Танец на углях

Отель «Великий Дракон» взирал на серое пасмурное небо с молчаливым величием. Белые мраморные колонны тянулись ввысь, теряясь в основании арок портика, изящная лепнина украшала бежевые стены со стрельчатыми окнами, отделанные глянцевой плиткой ступени крыльца скользкой волной подкатывали к портику и встречались с низкорослым подтянутым швейцаром в бордовой ливрее — лишь название позволяло связать это здание с Азией, но владельцу, построившему его лишь семь лет назад и бесконечно любившему западную архитектуру, подобные несоответствия казались незначительными. Швейцар, стоя у широкой стеклянной двери, отчаянно скучал, мечтая скинуть фуражку и вытереть пот со лба прямо белыми накрахмаленными перчатками, однако стойко держался и лишь изредка промакивал лоб и щеки аккуратным чистым платком. От крыльца в разные стороны расходились две ленты сочного зеленого газона, отделенного от широкой подъездной дороги низким бордюром, на который с подозрительным воодушевлением смотрел японец лет восемнадцати. Великолепно отглаженная белая рубашка с коротким рукавом, черные, как ночь, брюки со стрелками и не менее черный, туго затянутый галстук резко контрастировали с растрепавшимися каштановыми волосами, тряпичными кедами и обреченным унынием во взгляде, дополнявшимся азартом лишь когда в поле зрения попадал щетинящийся острыми краями бетон. Саваде Тсунаёши было жарко, скучно и неспокойно, ведь дурное предчувствие, появившееся еще с утра, до сих пор его не отпускало. «И зачем только дедушке Тимотео понадобилось приезжать?!» — мысленно возмущался он, в который раз тяжко вздыхая. Реборн поднял его слишком рано, решив перенести тренировку по рукопашному бою, а вместе с ней и пробежку с разминкой, чтобы Тсуна не пропускал их из-за встречи с доном, а потому парень, прошлым вечером отправившийся спать лишь в половине двенадцатого ночи, чувствовал себя совершенно разбитым. Впрочем, это ощущение, возможно, возникло не только от недосыпа, ведь он больше часа рассказывал друзьям о таинственном сером мире, полном призраков и обреченности, что заставило мурашки не раз пробежать по позвоночнику, поскольку Гокудере, любителю мистики и всего необъяснимого, хотелось узнать как можно больше подробностей, а Тсуна, отчаянно отгораживавшийся от них в течение предыдущих суток, не мог отказать другу. Отступивший, казалось бы, страх накатывал на сердце новыми гигантскими волнами, и Ямамото всеми силами старался успокоить лучшего друга, а Рёхей говорил, что, возможно, всё это было нереально, возможно, то было лишь видение, галлюцинация, за что был обруган Гокудерой и получил полный тоски обиженный взгляд Савады, лучше любых обвинений показавший боксеру, как тот был неправ. В конце концов, восторги Хаято, смешанные с различными теориями об устройстве Чистилища, сочувственные вздохи Рёхея, решившего всё же согласиться с реальностью произошедшего, и подбадривающие речи Такеши остались позади, а родная комната встретила Тсуну тусклым светом ночника, теплой, уютной кроватью и томиком рассказов Лавкрафта, пугающих, морозно холодных, отстраненных, но затягивающих. В тот вечер читать их он не захотел. Напротив, хотелось швырнуть книгу из окна, закрыть ставни наглухо и забраться под одеяло, отгородившись от всего этого ужасного, полного слишком странных вещей мира. Но Тсуна просто лег спать. И видел серое небо, белые кости, пурпурный дождь из ран растерзанных туч… Утро наступило внезапно: кошмар настолько сошел с ума, что заставил мертвецов погнаться за несчастным спящим, и тот проснулся, отбиваясь от толпы зомби, весь покрытый липким соленым потом, запутавшийся в покрывале и с руками, ходившими ходуном прямо перед лицом. Отдышавшись и вдоволь поворчав, Тсуна попытался вновь заснуть, но был поднят влетевшим в комнату Реборном, явно решившим отыграться на ученике за недавний удар. Впрочем, настроение у него было на удивление хорошее, черные глаза лучились азартом и острым чувством удовлетворения, а пинки, от которых Савада активно уворачивался, хоть и стали в разы сильнее, всё же не были пропитаны ни обидой, ни злостью: Реборн был рад прогрессу слишком неуверенного в себе ученика. И вот, после четырех часов тренировок, контрастного душа и легкого завтрака, Тсуна прибыл к месту встречи за десять минут до назначенного времени. Настроение было на нуле, делать ничего не хотелось, жара и духота вкупе с темнеющим небом обещали скорое начало дождя, и он, изредка бросая на небо напряженные взгляды, размышлял о том, какая нелегкая заставила лидера Вонголы сняться с места и отправиться в неприметный городок Намимори, не славящийся ничем, кроме одного очень сильного клана Якудза, державшего в узде огромную территорию. Вот только к лидеру клана дон собирался заехать на следующий день, и Тсуна разумно полагал, что привела его в Намимори отнюдь не эта встреча. Тогда что же могло случиться в Италии? Он тяжело вздохнул, взъерошил и без того растрепанные волосы, в который раз тоскливо посмотрел на бордюрный камень и фыркнул. «Надоело! Была не была, пусть даже меня сочтут сумасшедшим! А то так можно совсем известись…» Прыжок, раскинутые в стороны руки, привычно пойманный баланс. Тсуна улыбнулся. На душе стало немного светлее. Он закрыл глаза и вспомнил любимый образ — спокойное умиротворенное море, лениво перекатывавшее пенные буруны по прозрачной синеватой глади, легкий бриз, овевающий щеки соленой свежестью, щупальца древнего существа, вызывавшего после прочтения рассказов мастера ужасов одновременно и восхищение, и волнение… Улыбка стала шире. Тсуна открыл глаза и сделал первый шаг. Привычные движения давались легко и непринужденно, ведь ходить по устойчивому камню было в разы проще, нежели по так и норовившему выскользнуть из-под ног юркому канату. Где-то