Танец на углях

Разговор с матерью принес Тсуне слишком много положительных эмоций — он и забыл, насколько понимающей и всепрощающей была Нана. Он даже рассказал о непонятной встрече на мосту, правда, не всё, а лишь историю спасения, и то без деталей, ведь мать не знала о Пламени и о мафии, а та в ответ лишь печально на него посмотрела и сказала, что некоторые люди привыкают к боли, настолько привыкают, что для них маленькая радость от иллюзорной победы — единственный способ раскрасить угольно-черный мир. И Тсуна ответил, что так не должно быть, люди не должны быть настолько одиноки. Ему захотелось подарить Закатной Ведьме хотя бы пару мазков яркой краски. Вот только Нана спросила: «А она этого хочет? Быть добрым — замечательное качество, сынок, но порой люди несут добро тем, кто его не ищет, навязывают свое понимание счастья, и добро превращается во зло, ведь его не желали. Прежде чем что-то предпримешь, пойми человека. Узнай, что для него счастье. Ведь, возможно, твоя вера в друзей для нее лишь пустой звук, и если ты скажешь, что теперь будешь ее другом, она лишь рассмеется в ответ, посчитав это издевкой. Не все верят окружающим, не все способны, как ты, протянуть руку даже врагу. Некоторые не верят ни в кого, включая самого себя. И таких людей стоит спасать, но не так, как считаешь верным ты, а способом, который не причинит им боль. Прежде чем что-то сделать, узнай человека, тогда ты сможешь на самом деле помочь ему, не сделав хуже». И Тсуна впервые подумал, что у него очень мудрая мать. Дни поползли вяло и монотонно, жара вернулась, вновь превратив Намимори в доменную печь, дверца которой наглухо закрыта, отрезая путь к спасению. Все, кто мог, давно уже уехали к морю, наслаждаться прибрежным бризом, остальные мечтали о мороженом и свидании с кондиционером, а Тсуна постепенно начал забывать о фантастической встрече, заставившей его осознать нечто важное. Впрочем, одно последствие исчезать не желало: он начал во время еды беседовать с матерью, а порой подходил к ней просто так, рассказать новости или поделиться историями о друзьях. И Реборн подумал, что ученик продолжает взрослеть, став еще на шаг ближе к своей мечте. Пятнадцатого числа Нана вновь отправила сына на почту, в этот раз из-за поздравительной открытки по случаю рождения ребенка, и Тсуна, посетовав на несправедливость бытия, нехотя поплелся прочь из дома. Идти на другой конец города под палящем зноем не хотелось, а матери отчего-то вдруг понадобились открытки, продающиеся исключительно в районе Кокуё-Ленда, однако отлынивать от обязанностей он никогда не пытался, потому и сейчас, безуспешно обмахиваясь ладонью, неспешно брел вперед, вдыхая ароматы выхлопных газов и свежескошенной травы. Небо смотрело на мир насмешливым бельмом, точно зная, что видеть смертных ему ни к чему, особенно когда перед внутренним взором разворачиваются куда более значимые картины, неподвластные времени, ветер неспешно толкал вперед пушистые облака, как уставший осия проталкивает в не слишком полный вагон последнего пассажира — настойчиво, но не очень рьяно. Людей вокруг сновало не слишком много: утром в этом районе всегда было тихо, вот только Тсуну это не очень радовало — он вспомнил, что неподалеку находится злополучный мост, и пытался отогнать не самые приятные воспоминания, впрочем, получалось плохо — на их место приходили еще более отталкивающие. Этим утром, еще до завтрака, позвонил отец, сказал, что через пару недель в Намимори приедет сам Девятый босс Вонголы, и Тсуна с опаской спросил, не по его ли душу прибудет дон Тимотео, ведь в небольшом тихом городке, далеком от мафиозных разборок, связанных с Вонголой людей было очень мало, и все они так или иначе пересекались с Тсунаёши. Вот только отец, рассмеявшись, ответил, что у дона возникли срочные дела, никак с Тсуной не связанные, впрочем, его помощи дон наверняка попросит, и парень напрягся еще сильнее: влезать в очередные разборки кланов ему совершенно не хотелось. Однако на вопрос, с кем предстоит сражаться, отец рассмеялся еще сильнее и вместо пояснений протянул: «В мафии не только сражаются, знаешь ли. Еще мы ведем бизнес. Местами легальный, местами нет. И к тому же, порой приходится заниматься совсем уж странными вопросами. Вот приедет дон, всё узнаешь, а до тех пор потерпи, сынок, дело секретное, подробности разглашать я не стану». Иногда Тсуне отчаянно хотелось забыть, что Савада Ёмицу — его отец, и никогда не пересекаться ни с ним, ни с миром, в который тот втянул сына, вот только именно благодаря мафии он обрел настоящих друзей, а потому смирился с ролью наследника клана, и всё же в такие моменты ему отчаянно хотелось сбежать — запереться в своей комнате и не высовывать из нее носа до тех пор, пока опасность не скроется за горизонтом. Вот только он должен был стать сильным, а значит, права на побег не было. Невеселые думы разлетаться не желали, и небольшая очередь настроение Тсунаёши не улучшила — из офиса почты он вышел в прескверном настроении, мечтая забраться под одеяло и заснуть как можно крепче, желательно, до тех пор, пока дон Тимотео не покинет территорию Японии. Солнце нещадно жгло асфальт, словно решив его расплавить, облака нехотя собирались в стайки, подчиняясь ветру-революционеру, возжелавшему бороться