Всё, чем живу я, Is here, in my arms. | В руках ― посмотри³. Ночь пролетела в тумане танцев, выпивки, рук на талии и бёдрах, губ, прижатых к волосам, голосов, кричащих приглашения на ухо. «Ты здесь с кем-то?» «Можно купить тебе выпить?» «Хочешь потанцевать?» Джимми сменил Джо, а Джо ― ещё трое, имена которых Питер не потрудился расслышать или запомнить. Никто из них не вёл себя бесцеремонно, каждого сдерживало мягкое безразличие Питера, и в итоге все теряли интерес, видя, как он всецело отдавался музыке и танцу. Цикл повторялся снова и снова, и после нескольких походов к бару (где Питер ни разу не достал бумажник из кармана) в голове приятно загудело. Наверное, ускоренный метаболизм не целиком защищал от воздействия алкоголя, и Питер даже с интересом словно со стороны наблюдал за его воздействием на организм. Ему было жарко. И легко. А ещё тяжело ― всё сразу. Питер чувствовал себя всесильным, переполненным энергией. То же самое просыпалось в нём, когда он вот-вот должен был вступить в схватку. Острое возбуждение от продуманного удара. Понимание, что каждое отточенное движение достигнет цели. Питер чувствовал себя опасным. Уэйд преследовал его. Даже сейчас он пытался выследить Питера в городе, наверняка расстроенный паучьей способностью скрываться. Огорчённый, что его послушный питомец не ждал в назначенном месте. Он искал его ― а Питер был тут. Танцевал с мужчинами. Выпивал. Был очень, очень плохим мальчиком. И Питеру было приятно вести себя плохо. Возможно, сегодня он поменяется с Уэйдом местами. Сегодня он сам выйдет на охоту. Идея ему понравилась. Питер оскалился в дикой усмешке, выскальзывая с чёрного хода клуба и ощущая дуновение ночной прохлады на лице. Он выйдет на охоту. Он выследит его. Станет сталкером. А потом набросится и растерзает.