там, внизу, в зеленоватых волнах, Великий Ктулху одобрительно раскинул крылья. Тсуна рассмеялся и быстро пошел вперед, перепрыгивая через трещины между камнями, будто это были не просто тонкие темные полосы, а горные ущелья, встававшие на пути Великого Дракона, куда более громадного, нежели взиравший на происходившее с ноткой осуждения молчаливый отель. Добравшись до угла здания, он развернулся и подумал, что надо усложнить задачу. Было решено перепрыгивать через «ущелья» на одной ноге и ловить баланс после прыжка, не опуская вторую ногу. Стало сложно, на середине дистанции он даже сорвался прямо на идеальный газон, но тут же вернулся в строй, выброшенный наверх ленивым движением гигантского щупальца. Мир фантазий прочно смешался с реальностью, и Тсуна напрочь забыл о собственных проблемах, страхах и волнениях, как забывал о них каждый раз, слушая рассказы Аой во время тренировок. Вот только спокойно добраться до конца ему не дали: три черных «Тойоты» с тонированными стеклами подкатили к крыльцу, и Савада, резко помрачнев, спрыгнул на асфальт. «Он или не он?» — промелькнуло в голове, пока ноги сами собой набирали скорость. Тсуна подбежал к машине как раз вовремя — когда высокий крепкий охранник помогал дону Тимотео покинуть салон. Швейцар, всё это время неодобрительно косившийся на праздношатающегося студента, встрепенулся, приготовившись распахнуть дверь, и еще более хмуро воззрился на Саваду. Его взгляд прямо-таки кричал: «Мальчонка, не мешай гостям элитного заведения!» — вот только главный гость, завидев чуть раскрасневшееся лицо преемника, тепло улыбнулся и взмахом руки подозвал его к себе. Ветер играл седыми волосами, путался в белых, как снег, усах, пробирался под идеально выглаженный серый костюм-тройку, легкий, летний, но всё же показавшийся Тсуне ужасно жарким и неудобным. «Мне тоже когда-нибудь придется такое носить», — обреченно подумал он и окончательно сник, а дон Тимотео тем временем взъерошил его волосы, и без того похожие на клубок пряжи, с которым заигрался котенок. Карие добрые глаза лучились теплом и заботой, а на губах играла радостная улыбка, словно дед встретил любимого внука после долгой разлуки. Только вот дон Тимотео родственником Саваде не был, вернее, был, но очень дальним, а потому считать его настоящей родней не получалось, и уж совершенно точно он не был «добрым дедушкой», которым казался Тсуне, не задумывавшемся о том, за что этот мягкий, но волевой человек превратил его жизнь в поле боя, вырвав из оков привычной действительности и бросив в эпицентр мафиозных разборок. «Он сделал это ради блага клана, ведь все наследники, кроме Занзаса, были мертвы, а ему титул передавать было опасно. Он слишком жесток», — как-то сказал Реборн в ответ на очередную жалобу ученика на несправедливость бытия в целом и дона Тимотео в частности. С тех пор Тсуна об этом не задумывался, а за последние полгода поверил, что благо клана — это и впрямь крайне важно, потому не злился ни на отца, которого поначалу винил в произошедшем, ни на кого бы то ни было еще. А впрочем, дона Тимотео он никогда не считал виновным. Возможно, потому, что пожилой джентльмен казался ему тем самым добрым дедушкой, заботящимся обо всех, включая и его самого, а возможно, просто потому, что по-настоящему злиться, ненавидеть и обвинять Тсуна попросту не умел, ведь умение прощать и принимать людей такими, какие они есть, если интуиция шепчет, что они заслуживают доверия, было неотъемлемой чертой его характера, отчасти и поставившей его на дорогу к титулу Десятого босса Вонголы. — Добрый день, дедушка Тимотео! — с теплой улыбкой поприветствовал босса Тсуна, так до конца и не осознавший ни собственного положения, ни положения окружающих. — Добрый, добрый, — отозвался дон, рядом с преемником словно оставлявший позади титул и проблемы, становясь тем самым «добрым дедушкой», которого в нем упорно видел Тсунаёши, знавший и о приказах на ликвидацию врагов клана, и о торговле контрафактом, и о нелегких решениях, которые вынужден каждый день принимать лидер семьи, являвшейся гарантом мира мафии, семьи, выступавшей судьей во всех серьезных конфликтах других кланов. Просто Тсуна никогда не видел дона Тимотео за работой, бесстрастно подписывающего приказ об уничтожении врагов, полным ледяной ненависти взглядом прожигающего пленных, что забрали жизни членов его семьи, сжигающим дотла противников в бою… Дон Тимотео привычно улыбался, опираясь на трость с крупным круглым набалдашником, способную в любой момент засиять ярким оранжевым Пламенем, испепеляя всех вокруг. И Тсуна улыбался ему в ответ, веря в лучшее. В ненужность слишком жестоких, беспощадных приказов. — Как долетели? — смутившись и почесав кончик носа, спросил он, когда его наконец отпустили. — Прекрасно! Сегодня дивная погода. — Только жарко, — пожаловался Тсунаёши. Дон Тимотео рассмеялся. Отдававший носильщику багаж Хранитель Урагана Девятого Поколения, не менее седой, усатый и подтянутый, одетый в строгий черный костюм с иголочки, лишенный левого рукава, с усмешкой посмотрел на будущего лидера, словно говоря: «Молодо-зелено!» У Ньюгета Койота не было левой руки, кою успешно заменял автоматизированный протез, разработанный лучшими учеными мира мафии специально для него, вот только отчего-то Савада прежде не задумывался о том, как этот высокий, спортивный, решительный, будто не тронутый годами, но абсолютно седой человек получил такую травму. А сейчас задумался. Но ответа найти не смог, а потому по привычке задвинул неуместную мысль на задворки сознания, сконцентрировавшись на более важных проблемах — а может, лишь казавшихся таковыми. — Во всем стоит искать плюсы, — рассмеялся Девятый. — Раз сейчас так тепло, мы вряд ли подхватим простуду. — Если только на нас кто-нибудь не