с жарой дождем, но всё еще неуверенному в правильности собственного решения, собаки и коты лениво прятались под кустами, уткнувшись носами в еще сочную зелень. Свернув в район частных домов, Тсуна смотрел на высокие столбы линии электропередач и нехотя считал ворон, оккупировавших провода. Коты отказывались бродить по невысоким каменным заборам уютных светлых домиков, собаки прятались в будках, и потому лишь птицы составляли компанию вымотанному жарой пареньку, который давно перестал обмахиваться, осознав, насколько это бесполезно и мысленно посетовал на то, что не взял с собой веер матери. Взгляд скользнул вниз, на высокий бордюрный камень. Мысли об отце вновь сменились воспоминаниями о странной девушке, почти ведьме, так любившей бродить по канату над пропастью. Еще один поворот — и Тсуна замер. Казалось, мысли стали материальными, и это его отчего-то напугало. Темное пятно двигалось вдоль дороги, плавно ступая по высокому бордюру. Всё та же длинная юбка, всё та же черная кофта, всё те же спутанные волосы, на этот раз не парящие по ветру, а безжизненно рассыпавшиеся по плечам, да опущенные вниз руки. «Так ведь неудобно балансировать, Реборн всегда говорит, что надо либо раскинуть руки в стороны, либо взять длинную палку и держать ее перед собой!» — промелькнуло в голове, но эта мысль показалась абсолютно лишней, ведь Аой явно не испытывала ни малейшего дискомфорта, неспешно шагая по узкому бордюру как по проспекту. «А ведь она представляет, что внизу пропасть», — на этот раз мысль была куда более уместна, и Тсуна попытался ее развить. Вот только минута наблюдения за новой знакомой заставила его прийти к неутешительном у выводу: надо попытаться поговорить с ней, пусть даже делать этого совсем не хочется. «Она, конечно, девчонка, а я даже с Хару-чан и Ханной-чан почти не общался в последнее время, ведь они уехали в другой город, поступив в тамошние институты… да и вообще, сложно с ними было, они ведь подруги Киоко-чан, вот я с ними и старался не пересекаться, но… Я же решил, что больше не буду убегать. А-а, Реборн, ну почему я вечно ввязываюсь в какие-то неприятности?! Мне совсем не хочется общаться с девчонкой! Хотя, конечно, меня никто не заставляет в нее влюбляться и всё такое, просто… не хочу. Девчонки странные. Не понимаю я их. Что у них в головах творится? Вот у Аой-сан, например! То она улыбается, то хмурится, то смеется, то угрожает, и всё это за каких-то пять минут! Да у нее настроение скачет как Ламбо по дому! И как с ней прикажете общаться? Но она ведь явно очень одинока… Может, поэтому и странная такая? Ну, оттого, что нет людей, готовых поддержать. А поддержка очень важна, это я точно знаю. Ладно! Я же решил, что буду достойным человеком, значит, нельзя никого бросать в беде! Такеши правильно говорит: если есть возможность кому-то помочь, надо это сделать, только тогда можно спать спокойно. А я вот Аой-сан найти даже не пытался, хотя помочь захотел с самого начала… Да уж, мне еще далеко до своей мечты. Я вообще-то когда-нибудь ее смогу достичь? Ха-а, ну почему всё так сложно?! Это нечестно!» Быстро нагнав никуда не спешившую девушку, размеренно вышагивающую глядя вперед, а не под ноги, Тсуна сбавил темп и отошел чуть в сторону, чтобы не подкрадываться со спины: он прекрасно помнил, как Реборн, тренируя его координацию, подходил сзади, и насколько это пугало, заставляя потерять равновесие. Вот только Аой казалась настолько погруженной в свои мысли, что словно и не заметила его приближения. Тсуна помялся, размышляя, стоит ли делать первый шаг, или, может, лучше всё же повернуть домой, пока не поздно, однако в который раз всё решили за него. — Хочешь что-то сказать, говори, вечная Горгона. Или иди по своим делам. А метания никогда ни к чему не приводят, только тратят время. Тсуна передернул плечами, поморщился и подумал, что с ней никогда не угадаешь, о чем она думает и видит ли тебя вообще. «Это будет сложно. Очень», — тяжко вздохнул он и пожалел о том, что решил ввязаться в очередную странную историю. Но пятиться назад права у него уже не было — его забрали сильные люди, которым он мечтал соответствовать, и образ самого себя из будущего, который он помнил из путешествий во времени, тот самый, на который ему хотелось быть похожим, образ сильного и уверенного в себе босса мафии, готового пожертвовать всем ради товарищей. — Я это… ну… Случайно тебя увидел, вот и решил… — пробормотал Тсуна, мысленно посетовав на то, что говорить четко и уверенно с незнакомцами так и не научился. — Вот поэтому я и не хотела с тобой больше пересекаться, — раздалось в ответ. Аой всё так же смотрела вперед, продолжая свой путь и лишь разговором доказывая, что видит собеседника. — Наговорила лишнего в прошлый раз и была уверена, что ты либо захочешь понять смысл моих последних слов, то есть поддашься любопытству, либо пожалеешь меня и решишь поговорить о том, что я упоминала в середине. А мне не нравятся оба варианта. — Почему? — опешил Тсунаёши, считавший, что поддержка — это всегда хорошо, приятно, и вообще с ней намного легче разрешать проблемы. — Это лишнее, — пожала плечами Аой. И он подумал, что мать была права: не все люди одинаковы. — Но я просто хочу помочь, если могу… Хоть чем-то, — робкая попытка всё-таки исполнить