чихнет, — игнорируя совет, предался пессимизму Тсунаёши. Хранитель Урагана беззвучно рассмеялся и бросил: — Какой пессимистичный босс грозит семье! Смотри, Савада, не ввергни Вонголу в пучину тоски! Тот растерялся, почесал кончик носа и смущенно пробормотал нечто неразборчивое. Общаться с Хранителями Девятого Поколения ему всегда было очень и очень тяжело: они смотрели на него не глазами наставников и не по-родственному, а, скорее, оценивающе, потому ему вечно хотелось спрятаться от этих взглядов и больше никогда не попадать под них. Ведь кому понравится быть мошкой на приборном стекле микроскопа? — Ничего, ничего, это всё юность, — улыбнулся Девятый и подмигнул преемнику. У того сразу посветлело на душе. — Ну что ж, оставим кого-нибудь заниматься оформлением бумаг, а сами отправимся на встречу. Не хочу терять время. Тсуну словно ледяной водой окатили. Интуиция жалобно застонала, шепча, что приятной эта поездка точно не будет, и он осторожно поинтересовался: — Может, отдохнете с дороги? — Нет-нет, надо ехать, чем быстрее решим этот вопрос, тем лучше. Дон развернулся, подошел к машине, нагнулся, и тут дверца сама собой резко захлопнулась, чуть не ударив его — только многолетний опыт сражений позволил заблокировать удар рукой. И интуиция Савады буквально взвыла о том, что всё на самом деле плохо. — А куда мы поедем? — осторожно спросил Тсуна сразу после того, как уточнил, в порядке ли Девятый и получил положительный, но хмурый ответ. — Скоро узнаешь, мальчик мой, скоро узнаешь. Небо Вонголы переглянулось с резко помрачневшим Ураганом и поспешило сесть в салон. Савада устроился рядом, подумав, что всё это выглядит крайне подозрительно, но не решаясь задавать новые вопросы, и присмотрелся к Девятому. Искоса поглядывая на вымученно улыбавшегося старика, Тсуна впервые подумал о его возрасте. Обычно крепкий, уверенный в себе, бодрый дон не создавал впечатления старого человека, скорее, это был умудренный сединами пожилой мужчина, полный сил и энергии, жизнерадостный и оптимистичный. Вот только сейчас под лучистыми глазами залегли тени, плечи опустились, улыбка, хоть и искренняя, казалась блеклым подобием себя прежней — Девятый сильно осунулся и как-то слишком резко постарел. И отчего-то Тсуна почувствовал, что нечто подобное он уже видел. Только вот где? Машина мягко скользила по улицам города, пересекала пешеходные переходы, останавливалась на светофорах, ловко лавировала в потоках других автомобилей, следуя за другой такой же «Тойотой» и прокладывая путь третьему собрату. Стройной шеренгой цепь черных автомобилей пробилась через вены-дороги к пригороду, и Тсуна подумал, что этот путь ему слишком хорошо знаком. Но ведь логично, что лидер мировой мафии едет в самый богатый район Намимори, не так ли? Мало ли какие у него там могут быть дела… В памяти раздался легкий стук, с которым дон Тимотео отбил нападение дверцы машины. А у осунувшейся женщины, убившей мужа и недавно следовавшей той же дорогой, под глазами тоже залегали глубокие тени. Тсуна сжал кулаки, нехорошее предчувствие окрепло, интуиция буквально прокричала, что размышления верны, и он осторожно, боясь встретиться с острым неприятием, уточнил: — Дедушка Тимотео, а вы верите в призраков? Салон, и до этого наполненный тишиной, будто вымер. Секунду в нем царило гробовое молчание, а затем Койот, сидевший рядом с водителем, резко обернулся и смерил парня тяжелым взглядом. Тому резко захотелось вжаться в сидение, а еще лучше — выпрыгнуть из машины и сбежать куда подальше, но он повернулся к дону, напряженно вглядывавшемуся в его лицо, в ожидании ответа. — А почему ты спрашиваешь? — вопросом на вопрос ответил тот, и Тсуна мысленно тяжело вздохнул. Говорить с такими хитрыми и осторожными людьми у него раньше совершенно не получалось, но в последнее время, благодаря регулярным препирательствам с Мукуро, он понял основной принцип подобных бесед — осмотрительность и взвешивание собственных слов. — Столкнулся недавно с чем-то подобным, — аккуратный, честный, но в то же время туманный ответ. — И почему же решил поговорить об этом со мной? — Нельзя? — вид расстроенного, побитого жизнью хомячка нередко выручал Тсунаёши, вот только не сейчас. — Почему же? Можно, но мне интересно, что тебя натолкнуло на подобные мысли именно сейчас. — Просто вид у вас… знакомый, — отозвался Тсуна, отлично знавший, что честность — лучший друг в подобных беседах, только вот она должна быть дозирована. — И где же ты видел людей, похожих на меня? — усмехнулся дон Тимотео, а Тсуна решил сбросить козырь. И назвал адрес. Вновь оглушающая тишина, вновь косые взгляды, вновь усилившееся напряжение. Девятый провел рукой по лицу, словно смахивая с него недоверие и волнение, а затем уточнил: — И что же думаешь, призраки существуют? — Существуют, — без тени сомнений ответил Савада. — Я их видел. На этот раз простым обменом взглядами дело не обошлось: Ураган Вонголы, что-то пробормотав, вытащил из кармана пиджака телефон и начал набирать сообщение, а Девятый, вмиг подобравшись, уточнил: — Как же ты мог их видеть? И давно у тебя эта способность? — У меня ее нет. Мне показали, — ответил Тсуна, и Койот вновь обернулся, так и не закончив набирать текст. — У меня есть друг, она живет по тому адресу, и как раз у нее эти способности очень сильны. И на ее клиентку падал карниз. А вас чуть не ударило дверью. Девятый тяжело вздохнул, поморщился, обвел глазами салон, словно выискивая в нем нечто чужеродное, а затем тихо уточнил: — И ты подумал, будто меня преследуют призраки? — Я в этом уверен, — без тени сомнений ответил Савада, чья интуиция буквально кричала о верности этого предположения. Вновь повисла тишина, Небо и его Ураган явно взвешивали все «за» и «против», решая, стоит ли раскрывать правду наследнику, а тот внимательно вглядывался в их лица, стараясь считывать все эмоции, как его учил Реборн, но терпя сокрушительное поражение, ведь эти люди много лет успешно скрывали свои души от мафиози, способных различать малейшие оттенки настроений. Вот только в какой-то момент Тсуне показалось, что пора задать вопрос еще раз, и он, привыкший доверять собственной интуиции, спросил: — Так всё-таки, дедушка Тимотео, вы верите в призраков? Тот тяжело вздохнул, закрыл глаза, откинулся на спинку сидения, хотя во время разговора сидел прямо, натянутый, как струна, и, пожевав губами, медленно заговорил: — Понимаешь ли, мальчик мой, я в своей жизни повидал всякого. Ты должен понимать, что нам приходится сталкиваться с удивительными феноменами, ведь ты и сам за столь недолгое время успел столкнуться и с перемещениями во времени, и с переселением душ, и с древней расой, жившей на Земле задолго до появления человечества… Я слышал истории о призраках, медиумах, Камнях, приносимых ими из загробного мира, даже видел эти Камни в коллекциях знакомых, но сам с подобным феноменом не сталкивался. Однако сейчас пришлось подробно изучить данную проблему, ведь вопрос веры стал совсем неактуален. — Когда сталкиваешься с чем-то непонятным, сначала пытаешься всё отрицать, а потом выбора не остается, приходится поверить, — осторожно произнес Савада и понял, что попал в цель: лицо старика резко осунулось, плечи опустились, взгляд потускнел. Но он мгновенно взял себя в руки и с привычным ласковым прищуром потрепал наследника по голове. А у Тсуны вдруг прокололо сердце. «Ему ведь совсем не хочется улыбаться, но он улыбается как обычно. А что, если и раньше он не всегда был искренним?» И интуиция нехотя согласилась. Машина плавно затормозила, не дав Тсуне развить неприятную мысль. Знакомые ворота медленно распахнулись, приглашая внутрь кавалькаду из трех «Тойот», и те поспешили проникнуть внутрь идеального, будто скопированного со страниц глянцевых журналов, сада. — Не удивляйтесь, здесь всегда так. Сато-сан любит, чтобы всё было как на картинке, — пояснил Тсуна, уловив чуть удивленный взгляд босса. Да, босса. Дедушки, который тебе вовсе не дедушка, который посылал тебя в бой, зная, что ты еще не готов, который хотел переложить на твои плечи слишком тяжелую ношу… А впрочем, какая теперь разница? Даже если порой он улыбался, чтобы тебя не пугать или просто чтобы ты не чувствовал себя одиноко, разве это плохо? Разве плохо, что о тебе волновались, потому и не показывали истинных чувств? Вовсе нет. Просто теперь ты должен стать внимательнее, чтобы различать настоящие эмоции собеседника и фальшивки. Ты ведь не любишь, когда тебе лгут, не так ли, Савада Тсунаёши?.. Остановившись перед парадным крыльцом, машина выпустила из плена сначала охрану, затем Хранителя Урагана, а затем и Тсуну с Девятым. Настроение у них обоих было ужасное, вот только если дона Тимотео гнала вперед надежда, Савада хотел остановить время, поскольку уже знал, что сейчас произойдет: его друг вновь должен будет пережить чью-то смерть, а ему самому придется погрузиться в мир присыпанного прахом кошмара. И он не знал, что его пугало сильнее… Дворецкий встретил гостей поклоном и предложением пройти в кабинет хозяина: их уже ждали. Дон Тимотео был сосредоточен и уверен в себе, и Тсуна, на секунду отвлекшийся от мрачных мыслей, позавидовал его сильной, холодной ауре абсолютного спокойствия. «Мне надо стать таким же», — промелькнуло на задворках сознания, и он попытался привести хаос чувств к относительному порядку, вот только получалось откровенно плохо. «Ну да, ему легко, не ему же идти на встречу с мертвецами!» — поднял голову эгоизм, но тут же был задушен: общая бледность Девятого была заметна даже сейчас, когда он взял себя в руки и ни единым движением не показывал усталости. Просторный светлый холл, отделанный мрамором, полностью лишенный мебели, но зато заключивший в себе лестницу, ведущую на второй этаж, промелькнул как нелепый сон, сменившись убегавшим направо коридором с высокими зарешеченными окнами, красной ковровой дорожкой и коваными люстрами. Впервые Тсуна оказался в этом доме, и внутренняя отделка не понравилась ему так же сильно, как сад и подъездная дорожка. Впрочем, стройный ряд дверей, чередовавшихся с картинами модных абстракционистов, вскоре перестал мелькать перед глазами: дворецкий замер напротив одной из комнат, постучал и после равнодушного: «Войдите», — распахнул дверь. Господин Сато восседал за массивным дубовым столом как император на троне — чувствовалось, что здесь он ощущал себя наиболее комфортно. Всё те же картины, показавшиеся Тсуне бессмысленными мазками краски, украшали зеленоватые стены, несколько шкафов, заполненных книгами и дорогими безделушками под стеклянными куполами, пытались придать кабинету серьезный вид, перед столом застыли два низких мягких кресла, в которых можно было утонуть, а главное, почувствовать себя ниже хозяина дома. Вот только Тсунаёши показалось, что он тонет, даже не усаживаясь на призывно мягкие сидения, настолько удушливая атмосфера царила в этом вычурном, полном излишеств и совершенно неуютном месте, пытавшемся всеми силами повысить самооценку своего господина. А ведь здесь было довольно прохладно благодаря активно работавшему кондиционеру… Захотелось развернуться, хлопнуть дверью и выйти на воздух, по-настоящему свежий, пусть и жаркий, но Тсуна лишь мысленно закатил глаза и постарался придать лицу наиболее бесстрастное выражение. Сато-сан, сорокасемилетний молодящийся брюнет с крупными залысинами, худощавый, невысокий, в наглухо застегнутом сером твидовом пиджаке, поднялся, расплываясь в наидобрейшей из своих улыбок, поприветствовал Девятого, пожал ему руку, жестом предложил присесть и опустился на собственный трон. Впрочем, вместо