запланированное, претворить в жизнь отнюдь не Наполеоновские, но всё же такие важные планы. — О, так значит, доброта в тебе победила любопытство. Ты меня пожалел. Не стоит. — Это не жалость, просто… просто очень грустно, что ты такая. — Какая «такая»? — Мрачная. Словно ничего хорошего на свете нет. — Хорошего на свете много, просто оно проходит мимо. — Вот это и грустно! Мне так кажется… — Ненавижу жалость. Тсуна удивленно посмотрел на собеседницу, и интуиция шепнула, что его слова ее задевают, причем довольно сильно. — А почему? Аой усмехнулась, остановилась и впервые посмотрела на Тсунаёши. Отчего-то даже сейчас, не на фоне заката и без ветра, делавшего волосы похожими на прибрежные водоросли, бьющиеся в прибое, было в ней что-то настораживающее, мрачное, тяжелое… колдовское. И Тсуна невольно поёжился. Он уже сто раз пожалел о собственном решении, но всё еще на что-то надеялся. — Жалость унижает, — наконец ответили ему, заставив непонимающе воззриться на собеседницу. — А еще жалость чаще всего крайне лицемерная штука. Человек говорит, что очень хочет помочь, что невероятно сочувствует тебе, но появись волшебник с предложением передать всю боль и проблемы страдальца жалеющему, согласятся на это лишь единицы. А значит, всё их сочувствие имеет определенные рамки, за которыми начинается бескрайняя территория под названием «Мои проблемы важнее всего». Я не хочу, чтобы мои проблемы забирали, равно как не нуждаюсь в сочувствии людей, способных жалеть меня лишь до определенной поры, пока они, например, не разобьют любимую вазу. Это всё слишком фальшиво, куда честнее сказать: «Твоя ситуация неприятная, мне было бы плохо, попади я в нее, но я, к счастью, на своем месте, так что о твоих проблемах подумаю разве что пару минут, и особо напрягаться ради тебя не стану. В мелочи помогу, но с чем-то сложным справляйся самостоятельно». Правда, после подобного заявления почти все знакомые разбегутся, ведь большинству важнее фальшивая доброта, нежели жестокая правда, пусть даже с фальшивками им придется не раз подумать: «Отчего же он отказывается мне помочь, когда мне так плохо? Ведь мы друзья!» — Настоящий друг поможет даже в ущерб себе! — возмутился Тсуна, не заметив, как сжал кулаки. — О, значит, тебе повезло найти тех редких людей из крошечного процента согласных на сделку с волшебником. Цени, это редчайшее явление, — саркастичная усмешка и вновь продолжившееся шествие во высокому камню, возобновившему попытки проткнуть подошву красивых балеток острым щебнем. — Мне действительно повезло, — проворчал Тсуна, двигаясь следом. — Не все люди убегают, когда помочь другу слишком сложно. — Ну и хорошо. Возможно, тебе это лишь кажется, возможно, твои друзья и впрямь такие, а возможно, нас с тобой вообще нет, и это лишь сон бабочки. Какая разница? Главное, пока друзья не поворачивались к тебе спиной. Повесь в храме табличку на удачу, чтобы так продолжалось и дальше. — Вот не могу я понять, говоришь ты серьезно или издеваешься! — возмутился Тсуна и спрятал руки в карманы. Сейчас он больше походил на нахохлившуюся мелкую пичугу, нежели на будущего босса сильнейшего мафиозного клана, и это в очередной раз доказывало, что нельзя судить книгу по обложке, ведь суть может разительно отличаться от видимости. — Я всегда серьезна, даже когда издеваюсь, — было ему ответом. Тсуна остановился, вцепился пальцами в волосы, взъерошил их и, глядя на раскалявшийся асфальт, позволил крику души прорваться наружу: — А-а, да что ж с вами так сложно-то?! — С кем с «нами»? Меня пока еще не так много, чтобы описывать множественным числом. — С девочками! — Сексист? Слава Сола Беллоу покоя не дает, хочешь Нобелевскую премию получить или сравнить женщин с рельсами? Тсуна замер. — Да что с тобой?! — А что? — В прошлый раз ты такой не была! Она не остановилась и даже не обернулась, а Савада вдруг вспомнил слова Гокудеры: «Думаю, чтобы понять человека, надо проанализировать его поведение. А там уж как пойдет, может, и интуиция что-то подскажет». Он озадаченно воззрился на медленно удалявшуюся спину девушки, отчего-то теперь ступавшей по камням не так уверенно, как прежде, и попытался вспомнить всё произошедшее, выискивая в ее поступках скрытый смысл. Вот только получалось, что в прошлый раз она была искренне благодарна, потому открыта и честна, а сейчас старалась уколоть побольнее, потому что… — Боишься, что я полезу к тебе в душу? Она резко обернулась, пошатнулась и чуть не упала, но как и в прошлый раз ее мгновенно подхватили, вот только на этот раз не уронили, а бережно вернули на бетонный постамент. Тсуне уже не хотелось обижаться и возмущаться, поведение спутницы начало казаться закономерным, ведь ее реакция яснее любых слов говорила том, что он попал в цель. Да она и сама говорила примерно то же самое, рассказывая о собственном нежелании делиться секретами и об отвращении к жалости. Вот только, видимо, она не ожидала, что Тсуна подберет для ее чувств куда более точное определение. — Ты странный, — обретя наконец равновесие, пробормотала она. — Неужто совсем не обиделся? Вместо того, чтобы уйти, попытался понять… Почему? — Я же сказал, просто хочу помочь, но не знаю, как. Мама говорит, чтобы помочь человеку, надо его понять, понять, что ему действительно поможет, а что только разбередит раны. У меня, конечно, плохо получается, но я пытаюсь понимать своих друзей, и теперь вот хочу попытаться понять тебя. — Потому что тебе меня жаль. — Потому что мне очень грустно оттого, что человеку, который мне помог, плохо. — В чем я тебе помогла? — озадачилась Аой. — Это ведь ты пытался меня спасти. — Словами про маму. Это… Ну, это было правда важно, — он почесал кончик носа и потупился, а она вдруг рассмеялась и глубоко вздохнула, вместе с воздухом словно прогоняя из легких весь ядовитый сарказм. — Рада, что они тебе пригодились. Но ты не обязан помогать мне в ответ. «Принцип гири» сейчас непопулярен, и на добро отвечают добром далеко не всегда, предпочитая, если необходимо, просто заплатить. Рынок удобнее бартера, не нужно утруждаться, можно всё решить деньгами. Мне же не важны ни деньги, ни ответные добрые поступки: я помогаю тем, кому хочу помогать, ничего не ожидая в ответ. А тогда и вовсе не пыталась помочь, просто сказала, что думала. — И всё равно. Отец говорит, мы в ответе за тех, кого спасли, так что… даже если я и не спас тебе жизнь, всё равно в ответе, ведь, может, ветер тебя бы всё-таки скинул. — Не скинул бы, раз я до сих пор жива. Хотя… — она призадумалась и посмотрела на небо. — Он мог меня скинуть, но я бы не умерла, а попала в больницу. Такой вариант возможен. Но у меня хорошее чувство баланса. А вообще, давай просто считать, что ты помог мне, я помогла тебе, и мы квиты? В голосе отчетливо прозвучала надежда на положительный ответ, но Тсуне отчего-то показалось, что продиктована она банальным страхом. Страхом предательства. «Мама была права, не все люди способны поверить в других, принять их. Некоторые никому не верят, как Хибари-сан или Мукуро-сан. И им можно лишь доказывать год за годом, что ты не предаешь, они не поверят словам. А Аой-сан? Она тоже не верит людям, это точно, но неужели ей тоже нужно, чтобы кто-то просто всегда готов был прийти на выручку в сложной ситуации, а не слова? — интуиция возмущенно вскинула голову, и Тсуна, привыкшей доверять ей, мысленно возликовал. — А если нет, если она всё же может поверить словам, то каким? Как убедить ее, что я правда хочу помочь?» Вот только ответа он так и не нашел, а Аой, не услышав ответа на свой вопрос, поникла и расстроенно пробормотала: — Почему ты такой упрямый? Впервые встречаю человека, который так упорно пытается помочь незнакомцу! — Просто я решил, что никого не буду бросать в беде, буду помогать чем смогу. — С чего вдруг такая доброта? Тсуна растерялся. Подобными вопросами он никогда не задавался, ведь раньше для него на первом месте всегда стоял собственный комфорт, но не так давно благодаря друзьям он понял, насколько ценна поддержка, понял, что люди нуждаются в надежных товарищах, и решил стать таким же надежным, как те, кто был рядом. Но почему? Почему эгоизм на этот раз не сумел победить? — Не знаю, — наконец пробормотал он и выдвинул робкое предположение: — Может, просто потому что это правильно? Она озадачено посмотрела на него, а затем рассмеялась. Но не иронично, а искренне, понимающе, как тогда, на мосту. И он подумал, что для нее еще не всё потеряно, она сможет поверить в людей, если захочет. — Ты странный. Мало таких осталось. Такие люди как амурские тигры, прекрасны, но обречены. Это печально. Но ты… Возможно, ты и выживешь, раз у тебя есть хорошие друзья. — Я же говорю, одному быть плохо! — обрадовался Тсуна кажущейся победе. — Кому как, — пожали плечами в ответ, и стало очевидно, что серьезные победы не бывают такими легкими. Надо было сделать еще один шаг вперед, но какой? Помогать — в чем и как? Ведь он совершенно ничего о ней не знал! Не знал. Вот именно, не знал, а необходимо было выяснить хоть что-то, иначе помочь не получится. — Ну… В общем, ладно, просто… Скажи, чем я могу помочь? — Да ничем, я просто гуляю, — пожали плечами в ответ. — Опять по «канату»? — не скрывая расстройства в голосе уточнил Тсунаёши. — Как всегда. Хочешь попробовать? Шаг назад. Канатов ему на этой неделе более чем хватило, особенно учитывая, что Реборн после его отказа тренироваться ради беседы с матерью устроил тренировку с тройной нагрузкой! — Не… не стоит, я как-то… — Да ладно, это весело! Его не стали слушать, просто схватили за руку и, резко дернув, втянули на бордюр. Тсуна пошатнулся и вцепился в руки новой знакомой, отчаянно пытаясь обрести баланс. — Ты слишком стараешься, расслабься. Колени чуть присогнуты, спина прямая. Твоя ужасная осанка тут только помешает, расправь плечи, словно ты Летучий Голландец, мчащийся навстречу приключениям! И не смотри вниз. Только вперед. Если смотреть прямо под ноги, голова может закружиться даже на небольшой высоте, так что учись сразу смотреть чуть вперед. Не на небо, не на горизонт, конечно же, а на канат, только не прямо под ногами, а впереди. Боковое зрение поможет верно ставить ногу, а благодаря направлению взгляда баланс держать будет проще. Тсуна наконец сумел справиться с собственным телом и раскинул руки. Аой повернулась к нему лицом и, подбадривающе улыбнувшись, сделала шаг назад. — Давай, ты сможешь! Это просто, если почувствовать свой канат. И он сделал шаг ей навстречу. А затем еще один и еще, хотя узкий камень казался змеей, готовой выскользнуть из-под ног в