привычной царственной самоуверенности на его лице застыло елейное подобострастное выражение, от которого Тсуне стало еще хуже, чем от атмосферы кабинета. Вот только дон Тимотео, казалось, ничего не замечал: он был спокоен, сдержанно улыбался и ничем, даже взглядом, не выражал собственного отношения к происходящему. «Всё-таки надо мне этому научиться», — вздохнул про себя Тсуна и прислушался к начавшемуся диалогу. Сато пытался завысить цену на оказываемые услуги, Девятый останавливал его от излишне бесцеремонных попыток обмануть клиента, говоря о том, что знаком с обычными расценками, так как провел полное исследование по вопросам призраков и медиумов, а так же их прейскурантам, Сато юлил, Тсуна скучал, наматывая на ус приемы ведения диалога со скользкими проходимцами. Наконец речь зашла о том, как именно будет проходить процедура изгнания, и дон Тимотео объявил, что так как призраки находятся в Италии, и, скорее всего, их несколько, он возьмет на себя все расходы по отправке медиума в Италию, ее проживанию там и возвращению на Родину. Тсуна встрепенулся. «Не может быть! Получается, призрак не один? Что же у них там случилось? Аой-сан говорила, духи появляются в мире смертных примерно через две недели или месяц после своей смерти, и мстительные обычно сразу ищут обидчиков. Что же это получается? В штабе что-то случилось? Или дон Тимотео… отдал какой-то жестокий приказ? И получается, Аой-сан придется ехать в незнакомое место одной, да еще и не просто куда-то, а в штаб мафии? Она же… Нет, она к окружающей действительности равнодушна, так что ей всё равно будет, где призраков изгонять, но как же… Если они мстительные, я ей даже помочь ничем не смогу! И что делать?» А разговор тем временем подошел к концу: стороны быстро подписали договор, по которому задаток переводился на счет Сато сразу же после осмотра медиумом места происшествий и вынесении решения о необходимости вмешательства, а основная часть суммы должна была оказаться там не позднее, чем через неделю после завершения «экзорцизма», еще две недели же являлись «гарантийными», и при возникновении в это время новых проблем, медиум обязалась вновь всё исправить. Тсуна, слушая этот текст, почувствовал, как к горлу подкатывает тугой ком. С елейным взглядом и благожелательной улыбкой отец Аой торговал болью дочери и покоем мертвых, ни разу не сказав «дочь», всегда используя лишь термин «медиум», ни разу не произнеся «обряд упокоения», лишь «сделка». И Тсуна подумал, что настолько мерзких людей не должно существовать. Но их всё же слишком много… На секунду ему показалось, что он понял Рокудо Мукуро. А впрочем, возможно, всегда понимал, попросту не осознавая этого. Или не желая принимать? — Благодарю за прекрасную сделку, надеюсь, наши услуги придутся вам по душе! — проворковал Сато, вновь одарив собеседника потоком патоки и елея, буквально сочившихся из каждого слова и жеста. — Также надеюсь, что подобных проблем в будущем у вас не возникнет, а если и возникнут, вы обратитесь к нам. Что ж, давайте узнаем, где же моя доченька, она вечно куда-то пропадает. Молодежь! Не сидится им на одном месте, вечно норовят отправиться на поиски приключений! Тсуну чуть не вывернуло наизнанку, когда он услышал приторное «доченька» и нелестную характеристику Аой, «пропадавшей» обычно либо в своей комнате, за горами книг, либо на поляне — единственном месте во всей усадьбе, где можно было хотя бы дышать. Но он сделал вид, будто всё прекрасно и ничего отвратительного не произошло. Решение оттачивать навыки дипломатии пора было приводить в исполнение. Подчиняясь руке владельца, зазвонил небольшой золотистый колокольчик, стоявший у монитора компьютера, и дворецкий, явно ожидавший за дверью, мгновенно вошел в кабинет. Традиционный поклон, еще более традиционное: «Вызывали?» — и его наконец одарили вопросом: — Где там пропадает Аой? Мгновенная смена тона с доброжелательного на властный и пренебрежительный прежде заставила бы Саваду скривиться, но он держался. Искоса поглядывая на сидевшего в кресле Девятого и его Хранителя, стоявшего за спинкой, он старался подмечать их поведение и выражения лиц, силясь понять, в какие моменты можно выразить собственное отношение к происходящему, а в какие — не стоит. Получалось, что эмоции надо было запереть наглухо, не реагируя абсолютно ни на какие внешние раздражители, что было крайне тяжело сделать, но он изо всех сил старался. — Юная госпожа, как обычно, в своем «секретном месте», в саду, — отрапортовал дворецкий, глядя на стол, а не на хозяина. Видимо, ему было запрещено поднимать взгляд, ведь точно так же он всегда говорил с Аой, что вечно заставляло ту кривиться. — Ох, дети, дети. Ни дня покоя! — всплеснул руками ее отец, тут же возвращаясь к вежливому подобострастию, ведь обращался он вновь к Девятому. — Никогда ее нет на месте. Вы уж простите, она натура творческая, ей нужно общаться с природой для поддержания своих сил, потому она и не любит сидеть дома, всё норовит куда-то упорхнуть. Сейчас ее позовут, и она поможет вам с проблемой, которая, по вашим словам, проследовала даже сюда. Если это действительно так, Аой всё исправит. — Ну что вы, если девочке нужна природа для подпитки сил, не лучше ли будет встретиться именно там? — улыбнулся дон Тимотео, и Тсуне показалось, что он просто не желает оставаться в этом душном, вязком, как болото, кабинете. — Конечно-конечно, — тут же засуетился господин Сато, поднимаясь. «Ого, надо же было так ловко выкрутиться!» — поразился Тсунаёши, не осознавая, что это был отнюдь не ловкий способ уйти, не задев собеседника, напротив, дон Тимотео показал свое нежелание оставаться на месте, дав собеседнику понять собственное отношение к происходящему, однако сделал это в столь вежливой форме, что формально его не в чем