любой момент. Аой же шагала спиной вперед, не глядя, куда ступает, но отчего-то не шатаясь, хотя руки ее всё так же висели вдоль тела безжизненными плетьми. — А теперь представь, что идешь над пропастью! — Эм, нет, я уж так как-нибудь… — Боишься? — коварный тон, хитрая усмешка на потрескавшихся губах. — Но разве вдвоем над пропастью идти не легче, чем одному? Ты ведь сам об этом мне только что говорил. Так попробуй. Давай посмотрим, что получится. Представь, что если мы упадем, то умрем. И как? Тебе легче оттого, что я рядом? Я ведь не удержу тебя, если полетишь вниз. Просто полечу следом, потому что здесь не за что держаться. Он остановился и внимательно посмотрел ей в глаза. Душу затопляло понимание, ведь ему постоянно пытались доказать, что верить всем вокруг нельзя, а доброта часто выходит боком, равно как пытались объяснить, что сильные и независимые люди в спутниках не нуждаются, вот только… — Знаешь, Хибари-сан иногда мне говорит, что он не рядом, просто идет тем же курсом, якобы он не хотел этого, но так уж получилось. А я уверен, что даже ему хочется быть рядом с кем-то, хотя он одиночка. — Но я не иду параллельным курсом. Мы просто случайно пересеклись. — Дважды! — Хочешь сказать, «что случилось дважды, может произойти и в третий раз»? — отозвалась Аой. — Я в такие совпадения не верю. Да и потом, даже если мы встретимся, что с того? — Ну… — Тсуна растерялся, а потом осторожно то ли спросил, то ли предложил: — Я могу помочь отнести домой сумки из магазина… Она рассмеялась, махнула на него рукой и, развернувшись, отправилась вперед, оставляя его далеко за спиной. И он подумал, что если она уйдет, его план останется неосуществленным, потому что в третий раз они вряд ли встретятся, а если и встретятся, его уже не услышат. А значит, надо было действовать, хотя отчаянно хотелось уйти домой и не ввязываться в столь сложное предприятие. Вот только он обязан был следовать собственным решениям, а потому… — Я попробую! Пройти по канату. Даже если упаду… пусть. Я представлю, что это бездна. Она остановилась, медленно развернулась и удивленно посмотрела на него, но он уже внимательно вглядывался в бетон, делая первый неуверенный шаг. Представить, что под ногами пропасть, не так уж просто, однако на воображение Тсунаёши никогда не жаловался. С детства, читая книжки с картинками или мангу, он всегда ярко и красочно представлял происходящее, куда более образно, чем на рисунках, и потому боялся страшилок. Даже совсем недавно, когда Гокудера рассказывал истории о ведьмах, воображение рисовало слишком живые картины, и Тсуна пугался, хотя пытался не подавать виду, вот только получалось плохо, а Хаято старался делать истории с каждым разом всё страшнее, чтобы тренировать силу воли босса, потому пугал его с каждым разом всё сильнее. И тогда ему казалось, что хорошее воображение — это сущее наказание. Тсунаёши никогда не пытался представить иллюзорные образы специально, они просто вырастали перед внутренним взором, откликаясь на слова истории, однако сейчас ему необходимо было сознательно вызвать к жизни ужасную картину, не испугаться ее, да еще и пройти по бордюру, не упав. Слишком сложная задача, тем более для того, кто мечтал забиться под одеяло и никогда больше не оказываться на высоких постаментах. И всё же Тсуна сделал второй шаг, отчаянно заставляя себя поверить в раскинувшуюся под ногами бездну. И по спине невольно пробежал холодок. Нет, он не увидел пропасть как наяву, лишь заставил себя почувствовать надвигающуюся угрозу, но этого было более чем достаточно, ведь храбростью Савада Тсунаёши отличался исключительно в моменты, когда его товарищам грозила опасность. А сейчас никакой опасности не было, значит, и пересиливать себя, казалось, не стоило, и всё же, всё же… «Я хочу помочь. Еще тогда, летя к мосту, думал, что хочу этого, и теперь не могу уйти. Она правильно говорит, у желания помочь всегда есть рамки, но разве не в этом смысл? Просто… если тебе всё легко дается, и ты без проблем делаешь что-то в ущерб себе, помогая, это здорово, но разве это не то же самое, как если бы обычный человек не заходил за „рамки”, помогая лишь в мелочах? Вот если ты переборол себя, заставив сделать то, чего боялся, если ты действительно чем-то пожертвовал ради помощи другу, это куда больше доказывает, что ты хороший друг, разве нет? Ты ведь справился, хотя было плохо, тяжело и страшно, а не просто совершил что-то обыденное. Вон, Хаято плохо всегда становится рядом с сестрой, но, зная, что я себя рядом с ней некомфортно чувствовал, он не уходил, оставался. И это было даже ценнее совместных ночевок, когда он просто старался меня подбодрить. Так что… я справлюсь. Должен справиться. Я же решил, что помогу. Потому что хороший человек не проходит мимо тех, кому нужна помощь, так ведь?» Аой наблюдала, как по смуглой коже скатываются крупные соленые капли, как колени, затянутые в тонкие черные брюки, мелко дрожат, но всё же заставляют ноги сгибаться, как страх переполняет карие глаза, стремясь выплеснуться наружу, возможно, вместе с рассудком, не желающим принимать картины воображения… Она понимала, что он действительно перебарывает себя, чтобы завоевать ее доверие, и чувствовала, что доверие это он хочет заполучить просто чтобы помочь. Странный, наивный, слишком добрый человек. Человек, способный гореть, не сгорая. И ей уже не хотелось убегать… Он почти подошел к ней, когда нога дрогнула, лодыжка подвернулась, и тело неуклюжим мешком, отчаянно взмахнув руками, полетело вниз. «Хиии!» Испуганный вскрик огласил округу, но внезапно запястья Тсунаёши коснулись бледные тонкие пальцы с ухоженными ногтями, и его попытались затащить обратно. Не получилось. Аой знала, что вернуть равновесие в такой ситуации невозможно. И всё же схватила его за руку… Она рухнула следом, всё-таки сумев приземлиться на ноги, и резко дернула руку вверх. Тсуна, продолжавший падение, обрел на секунду точку мнимой опоры и быстро шагнул назад, обретая опору настоящую. Он не упал, не порвал очередную рубашку, не испачкал брюки, а значит, Реборн не будет ругаться, а мать — тяжело вздыхать. И всё же он рухнул в Бездну, но его не оставили в одиночестве, попытавшись спасти. А может, попросту упав следом?.. — Давно я уже не падала, лет, эдак, пять, а сегодня вот уже второй раз! — вдруг рассмеялась Аой, и Тсуне показалось, что вместе с этим смехом падает вниз одна из множества стен, которыми она себя окружила. И он решил, что всё должно идти своим чередом, тогда, возможно, когда-нибудь в него поверят. — А ты даже по настоящему канату смогла бы пройти? — уточнил он, решив просто поддержать беседу. — Конечно. Это не так уж сложно, если много практиковаться. — Но ты же говорила, что по канату теперь не ходишь, а навыки со временем ухудшаются. И по камням гулять проще, разве нет? Они ведь твердые, — озадачился он. — Ой, по чему я только ни ходила, улучшая навыки, поверь, — отмахнулась Аой, и стало ясно, что развивать эту тему она не желает. — А что, ты хотел бы научиться? — Не хотел бы, но Реборн заставляет, — печально вздохнул Тсуна и почесал затылок. Возвращение домой сулило очередную тренировку, где его будут активно пинать, но советов выдадут абсолютный минимум, ведь репетитор искренне верил, что опыт, приобретенный самостоятельно, куда полезнее чужих разъяснений. — Это твой родственник? — спросила Аой, и Тсуна удивленно на нее воззрился. Реборн — его родня? Да ни за что! Он и будучи посторонним ведет себя как рабовладелец, а уж окажись они связаны кровью… — Нет-нет, это мой репетитор! — замахав руками, поспешил откреститься от подобных вероятностей ненавидевший тренировки учителя Савада. — Странный репетитор, подтягивает даже физическую подготовку, — пробормотала Аой, но, поморщившись, поспешила добавить: — Впрочем, не мое дело. Я не лезу в чужие тайны, не волнуйся. Потому ни о чем расспрашивать не стану. — Ну, он меня просто к будущему готовит, — почесав кончик носа, ответил Тсуна, подумав, что уж Аой-то точно не поверит в россказни про раны от борьбы сумо и работу шахтером при том, что возле дома периодически ошиваются люди в черных костюмах с иголочки, похожие либо на преступников, либо на агентов ФБР. Киоко и Нана верили, а впрочем, возможно, лишь делали вид, что верят в подобные истории, но врать Аой Тсуне совершенно не хотелось. И не потому, что она могла бы уличить его во лжи, в отличие от матери, всегда принимавшей любые сказки от мужа и сына, не стремясь выяснить правду, а потому, что, почувствовав ложь, она наверняка закрылась бы, и весь этот поход над пропастью оказался бы бесполезен. А терять с таким трудом добытый прогресс Тсуна не хотел. — Это не мое дело, так что не волнуйся, спрашивать не буду. Я вообще не любопытная. Каждый имеет право на тайны. Но вот с канатами, думаю, тебе пока связываться рано, ты ведь даже на бордюре не можешь удержаться, а это действительно намного проще. — Просто Реборн сторонник радикальных мер, — мысленно радостно выдохнув, ответил Тсуна. — Заметно. Но знаешь, возможно, он и прав, ведь если научишься сложному, простое будет даваться без проблем. Иди сюда. Она поймала его за руку и подтащила к бордюру. Вновь покорять вершину Саваде отчаянно не хотелось, но он постарался оттолкнуть подальше собственную лень и страхи, решив, что, возможно, это будет полезно для дальнейших тренировок. — Встань и закрой глаза, — скомандовала Аой. — Да я же сразу упаду! — возмутился Тсуна, но возмутился как-то вяло и словно смирившись с неизбежным, как всегда он жаловался на причуды Реборна. — Не бойся, здесь же невысоко. И потом… — она явно замялась, но затем тряхнула головой и всё же сказала: — Я тебя поймаю. Просто попытайся. «Поверить, да?» — расшифровал Тсуна и тяжко вздохнул. Верить в окружающих он действительно умел. Ведь отчего-то ему куда легче было поверить именно в них, а не в себя самого… Он взобрался на камень, раскинул руки в стороны и, поймав равновесие, осторожно закрыл глаза. Сразу стало очень страшно, голова закружилась, но его осторожно взяли за руки, и он, мгновенно сжав чужие ладони, почувствовал себя куда более уверенно. — Слегка согни колени, выпрями плечи… да, вот так. А теперь почувствуй всё, что тебя окружает. Почувствуй ветер, вот он, дует, заполняя пиратские паруса, спешит с Дейви Джонсом к таинственным берегам, попутно пытаясь сбить тебя с ног, ведь ты встал у него на пути. Почувствуй камень под ногами. Этот острый щебень, залитый раствором, что некогда был частью огромной горы, возможно, «восьмитысячника», на который когда-то взбирался сам Морис