было упрекнуть. По сути, он за секунду обесценил все попытки бизнесмена расположить его к себе, показав их тщетность, и тем самым пресек возможные последующие попытки воспользоваться «завоеванным доверием босса мировой мафии». Будь здесь Гокудера, он объяснил бы боссу все нюансы, но он остался дома, поскольку Реборн запретил Хранителям следовать за Савадой, так как «это лишь его задание, посторонним вмешиваться не стоит». А потому Тсуне оставалось лишь внимательно прислушиваться к диалогу, стараясь самостоятельно постичь тайны дипломатии. — Вот только придется немного пройтись, если хотите сами встретиться с Аой. Дочка у меня непоседливая, облюбовала дальнюю часть сада. — О, не стоит беспокоиться, это не проблема. К тому же, Тсунаёши здесь уже бывал, как вы знаете, так что я с удовольствием полюбуюсь на место его тренировок. Тсуна чуть было не вздрогнул, но вовремя взял себя в руки. Вот только удивленный взгляд на дона всё же бросил: он никак не думал, что Реборн доложил о том, с кем он дружит, не только отцу, но и Девятому, да еще и во всех подробностях! «Так чего же он в машине комедию ломал?! — возмущение затопило душу мгновенно, но столь же быстро выветрилось: — Хотя, наверное, у него были причины молчать… Может, он сомневался, что я знаю о способностях Аой-сан, может, боялся, что призрак нас услышит… Но всё равно обидно». А диалог тем временем продолжался. — Тогда я вас провожу. — Не стоит утруждаться, Тсунаёши ведь хорошо знаком с этим садом, как я понимаю. Уверен, он сумеет нас проводить. Если, конечно, вы не против. — Нет-нет, если вас это устроит, я только за, — улыбнулся Сато с таким видом, словно проглотил цедру лимона. Контролировать эмоции он умел явно хуже лидера Вонголы. — Тогда еще раз благодарю за помощь, надеюсь, ее отъезд через два дня не повредит бизнесу. — Помощь людям для нас — главное, — столь заученным тоном благожелательно протянул бизнесмен, что стало ясно: он даже не пытался вложить в эти слова хоть каплю искренности, как кассиры в супермаркете на автомате повторяют: «Спасибо за покупку, приходите еще». Дон Тимотео кивнул, поднялся, пожал протянутую ему руку, развернулся и вышел. Тсуна следовал за ним молчаливой тенью под пристальным взглядом владельца особняка, явно жалевшего, что не сумел узнать всю правду о новом знакомом дочери и не успел взять его в оборот, и Савада мысленно морщился, думая о том, что спокойным тренировкам может прийти конец, если этот делец решит завоевать доверие «влиятельной персоны». Двор встретил гостей прохладным ветром, хмурым небом, величественными тучами, лениво плывущими в тусклых лучах солнца, да отдаленным пением птиц — других животных здесь не водилось ввиду острого нежелания владельца дома заводить тех, кто способен уничтожить идеальный порядок в его земле обетованной. Из груди Савады вырвался вздох облегчения, и улыбка затерялась в пушистых усах Девятого, а его Хранитель неодобрительно покосился на будущего лидера и с едва заметной насмешкой посоветовал: — Не стоит выражать своего отношения, даже когда вышел из дома. Ведь хозяин может наблюдать через камеры. Тсуна встрепенулся, удивленно воззрился на советчика и наивно спросил: — Думаете, он настолько… любопытный? — Не думаю, однако никогда не знаешь, что у человека в голове. Лучше перестраховываться. Всегда. И Тсуна по привычке тяжко вздохнул, подумав, что жизнь мафиози на самом деле куда сложнее, чем ему казалось. — Получается, собой быть можно только дома, в компании друзей? — Увы, мой мальчик, увы, — вмешался дон Тимотео, спускаясь по ступеням крыльца. — Я знаю, что втянул тебя в слишком уж сложное дело, но пойми, я верю, что под твоим руководством Вонгола расцветет. — Потому что я чем-то похож на Вонголу Примо, как некоторые говорят? — расстроенно пробормотал Савада, глядя на припыленный асфальт. — Потому что ты очень добрый и умеешь быть справедливым, — отозвался Девятый. Сердце тут же вспорхнуло летней бабочкой, и Тсуна улыбнулся, а дон подумал, что этому ребенку для счастья надо на удивление немного, а значит, его выбор на самом деле был идеален, но об этих мыслях никто никогда не узнал. Тротуар обогнул особняк, скрылся под сенью раскидистых деревьев, затерялся среди ровно подстриженных кустов. Тсуна свернул с дороги, привычно шествуя по некошеному газону и ощущая прилив бодрости, но одновременно с тем теряясь в нехороших предчувствиях: самое сложное было впереди. Вскоре деревья начали редеть, тропка из примятой травы рванулась на свободу, под пристальный взгляд хмурого неба, а Тсунаёши застыл, как вкопанный. Аой часто показывала ему, как правильно ходить по канату, порой даже раскачивала его, создавая тем самым товарищу препятствия, однако никогда еще он не видел того, что открылось взору сейчас. Девятый остановился рядом, удивленно взирая на открывшуюся картину, а ветер игриво шелестел листвой, создавая удивительно гармоничную мелодию, идеально подходившую для танца над пропастью. Девушка в черном гуляла по канату, держа перед собой длинный шест, и ее грации позавидовали бы многие циркачи. Ветер сплетался в танце с широкими рукавами свободной туники, расклешенные брюки вторили им, притворяясь костром для сожжения ведьм, а ноги в мягких сапожках из сыромятной кожи легко и изящно скользили по канату, словно это был недвижимый помост. А впрочем, нет, он двигался. Повинуясь плавным движениям тонких, но сильных ног, без усилий раскачивавших его из стороны в сторону, он ходил ходуном, превращаясь в огромные качели, однако, казалось, лишь веселил того, кто осмелился покорить воздух. Шаг вперед, поворот, пробежка, остановиться. И вниз — так невесомо и воздушно, словно не человек лег на канат спиной, опустив одну ногу в пропасть глубиной полтора метра, а перо легло на мягкую перину, упав с потревоженного горничной пухового одеяла. Кувырок назад, еще один и еще, встать, развернуться. И прыжок, словно полет птицы — идеальный шпагат в воздухе, окончившийся мягким приземлением на неустойчивую, но абсолютно надежную опору. Казалось, Аой летала, а не ходила, и Тсуна, не в силах пошевелиться, ловил каждое ее движение, каждый жест, каждый вздох, повторяя про себя лишь одно: «Чудо. Настоящее чудо». А черные волосы ведьмы, наконец показавшей ему свою магию, плыли по ветру игривым костром, сжигая всё плохое, что таилось на душе, завораживающим танцем. Танцем со смертью. Ведьмы ведь всегда сгорают в конце жизни, но и жизнь их — это пляска на углях, которая никогда не закончится, продолжившись и после смерти, разве что угли сменятся обжигающим льдом… — Потрясающе, — раздалось едва слышное восклицание за их спинами, и Тсуна вздрогнул. Наваждение развеялось. — Никогда не видел, чтобы это делали настолько легко и непринужденно, особенно без страховки. Тут ведь метра полтора, можно свернуть шею, если упадешь. И Тсуна сам не понял, почему уверенно, спокойно ответил: — Она привыкла летать над настоящей пропастью. Поэтому никогда не испугается фальшивки. Перед глазами вставал пейзаж, который он никогда не видел: узкая тропа из подвижных камней, теряющаяся в знакомом полумраке под рыдающим молниями серым небом. Тсуна не сомневался, что Аой его нисколько не боялась, а потому шагнул вперед. Под ногами хрустнула ветка, ведьма резко развернулась, теряя баланс, и пошатнулась. Страх. Вязкий, липкий, всепоглощающий. «Можно свернуть шею». Можно ведь, правда? Это же так легко! Как перепрыгнуть лужу, как влюбиться в мираж, как убить гениальную идею! Хрусть! — и нет человека… Тсуна мчался вперед на предельной скорости. Перед его глазами как в замедленной съемке взлетали в воздух черные рукава, стремился вниз длинный тяжелый шест, выровнявшаяся на секунду девушка, соскользнув с каната, мчалась к земле. Бросок — и он крепко прижал к себе Аой, резко затормозив прямо под канатом. Не успев сориентироваться, не успев подумать, не успев даже зажечь Пламя, он спас друга, подхватив его у самой земли. А впрочем, он не успел также заметить, что Аой сумела сгруппироваться, а потому падала на ноги, и, значит, жизни ее ничто не угрожало, разве что она могла получить легкую травму, если бы ступням всё же суждено было коснуться земли. Но разве это имеет значения, когда видишь падение дорогого человека? — Тсуна? — удивленно спросила она, не совсем еще понимая, что произошло. — Ты… ты в порядке? — пробормотал он, всё еще крепко прижимая к себе худое — слишком, слишком худое, но очень сильное! — тело, закутанное в адский саван цвета ночи. — Да, а что?.. — она наконец всё поняла и тяжко вздохнула, почти как сам Савада совсем недавно, на крыльце особняка — и много раз в ее присутствии… — Карамба! Меня так давно никто не отвлекал, что я расслабилась! «Прекрасен покой, опасна опрометчивость, мерзостна корысть»… — Ты опять цитируешь? — усмехнулся Тсуна, не замечая, что упирается носом в черную ткань безразмерной туники, ведь он всё еще держал подругу над землей. — Периандра, коринфского тирана. — Для тирана слишком речь правильная. — А тирания не подразумевает глупости. Осознавать истинное положение вещей тираны обязаны даже сильнее добрых правителей. Благодаря Периандру Коринф достиг наивысшего расцвета, он был столь же мудрым правителем, сколь и жестоким. — Но разве народу не было плохо? — удивился Тсунаёши, всё так же не двигаясь. — Всё относительно. Кому-то было, кому-то нет, но Коринф стал крупнейшим городом Эллады, невероятно богатым. И благополучие это было построено на мудрости и крови, как бы странно это ни звучало. Так что тиран не обязательно глупец, правящий лишь силой. А теперь… может, поставишь меня? Она осторожно взлохматила волосы друга и тот, мгновенно осознав происходящее, с привычным испуганным возгласом «хиии!» резко опустил ее на землю. «Я… я держал… Ох, черт, черт, черт! Я держал девушку так долго, да еще и… О-ох, черт… Я держал ее… не за спину, а… ни… ниже… Она меня убьет». — Спасибо, Тсуна. Теплая улыбка, привычный спокойный взгляд и ни капли возмущения, разве что щеки слегка покрылись румянцем. Тсуна опешил. Сам он медленно становился похожим на помидор и бегал взглядом по земле, словно травинки были самым интересным на свете зрелищем, но после этих слов мгновенно вскинул голову и окончательно растерялся. — Извини, я… — За что ты извиняешься? — закатила глаза она. — Ты же меня не отпускал, потому что перепугался за мою жизнь. — Только… ей ведь ничего не угрожало, да? — пробормотал он, вновь опуская взгляд. В памяти четко вставала картина произошедшего, яснее любых слов сообщавшая, что для столь сильной паники причин не было. А впрочем, Тсунаёши был уверен, что, повторись всё сейчас вновь, он испугался бы не меньше. Ведь важна не степень опасности, а само ее наличие. — Не знаю, но я могла подвернуть ногу, а это помешало бы мне Очищать. Так что я тебе очень благодарна. Только… Тсуна, давай об этом потом поговорим. Лучше объясни, почему ты не один. Ты их знаешь? Она наконец посмотрела на Девятого и его охрану, а потому резко нахмурилась, одергивая края кофты и начиная отстукивать ногой мерный неспешный ритм. Савада всполошился. — А, точно! Прости, что не представил… И прости, что мы так подкрались. Но ты так красиво ходила над пропастью… — он замялся, но тут же вновь взял себя в руки и затараторил: — Это дедушка Тимотео, он лидер Вонголы, я тебе вчера про него рассказывал. Не знал, что он приехал именно из-за призраков, иначе сказал бы… — Да ничего, — перебили его, — не переживай. Я всегда рада помочь духам. Этот парень такой молодой, лет шестнадцать всего, а в него пуль десять попало. Обязательно надо помочь. Тсуна резко