Эрцог, а сейчас пытается разорвать твои подошвы, потому что верит, что еще может сбрасывать вниз отчаянных альпинистов. Почувствуй мои руки, они здесь, и никуда не денутся, я стою на том же щебне, овеваемая тем же ветром, я смотрю на камень под нами и знаю, куда нам идти. Веришь? — Ве… верю, — заикаясь, пробормотал Тсуна. Было страшно, но он и впрямь верил. — Не думай, не просчитывай варианты, просто чувствуй. Даже если главное чувство — страх, не важно, ведь он часть тебя, а значит, часть нас. Мы составляем сейчас единое целое, ты, я, камни, воздух, высота… И все наши чувства должны стать едины. Тогда камни не захотят сбрасывать часть себя, ветер решит обтекать преграду, поскольку она перестанет являться таковой. А я просто проложу нам путь. Давай, почувствуй всё вокруг. И Тсуна почувствовал. Легкий бриз, скользящий по коже, твердую опору под ногами, не собиравшуюся исчезать, уходить в сторону, мягкие, но сильные руки, помогавшие ему держать баланс, выравнивая положение, как только он кренился в сторону. И страх начал отступать. Сытой анакондой скользил он по душе, неспешно сворачиваясь клубком, чтобы резко броситься на добычу в следующий раз, но это будет потом, не сейчас, а сейчас она просто уснет, позволив глупому человечку ухватиться за иллюзию безопасности — ведь разве может подвести ветерок, дарящий прохладу в летний день, или осколок гигантской горы, превратившийся в помощника пешеходов, такой надежный и крепкий? Или, может, подведут эти руки, решившие помочь — не за плату, не по бартеру, а просто так, от всей души?.. Он сделал первый неуверенный шаг. — Отлично, так держать. А теперь опустим руки, тебе совершенно ни к чему изображать мельницу, ведь тут нет Дон Кихотов. Просто лети, слышишь? Лети вперед на всех парусах, ведь ветер попутный! Он испугался, но его ладони не отпустили, лишь настойчиво заставили опуститься, а затем потянули вперед. — «Путь в тысячу ри начинается с первого шага». Просто иди, не думая ни о чем. «Даже если и страшно. — Ты можешь пройти». Иди и верь, что этот путь закончится в уютной бухте, где ты сможешь полюбоваться на кракена, плещущегося в закатном море, выпить с самим Морским Дьяволом и крикнуть в бесконечное небо: «Йо-хо-хо и бутылка рома!» Потому что если мечтать, то о чем-то значительном, разве нет? Зачем мечтать о заначке от жены величиной в пять тысяч йен? Лучше грезить дальними странами, яркими приключениями и сказочными встречами. И пусть для этого придется пройти над Бездной, мечта стоит того. Она стоит того, разве нет? Он шагал вперед, всё быстрее и быстрее, всё увереннее и увереннее, а колени переставали дрожать, как и руки. Но он этого не замечал, как не замечал улыбки, расцветавшей на губах счастливым, полным надежд бутоном. — Стоит. Точно стоит, — прошептал он, подумав, что его мечта действительно стоит того, чтобы идти к ней сквозь трудности, какими бы они ни были. Ведь даже сейчас, в начале пути, благодаря этому решению он сумел испытать столь невероятные ощущения, пережить поход по узкой тропинке над пропастью, отчего-то принесший не страх, а радость и чувство полета. Эйфорию. Ощущение легкости и необычайного восторга. Порой и нечто ужасное может превратиться в сказку, если посмотреть с иного угла… Но всё хорошее имеет свойство заканчиваться, впрочем, как и всё плохое — это неизбежность судьбы, не имеющей прямых, лишь отрезки. Аой остановилась, а затем тихо спросила: — Веришь мне? — Верю, — ответил Тсуна, не задумываясь. И как обычно его наивная слепая вера вызывала недоумение у людей, не доверявших никому, впрочем, на этот раз раздражения она не породила, лишь улыбку. — Тогда я отпущу твои руки. А когда скажу, прыгни вперед. Недалеко, но не открывая глаз. — Пры… прыгнуть? — растерялся он. — Поход к Граалю обязан закончиться феерически, — рассмеялись в ответ. — Ну… ладно, — решение далось с трудом, но эйфория полета всё еще не отпускала, а потому сомнения впились в душу не так яростно, как обычно. Его руки остались в одиночестве. Им стало холодно и неуютно. Чувство полета начало сходить на нет, ведь в сознание прокрадывалась мысль о том, что единство нарушено. Вот только в следующую секунду раздался спокойный голос: «Я всё еще с тобой. Прыгай». И Тсуна подумал, что, возможно, именно так и должно быть — человек должен уметь прыгать в бездну по совету друга, точно знающего, что на дне спрятана воздушная перина, не дающая разбиться, но дарящая удивительные эмоции, ярче любого аттракциона в парке развлечений. — Йи-ха! — крикнул Тсуна, то ли испуганно, то ли подбадривающе, и, крепко зажмурившись, бросился вниз. Полет. Секунда невесомости, заполненной бешеным биением сердца и ощущением бесконечной свободы. Легкость, невозможная легкость, дарящая возможность помчаться куда угодно, в бесконечность радушной тьмы! И падение. Неизбежное, пугающее, разочаровывающее, но всё же неспособное изгнать из памяти секунды детского восторга, что останутся в душе навечно. Ноги коснулись асфальта, ведь бордюр в этом месте обрывался, и по привычке постарались удержать равновесие, но плотно сомкнутые веки не позволили этого сделать. Падение продолжилось. Его подхватили так же внезапно, как в прошлый раз, но теперь это не вызвало удивления, лишь острую радость и искренние мысли: «Как здорово, что я умею верить в хороших людей!» Ему помогли обрести равновесие, и Тсуна наконец смог открыть глаза. Свет ударил по ним беспощадным ножом мясника, никогда не считавшего своих жертв, и Савада поморщился, но даже эта неприятность не могла уничтожить улыбку, широкую и ясную, по-детски наивную, чистую. Сердце бешено билось где-то в горле, руки слегка дрожали, голова кружилась, но отчего-то хотелось прыгать и кричать: «Ура, я это сделал!» И Тсунаёши, не думая, что творит, победно вскинул руки, закричав: — Да! Получилось! — Браво! — рассмеялась Аой и зааплодировала. Тсуна тут же смущенно потупился и почесал затылок, глядя на пыльный асфальт, но его не собирались журить. — Вот видишь, порой даже прогулка по тонкому мосту может быть в радость. Весь вопрос в том, как ты идешь. — Ну да, если так ходить, то я не против, — просиял Савада, вновь даря миру светлую, радостную улыбку. — А что же способно тебе помешать? «Воображение — это глаза души», как сказал Жозеф Жубер. Просто распахни их. И никогда не закрывай. А еще слейся с воображением того, что окружает тебя, и увидишь миллионы прекрасных картин. Ужасных тоже, но разве не стоит оно того? — Стоит, — уверенно ответил Тсуна, и отчего-то ему показалось, что именно этот ответ был для Аой важнее всего. Она улыбнулась, кивнула, и вдруг взгляд ее изменился. В нем промелькнули боль, отчаяние, безысходность, мгновенно сменившиеся решимостью. Улыбка растворилась в небытии, оставив на лице печать скорби по прошедшим временам, и Тсуна растерянно спросил: — Что не так? Вот только смотрела Аой не на него. — Просто жизнь и смерть — жестокие игроки. Они любят заменять белые полосы черными. А впрочем, что для одного минор, для другого может оказаться величайшей радостью. На Олимпийских играх всегда побеждает лишь один, остальные проигрывают… Он обернулся, проследив за ее взглядом, но ничего не увидел. Двухэтажные частные дома, скрывающиеся за невысокими кирпичными заборами, сочная зелень на газонах, пронзительно синее небо со старательно сбивающимися в стаи кучевыми облаками… — Я могу помочь? — Нет. Мне надо идти. Было весело. Я… — она посмотрела на него и печально улыбнулась. — Спасибо. Мне правда было весело. И ему показалось, что это прощание. Но так не должно было быть! Это неправильно. Жестоко, бессмысленно! Она же только что смеялась, значит, у него может получиться! Он может помочь… а, возможно, просто стать ее другом? В конце концов, какая разница, девчонка или парень, если вместе можно так искренне улыбаться? И так высоко летать… Он схватил ее за руку, когда она проходила мимо и, не думая, что делает, поскольку, задумавшись, точно запутался бы в собственных страхах и нерешительности, протараторил: — Ты ведь уходишь? Но мы же можем больше не пересечься, так что… так что можешь дать мне свой адрес электронной почты? Я просто… это… Она удивленно на него посмотрела, явно сомневаясь в том, что делать дальше, и уточнила: — Зачем? — Ну, я бы написал, — промямлил Тсуна, мгновенно теряя боевой запал. Всё же просить у девушки адрес почты ему приходилось впервые. Но вид ее сомнений и воспоминания о разговорах с друзьями заставили решительность вернуться. «Какая разница, в конце концов, девчонка или нет? Друг — это понятие, не имеющее пола. Так что… я просто буду вести себя с ней как с ребятами, тогда, может, что-то и получится!» — Просто не хочу, чтобы ты потерялась! Ее брови поползли вверх, но в следующую секунду по улице поплыл звонкий, веселый смех. — Как ты это занятно выразил. Мне нравится. Ладно, держи. Напиши, если захочешь, но я ненавижу общение по переписке, ведь если не слышишь голос собеседника, не сможешь его понять. Даже разговор по телефону не дает того, что даст настоящее общение, так что… на длительную переписку в чате не рассчитывай, я в них вообще не бываю. — Зато я смогу тебе написать и узнать, где ты будешь. Может, опять так по бордюру походим! — блеснул оптимизмом Тсуна, по примеру собеседницы доставая телефон, и его поддержали: — Как скажешь, могу даже научить тебя ходить по канату. — Было бы здорово! — Тогда можешь прийти ко мне домой, всё равно спокойно заниматься у тебя нам вряд ли позволит репетитор. — Было бы здорово, но… как же те, кто не понял бы такого? — осторожно спросил Тсунаёши, опасаясь ее задеть, но, на удивление, упоминание о родных не вызвало никакой реакции. — Отец будет ворчать, но мне как-то всё равно. Если я буду с кем-то, а не одна, он меня в сумасшествии не заподозрит… Разве что в массовом помешательстве! — она криво усмехнулась и убрала телефон обратно в сумку. — Тогда, может, лучше у меня? — всё еще очень аккуратно уточнил Савада. — Нет, не хочу, чтобы нас постоянно прерывали, а отец не подходит ко мне, если вся работа выполнена. Так что это оптимальный вариант. Но прости, мне действительно надо идти. Это срочно. Я пришлю адрес на почту, тогда и договоримся о встрече. — А, ладно, прости, хорошо! — мгновенно запаниковав, замахал руками Тсуна. — Тогда до встречи, — кивнула Аой и, поворачиваясь к нему спиной, пробормотала: — Во что я ввязалась?.. «И я тоже», — мысленно добавил он, пряча мобильный в карман. Впрочем, отторжения это у него больше не вызывало. Помогать хорошим людям он любил, даже в ущерб себе, пусть и делал это чаще всего через силу.