обернулся, обвел взглядом поляну, но никого, кроме вмиг помрачневшего Девятого и его охраны не увидел. Тот же поспешил вмешаться: — Добрый день. Прошу прощения, что прерываю тренировку, но у нас возникла непредвиденная ситуация. — Я вижу. Не волнуйтесь, сейчас помогу. Хорошо, что он с вами, можно сразу всё сделать. — И вы даже не спросите о договоре с вашим отцом? — вскинул бровь дон. — А зачем? — устало спросила Аой, направляясь к дереву на краю поляны, неподалеку от него, и вновь довольная улыбка затерялась в коротких белых усах хитрого старого лиса. Тсуна последовал за подругой, но та остановила его жестом и пробормотала: «Мне надо поговорить с ним, не мешайте». Серые глаза подернулись едва различимой белесой дымкой, и Тсунаёши понял, что сейчас будет решаться, позволит ли призрак себя Очистить, а значит, отправится ли он сам в мир вечной скорби, который отчаянно не желал видеть вновь, но в который не мог не пойти. Девятый смерил подозрительным взглядом застывшую напротив дерева фигуру медиума, чьи губы беззвучно шевелились, а затем прошел к старой лавочке и медленно на нее опустился. Охрана тут же выстроилась вокруг, Хранитель присел рядом с боссом, а Тсуна не отводил взгляд от медиума, забывшего о живых, отдавая всю себя мертвецу. Вот только минут через пять она поморщилась и, цокнув языком, буквально прошипела: «Почему молодые вечно такие упрямые?!» — Не получилось? — осторожно спросил Тсуна, вмиг ощутивший прилив бодрости и острую радость, за которую ему тут же стало стыдно. А в следующую секунду он подумал, что Аой придется вновь переживать этот ужас в одиночестве, и вся эйфория резко испарилась. Осталось лишь острое чувство вины, желание помочь другу и ощущение собственной никчемности. — Сбежал! Заявил, что раз его товарищи сейчас действуют, он не может их бросить, и сбежал. Как будто можно уйти от медиума, считавшего его энергетику… Ты привязан к миру смерти, мальчик. И от него никому не скрыться… — последние фразы прозвучали едва слышно, но Тсуна их понял. Почувствовал кожей тяжелый тон, полный безысходности, и обреченность, заплетенную в него алой лентой тоски. — А я могу пойти с тобой? — робкая надежда на положительный ответ, ни тени сомнений в собственном решении и отчаянное нежелание оставаться в стороне. — Мы же договаривались, — еще сильнее нахмурилась Аой. — Я тобой не рискну. Так что просто подожди меня. Не волнуйся, я привыкла… — Это-то меня и волнует! — возмутился Тсунаёши, подходя к ней. — Я не хочу, чтобы эта привычка становилась сильнее! И вообще… Что я могу сделать? — вновь робкий тон, просительный, несчастный. И она рассмеялась, привычно усаживаясь в корнях раскидистого дерева, которому не было дела до мимолетных миражей под названием «человек». — Ты и так многое делаешь. Не переживай. — Не могу. Я хочу помочь, я… я не могу оставаться в стороне, когда другу плохо, понимаешь? Она смерила его тяжелым взглядом, задумалась, тряхнула головой, а затем тихо сказала: — Я не возьму тебя с собой. Ни за что. Но знаешь… Если ты будешь рядом, когда я очнусь, это будет… замечательно. Мне так кажется. И он тут же сел рядом, мгновенно приготовившись выполнить любое указание. — Хорошо, тогда что мне делать? Может, что-то нужно? А может, воды тебе принести или еще чего-нибудь? После этого ведь жажда такая… — Не надо, — вновь рассмеялась Аой. — Просто, думаю, если увижу тебя, когда очнусь, если буду не одна, это поможет. — Точно? — с сомнением уточнил он. — Абсолютно, — улыбнулась она. И в ту же секунду ее тонкие бледные пальцы сжали сильные, смуглые, надежные. — Я тебя не отпущу, — уверенно произнес Тсунаёши, и она потерялась в его глазах. Заблудилась в его решимости, его честности, его искреннем желании поддержать, помочь, спасти… Аой закрыла глаза и откинулась на дерево. Сил смотреть на Тсуну не осталось. Он был слишком настоящим для ее фальшивого одинокого мира, становившегося реальным только в объятиях смерти. — Ты странный, — прошептала она. — Помогаешь такой, как я… Нет, мне. — Ничего в этом странного нет. Ты мой друг, — пробормотал Тсуна, поудобнее устраиваясь рядом и некрепко сжимая ее ладонь. — Это и странно… — донеслось в ответ, но в тот же миг его руку отпустили, и Аой пробормотала: — Я вхожу в транс примерно сорок секунд, отец засекал, так что не дотрагивайся до меня минуту, обещаешь? — А потом можно? — уточнил Савада, тоже прислоняясь спиной к стволу старого крепкого клена. — Можно. Ее глаза закрылись. Наступила тишина. На секунду Тсуне показалось, что рядом с ним затрепетал сам воздух, а затем наваждение развеялось, уступив место своему собрату — холоду. Словно ледник запечатали где-то неподалеку, решив заморозить сам воздух. Он посмотрел на часы — секундная стрелка показалась ему нервной улиткой, ползущей слишком медленно, но истерично, рывками, и он поморщился. Хотелось поторопить ее, подтолкнуть, но законы мироздания не давали этого сделать, вызывая острую обиду и раздражение. Наконец прошло полторы минуты, и Тсуна осторожно коснулся руки девушки. Холод. Он резко отдернул руку, не понимая, что происходит, а затем осторожно, не веря собственным ощущениям, коснулся ее ладони всего одним пальцем. Ледяная. Она была настолько ледяная, что Тсуна понял, где именно запечатали ледник, искажавший саму суть бытия, превращая летний воздух в зимнюю стужу. И ему показалось, что такой холод он уже встречал. Ведь от камней в Чистилище веяло точно таким морозом… Не раздумывая, Тсуна крепко сжал руку друга, мечтая лишь об одном — поделиться своим теплом и верой в лучшее, надеясь, что послание дойдет. А затем до него вдруг долетел голос Девятого, голос, заставивший парня вздрогнуть и растерянно посмотреть на человека, о котором он успел совершенно позабыть. — Тсунаёши, может быть, ты объяснишь, что происходит?